Левитан. 40 избранных писем
/ Комитет национального наследия, 2020.
/ К 160-летию со дня рождения Исаака Левитана.
Перед своей смертью Левитан завещал уничтожить все письма, хранившиеся у него: письма от его друзей и знакомых. От Чехова, Третьякова, Поленова, Васнецова, Бенуа, Дягилева, родных, любимых женщин и многих друзей художника. Пожелание Левитана было выполнено, и письма эти были преданы огню.
Ниже представлены избранные письма, написанные самим Левитаном и расположенные в хронологическом порядке. Я отобрал их так, чтобы можно было прочувствовать его состояние, мировосприятие, его надежды, тревоги, ожидания — кратко и на протяжении последних двух десятилетий его короткой жизни. Писем ровно 40, по числу прожитых лет.
Больше всего среди них тех, что были адресованы трём самым близким для него людям – Антону Павловичу Чехову, Анне Николаевне Турчаниновой и Елене Андреевне Карзинкиной.
А.Н.Турчанинова – дочь сенатора Ивана Николаевича Турчанинова, помощника градоначальника Санкт-Петербурга. Познакомилась с Левитаном летом 1894 г. Тогда и начался их роман.
Е.А.Карзинкина была последней возлюбленной Левитана. Супруга известного писателя Н.Д.Телешова, владелица имения в Малаховке, где принимала многих известных писателей, художников, актёров и других деятелей искусства. Художница, представительница старинного купеческого рода, владевшего текстильными фабриками в Ярославле и Подмосковье. Её знакомство с Левитаном произошло на литературно-художественных вечерах у её брата предпринимателя и мецената А.А.Карзинкина.
——
А.П.Чехов: «Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал. Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно. С первого же взгляда на заинтересовавшую его женщину он бросал всё и мчался за ней в погоню, хотя бы она вовсе уезжала из Москвы. Ему ничего не стоило встать перед дамой на колени, где бы он её ни встретил, будь то в аллее парка или в доме на людях. Благодаря одному из его ухаживаний он был вызван на дуэль на симфоническом собрании, прямо на концерте, и тут же в антракте с волнением просил меня быть его секундантом. Один из таких же его романов чуть не поссорил его с моим братом Антоном навсегда».
К.А.Коровин: «Левитан часто впадал в меланхолию и часто плакал. Иногда он искал прочесть что-нибудь такое, что вызывало бы страдание и грусть. Уговаривал меня читать вместе. «Мы найдём настроение, это так хорошо, так грустно — душе так нужны слёзы…». Летом Левитан мог лежать на траве целый день и смотреть в высь неба. «Как странно всё это и страшно, — говорил он мне, — и как хорошо небо, и никто не смотрит. Какая тайна мира — земля и небо. Нет конца, никто никогда не поймёт этой тайны, как не поймут и смерть. А искусство — в нём есть что-то небесное — музыка».
Последние дни его жизни… В конце апреля 1900 г. Левитан, работая со своими учениками на этюдах, сильно простудился. В начале мая из Петербурга приехала Анна Николаевна Турчанинова. Она ухаживала за больным Левитаном, у неё на руках он и умер 4 августа в 8 часов 35 минут, не дожив 22 дня до своего 40-летия. В мастерской его осталось около 40 неоконченных картин и 300 этюдов.
==== 1883 ====
— 01 —
Третьякову П.М.
Москва
9 сентября 1883
Милостивый государь Павел Михайлович!
Не имея никакой работы и крайне нуждаясь в деньгах, обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой одолжить мне сто рублей. Ответ соблаговолите подателю сего письма.
Готовый к услугам И. Левитан
P. S. Извините, что беспокою Вас своей просьбой, но что же делать, это единственный исход из этого трудного положения. Смею надеяться, что Вы не откажете мне в моей просьбе.
==== 1886 ====
— 02 —
Чехову А.П.
Ялта
24 марта 1886
Дорогой Антон Павлович, чёрт возьми, как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да ещё какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, — я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, — это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку. Ну, как Вы живёте, здоровы ли Ваши, скоро ли думаете ехать в деревню? Но, конечно, верх восторга было бы то, если б Вы сюда приехали, постарайтесь, это наверняка благодатно подействует на Вас. Пишите поподробнее.
Ваш Левитан
Пишу Вам на адрес Шехтеля, забыл ваш дом. Адрес: Ялта, библиотека Зибер.
==== 1890 ====
— 03 —
Чехову А.П.
Париж
10 марта 1890
Пишу тебе из Парижа, дорогой Антон, где мы уже три дня живём. Не поехали прямо в Италию, оттого что в Берлине мы узнали, что в Венеции, куда мы главным образом и хотели ехать, страшнейший холод, и мы поехали на Париж. Впечатлений чёртова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всём. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием. Например, здесь есть художник Пювис де Шовань, которому поклоняются и которого боготворят, а это такая мерзость, что трудно даже себе представить. Старые мастера трогательны до слёз. Вот где величие духа! Сам Париж крайне красивый, но чёрт его знает, — к нему надо привыкнуть, а то как-то дико всё.
Женщины здесь сплошное недоумение — недоделанные или слишком переделанные, но что-то не категорическое.
Здесь громадный успех имеет Сара Бернар в Жанне д'Арк. Собираюсь посмотреть.
Впечатлений всё-таки слишком много, а отсюда и большое утомление. Прости за каракули — устал. Следующее письмо я напишу из Италии, куда на днях едем, и тогда сообщу свой адрес, ибо следующая остановка будет большая. Передай сердечный мой привет всем твоим. Жму тебе руку.
Твой И. Левитан
==== 1891 ====
— 04 —
Чехову А.П.
Затишье
1891
Прости мне, мой гениальный Чехов, моё молчание. Написать мне письмо, хотя бы и очень дорогому человеку, ну? Просто целый подвиг, а на подвиги я мало способен, разве только на любовные, на которые и ты также не дурак. Так ли говорю, мой друг? Каракули у меня ужасные, прости.
