XXXX
В просторной комнате Алексея всегда царил полный беспорядок. Кто в первый раз бывал у него, не мог поверить, что Алексей живет в ней один. Бардак стоял всегда такой, словно десять парней-нерях каждый день воплощают у него на дому свои великие идеи.
Он брался за все, но редко что доводил до конца. Ни одна вещь гардероба не знала своего места, разве только места пребывания на теле Алексея; вперемешку с бумагами корпорации на столе лежали пустые упаковки от чипсов, сухариков, шоколадных батончиков; прямо на книгах по программному обеспечению была разбросана скорлупа от орехов и шелуха от семечек; рядом с боксерскими перчатками, поясами и вымпелами стояли недопитые банки пива; паяльник даже не помнил, когда покидал пределы его комнаты; провода, платы, конденсаторы, стабилизаторы и другие детали, по его утверждению совершенно необходимые ему, можно было увидеть на подоконнике, полках, шкафах и даже под кроватью; диски лежали прямо на полу и, каким-то образом Алексей разбирался, какой слева от него, а какой справа.
Пока у Алексея была машина, отец даже не удивлялся, что посреди комнаты мог стоять разобранный двигатель внутреннего сгорания, а по углам валяться амортизаторы, при этом едва ли можно было подобрать четыре одинаковых. Что же совсем было удивительно, это когда Алексей успевал намусорить и все опять перевернуть после очередной уборки комнаты горничной, потому как от компьютера почти не отлучался. Но была в этом и одна положительная сторона.
Алексей легко угадывал, в каком настроении отец заходит к нему. Когда отец осторожно, как по заминированному полю переступает все его диски, бумаги и всякую мелочевку на полу, значит, будет спокойная, обстоятельная беседа. Если же врывается в дверь и шагает так, что у него все трещит под ногами, как под гусеницами бульдозера, скандала было не избежать. Именно потому, что отец вошел, аккуратно расчищая себе путь следования, Алексей со сдержанностью сидел на кровати и спокойно слушал его.
- Езжай и извиняйся,- настаивал Александр Яковлевич. Он внимательно наблюдал, как тот недовольно трет покрасневшие глаза. Это могло означать только одно: ночью Алексей нервничал и не спал.
- Опять началось,- сердито бурчал Алексей, натягивая джинсы,- может, хватит.
Отец начал его обрабатывать еще с вечера.
- Нет,- упрямо повторял тот,- едешь или запру тебя в комнате и свет отключу. Александр Яковлевич знал, что Алексей только обрадуется, оставшись наедине сам с собой и целый день будет сидеть за компьютером, поэтому угроза отключения света может подействовать.
- Женить собрался, а, как младенца, горшком пугаешь,- Алексея даже поморщился, когда вспомнил о своем новом статусе.
Настойчивость отца, которая еще вчера неприятно поразила его, сейчас производила особенно странное впечатление. Алексей не мог сообразить, что так сильно его поразило в отце: как будто глубже стал у него взгляд, стал как –будто светлее и сердечнее и в голосе что-то поменялось – уж не заискивает ли он перед ним?
К слову сказать, с глазу на глаз с Алексеем отец всегда говорил снисходительно, зная, что он грубит ему только когда есть слушатели его ехидных острот, а без посторонних вполне толково и откровенно ведет беседу.
- Неужели ты ничего не понимаешь? - раздосадовано произнес Александр Яковлевич, протягивая ему футболку,- она любит тебя. Тебя – подлеца, а ты ее обидел.
Алексей натянул футболку и зевнул:
- Так для того и обидел, чтобы разлюбила.
Никакого ему нет дела ни до ее матери, ни до нее, ни до отца, но что-то твориться в нем. Какие-то обрывки ее простых, грустных и отчаянных ответов охватывают его сладким злорадством и не дают поверить, мешают, и не пускаю на свободу глубоко в голове или в сердце сидящую отчетливую тревожную мысль о том, что он сам почему-то не пожелал отказаться.
- Ты не надейся, вопрос решен. Я уже говорил, свадьба все равно состоится,- отрезал Александр Яковлевич, но добросердечно и мягко.
