Наличие импортных сборов прежде всего означает, что политика, а вместе с ней зачастую и общество неотделимы от экономики. Вмешательство государства и общества в экономику долгие века никого не смущало и считалось чем-то в порядке вещей. Если какой-то купец намеревался продать свой товар в другой стране, то он всегда платил определённый сбор правительству этой страны. При этом купец из другой, третьей страны мог платить сбор больше или меньше, в зависимости от предпочтений правительства страны, в которую ввозится товар. Разумеется, такие импортные сборы были действительны только для оптовой торговли. Это можно назвать государственным регулированием, но только довольно условно, так как импортные сборы существовали ещё задолго до централизованных государств. Отдельные герцоги и бароны, а прежде них и вовсе крупные землевладельцы, способные содержать небольшую военную дружину, могли собирать сбор на своей малой территории. Но такие отдельные землевладения едва ли можно назвать государствами, поскольку часто они группировались с целью взаимного усиления и подчинялись какому-то феодалу рангом выше всех них, что уже представляло собой государство. Но и централизованность такого государства была очень относительной, феодалы могли иметь общую валюту, религию и казну, но при этом каждый отдельный феодал мог иметь даже свою армию, независимую от армии государства. Сюзерен имел преимущество перед вассалом в том, что его купцы могли торговать на территории вассала без каких-либо импортных сборов, вот купцы вассала, желающие что-то продать на территории сюзерена, всегда обязаны были платить денежный сбор или натуральный, размер которого во многом зависел от благосклонности данного сюзерена к своему вассалу или от обычая.
Может показаться, что раз импортные сборы представляют собой произвол землевладельцев, то стоимость товаров будет исключать элементы дарения и эксплозивной готовности. Ведь только в развитых централизованных государствах король при помощи банковской системы и кредитного процента стал отменять такие поместные сборы, заменяя их высокими торговыми пошлинами в казну государства, и тем самым закладывал в стоимость товаров дарение. Импортный сбор – это арендная плата, которую землевладелец берёт с иноземных арендаторов, которые желают использовать его землю для каких-то, чаще всего торговых целей. Разумеется, ради обогащения владельцу земли выгодно, чтобы такие сборы были максимально высокими. Но почему, собственно, человек непременно должен стремиться к выгоде обогащения? Эксперименты по эгоизму щедрости показывают, что человек, получающий какую-то ренту, то есть, нетрудовой доход, за обладание которого он ни с кем не конкурировал, то он будет испытывать счастье, когда будет проявлять щедрость. Это тоже выгода, но выгода другого рода. Тогда, правда, следует задаться вопросом, как вообще возникли импортные сборы?
В предыдущей главе мы уже касались этого вопроса. Нетарифное регулирование импорта, по сути, возникло как реакция крупных землевладельцев на появление денег и товарно-денежных отношений. Рост стоимости денег привёл к понижению стоимости земли и земельной ренты. Сама по себе эта рента не представляла собой чего-то стабильного, поскольку, как было доказано в исследованиях у различных племён, она представляла собой во многом предметы, бесполезные в быту и имеющие эстетическую ценность. Количество этих предметов могло меняться, из-за этого менялась и рента. Вместе с тем, та часть ренты, которая имела исключительно эстетическую ценность, часто не сохранялась у землевладельцев, а преподносилась ими землевладельцам из соседнего племени в обмен на ответный подарок. Так вот, членам племени было выгодно, чтобы эстетическая рента, выплачивая ими, была больше, чем у соседей. Ведь они закладывали эту ренту в стоимость товаров, которые производили для купли-продажи. Вместе с тем, размер эстетической ренты, то есть количество предметов, которые будут подарены, зависел от многих, часто случайных обстоятельств. Здесь в дело вмешивалось ещё соревнование в щедрости: каждому племени было выгодно подарить соседнему племени больше, чем то подарило ему. Но в соревновании в щедрости всегда какую-то роль играет случайный жребий, поскольку именно жребий делает возможным дарение, несводимое к купле-продаже. Если товар обязательно меняется на другой товар, то это – купля-продажа, если же я отдаю товар, а в ответ могу получить что-то или не получить, в зависимости от случайных обстоятельств, то значит, я сделал подарок. Даже если я получаю какой-то предмет в ответ, всё равно размер ответного подарка может не соответствовать стоимости моего подарка, и это тоже может зависеть от случайного жребия. В другой раз размер ответного подарка может, наоборот, превышать стоимость моего подарка, и это тоже зависит от случайных, не зависящих от тех, кто обмениваются, обстоятельств. И эти случайные обстоятельства тоже закладывались в стоимость товаров при обмене подарками между племенами. То племя, что дало больше подарков, повышало стоимость продукции, которую оно продавало уже при сделках купли-продажи. Разумеется, там, где не было денег, обмен был ещё довольно медленный, и он почти никак не влиял на качество производимой продукции. То есть, здесь свободная конкуренция между производителями была просто не нужна. Если бы кто-то и предложил этим племенам перейти к свободной конкуренции между производителями, то к нему никто не прислушался бы. В конце концов, эти народы представляют собой аграрные культуры, то есть, большая часть того, что они производят – это продукция сельского хозяйства. А здесь, как известно, далеко не всё зависит от человека, трудящегося на земле. Кому-то достался участок более плодородный, кому-то менее плодородный, кто-то владеет землёй в горах, а кто-то у моря, в значительной степени это всё зависит тоже от случайных обстоятельств.
