Предыдущая глава:
http://proza.ru/2019/01/14/218
5. Мечты сбываются. Горком, спасибо!
Мне нравилось учиться во вторую смену. Поскольку я не умела ложиться спать рано вечером - у меня всегда именно к вечеру находились неотложные дела, за которые я хваталась с огромным энтузиазмом, и это были, отнюдь, не уроки - то и к раннему утреннему подъёму я не была готова. А так я могла поздно ложиться, поздно вставать, выспавшись вволю, делать уроки, что-то по дому, а потом нехотя отправляться в школу. По дороге в школу я всегда испытывала чувство острого сожаления, что мне надо на какое-то время покинуть этот прекрасный, свободный, безумно интересный, сверкающий мир и войти в душные школьные стены.
Я была глубоко убеждена, что время, проведённое в школе - потерянное время. Я вполне могла бы и сама почитать материал в учебниках и разобраться в теме. Кроме того, будь моя воля, я бы хорошенько подчистила школьную программу и выбросила бы из неё достаточно много ненужных вещей, которые, на мой взгляд, только забивали головы школьников неинтересной и ненужной информацией.
Многие учителя не утруждали себя поиском каких-то интересных, удивительных фактов или историй, а просто шпарили по учебнику, иногда почти дословно. Но, если честно, они и требовали от нас по минимуму - то, что изложено в учебнике. Правда, иногда встречались на моём пути учителя, на уроках которых было достаточно интересно, они любили свой предмет и владели им, делились с нами множеством дополнительной информации, хотя и, в то же время, требовали от учеников гораздо больше - то самостоятельно поработать над какой-либо темой, то написать сочинение, то начертить какую-нибудь схему или карту, то найти ответы на дополнительные вопросы. Нас, крепких середнячков, это очень напрягало. Нужно было подолгу рыться в книгах, идти в библиотеку и искать там ответы на поставленные вопросы и не всегда находить их - тратить на все это своё драгоценное время, отложив личные дела и интересы в сторону.
Если что-то было непонятно, ты на перемене всегда мог обратиться за разъяснением к учителю. Некоторым учителям это льстило, и они с воодушевлением объясняли непОнятую часть учебного материала, потом ещё и на уроке для всех могли бегло пробежаться по проблемным вопросам. Других учителей это раздражало, они ворчали:" Я на прошлом уроке всё вам разжевала, в рот положила, осталось только проглотить, и это вы не можете! Слушать надо было внимательно!"
Большинство ребят не подходило за дополнительными разъяснениями, но некоторые ученики, очень уж добросовестные, иногда спешили к учителю с тетрадочкой наперевес. Нам казалось, что они хотят показать педагогу своё якобы особое отношение к его предмету, получить его расположение, что они задают ему кучу, на наш взгляд, никчёмных вопросов. Для нас, крепких середнячков, это было бы совершенно лишним поводом обратить на себя внимание учителя. Для нас было важным: день прошёл - и слава Богу!, не спросили - и слава Богу!, не получил двойку - и слава Богу!
Ещё были хитрецы, которые использовали эту возможность обратиться к учителю, чтобы оградить себя от грядущей двойки. Зная, что их могут спросить, они перед уроком подходили к преподавателю и с озабоченным видом сообщали, что не смогли самостоятельно разобраться в теме, просили помощи. Как правило, это срабатывало.
Был в этом всём и свой плюс - учитель, провозившись на перемене с непонятливым учеником и потратив на разъяснения свои драгоценные минуты, потом задерживался после звонка на пять, а то и десять минут, что нас всех очень радовало и давало возможность готовиться к следующему уроку. В классе стоял негромкий рабочий гул из ребячьих голосов, шарканья ног, шелеста страниц. Некоторые мальчишки толклись у двери и выглядывали в коридор - это называлось "стоять на шухере", подскакивали к доске, кривлялись там, что-нибудь рисовали мелом на белесовато-черной поверхности, потом, заслышав шаги в коридоре, торопливо кричали "Шухер!", стирали все и спешили к партам.