Ответ Юли был категоричен, как приговор, и Алексей это заметил. Оставалась надежда только на отца, и он решил воспользоваться неожиданно возникшей его благосклонностью, чтобы отговорить от этого поспешного решения.
- Нашел дуру, которая меня терпеть будет и обрадовался? - не то сочувствовал, не то протестовал он,- так это потому, что она со мной не живет, а день поживет к тебе же и приползет, чтобы развел.
- Когда приползет, тогда и поговорим,- твердо ответил Александр Яковлевич,- а пока считай, что невеста, и как жених обязан пойти и извиниться.
Как бы Алексей не старался убедить его, что на свадьбу ему плевать, что перспектива идти к Юле не представляет для него ничего заманчивого, от его внимания не укрылось, что утром, когда Алексею так не хотелось рано вставать, вылезать из-под одеяла, как только он сообщил ему, что к дому едет такси, он тут же вскочил с кровати и стал собираться.
- А мне не за что извиняться,- запальчиво Алексей тряхнул челкой.
Александр Яковлевич даже закашлялся от невероятной бессовестности своего сына.
- Тебе напомнить, что ты вчера ей наговорил? – хмуро поинтересовался он.
Алексей ждал, конечно, от нее сцен гнева, упреков, слез сожаления о поруганной чести, но выражения презрения в виде залога вечной любви он не предусмотрел. Девочка, похоже, заигралась в свое пари и втюрилась в него по-настоящему.
Что за отвратительная привычка навязываться к нему в добровольные жертвы? Так ведь и, правда, недолго ее и слопать. В самой своей мстительной фантазии он бы не догадался жениться на Юльке. С одной стороны он не мог не сознавать, что все его поведение было достаточно грубо и цинично; но с другой стороны как еще он мог поступить? Он считал себя уж слишком оскорбленным. Ее «да» унизило его больше, чем само собой разумеющееся «нет».
- Я ей правду сказал, а теперь врать и извиняться? – совершенно искренним тоном признался он.
- Так ты ей за мать отомстить решил? – настороженно сказал Александр Яковлевич, словно спрашивая самого себя.
Всматриваясь в решительные, горящие необычным огнем глаза Алексея, к нему в душу в первый раз закралось подозрение.
- Она все равно в институт идет,- резко переменил тему Алексей,- в институт не пойду.
- Если поторопишься у дверей перехватишь, ей ко второй паре,- рано утром Александр Яковлевич позвонил Екатерине Викторовне, чтобы узнать, что же решила Юля.
Тогда он прижимал трубку к уху и внимательно прислушивался к голосу в телефоне, стараясь уловить чувства, скрывавшиеся за словами. Поняла ли она его или осуждает, видит ли ту любовь, которой горят глаза Юли, когда она смотрит на Алексея и видит ли она его глаза, так же жадно дотрагивающиеся до нее через расстояние?
Но спокойный и далекий голос тихо и нежно говорил, что все нормально, Юля не передумала, но грустит и вздыхает и может не стоит подбрасывать хворост в едва вспыхнувший огонь и нужно дать время, чтобы этот огонь постепенно и медленно угас.
Положив трубку он понял, что эти слова давным-давно сказала она ему. Сказала и он поверил, но теперь не поверит ей больше, и будет безжалостно бороться пусть не за свою любовь, но за чужое, но так горячо вспыхнувшее чувство.
Алексей тем временем решительно надел куртку. Потом, забывшись, взял ключи от машины, но, вспомнив, вздохнул, повертел в руках и положил на стол.
- Ладно, пойду,- и угрюмо вышел в дверь.
В такси он смотрел в окно и серьезно размышлял. Разве он виноват в том, что этой глупой Юльке приспичило влюбиться в него? Теперь еще и папаша со своей ностальгией по золотым временам своей юности решил самостоятельно устроить его счастье. Он догадался, почему папочка так настойчиво хочет женить его на Юльке.
Он грезит воплотить во внуках свою мечту о совместных детях со своей несравненной Катюшей. Если бы Юлька была косая, горбатая и хромая, он ненавидел бы ее гораздо меньше, но зная, чья она дочь и из-за чего отец так расположен к ней, ненависть просто закипает в нем.