Когда появляются деньги, то есть, предметы, предназначенные раньше для дарения, начинают использоваться ещё и в купле-продаже, то обмен становится намного быстрее и начинает влиять уже на стоимость продукции. Рента выплачивается раз в год, и обменивать землю на деньги сложнее, чем движимое имущество, в силу чего рента становится фиксированной и низкой, при том, что стоимость товаров остаётся высокой. То есть, за счёт интенсивного обмена рента становится менее обременительной для арендаторов земли. Тогда и появляются импортные сборы. Вожди начинают облагать рентой уже не своих соплеменников, а членов чужого племени, которые хотят продать товар на их территории. Так владельцы земли тоже начинают извлекать выгоду из интенсивного обмена. Может показаться, что здесь крупные владельцы земли, а именно – племенные вожди тем самым хотели защитить свои доходы, не желая становиться беднее. Возможно, некоторые из них добивались именно этого, другие же боролись за сохранение ренты лишь потому, что значительная часть её предназначалась для дарения. Ведь не было никакого смысла копить получаемые таким способом доходы, поскольку каждый год рента выплачивалась снова. Получается, что какую-то часть этой ренты владельцы тратили на обеспечение себя самым необходимым, а остальное расточали различными способами. Уменьшение ренты означало, что они теперь должны меньше расточать, но они нашли способ компенсировать потерянное за счёт купцов из других стран, желающих у них продать товар. А полученные средства они снова расточали на своих соотечественников или на услуги вождям из других стран. Ведь выплаты ренты в деньгах означают, что эта рента может быть интенсивно обменена, в то время как при отсутствии денежных отношений рента растрачивалась гораздо медленнее. Импортный сбор – это уже такая рента, которую прямо или косвенно получают все жители страны разом, как государство. Земля превращается в территорию государства, а все граждане, получается, являются совладельцами этой территории. И в таком случае следует задаться вопросом, как вообще дошло до того, что появилась необходимость королю регулировать эти сборы путём валютно-банковской политики, то есть, осознанно, и тем самым закладывать в стоимость дарение, но уже сознательное или мнимое, а не бессознательное, как было прежде?
Надо думать, что к тому моменту, как появился абсолютизм, нетарифное регулирование экономики в значительной степени изменилось и перестало служить цели дарения. Но это не значит, что любое нетарифное регулирование служит исключительно цели дарения и вредит свободной конкуренции. Вполне можно допустить, что есть такое нетарифное регулирование, которое способствует свободному рынку, но при этом допускает щедрость. Проследим за теми изменениями в нетарифном регулировании экономики, что происходят на протяжении истории. Для этого будем рассматривать государство, как некоторое объединение владельцев земли, которые складывают свои земли в общую кассу и тем самым увеличивают их совокупную стоимость. Стоимость одного большого участка становится на порядок больше, чем сумма стоимости всех малых участков, из которых он состоит, взятых по отдельности. Это в значительной степени связано с тем, что большому государству легче держать высокую планку импортных сборов, контролировать экспорт и импорт во многом за счёт совокупной военной силы. Из-за этого уже владельцам земли становится невыгодно отделять свой участок от государства, ведь так они будут получать меньше дохода за тот же самый участок земли. Земля государства в таком случае превращается в некоторую неделимую собственность, и передать её в наследство можно было только гражданину государства. Если землю получит тот, кто не является гражданином, то он отделит свой участок от государства, и тогда стоимость тех участков, что остались в составе государства, упадёт, и снизится она не на стоимость отделившегося участка, а значительно больше.
