«Щирые украинцы с благоговением взирали на эту казацкую «шаблюку», на бледного припухлого Петлюру и на гайдамаков, что гарцевали позади Петлюры на косматых конях. Гайдамаки с длинными синевато-черными чубами — оселедцами — на бритых головах (чубы эти свешивались из-под папах) напоминали мне детство и украинский театр. Там такие же гайдамаки с подведёнными синькой глазами залихватски откалывали гопак. «Гоп, куме, не журысь, туды-сюды повернысь!»»
Картинно и декоративно, как преданье старины далекой воспринимал эту прическу Константин Паустовский.
Чуть пораньше его Владимир Даль: Чуб (м.) чубо;к, чубе;ц, чу;бчик, чуби;шка, чуби;ща; чуба;к, чупа;к (арх.), чупры;на (ж.) юж. Зап, чупру;н (м.), хохол, вихор, взбитый или отрощенный клок волос, косма на темени, ОСЕЛЕДЕЦ, или на лбу, тупей.
О нем же , под другим названием, помнили еще раньше, в эпоху Богдана Хмельницкого:
«После завоевания Китая маньчжурами в 1644 году правительство маньчжурской империи Цин обязало все мужское население страны (кроме монахов) заплетать маньчжурские косы в знак покорности завоевателям. Ношение же традиционных для ханьцев длинных волос (у взрослых мужчин — собранных в пучок) каралось смертью. Поэтому в тогдашнем Китае ходила поговорка: «тот, кто имеет голову, не имеет волос, тот кто имеет волосы, не имеет головы».
Бянь-фа (кит. ;; «косички») — традиционная мужская причёска маньчжур и других кочевых народов Великой евразийской степи. Представляла собой косичку из трех прядей, которая заплеталась на затылке или макушке, тогда как у лба и на висках волосы выбривались.
Лично для меня оселедець остался принадлежностью запорожцев из прочитанных книжек. Запорожец, черкас, севрюк, гайдамак, - для меня это синонимы былинных витязей, канувших в Лету, натворивших, чего и не упомнить!
За десять школьных лет, прожитых в Полтаве, ни разу не встречал наяву такого экзотического чубища. Время было такое серьезное, коммунизм вот-вот должны были построить, не до баловства было.
Хотя селедка бочковая попадалась. Во всех закоулочках великой страны…
Когда родители посылали в магазин и приходилось нести ее домой в авоське со всеми предосторожностями, завернутую в коричневую бумагу , капающую жирным рассолом куда не надо. Но в быту в наше время отдельную рыбину оселедцем никто не называл.
Селёдка и есть селёдка!
Это только специалисты различали «сельдь, селедка, оселедец, оселедня; по возрастам: пластунец, пузанок; самая крупная — буркунец, ешак, залом…»
Непонятно, как же прядь волос заслужила такое селедочное название. Из книжек я припоминаю смутно, что-то похожее то ли про шашку городового, то ли про пехотную офицерскую саблю (дело доходило до обидных прозвищ: «Селедкин хвост, а не сабля»).
Но маньчжуры со своей бянь-фа напомнили о КОСЕ.
В которой русский может узреть и лезвие, и прическу, и морскую отмель. Что ж?! Аналогия прозрачная и вполне уместная.
Пройдем же по её зыбкому мостику.
Вот вам морская тема: рыбы из семейства сельдевых, которые принадлежат к числу проходных рыб и входят невероятными массами в реки, впадающие в Каспийское и Черное моря, особенно Волгу и Дон.
А вот и остальные: оселок всегда вместе с бритвой был неизбежной принадлежностью запорожца. Такой же как кисет и трубка. Отпускать чуприну дозволялось только понюхавшим пороху новичкам. Остальные стриглись под горшок или налысо!
Процесс настоящего бритья, как и процесс хлеборобства становятся для нас, жителей 21 века все более туманным, с ускользающими звеньями и деталями. Хорошо еще в старых книгах остались подробности: «раскладаю по столу бритвы, а потом опущаю их в теплую воду, а потом капну из пузыречка оливкою на оселок, да правлю бритвы на оселочке, а потом вожу их по полотенечку, а потом зачинаю помалу и бриться» сочно живописал Н. С. Лесков( «Заячий ремиз», 1894 г.)
То же самое можно было бы объяснить и без опьяняющей мелодичностью лирики -- делово и технологично: «Когда лезвие инструмента трут о поверхность оселка, его приходится смачивать маслом (иногда водой), иначе частицы металла пристают к камню, он начинает "лосниться" и больше не "берет". Масло надо брать не высыхающее, лучше всего вазелиновое или парафиновое».
Вот он -- МОМЕНТ ИСТИНЫ! Прямо светится у меня перед глазами этот серый каменный брусок в ладони. Продолговатый, без острых углов, маслянистыми боками отсвечивающий, с блестками въевшегося в наждачный бок стертого при заточке металла. Чем не рыбешка?! И на слух почти не отличить: оселок или оселедня! Вот и выстроились камень-ножницы-бумага; оснастка, инструмент, результат.
А в воспоминаниях об Одесском гайдамацком полку начала прошлого века уловил фразу, подтверждающую мою правоту:
«Там на пеньке в тени сидит казак, над которым брадобрей с "оселедцем" склонился, выбривая "оселедца" и ему.»
Следствие закончено, забудьте! -- Те, у кого этот этюд не отозвался внутри струнами души…
Запорожца. Черкаса. Севрюка (http://proza.ru/2020/09/06/1061).
Гайдамака.