Как поживаешь, мой хороший? Смертельно хочется тебя видеть, а когда вырвусь, и не знаю — затеяны вкусные работы. Приехать я непременно приеду, а когда, не знаю. Мне говорила Лика, что сестра уехала; надолго? Как работала она, есть ли интересные этюды? Не сердись ты, ради бога, на моё безобразное царапанье и пиши мне; твоим письмам я чрезвычайно рад. Не будем считаться — тебе написать письмо ничего не стоит. Может быть, соберёшься к нам на несколько дней? Было бы крайне радостно видеть твою крокодилью физиономию у нас в Затишье. Рыбная ловля превосходная у нас: окуни, щуки и всякая тварь водная!
Поклон, привет и всякую прелесть желаю твоим.
Твой Левитан VII Нибелунгов
За глупость прости, сам чувствую, краснею!
==== 1894 ====
— 05 —
Васнецову А.М.
Ницца
9 апреля 1894
Милый, сердечный Аполлинарий Михайлович!
Не откажите мне в следующей услуге: когда будет устраиваться передвижная, то попросите устроителей, если только не Вы сами будете, чтоб мою большую картину поставили или в натурном классе, или на место моей большой прошлогодней картины, т.е. в фигурном классе. Об этом я писал накануне моего отъезда Остроухову, но на всякий случай, если б его не было бы, помогите мне в этом деле, чем очень обяжете меня.
Чувствую себя немного лучше, хотя всё-таки не важно. В Италию не еду, а через неделю-две еду в Париж посмотреть выставки, и восвояси.
Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси — реки разлились, оживает всё... Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист.
Здесь тоже хорошо, но Бог с ней.
Желаю всего лучшего, жму дружески руку.
Преданный Вам
И. Левитан
Писать мне надо: France, Nice, poste restante, a monsieur Levitan.
========
— 06 —
Медынцеву Н.В.
Mont Boron
16 апреля 1894
Уважаемый и милый Николай Васильевич!
Пишу Вам в то самое время, как Вы, вероятно, уже вернувшись из-за границы, сидите в своей семье накануне светлого праздника — предвестника весны, и завидую я Вам, как это ни скверно, и от всей души всё-таки желаю всего лучшего. Вероятно, через час раздастся благовест — о, как я люблю эти минуты, минуты, говорящие о жизни правды, говорящие не о фактическом воскресении, а о торжестве истины. Впрочем, это всё, может быть, и не то. Скажите мне, дорогой мой, зачем я здесь? Что мне здесь нужно, в чужой стране, в то самое время, как меня тянет в Россию и так мучительно хочется видеть тающий снег, берёзку?.. Чёрт знает, что я за человек, - всё неизведанное влечёт, изведав же, остается несказанная грусть и желание возврата прошедшего... Перестану, а то y меня дойдёт это, может быть, до сентиментальности, что уже скучно читать другим. Живу я теперь в небольшом отеле в окрестности Ниццы. Физически чувствую себя крепче, хотя ни капли не пополнел. Отсюда еду в Париж выставки посмотреть, и в Россию.
Если вздумаете ответить, то пишите Paris, poste restante, так как ответ уже меня здесь не застанет. Думал проехать в Рим, да испугался жары, да и слишком много впечатлений. Как сделали Вы своё путешествие? Писал Дмитрию Павловичу, - никакого ответа, да и от Софьи Петровны давно письма не получал. Видаете их часто? По-прежнему "салон"? Как бы хотелось вас всех моих добрых знакомых повидать! До свидания, — вероятно, скорого. Мой душевный привет всем вашим и пожелания весело провести праздники.
Преданный Вам Ваш И. Левитан
==== 1895 ====
— 07 —
Ланговому А.П.
Горка
13 июля 1895
Вам я могу, как своему доктору и доброму знакомому, сказать всю правду, зная, что дальше это не пойдёт. Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся, остался жив, но вот уже месяц как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны. Вот до чего дошел Ваш покорный слуга! Хожу с забинтованной головой,. изредка мучительная боль головы доводит до отчаяния. Всё-таки с каждым днем мне делается лучше. Думаю попытаться работать. Лето почти, я ничего не сделал и, вероятно, не сделаю. Вообще, невесёлые мысли бродят в моей голове.
Лекарство, Вами прописанное, принимал.
Письма Ваши я все получил.
Мой привет Вашей супруге. Желаю всего лучшего.
Преданный Вам И. Левитан
P. S. Об охоте я думать не могу, мне звук выстрела невыносим.
========
— 08 —
Поленову В.Д.
Москва
30 октября 1895
Могу ли я приехать к Вам, добрейший Василий Дмитриевич, дня на два-три? Во-первых, хочется Вас повидать; во-вторых, у меня такой приступ меланхолии, такое страшное отчаяние, до которого я ещё никогда не доходил и которое, я предчувствую, я не перенесу, если останусь в городе, где я ещё более чувствую себя одиноким, чем в лесу. Не бойтесь, Вы не увидите моей печальной фигуры — я буду бродить.
Работать — не могу; читать — не могу; музыка раздражает; люди скучны, да и я им не нужен. Одно, что осталось, — изъять себя из жизни, но это после моего летнего покушения я повторить не могу, Бог знает почему, и таким образом, жить нет сил, умереть также; куда деть себя?!!
К чему я Вам всё это пишу, — не знаю, но это, как стон у страдающего, непроизвольно.
И. Левитан
Ответьте: Покровский бульвар, дом Морозовой.
==== 1896 ====
— 09 —
Чехову А.П.
Финляндия, Сердоболь
3-15 июля 1896
Видишь, мой дорогой Антон Павлович, куда занесла меня нелёгкая! Вот уже 3 недели, как шляюсь по этой Чухляндии, меняя места в поисках за сильными мотивами, и в результате — ничего, кроме тоски в кубе. Бог его знает, отчего это, — или моя восприимчивость художественная иссякла, или природа здесь не того. Охотнее верю в последнее, ибо поверив в первое, ничего не остается, или остаётся одно — убрать себя, выйти в тираж. Итак, природа виновата, и в самом деле, здесь нет природы, а какая-то импотенция! Тоскую я несказанно, тоскую до чёрта! Этакое несчастие — всюду берёшь с собой себя же! Хоть бы один день пробыть в одиночестве!