Именно поэтому в древности было запрещено не только оставлять в наследство, но даже продавать землю иностранцам. Земля государства полагалась неделимой собственностью, в частном римском праве было прочно закреплено понятие такой неделимой собственности. Например, несколько человек могли получить в собственность какую-то вещь, которую они не могут разделить так, чтобы сумма частей вещи была равна стоимости целой вещи. В римском праве такой неделимой собственностью, например, могло быть какое-то произведение искусства. Скажем, это может быть статуя, оставленная в наследство сразу двум или трём наследникам. Они понимают, что если разделят статую на части, то стоимость её значительно упадёт, и, если сложить стоимость частей, она уже и близко не будет такой, как стоимость целой статуи. Стало быть, нужно было придумать нечто такое, что позволяло бы всем владеть неделимым имуществом, не разделяя его. Есть, по сути, два основных ненасильственных способа решить проблему с таким неделимым имуществом, и из них вырастает два способа нетарифного регулирования экономики. Один способ – это юридическое лицо, в классическом римском праве не было юридических лиц, но в постклассическую эпоху они были изобретены специально для того, чтобы решать вопрос с неделимым имуществом. Второй способ, а хронологически первый – это алеатное владение. Разберём сначала этот способ.
Здесь землёй владеет коллектив физических лиц, своего род кооператив. Фактически каждый собственник имеет право в любой момент забрать свою долю имущества, причём не абстрактную в виде акций, а конкретно именно то имущество, которое ему принадлежит. И если это движимое имущество, которое не является произведением искусства, то оно так и делится без всяких препятствий со стороны властей. Но с землёй этого не делается, поскольку в таком случае размер получаемой собственником ренты снизится. Разумеется, в таком случае может снизиться и совокупная рента тех, кто ещё остались в коллективе, поэтому обычно они путём давления пытаются не допустить выхода кого-то из коллектива. Но это, разумеется, касается только государства, в других случаях в подобном кооперативе процедура выхода не сопряжена с такими сложностями. Здесь же проблема заключается именно в неделимости имущества. С этой проблемой столкнулись ещё в древних царствах. К примеру, считалось, что персидский царь владеет всем имуществом в государстве, но он не может выделить какую-то часть этого имущества и передать какому-нибудь своему родственнику. Всё, чем владеет царь, полностью перейдёт в собственность его наследнику в должности. За право быть таким наследником часто устраивалась серьёзная борьба не на жизнь, а насмерть, и за смертью царя нередко следовала гражданская война в стране. Но уже здесь приходит понимание того, что борьбу эту можно вести разными способами, и от того, как она будет вестись, зависит весь общественный уклад. Например, персидский царь Дарий занимает свою должность согласно случайному жребию. Среди нескольких претендентов на должность именно жеребьёвка должна была решить, кто станет царём. То есть, здесь удалось избежать гражданской войны, интриг, всевозможных ухищрений и подковёрных игр, что удаётся далеко не всегда в подобного рода борьбе.
В Античных Греции и Риме такая практика становится регулярной. Более того, они такую борьбу положили в основу, внеся в неё правила, которые должны способствовать избежанию посттравматического стресса. Если двоя не могут договориться о совместном владении общего имущества, то вполне легитимным способом считалась борьба между между ними, в которой всё должно было достаться победителю. Ведь юридически этот спор решить уже было невозможно. Но всё-таки, этот спор ещё сохранялся в правовом поле, только судьи и органы правопорядка теперь занимали положение арбитров, следящих за тем, чтобы борьба проходила по определённым правилам. Таких правил часто не было, или они были в зачаточной форме у варваров, которые часто из-за этого страдали от посттравматического стресса. Но в античном праве такие правила борьбы были довольно детализированы и легли в основу римского права, они и составляют суть того, что у греков называлось agon. Здесь политика была уже неотделима от права, что нам сегодня может показаться вопиющей коррумпированностью, во всяком случае суд и закон в таком случае покажутся совершенно пристрастными. Чтобы добиться преимущества, спорящая сторона использовала свои связи, деньги, ораторские приёмы, даже физическую силу (ордалии), чтобы победить. Казалось бы, где здесь право и закон?