Иногда, если шум слишком нарастал, из соседнего класса приходил учитель и стыдил нас, призывая к тишине. Мы были рады любой задержке учителя. Если учитель уж слишком задерживался, то мы с затаённой радостью ожидали, что учитель заболел или что-то там ещё с ним приключилось, что урок будет отменён или пришлют кого-то другого на замену. Такой слом привычного распорядка, наскучившей рутины всегда приводил нас в восторг. И, действительно, в таких случаях в аудиторию входил завуч, объявлял нам, что наш учитель заболел и просил тихонько посидеть и повторить материал следующего урока. Ликование наше, хоть и скрытое, было тем больше, чем больше была вероятность вызова тебя к доске или накануне контрольной/диктанта.
Довольные и расслабившиеся, мы тратили оставшиеся 30-40 минут урока на разговоры друг с другом, на выполнение домашних заданий, на штудирование глав учебника к следующему уроку. Хотя беспечные мальчишки всегда находили время на всякие смешные и не очень выходки, и порой начиналась беготня по классу, голоса возвышались до криков. В класс врывался злой завуч, кричал на нас, грозил всякими карами, и тогда до самого звонка в классе стояла относительная тишина.
Но, чаще всего, педагоги наши всё-таки появлялись в классе вскоре после звонка. Всех их мы делили на два крупных разряда: вредные, злые учителя и добрые, нормальные учителя. Вредный, например, с порога сразу начинал придираться:"Почему класс не готов к уроку? Почему не проветрено? Почему доска грязная? Где мел? Где тряпка? Я что, пальцем писать буду? Кто дежурный по классу?" И дежурный, понурясь, отправлялся за мелом или за тряпкой, вытирал доску, собирал разбросанные бумажки. После всего этого педагог укоризненно говорил ему:"Смотри, сколько времени ты отнял у своих товарищей! Всё это надо было сделать на перемене!" В конце урока после звонка, когда мы радостно вскидывались и начинали бросать в сумки и портфели свои учебники и тетрадки, такой учитель властно останавливал нас:"Вас никто не отпускал, звонок для учителя!" Как правило, такие учителя могли управлять классом, подчинять его своим, в общем и целом, разумным требованиям.
У каждого из них были свои особенные приемы ведения урока, и мы эти их приёмчики уже знали наизусть. Кто-то из них брал сразу быка за рога, начинал урок с опроса пройденного материала, а кто-то оставлял это удовольствие на потом.
Этот учитель, к примеру, сначала вызывает к доске, проверяет "домашку", потом уже объясняет новый материал. А тот всегда начинает с объяснения нового урока, а только потом проверяет заданное. Некоторые из них иногда ломали привычный свой распорядок, и мы воспринимали это как коварство с их стороны - ну, а как же, ведь ты только приготовился наспех прочитать нужный кусок текста под монотонное разжёвывание учителем новой темы, а тут вдруг - бац! - и уже вызывают к доске отвечать непрочитанный ещё параграф. Ну, не подлость ли?! В таких случаях распластавшийся над книгой ученик мучительно отрывался от неё, очень медленно вставая и не отводя глаз от учебника, жадно впитывая напоследок так нужную сейчас ему эту информацию. Учитель добродушно посмеивался:"Дома надо было читать, дома! Перед смертью не надышишься! Давай к доске!" Если можно было отвечать с места, то это было большим плюсом - всегда можно было подсмотреть нужную фразу, дату или название в учебнике или получить подсказку от товарищей.
Мы потихоньку изучали манеру поведения, привычки, особенности своих учителей, а они изучали нас, при этом и мы, и они были совершенно убеждены, что давно раскусили все хитрости и повадки друг друга.