Хотя, знаешь, смертельно скучно всё! Всё до гнусности одно и то же! Хоть бы деревья стали расти корнями кверху, или моего Афанасия выбрали в президенты какой-либо республики, государства. От тоски идиотские мысли лезут в голову, хотя, пожалуй, не очень идиотские, в жизни сплошь и рядом не такие ещё прелести совершаются, а считаются не глупыми.
Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, ни одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, — значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века — это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут ещё, и ещё, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и боязнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от неё! Тщетность, ненужность всего очевидна!
Горе, тоска, тоска без конца.
Поеду скоро в Москву, домой, а там разве лучше будет?!!
Какая гадость, скажешь, возиться вечно с собой. Да, может быть, гадость, но будто можем выйти из себя, будто бы мы оказываем влияние на ход событий; мы в заколдованном кругу, мы — Дон-Кихоты, но в миллион раз несчастнее, ибо мы знаем, что боремся с мельницами, а он не знал...
Ну, не сердись, может, всё это глупо, а скажи по совести, что не глупо?!!
Что ты, как ты работаешь, волочишься за кем? Она интересна? Фу, какая всё скука!
Прощай, будь здоров и весел, если можешь, — я не могу. Видно, агасферовское проклятие тяготеет и надо мною, но так и должно быть — я тоже семит.
Привет твоим. Прощай.
Твой — какое бессмысленное слово, нет, просто
Левитан
P. S. Завтра еду в Валаам к монахам!
========
— 10 —
Поленову В.Д.
Москва
22 ноября 1896
Глубокоуважаемый Василий Дмитриевич!
Вчера только узнал я, что Вы вернулись в Москву. Спешу принести Вам своё сердечное поздравление по случаю двадцатипятилетия Вашей художественной деятельности и высказать Вам своё глубокое уважение, как к наиталантливейшему художнику, благодарность, как своему учителю и доброму, отзывчивому человеку. Заехал бы лично всё это Вам сказать, но болен и болен тяжело. Дай Вам Бог долго и долго порабощать и по-прежнему вносить в искусство непосредственность, свежесть, правду.
Сделанное Вами в качестве художника громадно значительно, но не менее значительно Ваше непосредственное влияние на московское искусство (это звучит дико, но это так и это важно, что так). Я уверен, что искусство московское не было бы таким, каким оно есть, не будь Вас. Спасибо Вам и за себя и за наше искусство, которое я безумно люблю.
До свидания, как поправлюсь, непременно пойду к Вам, чтоб высказать всё, что я думаю по этому поводу, а писать мне буквально трудно — ослаб.
Уважающий Вас глубоко и искренне преданный Вам
И. Левитан
==== 1897 ====
— 11 —
Карзинкиной Е.А.
1897
Хорошая Елена Андреевна, не могу, никак не могу прийти сегодня, ибо такая тоска на душе, такое настроение, что, право, кажется, достаточно малейшего нервного толчка, чтоб я расплакался, как ребёнок. Лучше высидеть, перенести такое состояние и потом на люди. Если б я ещё знал, что вы одни.
Преданный Левитан
========
— 12 —
Гольцеву В.А.
Москва
25 января 1897
Виктор Александрович!
Только что прочёл Вашу заметку об моих работах в "Русских ведомостях". Спасибо Вам. Меня она порадовала очень и вот почему. Раз Вы решились публично сказать своё мнение и сказать так симпатично — значит работы Вас очень тронули. Захватить лирикой и живописью Вас, стоящего на стороне идейного искусства, а может быть, простите, даже тенденциозного, признак того, что работы эти в самом деле достаточно сильны. Вы можете, как и всякий другой, конечно, ошибаться в определении; но в Вас, как в высококультурном человеке, способность видеть вещи в их настоящем виде и вне своих симпатий несомненно развита, и вот почему я Вам верю. Как хорошо Вы цитируете лермонтовские стихи: "С вечерними огнями печальных деревень". Это удивительно сказано. Мне взбрело на память ещё несколько дивных строк его же. Не помню, как эти стихотворения называются, но там есть дивные мысли, которые удивительно подходят к определению пейзажиста:
С природой одною он жизнью дышал,
Ручья разумел лепетанье,
И говор древесных листов понимал
И слышал он трав прозябанье...
Вот это идеал пейзажиста — изощрить свою психику до того, чтобы слышать "трав прозябанье". Какое это великое счастье! Не правда ли?
До свидания, спасибо Вам ещё раз.
========
— 13 —
Карзинкиной Е.А.
Nervi
9 апреля 1897
Пишу Вам несколько строк, милая Елена Андреевна, ибо устал до безобразия. Ваших ещё не видал, сегодня пойду к ним. Остановился в другом отеле, который мне не нравится. Здесь так же, как в Крыму весной. Только что приехал, а меня уже тянет назад! Вам это не будет понятно? Мне везде бывает плохо, но на чужбине всё-таки хуже, чем в России. Я только что и делаю глупости! Не восстановить солнцу разбитой психики!
12-й пункт Вашего последнего письма — жениться? Да? Об этом поговорим. Теперь не могу — головы нет, да и на воздух хочется.
Душевно Ваш Левитан
Пишите: Nervi, poste restante
========
— 14 —
Чехову А.П.
Nervi, Genua
12 апреля 1897
Милый Антонио!
Чтоб чёрт побрал всех докторов, исключая, конечно, тебя! Сослали меня в какую-то дыру, и чёрт знает зачем. Научили бы лучше, как излечиться от тоски, а то ссылают на юг, говоря, что воздух, режим всё и восстановят. Ничего они не понимают!
Не сердись, что пишу мало — не хочется. Как-нибудь напишу большущее письмо. Будь здоров. Ведь позируешь Бразу?
Жму твою длань, мой привет твоим. Работает m-lle Мари? Скажи, чтоб много работала, а то я приеду и поставлю в угол. Поклонись Лике. Если захочешь писать мне, то вот адрес:
Italie, Nervi, poste restante.
========
— 15 —
Касаткину Н.А.