Понятно, что в таком споре уже невозможно выяснить, кто прав, но суд может установить правила и хотя бы примерно уравнять шансы спорящих сторон. В иных случаях спор и вовсе решался через владение имуществом по очереди по жребию. Такие соглашения известны в римском праве, и подобные сделки пользовались исковой защитой. [Федотов А. Г., «Игры в гражданском праве», «Вестник гражданского права», 2011, N 2]. Но и борьба так или иначе допускает некоторый элемент случайного жребия. Юлий Цезарь, к слову, в своих записках любил повторять мысль о том, что на войне очень много решает случайное стечение обстоятельств. Войны, которые вёл Цезарь, в особенности гражданские войны представляли собой образец агонистики, а сам Цезарь был словно пришельцем из прошлых эпох, где господствовал агон, в его эпоху несколько забытый и пренебрегаемый олигархами, полагающимися в своей борьбе больше на техническую мощь и убеждение в собственном моральном превосходстве. Хотя мораль в таких спорах, как правило, оказывается бессильна. Вместе с тем, задача правосудия здесь остаётся такой же, как и в обычном уголовном процессе: остановить цепную реакцию насилия, поставить точку в споре, чтобы нескончаемые распри не разлагали общество. Если борьба будет происходить без всяких правил, то это неизбежно будет приводить к нескончаемым взаимным распрям, накапливаемым поколениями обидам, к цепной реакции кровной мести, и, как следствие, к невозможности какой-то совместной деятельности. Вероятно, назначение Дария царём по жребию спасло молодую Персидскую империю от гибели в нескончаемых взаимных распрях. Хотя таких распрей немало было и после, но, как правило, за власть боролись лишь легитимные наследники из царского рода, и заканчивалась борьба с гибелью ограниченного круга конкурентов и победой одного из них.
Греческий полис изначально был основан на такой идее агонистики, у государства не было и не могло быть никакой монополии на насилие, государство лишь выступало арбитром в легитимной борьбе между претендентами на общее имущество. Оно имело только монополию на тяжёлое вооружение. Государство уравнивало шансы борющихся сторон за счёт внесения в борьбу элементов случайного жребия. Именно случайность была тем единственным средством, которое могло уравнять шансы противоборствующих сторон, а это было необходимо, поскольку изначально обе стороны находились в равном праве. Дать преимущество одной стороне означало ущемить права другой и дать ей или её представителям основания для мести. Всевозможные ордалии, поединки насмерть, спортивные состязания и даже военные конфликты в тех случаях, где они шли по строгим правилам — всё это были именно элементы такой вот агонистики, то есть вполне легитимного, взаимно насильственного разбирательства с обязательными элементами случайного жребия. И вся эта агонистика в полной мере действовала в вопросах государственного устройства, где общим имуществом является собственно территория государства, а борьба за право распоряжаться этим имуществом представляла собой политическую борьбу. При назначении должностных лиц было известно несколько способов такой агонистики. Первый способ — это назначение на должности по жребию. Порой на жеребьёвках вообще основывалась вся верховная власть в стране, как в древних Афинах, где весь верховный совет — Совет Пятисот в полном составе назначался по жребию по очереди из числа граждан. В других государствах по жребию назначали только присяжных и судей в судах. В случаях Афин, очевидно, что каждый гражданин по очереди может на время стать одним из распорядителей общего имущества. В других государствах это было не так, и на этом следует остановиться подробнее. Здесь на многие должности лица назначались в результате выборов. Аристотель считал это отличительной чертой демократии: большинство должностных лиц назначаются по жребию, в то время как при олигархии большинство назначаются в результате выборов. Разница заключалась лишь в том, что в первом случае больше та часть населения, которая считается гражданами и может участвовать в общественной жизни. При олигархии такая часть относительно мала. Но модель Аристотеля применима для малых государств, в то время как большие государства, типа Римской гегемонии — сначала Римской республики, а затем империи, использовали комбинированный тип назначения лиц на должности. Второй способ назначения — посредством выборов тоже представляет собой агонистику. Назначение на должности по жребию можно считать демократическим ещё потому, что здесь даже малоимущие граждане имели шанс занять должность и даже оказаться на вершине власти. Такие лица, как правило, получали ежемесячное или даже ежедневное (как присяжные в судах в Афинах) жалование из госбюджета, также они контролировали расходы бюджетных средств и прибыль от них. Но это же создавало и большой риск коррупции и хищения бюджетных средства.