Если учитель был строгий, требовательный, то и мы внутренне подтягивались, лучше готовились к урокам, выполняли письменные домашние работы, тихо сидели на уроке. Если же преподаватель, как человек, был мягкий, безвольный, добрый, то и ученики наглели, особенно, мальчишки. На уроках у таких учителей было всегда шумно, класс превращался в какую-то неуправляемую ребячью массу, а учитель, не в силах справиться с этой массой, делал вид, что ничего не происходит, и сквозь этот гул и шум пытался объяснять новый урок. Иногда, правда, мог взорваться от негодования и пригрозить непослушникам директором!
Было ещё проверенное средство установить тишину:"Так, а сейчас к доске пойдет..." И учитель склонялся над журналом... "Отвечать пойдет..." И если ты не был готов, то сердце начинало стучать учащенно, а руки сами лихорадочно открывали нужную страницу, чтобы хоть какую-то информацию урвать в оставшиеся секунды. Если называли другую фамилию, то ты быстро пробегал глазами следующий вопрос.
Мы всегда чувствовали, когда учитель может спросить, а когда нет. Если ты уже нахватал четвёрок и пятёрок, то будь спокоен, тебя долго не спросят. Но если в графе напротив твоей фамилии пусто или стоят одна-две горбатые тройки, а то и вперемежку с наглой двойкой, то будь настороже - могут вызвать отвечать!
В такие моменты, когда я понимала, что меня могут вызвать, а я не подготовилась, то, замирая от страха получить двойку, опозориться в глазах одноклассников, я лихорадочно обращалась к Богу с мольбой, чтобы меня сегодня не спросили. Молитва у меня была своеобразной: торопясь, чтобы опередить намерение учителя, я писала где-нибудь на оборотной стороне тетради или любого клочка бумаги: Г.д.Б.ч.м.н.с.с. Это означало: "Господи, дай Боже, чтобы меня не спросили сегодня". Или вот так: Г.д.Б.ч.я.п.х.о. и это значило - "Господи, дай Боже, чтобы я получила хорошую оценку". На удивление, это всегда срабатывало! И хотя частенько мне было стыдно просить Господа о защите - ведь я была не готова к уроку из-за собственной лени, неорганизованности, безволия, тем не менее, в опасные минуты я горячо взывала к нему, корябая наспех свои буковки.
Поэтому к этим молитвам, так защищающим меня в школьные будни, постепенно прибавлялись коротенькие, но такие искренние вечерние молитвы за моих близких, чтобы были они живы и здоровы, чтобы Господь уберёг их от всего плохого.
Росшие в полуатеистической среде, мы внимательно присматривались к окружающему нас миру и делали собственные выводы, вопреки партийным установкам и утверждениям подкаблучных учёных, что, дескать, Бога нет и человек - венец природы, сам себе хозяин. Я интуитивно чувствовала, что есть Высшие силы, которые контролируют нас, ведут нас в этом мире, что этот мир не конечный, что за ним нас ожидает нечто другое, пока нам неведомое. Не согласна я была и с официальной установкой советской науки, что материя - первична, а сознание - вторично, что человек произошел от обезьяны в результате эволюции, что человек - единственное разумное существо во Вселенной.
Если школьный предмет был интересен мне, то я и вне школы могла думать над какими-то темами, пытаться найти дополнительную информацию в довесок к уже полученным знаниям. Если же предмет меня не вдохновлял, то я ограничивалась объемом учебника, да и то с некоторыми пробелами.
Многое зависело от преподавателя этого предмета: если учитель был талантливым, эрудированным, опытным, лёгким и приятным в общении, если он "болел" своим предметом, то и школьникам передавалась эта любовь и тяга к новым знаниям, анализу, размышлениям. "Серый", бездарный преподаватель заражал учеников равнодушием и пофигизмом, на долгие годы вызывал отвращение к своему предмету и к знаниям, как-то связанным с этим предметом.
Продолжение:http://proza.ru/2020/12/13/1806
47. Ну, вот и наигралась.