Genua, Nervi
13 апреля 1897
Какая тоска тут, дорогой мой Николай Алексеевич! Зачем ссылают сюда людей русских, любящих так сильно свою родину, свою природу, как я, например?! Неужели воздух юга может в самом деле восстановить организм, тело, которое так неразрывно связано с нашим духом, с нашей сущностью!? А наша сущность, наш дух, может быть только покоен у себя, на своей земле, среди своих, которые, допускаю, могут быть минутами неприятны, тяжелы, но без которых ещё хуже. С каким бы восторгом я перенёсся в Москву! А надо сидеть здесь, по словам докторов (съешь их волки!). Хотя, если я буду и дальше тосковать, я возьму и возвращусь, пусть хоть околею!
В Вене видел выставку. Интересно. Но какая масса картин! Боже, куда это, неужели это нужно, чем это кончится?
Ну, как поживаешь ты, кончил ли повторение?
Привет твоим и нашим товарищам. Будь здоров, как самый жирный нильский крокодил.
Жму твою длань.
Твой Левитан.
Не забудь о просьбе моей поставить картины порядочно, достаточно, что они вынесли пытку в Питере. Если возможно, то "Море" и "Весну" в натурном классе. Пожалуйста, устрой, это меня тоже очень беспокоит. Ну, прощай, да хранит тебя Господь.
Не знаю, почему, но мне часто вспоминается Панин луг. Не признак ли это наступающей старости, ибо молодость не возвращается к прошлому, и ей кажется, что вся жизнь впереди, а для нас — фу, жутко! В одном же отеле со мной живёт чахоточный, совсем умирающий, но на вопрос о его здоровье он отвечает, что очень хорошо, прекрасно... А завтра, может быть, его не станет... Убейте, — куда, зачем, — не могу я этого понять; не умом — умом я понимаю, но что-то возмущается во мне и не понимаю... От этого всего "трещит череп", говоря словами Гамлета. Тоску навёл на тебя, прости.
========
— 16 —
Карзинкиной Е.А.
Portofino
27 апреля 1897
Как я уже Вам писал отсюда (получили ли Вы письмо?), я совсем скверно было стал себя чувствовать и даже подумывал о возвращении, а потом немного стало лучше и я еду в Швейцарию. В Нерви мне не понравилось. Был у Л. П., вторично навестил Ваших. Смотрят они прекрасно. Читаю с удовольствием "Amitie". Как поразительно изображены люди! Во многом узнаешь себя, других... Читали ли Вы? Margueritte скучен, есть два-три рассказа из всех. Что Вы с удовольствием перечитываете "Fort comme la mort" не удивительно, вещь чудесная. Вы спрашиваете, что думаю я по поводу того, что женщина привязчивее мужчины? Я думаю, что это не так. Во всяком случае, это положение обобщать нельзя; если Вы говорите о женщине, выведенной в "Fort comme la mort", то это исключительно. Мопассан изобразил в большом романе женщину, понимающую, чувствующую, что эта её любовь есть последняя любовь (она очень немолода!), и вот отчего она за неё цепляется всем своим существом. Вы помните, она наблюдает за признаками появления старости — она не хочет показываться больше своему любимому... ей жутко, да и в самом деле жутко! Когда смысл жизни построен на любви, тогда приближение старости — смерть! Старость и некрасота нелюбимы, это трагично, но это правда. По отношению к 12 пункту я совсем уже ничего не понимаю теперь после Вашего письма. Можно было или угадать или нет — а наполовину, каюсь, не понимаю! При свидании, пожалуйста, объясните. Сделал несколько гадких набросков, не нравится здесь. Я очень одинок, хотя и имею спутника. — Он молод до скуки! Хотелось быть в Москве, пойти в дом Карзинкиных, застать дома Вас и по душе поболтать. Мне очень хорошо, легко чувствовалось с Вами. Вы хорошая, очень, но почему Вы меня ненавидите? Нет, вздор, этого не было, но... молчание, молчание... как говорит Поприщин у Гоголя.
Душевно Ваш Левитан
========
— 17 —
Бенуа А.Н.
4 мая 1897
Добрейший Александр Николаевич!
Обещал и очень желал участвовать в этом году на акварельной выставке, но судьба решила иначе и решила жестоко. Мне не только что не удалось изготовить к акварельной выставке, но мне не удастся кончить и к передвижной, хоть и есть полудоведённые вещи. Ко мне незаметно подкралась ужасная болезнь, от которой страдаю с осени и которая меня и доконает. Нечего обманывать себя. У меня оказался порок сердца и расширение аорты. Как видите, штука мало забавная!
Я бы ещё примирился, если б болезнь, лишив меня многих радостей в жизни, оставила хоть возможность работать, а то так рано складывать оружие больно. Да, ничего не поделаешь в руках этой неумолимой нелепой силы, что мы зовём судьбой!
Как Вы поживаете, что работали и где?
Черкните на досуге.
Передайте мой поклон Вашему брату и общим знакомым.
Уважающий Вас И. Левитан
========
— 18 —
Карзинкиной Е.А.
Courmajeur
6 мая 1897
Пишу Вам, Елена Андреевна, третье письмо и ответа не получаю. Это будет последнее. Скучно писать не получая ответа. Сижу теперь у подножия Mont Blanc и трепещу от восторга! Высоко, далеко, прекрасно! Взобравшись на вершину Mont Blanc, уже можно рукой коснуться неба! Сделал глупость: чтобы написать ледник, взобрался высоко на гору и испортил себе сердце. Завтра еду в Наугейм, ибо мне всё-таки не очень хорошо. Одно время было даже настолько плохо, что хотел ехать обратно в Россию, умирать.
Что вы поделываете, бессердечное существо? Прислать мне книжку и только! Каково?!
Дайте мне только приехать в Москву — отомщу! Если захотите исправиться и написать, то пишите: Франкфурт, Наугейм, прекрасному художнику. А может быть, у вас по этому поводу другое мнение? Я вас!
А всё-таки как хочется домой, смерть!
Да напишите же что-нибудь, ужасное вы существо!
Или, может быть, вы удалились "за сцену"? — Поздравляю Вас, этого только недоставало!
Ну Бог с Вами. Не забывайте несчастного изгнанника.