Поэтому, наиболее безупречным с точки зрения защиты от коррупции был способ назначения на должности посредством голосования по системе cursus honorum. Проблема заключалась только в том, что такой способ назначения подходил для немногих состоятельных граждан, поскольку они не получали никакого жалования из бюджета и вообще в значительной степени распоряжались не бюджетными средствами, а своими собственными. Такие должностные лица обязаны были из своего кармана тратиться на общественные нужды, и чем выше лицо занимало должность в лестнице cursus honorum, тем больше оно обязано было тратиться. В силу этого таким должностным лицам разрешено было заниматься коммерческой деятельностью, ведь часть доходов они непременно должны элементарно раздаривать на благо государства. Хотя, возможно, кто-то возразит, что здесь имеет место не дарение, а именно купля-продажа, обязательная взаимность. Чиновник платил и взамен получал власть. Но дело в том, что власть была здесь возможна, но вовсе не гарантирована. Чиновник платил, когда он уже находился в должности, то есть, когда уже достиг власти. Конечно, он таким способом делал себе хорошую репутацию, чтобы продвинуться выше по лестнице. Но каждый при этом понимал, что лестница к вершине сужается, то есть, с каждой новой ступенькой количество должностей кратно уменьшается, пока на самой вершине таких должности не останется всего две: два консула, возглавляющих государство. Стало быть, только какая-то часть должностных лиц будет получать за свою щедрость власть, и никогда заранее неизвестно, какова эта часть. То есть, здесь вложение происходит с заведомо лишь вероятной прибылью, взаимность не является обязательной, следовательно, это не является куплей-продажей. Правда, для первой и предпоследней ступени в лестнице был некоторый «утешительный приз». Те, кто только начинали свою политическую карьеру, разумеется, могли разориться в должности, поэтому после занятия первой должности — должности военного трибуна они не возвращались в положение до занятия должности, а получали некоторые привилегии. Такое привилегированное сословие называли всадниками. Далее, предпоследняя ступень в лестнице должностей — претура, сопоставимая с властью министра, тоже фактически означала переход в новое сословие — сенаторов. Разумеется, лестница далеко не всегда действовала так, что лицо должно было пройти одну за одной все ступени. Ведь здесь главным принципом была именно политическая борьба, и наиболее успешный в этой борьбе легко мог перешагнуть сразу через несколько ступеней лестницы, если он был способен на равных конкурировать с теми, кто находились на высших её ступенях.
Таким образом, назначение на должности путём голосования через осуществление гражданами своего избирательного права тоже может представлять собой агонистику. Здесь присутствует борьба, но также присутствует и роль жребия. Кандидаты соревновались с собой именно в щедрости, и во многом именно от щедрости должностного лица зависело, кому отдаст предпочтение избиратель во время голосования. Хотя, конечно, бывало по всякому, и были целые группы демагогов, которые организовывали своих сторонников голосовать за какую-то идею. Но даже такой демагог, занимая должность, никак не мог быть уверен, что его изберут на следующую должность, если он не будет достаточно щедрым. Стало быть, находясь в должности, он всё равно соревновался в щедрости с другими должностными лицами своего ранга, а это поневоле вносило в соревнование элемент случайного жребия и примерно уравнивало шансы оппонентов. Соревнование в щедрости, по сути, есть такая же борьба, в которой целью может быть обладание чем-то, и может приводить даже к гибели одного из противников, только проходит эта борьба исключительно по строгим правилам, которые стремятся уравнять шансы противников. Но таким способом происходит избавление от возможного посттравматического стресса, и щедрость не переходит со временем свою противоположность. То есть, конечной целью здесь всё-таки является растрата, а не захват и присвоение.