Получил неприятное известие от Чехова — у него лёгкие начали болеть и ему придется ехать на юг. Как тягостно было мне узнать это. Я его люблю. Будьте здоровы. Пока преданный Вам, а если не ответите — ненавидящий Вас
Левитан
========
— 19 —
Карзинкиной Е.А.
Bad Nauheim
29 мая 1897
Знаю я, какая Вы не эгоистка — и почему Вы не хотите, чтобы я приехал в Париж. Какое лукавство! Подождите, отомщу я Вам и ужасно. Скажите! В Париже и жарко и холодно и кухонный запах, и выставки не важны! И всё это оттого, что, зная, если я буду в Париже, то непременно буду у Вас. Ах, Вы ужасная! Так я Вам антипатичен! Ну не сердитесь на глупости, перестану, но, право, мне хочется Вас повидать. Что же мне делать? Ехать теперь — курс лечения не кончен; ехать после — Вас уже, пожалуй, не застанешь, не знаю, что и делать.
Получил на днях письмо от Сергея Тимофеевича Морозова, упрашивает меня приехать жить лето к нему в Успенское. Это поблизости Вас, и мне очень видеть улыбается. Я не знаю право, но мне Вас ужасно хочется видеть, и я написал Морозову, что приеду. Неужели я на старости своих лет вновь влюбился, и так неудачно, ибо Вы ужаснейший человек! Поздравляю.
А всё-таки не смейте летом никуда уезжать, слышите?
Я Вас...
Будем на этюды вместе ходить. Неужели и это Вам не улыбается? Проклятие!
Привет сестре и maman, а Вам ничего, прощайте, бессердечное существо.
И. Левитан
P. S. Спасибо за поправки. У, нехорошая, не люблю Вас до смерти.
Ах, кстати, Вы пишете, чтобы я больше писал, как это надо понять? в смысле живописи или писем?
========
— 20 —
Чехову А.П.
Успенское
12 августа 1897
Дорогой Антон Павлович!
Всё собираюсь к тебе ехать, да здоровье неважно и жара меня гнетёт. Я никогда так не мучился от жары, как теперь, получив болезнь сердца. Буду в Москве и зайду в школу живописи относительно Марьи Павловны; да я думаю, она настолько сильна, что её без всякого сомнения примут.
Как себя чувствуешь; скоро едешь на юг или рано ещё?
Если возможно, купи мне полное собрание сочинений Достоевского, Тургенева, Гоголя, в переводе — Шекспира, Гёте. Счет можешь мне прислать или, как хочешь, я немедленно уплачу.
Портрет Браза ещё у тебя? Тебе он нравится? Прости, писать — сил нет. Привет твоим.
Твой Левитан
Морозов шлёт привет.
========
— 21 —
Чехову А.П.
Москва
21 сентября 1897
Дорогой мой Чехов!
Сейчас подали мне твою телеграмму, и я успокоился. Завтра или послезавтра будут посланы тебе 2000 рублей. Эти деньги вот откуда: я сказал Сергею Тимофеевичу Морозову, что тебе теперь нужны деньги и что если он может, пусть одолжит тебе 2000 рублей. Он охотно согласился; об векселе он, конечно, ни слова не говорил, но я думаю, что тебе самому приятнее будет послать ему какой-либо документ; живёт он: Кудринская Садовая, дом Крейц, С. Т. Морозов.
Милый, дорогой, убедительнейше прошу не беспокоиться денежными вопросами - всё будет устроено, а ты сиди на юге и навёртывай своё здоровье. Голубчик, если не хочется, не работай ничего, не утомляй себя.
Все в один голос говорят, что климат Алжира чудеса делает с лёгочными болезнями. Поезжай туда и не тревожься ничем. Пробудь до лета, а если понравится, — и дольше. Очень вероятно, что я подъеду к тебе и сам; авось, вдвоём не соскучимся.
У нас теперь пакость — дождь, снег, холод. Хоть изредка, но пиши, где ты и как себя чувствуешь.
До свидания. Храни тебя Бог.
Умоляю не тревожиться, всё будет прекрасно.
Жму твою руку. Очень любящий тебя.
========
— 22 —
Чехову А.П.
Москва
17 октября 1897
Антоний Премудрый!
Со дня на день собирался писать тебе, и как-то всё не удавалось; а писать тебе, кроме того, что хотелось, и надо было. С чего ты выдумал, что деньги можешь послать обратно?!! Бог знает, что такое! Тебе надо их непременно оставить у себя, непременно, на всякий случай оставить. Морозову не к спеху. Зачем на неделю поехать в Россию? Уж это, прости, просто дико! Ведь достаточно малейшей простуды, что так легко схватить здесь зимою, и всё наверстанное тобою на юге пойдёт прахом! Ради Бога, не делай этого! Здесь скверно очень скверно. Та и другая мысль не стоят выеденного яйца. Сиди на юге и поправляй своё здоровье, остальное вздор, всё вздор. Не сердись, милый, но боязно, право.
Видаю изредка Марью Павловну, Лику и даже сегодня они собираются ко мне все придти вместе с психопаткой Кундасихой.
Увлёкся я работой. Муза стала вновь мне отдаваться, и чувствую себя по сему случаю отлично. Газет не читаю, хотя слышал, что тебя в "Русских ведомостях" расписали. Я, между прочим, пустился тоже в прессу: на днях напечатали в "Русских ведомостях" заметку о умершем недавно художнике Саврасове. Каково? Слава Мильтиада — твоя — не даёт мне сна!
Когда выберусь за границу, в точности не знаю. Зависит, когда кончу работы.
Как себя чувствуешь, интересно ли живётся? Beaulieu знаю и не люблю, как всю Riviere'y. Приторно. Ну, будь здоров, постараемся быть живы. Да, вместо того, чтоб деньги держать до января, трать их теперь, и Морозову напиши теперь же. Это будет великолепно.
Твой Левитан
========
— 23 —
Карзинкину А.А.
Москва
19 декабря 1897
Нет ли у Вас, дорогой Александр Андреевич, на русском языке "Дон-Кихота"? Если есть — одолжите на несколько дней, крайне хочется вновь его перечитать.
Несколько дней тому назад со мной повторился припадок и было очень плохо, теперь же вновь оправился и стал надеяться ещё пожить.