И даже третий способ назначения на должности, когда общество или некоторое экспертное сообщество просто назначает человека за его способности на некоторую службу, в Античности тоже представляет собой агонистику. Ведь таланты и способности зачастую также достаются человеку случайно, как бы по жребию, и зачастую разглядеть эти таланты можно только в ситуации борьбы между их обладателями. Так даже в римские легионы легионеров набирали таким способом. Мало было волеизъявления, в легионы брали, как правило, свободных римских граждан, жителей провинциальных легионов или невольников могли привлекать только в порядке исключения, первых во вспомогательные легионы, вторые, записавшись в легион, автоматически переставали быть «рабами». По сути, легионы не были регулярной армией, в легионах всегда сохранялись черты ополчения. Так, через 10 лет службы легионер мог выйти в отставку, получить землю и некоторые налоговые привилегии. Правда, срок службы был 25 лет, и в течении этого срока он должен был являться периодически на военные сборы. В целом же, если легион не воевал, то он распускался без выплаты жалования. Всё это говорит о том, что жертвовать собой на войне, выносить лишения и проливать кровь было правом элиты, то есть, сословия граждан, которые составляли далеко не большинство населения страны, особенно в Риме. И понимая это, понимая свою искупительную роль, воины легионов дальше соперничали между собой за должности, на которые их, как правило, назначали без жеребьёвок и голосований. Но, получается, всё равно это была агонистика, потому что соперничали между собой те, кто уже находились в жертвующем, искупляющем сословии, и это во многом зависело от случайного жребия (никто же не выбирает, кем родиться), что в значительной степени уравнивало шансы между соревнующимися. Именно это представляет собой действительную, а не мнимую систему сдержек и противовесов. Ветви власти не просто отличаются друг от друга по исполняемым функциями, но и теми способами, какими в каждой ветви в большом государстве должностные лица назначаются на должности: по жребию, путём голосования или путём делегирования из привилегированного сообщества.
Но основу, делающую римскую республику агонистической сверхдержавой, составляли конечно те должностные лица, что выбирались голосованием, в частности, так выбирались и два главы государства — консулы. Поскольку их основной обязанностью была щедрость, то, согласно условиям эксперимента, они не должны были работать и получать свою имущество в борьбе за обладание. Стало быть, их капитал складывался в основном из ренты от сдаваемых в аренду земли и недвижимости. Это одна из причин, почему запрещено было продавать землю и недвижимость иностранцам, то есть, тем, кто не являются гражданами. Ведь владелец земли одновременно получал и политические права и даже некоторые обязанности по управлению государством, с другой стороны, если бы владельцы недвижимости распродали свои владения ради быстрой выгоды, они могли бы быстро разориться, и государству стало бы не хватать должностных лиц. Впрочем, далеко не только в Античности государство защищало собственников земли от продажи своих владений, но только в Античности у них был свободное право сдавать свою недвижимость в аренду кому-угодно, хоть иностранцам без каких-то пошлин и выплат в бюджет страны. Это обеспечивало стабильность ренты, что служило гарантией того, что арендодатели не станут скупцами, если вдруг обстоятельства вынудят их подстраиваться под колебания ренты и слишком переживать о своих капиталах. То есть, если им не удастся сдать свою недвижимость в аренду своим согражданам, они могут сдать по той же цене её кому угодно ещё из любой иной страны или даже провинциалам из своего государства, не пользующимся гражданскими правами. К тому же, понятно, что если бы владельцы земли сдавали своё имущество в аренду только своим согражданам, а затем эти же деньги тратили на нужды государства, то это было бы лишь косвенным налогообложением. Более того, поскольку каждое должностное лицо само решало, сколько средств вкладывать в государство, то с его планами могли расти и аппетиты, и получалось бы, что он добивается процветания своего государства за счёт разорения своих сограждан. Но сдача земли в аренду иностранцам всё меняла. Теперь государство содержалось хотя бы частично за счёт иностранных инвестицией, но это было не разорение предпринимателей из других стран, а издержки международного рынка. Любой предприниматель, торгующий на большом рынке, учитывает и включает в стоимость товара расходы на логистику, в