Желаю весело встретить праздник.
Мой привет Вашим
Преданный Вам
И. Левитан
==== 1898 ====
— 24 —
Чехову А.П.
Москва
26 января 1898
Ах ты, полосатая гиена, — крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрёй, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя ещё и обругать! Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, а не я, и всегда страдать будешь до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня — я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что.
Если и поеду в Ниццу, то, надеюсь, избегну встречи с тобой. Я и Морозова больше не пущу к тебе, а то и он заразится от тебя глистами в сердце, — страдай ты один!
А всё-таки, не положить ли мне гнев на милость?! Где наше не пропадало, прощаю тебя, ты это моё великодушие помни.
Ехать ещё на юг не могу теперь; вероятно, не ранее месяца, как мне удастся выбраться. Мне говорила Марья Павловна, что ты едешь на Корсику, долго ли пробудешь там? Я там тебя настигну ли?
Очень рад, что Морозов тебе понравился, он хороший, только слишком богат, вот что худо, для него в особенности. Как показался тебе доктор его? Пожалуйста, кланяйся им.
Большой переполох вызывает у нас статья Толстого о искусстве — и гениально и дико в одно и то же время. Читал ли ты её?
Работы кончаю, говорят, что не дурно, а впрочем, чёрт их знает. Был на днях Третьяков, говорил о твоём портрете, он его видел, но предпочитает, чтоб Браз поехал к тебе, если тебе это удобно, и вновь попытался написать.
P.S. Будь здоров, и постараемся быть живы назло врагам.
Твой Левитан.
P. S. Читал ли ты что-нибудь д'Аннунцио? Дивный писатель — захлебываюсь, читая.
========
— 25 —
Карзинкиной Е.А.
Наугейм
26 мая 1898
Изо дня в день всё собирался Вам написать, Елена Андреевна, и как-то всё не удавалось. После Вашего отъезда, мне много пришлось возиться с приисканием дачи, а потом, повозившись, пришлось ехать за границу, от чего окончательно устал. Теперь немного отхожу — и является для меня возможность черкнуть несколько строк добрым знакомым. Скажите, как здоровье Вашего отца и Ваше? Вы мне казались очень утомлённой в день Вашего выезда из Москвы. Как теперь? Работали? Довольны? Ваши все здоровы? Было хорошо в Крыму? Пишу Вам на московский адрес, думая, что Вы уже вернулись.
Я принимаю ванны, хожу к немцу-доктору Шотту, который обещает совершенно восстановить сердце, думаю только, что врёт проклятый немец!
Тоскую по обыкновению, нет хуже, ни одного знакомого, не с кем слова сказать!
Добыл запрещённые в России книжонки и читаю. Много вздору. Не дождусь дня выезда в Россию. Летом буду в Подсолнечном — прекрасное место раздобыли, имение Олениных.
Застали ли Вы передвижную? Что Вам понравилось?
Ну, до свидания, вздумаете мне ответить, буду очень рад.
Мой привет Вашим И.Левитан
Не сердитесь на каракули — неможется. Германия, Deutschland, Bad Nauheim, Hotel du Nord.
========
— 26 —
Чехову А.П.
Bad Nauheim
31 мая 1898
Как давно я не имел известий от тебя, дорогой Антон Павлович. Ты на что-либо сердишься? или просто писать не хотелось? Это я ещё понимаю. Ну, Бог с тобой. Как себя чувствуешь? Ты, наверное, уже у себя в деревне? О тебе я последнее время знал от других. Слышал, что пребывание на юге принесло тебе огромную пользу, чему, конечно, более чем порадовался. Какую погоду застал в Москве?
Я перенёс весною тиф; едва не околел. Теперь лечусь здесь, т. е. принимаю ванны и делаю гимнастику. Чувствую себя гораздо лучше. Тоскую здесь ужасно, не с кем слово сказать. Окружён англичанами, которых, кстати, куда ни приедешь в Европу, всюду бездна, как летом мух. Начинаю думать, что в Англии англичан нет, или уж всюду слишком много! Недели через две, вероятно, еду в Россию, куда смертельно хочется. Хоть и дикая страна, а люблю её!
Как поживают твои? Как успехи Марьи Павловны?
Если тебе лень написать, пусть Марья Павловна черкнёт несколько строк.
Дружески жму руку И. Левитан
Германия, Bad Nauheim, Hotel du Nord, Levitan
========
— 27 —
Карзинкиной Е.А.
Москва
13 июня 1898
Хотелось бы Вас повидать, но решительно не знаю, когда это удастся мне. Массу хлопот и дел накопилось. Ищу, между прочим, себе дачу на остаток лета. Многое хотелось бы спросить, но Вы правы, в письме не выяснишь, а потому до свидания.
Преданный Вам Левитан
P.S. Простите помарку — спешу.
========
— 28 —
Третьякову П.М.
Подсолнечное
5 июля 1898
Многоуважаемый Павел Михайлович!
С. П. Дягилев хотел бы сделать несколько репродукций с моих картин, находящихся у Вас в галерее. Если Вы ничего не имеете против этого, то и с своей стороны даю согласие и я.
Репродукции нужны Дягилеву для нового предпринимаемого им художественного издания.
Пользуюсь случаем выразить Вам своё глубокое уважение.
Преданный Вам И. Левитан
========
— 29 —
Карзинкиной Е.А.
Подсолнечное, Богородское
5 июля 1898
Давно собирался написать Вам, Елена Андреевна, а ещё больше собирался r Вам приехать, и в результате ни того ни другого не сделал. То было безумно жарко, а теперь сердце что-то начинает побаливать, и поездка откладывается. А хотелось бы очень повидать Вас, узнать, как живётся Вам, посмотреть на Вас, увидеть, что написали нового, да вообще хотелось бы к Вам. Как-нибудь всё-таки, наперекор жаре и сердцу, — возьму да и приеду в Одинцово. Живу я в очень милом месте: озеро большое, горы, лес, полная тишина, даже слишком (впрочем, скоро нарушится всё это — приедут владельцы, Оленины), но всё-таки очень хорошо здесь.
Пока мало работаю, по обыкновению в эту пору лета у меня какая-то апатия, большею часть дня в лесу, на берегу озера, с книгой. Надоест читать, смотришь на воду, а это почти всегда интересно; надоест вода — книга, и так целые дни.
Чем делаешься старше, тем, конечно, общество всё менее и менее нужно, хотя подчас хочется людей. Одиночество и благо и страдание.
Черкните словечко. Мой привет Вашим.
И. Левитан
Подсолнечное, Николаевской ж. д., мне
========
— 30 —
Чехову А.П.
Богородское
1 августа 1898
Antonio!
Адреса Нестерова я не знаю. Мог бы узнать в городе, но, наверное, не скоро попаду туда. Не остался ли у Марьи Павловны каталог передвижной выставки — там все адреса художников.
У нас тоже было хорошо. Луна даже была лучше Вашей, а теперь её так же нет, как и у Вас. В Европе всё, кажется, затихает, а слава моя начинает затмевать твою. Что, взял?
Что князь Несвирский? А впрочем, Бог с тобой, и кланяйся твоим.
Твой Левитан
========
— 31 —
Карзинкину А.А.
Москва
24 ноября 1898
Дорогой Александр Андреевич!
Не можете ли Вы на несколько дней дать мне сочинения Пушкина? Главным образом мне нужны его лирические произведения. Очень обяжете. Преданный Вам
И. Левитан
========
— 32 —
Дягилеву С.П.
1898
Живу я в прелестном месте — озеро, лес и прочие прелести, но тем не менее ничего ещё не предпринял в работах. Лежу целые дни в лесу и читаю Шопенгауэра. Вы удивлены? Думаете, что и пейзажи мои отныне, так сказать, будут пронизаны пессимизмом? Не бойтесь, я слишком люблю природу.
==== 1899 ====
— 33 —
Чехову А.П.
Москва
8 января 1899
Только что вернулся из театра, где давали "Чайку". Не имея возможности накануне взять билет — не зная, как моё сердце поведёт себя, — я являлся в театр незадолго до спектакля и несколько раз не заставал ни одного места. Вчера решил во что бы то ни стало посмотреть "Чайку" и добыл у барышника за двойную цену кресло. Вероятно, тебе писали, как идёт и поставлена твоя пьеса. Скажу одно: я только её понял теперь. В чтении она была не особенно глубока для меня. Здесь же отлично, тщательно срепетованная, любовно поставленная, обработанная до мельчайших подробностей, она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем ещё очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на "Чайку"... От неё веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в неё. Хорошо, очень хорошо! Публика, наша публика — публика театра Корша, Омон, и ту захватило, и она находится под давлением? настоящего произведения искусства. По адресу же режиссёра можно только кучу благодарностей наговорить. Если есть некоторые шероховатости, то очень незначительные. Так на малой сцене не поставили бы. Пьеса твоя вызывает живейший интерес, это ясно.
Как твоё здоровье?
Ничего у меня не выходит из моих намерений — думал поехать отдохнуть к тебе в Ялту, а пришлось заниматься разными делами. Устаю от школы. Устаю от работ, бросить которые в то же время не могу, как говорит твой Тригорин, ибо всякий художник — крепостной. Ну, как же ты себя чувствуешь? Писал к Морозову? Родной мой, ей Богу, я просто не могу говорить с Морозовым о займе, не могу, лопни глаза; самое простое, самому тебе сказать ему, и моментально всё и будет сделано.
Бываю часто у твоих. Все бодры. Кстати, видел в театре m-me Немирович, просила сказать тебе, что она пятый раз смотрит "Чайку" и с всё более и более захватывающим интересом. Видел и Ленского. Он тоже в восторге и от пьесы и от постановки. Каково? Это что-нибудь да значит!
Ну, будь здоров. Пошли тебе Господь всего ...
Твой Левитан
========
— 34 —
Дягилеву С.П.
1899-1900
...Охотно разрешаю делать всё, что хотите, с моими картинами, только не уничтожать их, — не потому, что любил бы их, а как-то жалко всю энергию и любовь, ушедшую на них.
========
— 35 —
Турчаниновой А.Н.
Москва
24 января 1899
Здравствуй, дорогая моя жёнушка Анка!
Сегодня вернулся из Питера. Несмотря на твоё нежелание моей поездки в Питер, я считал её необходимой для себя, и хоть очень утомился, но в то же время я крайне доволен. Расскажу по порядку тебе, радость, счастье, безгранично любимая моя Нюнушечка!
В среду я выехал. Едва нашёл комнату в Питере. Оставил вещи в гостинице и тотчас на выставку. По обыкновению, я, даже на выставках среднего качества и если есть мои работы, чувствую себя ужасно, но то, что я увидел на международной выставке, превзошло мои ожидания. Представь себе лучших художников Европы и в лучших образцах!
Я был потрясён. Свои вещи — я их всегда не люблю на выставках — на этот раз показались мне детским лепетом, и я страдал чудовищно. Прошло два дня, в которые я не выходил с выставки, и в конце концов я начал чувствовать себя очень хорошо. Русских художников высекли на этой выставке и на пользу, на большую пользу.
Репин, Серов, я и некоторые другие участники выставки поняли и много поняли в этом соседстве. Весною я видел в Мюнхене русских художников, но не в такой аристократической компании, как здесь. Очень поучительно, и теперь, пережив, я как встрёпанный. Хочется работать, в голове тьма всяких художественных идей, вообще прекрасно. Пускай я телесно устал, но я духом молодею. Эта поездка была необходима; когда мы увидимся, я более обстоятельно объясню мотив.
Я очень доволен драньем ...
Ика
========
— 36 —
Карзинкиной Е.А.
Окуловка, Новгородской губернии
13 июня 1899
Сегодня получил Ваше письмо, добрейшая Елена Андреевна, и отвечаю на Ваши вопросы. Сезон в Nauheim'e начинается 1 мая нового стиля и длится до октября. Лучшее время, говорят, — весна и осень. Я жил в Hotel du Nord и остался очень доволен. Он вне города у самого парка и потому нет ни шума, ни пыли и прелестный воздух.