которые включается и аренда помещений и транспортов, в которых товар будет храниться и на которых будет перемещаться. Фактически, здесь ничто не мешает сохранить полезные элементы свободного рынка, а между предпринимателями сохраняется свободная конкуренция в цене и качестве товара. Вмешательство государства заключалось только в том, что устанавливало минимально допустимый размер стоимости аренды недвижимости в нём. Ведь стоимость аренды была напрямую связана со стоимостью земли, с её качествами, с её полезными свойствами. Например, из двух совершенно одинаковых помещений дороже сдавалось то, что находилось в черте города, а то, что находилось за городом, естественно, сдавалось дешевле. Стало быть, размер государства, его военная мощь и уровень экономки также влияли на стоимость земли в нём. То есть, нижний порог стоимости аренды был твёрдо зафиксирован, а вот верхний порог не был ничем ограничен. То есть, арендаторы могли предлагать владельцу земли какую угодно цену и свободно соревноваться между собой. Разумеется, тот производитель, что имел больше спроса на свой товар и извлекал прибыли больше, чем другой, мог предложить арендодателю большую сумму. А раз так, то подобные сборы никак не мешали конкуренции предпринимателей и совершенно не нарушали главный принцип свободного рынка. Иностранец имеет такие же возможности арендовать землю у владельца, как и его соотечественник, изначально их права совершенно равны. Отличается только минимальный размер импортного сбора в разных странах, который одинаков опять же для всех: и для иностранцев и для соотечественников.
Итак, можно сказать, что агонистика как главный принцип античной экономики и политики была главным способом разрешения спора о владении общим неделимым имуществом, коим в первую очередь является территория государства. Позже появился и иной способ, который можно назвать фиктивным, поскольку он опирается на юридическую фикцию. В римском праве такая фикция заключалась в том, что считалось, что оба одновременно владеют неделимой вещью, хотя мы понимаем, что физически это невозможно. В Новое время проблему пытаются решить через углубление этой фикции, то есть, через создание юридических лиц. Разумеется, в Античности юридических лиц не было, и даже государство не было юридическим лицом, а представляло собой коллектив физических лиц. В случае с юридическим лицом оба собственника получают не вещь, а некие активы, символизирующие эту вещь и позволяющие им получать долю от доходов с этой вещи. Например, такими активами могут быть акции акционерной компании, имущество которой по определению считается неделимым. Ведь разделённое имущество компании в совокупности стоит меньше, чем когда оно объединено в единое целое. В случае конфликтных ситуаций, когда прийти к соглашению не удаётся, может вмешаться государство и вовсе обобществить имущество, то есть сделать его собственностью такого большого количества людей (в случае демократии всех граждан страны), что никто даже и помыслить не сможет владеть вещью в одиночку. Порой таким обобществлением занимается сама компания, создавая новых акционеров и тем самым доводя до абсурда саму идею поделить общее имущество. Такое обобществление вовсе никак не пытается уравнять противоборствующие стороны, а пытается подавить их желания, поэтому там, где борьба возникает, она ведётся уже без всяких правил, и противники рассчитывают здесь уже на собственную хитрость, расчётливость и особые технические средства, стараясь полностью исключить роль случая в борьбе. Понятно, что в таких случаях от посттравматического стресса не избавляются, наоборот, его накапливают, он становится главной питательной силой экономики, прибыль почти буквально извлекается за счёт выжимания жизненных соков из участников процесса, вплоть до их эмоционального выгорания. Вместе с тем, практика обобществления имущества для разрешения конфликтов взращивает в умах соблазнительную идею о обобществлении вообще всего имущества в стране, то есть идею о коммунизме. Хотя ни к чему иному, чем к всеобщему психологического истощению и физиологическому вырождению коммунизм привести не может. Тем не менее, в истории развития практик обобществления имущества с тех пор, как появились юридические лица, коммунизм кажется вполне закономерным и неизбежным этапом, доводящим идею обобществления до её предела. Разумеется, никакого мира во всём мире и светлого будущего за этим последовать не может, обобществление ведёт только к более изощрённым, более подлым и скрытым формам насилия с использованием передовых технических средств.