Я лечился у Шотт, он знаменитость, но, по-моему, небрежен. В гостинице скажут, к кому лучше обратиться. Ехать надо: Берлин, Nauheim, по дороге к Франкфурту аmМ. Вот самые существенные указания. Курс обыкновенно длится недель 6-7.
Теперь о себе. Как видите, чёрт занёс меня в Новгородскую губернию. Тоска такая, что просто ложись да помирай. Не с кем слова сказать. Не работаю совсем и почти не в состоянии читать. Забавно?! Здоровье моё сносно, еду ли за границу, ещё не знаю.
С учениками весною мы поработали. Думаю, что был им полезен.
Как Ваше здоровье, что поделываете? Мой привет Софье Николаевне и всем Вашим.
И. Левитан
========
— 37 —
Средину А.В.
Москва
6 декабря 1899
Как всегда, любезный Александр Валентинович, действительность в разладе с предположениями, что, кстати сказать, оправдалось и на мне. Хотел на весну удрать за границу, быть в Париже, Вас повидать и вместо всего этого провёл лето в Новгородской губернии и провёл его достаточно гадко. Очень мало работал, здоровье же немного восстановил. Теперь занят картиной и школой. Школа затягивает меня, чего я не ожидал.
В Москве по обыкновению спят, по крайней мере, так мне кажется. Была одна выставка — московских художников, ничего, так себе. Была конкурсная отчётная выставка в Академии, куда я специально ездил смотреть. Впечатление таково, что новая Академия консервативнее старой. Начинаю думать, что в самом здании Академии существует микроб рутины и отсталости, и, кто бы ни взошёл туда, — все заболевают.
Очень интересно было бы повидать, что Вы успели сделать. У Вас должно было очень хорошо пойти. Долго Вы думаете прожить в Париже? Я предполагаю на этот раз быть весной в Париже; застану ли Вас?
Всего лучшего желаю. Не сердитесь на каракули и краткость — и некогда, и я в крайне нервном состоянии, мне писать письма? Очень трудно. Простите. Пишите. Ещё раз всего лучшего.
Уважающий Вас И. Левитан
==== 1900 ====
— 38 —
Тимирязеву К.А.
Москва
1 февраля 1900
Мне очень досадно, многоуважаемый Климентий Аркадьевич, что Вы не застали меня дома. Я очень мечтал о том, чтобы показать Вам мои работы.
Приношу Вам также мою глубокую благодарность за брошюру Вашу, которую прочёл с большим интересом. Есть положения удивительно глубокие в ней. Ваша мысль, что фотография увеличивает сумму эстетических наслаждений, абсолютно верна, и будущность фотографии в этом смысле громадна. Ещё раз благодарю Вас. Пользуюсь случаем заверить Вас в моём глубочайшем уважении.
И. Левитан
========
— 39 —
Чехову А.П.
Москва
7 февраля 1900
Как себя чувствуешь, господин почётный академик? Длится ли лихорадка, о которой писал мне? Я склонен думать, что эта твоя лихорадка есть лихорадка самовлюблённости — твоей хронической болезни! Теперь только понял я, почему так волновал тебя вопрос о выборах в Академии и велись тобою разговоры о необходимости выбора Михайловского, а на уме себе держал: что вот, дескать, я — настоящий академик! Вот она твоя пята — обличителя человеческих пят!
Какой, брат, стыд, срам. Хоть я и простой академик, но тем не менее я снисхожу к тебе, почётному, и протягиваю тебе руку. Бог с тобою.
Прилагаю вырезки из одного немецкого журнала — лечение туберкулеза; может быть, найдёшь интересными.
Иллюстратора для тебя не нашёл; решительно, при внимательном рассмотрении — никого нет. Пастернак занят. Врубель будет дик для тебя.
Пребывание моё в Крыму удивительно восстановило меня — до сих пор работаю этим зарядом.
Ты, пожалуйста, не припиши это себе — ты гадко влиял на меня (развращал).
Серьёзно, как здоровье, лучше? На днях видел Ливена: говорит, что в Ялте 30 градусов тепла. Правда? завидую. Познакомился с Андреевой, дивною исполнительницей Кетт в "Одиноких" — восхитительна и тебя ненавидит. Я безумно влюбился.
Ну, голубчик, дружески жму Вашу талантливую длань, сумевшую испортить такую уйму бумаги!
Целую Ваш гениальный лоб.
Величайший пейзажист во вселенной. Что, взял?
Твой Левитан
========
— 40 —
Чехову А.П.
Москва
16 февраля 1900
Вчера, дорогой Антон Павлович, справлялся в школе живописи относительно просьбы Шаповалова. Не оказалось ни Венеры, ни бойца в просимом размере, а есть большие, в… Про картины Васильева скажу любителям. Сходи посмотри их и отпиши мне, всё-таки, как там ни на есть, у тебя должен же быть немного развит художественный вкус; какой же ты был бы академик?!
Голубчик, ты тоскуешь в Ялте, но смертельная тоска и здесь. Только издалека всё розово.
Сегодня еду в Питер, волнуюсь, как сукин сын, — мои ученики дебютируют на Передвижной. Больше чем за себя трепещу! Хоть и презираешь мнения большинства, а жутко, чёрт возьми!
На днях слышал о новом твоём рассказе в "Жизни" (ещё сам не читал); говорят, что-то изумительное по достоинству. Неужели ты способен к созиданию таких произведений?! Был на днях у Маши и видел мою милую Книппер. Она мне больше и больше начинает нравиться, ибо замечаю должное охлаждение к почётному академику. В апреле думаю в Ялту приехать, но, конечно, не остановлюсь у буки-Чехова. Бог с ним.
Относительно благодарности за знакомство с тобою, о чём ты пишешь, то если цари купят теперь на Передвижной картину мою, то 10 фунтов икры считай за мной...
Последнее время не могу читать газеты, надоели с фамилией Чехова; куда ни взглянешь, — всюду А. Чехов. Опротивели газетчики!
Ну, будь здоров, это главное, и не тоскуй — бесплодно это. Набирайся сил на утеху человечеству. Каково сказано?
Привет матери. Дружески жму тебе руки. Очень любящий тебя
Левитан