И если уж говорить о войнах, то способы их ведения тоже значительно изменились с тех пор, как государства окончательно сформировались, как юридические лица. Ведь правила ведения войны тоже являются следствием античной агонистики, которая распространялась также же и на международные отношения. Так, государство Дельфы в какой-то момент стало играть роль арбитра в спорах о общем имуществе, именно здесь находились судьи, которые зачастую простым бросанием жребия решали, кому что должно достаться. Можно сказать, что в какой-то момент все греческие полисы признали над собой верховную судебную власть Дельфийского храма, в то время как Дельфы не обладали какой-то внушительной технической и военной мощью. Были определённые государства, которые предоставляли свои армии для миротворческих военных миссий Дельфийского храма, с некоторых пор таким государством стала Спарта. Но спартанцы при этом не присваивали себе судебной власти Дельф и сами признавали авторитет Дельфийского храма. Именно Дельфы следили за соблюдением правил ведения войны, стараясь по мере сил наказывать тех, кто переступали через эти правила. Варвары же в принципе не знали таких правил и такого авторитетного международного суда. Это логично, ведь споры о общем имуществе могли происходить только между греками. А объявить земной шар общим имуществом всех людей, и все конфликты и войны рассматривать как такие споры о общем имуществе было едва ли возможно, учитывая физиологическое отставание варваров от греков. Хотя, безусловно, к этой цели следует стремиться, всё строже и детальней регламентируя правила ведения войн и расширяя сферу влияния международного суда по всему миру.
Среди варваров лишь римляне смогли приблизиться физиологически к грекам и создать некое подобие Дельфийского суда. Судя по всему, изначально город Рим тоже выполнял некоторые судебные функции и обладал именно судебной властью. Стоит вспомнить хотя бы указ царя Ромула, который объявлял Рим убежищем для всех беженцев. Быть убежищем обычно мог только храм, из стен которого нельзя было выдавать тех, кто там находятся. Дельфы были убежищем, Ромул сделал убежищем Рим. Уже в довольно поздних источниках мы находим, что римляне на покорённых территориях выполняли своего рода миротворческие и судебные функции. Например, в «Записках о Галльской войне» Цезаря значительное внимание уделяется исполнению судейских обязанностей на территории Галлии. Хотя в рамках города Рима уже не всегда понятно, кто являются служителями культа, которые не должны воевать, а кто являются именно воинами, способными выполнять миротворческие миссии по поручению судей, как спартанцы в Греции. Если Ромул — это, безусловно, царь-воин, то второй царь Рима — Нума Помпилий был уже скорее служителем культа. Когда царская власть была упразднена, путаницы стало ещё больше. Патриции, вероятнее всего, часто исполняли именно сакральные функции, в силу чего они не могли продавать свою землю, их участки были неотчуждаемыми. Другие граждане — плебеи уже имели право продавать свою землю, но только гражданам. Понятно, что часть земли они продавали таким же плебеям, но часть земли продавали патрициям, которые в свой черёд уже не могли продать свою землю. Это привело к тому, что земельные участки патрициев всё больше возрастали, а плебеи всё больше теряли земли, и понадобилась распределяющая сила, как император, который имел власть часть судейского участка сделать обычной землёй, и выставить её на торги. Вместе с тем, далеко не все войны были миротворческими, стало быть, какая-то часть населения никак не была связана с культовым назначением Рима, и со временем такая часть становится всё больше, а римский торговый союз всё больше превращается в единое государство. Разумеется, по ходу этого процесса товарно-денежные отношения в равной степени проникают во все провинции, одновременно с этим расширяется число тех, кто могут купить землю в Риме. Тем не менее, даже во времена поздней Римской империи, где император уж точно никак не был миротворцем, а был именно политическим лидером, империя в значительной степени всегда сохраняла черты торгового союза. Говоря о конфликтах Античности, даже о гражданских войнах, всегда следует учитывать, что в эту эпоху ещё господствовала агонистика, и все старались соблюдать установленные в борьбе правила. Императоры, пренебрегающие этими правилами, как правило, умертвлялись. В целом даже борьба плебеев и патрициев со всеми её ужасными эксцессами, а также невольничество, в тёмные периоды имперской эпохи действительно доходившее до откровенного рабства, всё-таки корнями уходили именно в агонистику. Стало быть, и отношение к невольнику как к побеждённому тоже было регламентировано определёнными негласными правилами, и издевательское отношение здесь, безусловно, не поощрялось.
Книга "Эгоизм щедрости", глава 3. Импортные сборы. Полный текст можно найти в сети, в издательской платформе Ridero