Было бы гораздо легче если бы Юлька была вменяема и с ней можно было договориться, но этот взгляд неподкупных влюбленных глаз заставляет чувствовать жгучее чувство вины. Этот взгляд совсем не взгляд полоумной поклонницы, обожествившей своего идола и готовой собирать все, к чему он прикасается, начиная от шнурков на ботинках и заканчивая личным автомобилем. Такая покорно выполнила бы любую его просьбу, а Юлька спорит с ним, злиться на него и знает, на что он способен, но все равно преданно любит.
А ведь он ей ничего не обещал и о ненависти своей сказал прямо и открыто. Она же, как прилипала, «я с тобой». Одна уже была «я с тобой» во всех играх, как репейник, а как папочкины миллионы на горизонте засветились, так сразу на него и переключилась. Такси остановилось, он вышел и подошел к ее дому.
- К кому?- спросил худой охранник с аккуратно зачесанными волосами.
- К невесте,- с достаточной долей сарказма, ответил Алексей.
- Распоряжение было никого не пускать,- не менял строгого выражения лица охранник.
- Вот и не пускай, а меня запомни. Теперь часто здороваться будем,- и Алексей уверенным шагом направился к двери.
Замешкавшись у входа, он в первый момент как будто передумал, но потом решительно открыл дверь и вошел. Огляделся по сторонам. Непривычно тихо, но если бы ушла, охранник сказал. Он прошел по коридору, пересек большую прихожую и толкнул дверь в столовую.
- Вот, дура! - крикнул он и бросился вперед. На столе, на табуретке стояла Юля, накинув себе петлю на шею и привязавшись к крючку у люстры на потолке. Увидев Алексея, она толкнула табурет.
Ловко запрыгнув на стол, Алексей успел перехватить ее за ноги, и поднял. Продолжая удерживать ее, он силился нащупать в кармане откидной нож. Вдруг с отвратительным хрустом что-то затрещало и люстра, не выдержав тяжести, с грохотом рухнула на стол. За секунду до этого Алексей все же достал нож и, проворно срезав веревку, подхватил Юлю на руки и закрыл спиной.
- Твою ж мать! - от боли закричал он, когда тяжелые детали люстры посыпались на спину и полетела штукатурка. После того, как дождь из стекла, пластика, металла и гипса закончился, его внимание переключилось на притихшую Юлю, - ну что, живая? Живая?- отчаянно тормошил ее Алексей.
Наполовину оглушенная, Юля открыла глаза, и рассеянно смотрела на него, испытывая неприятное ощущение человека, спасенного своим же мучителем.
- Больная! - Алексей резко бросил ее на стол,- повеситься нормально не может, люстру разбила.
Бессознательная досада на ее поступок нашла в нем выход только в убежденном одобрении. Алексей спрыгнул со стола и огляделся. На полу валялись таблетки: упаковки, пузырьки.
- Пила? – поднял с пола пустой пузырек Алексей.
- Нет,- Юля держалась за голову, медленно приходя в себя.
Скользнув взглядом по разбитому стакану на полу, Алексей посмотрел в полусонные глаза Юли.
- Пила,- утвердительно заметил он,- сколько выпила, все?
- Не все. Половину,- будто в голове был непроглядный туман, Юля покачнулась. Но все же собравшись, уселась на столе, свесив ноги.
- Так все надо было! - зло выкрикнул Алексей, читая название лекарства,- давно выпила?- добавил он и покосился на Юлю с особенно сосредоточенным видом.
- Десять минут,- посмотрела на часы, висевшие на стене, Юля. Этот мутный туман заставлял говорить ему правду.
- Пошли,- и Алексей схватил ее за руку и поволок за собой,- где у вас ванна?
- Там,- растерянно показывала Юля рукой в неясном направлении.
- Понятно все с тобой,- сердито пробурчал Алексей.
Он схватив со стола кружку, резво пошел по коридору, не отпуская Юлину руку и толкая ногой все подряд двери, попадающиеся на пути.
Найдя ванну, он быстро зашел и налили кружку воды. Поднес к ее губам и почти силой заставил ее выпить. Юля почему-то послушно выпила. Алексей налили еще. Юля выпила. И еще. Потом открыл кран и резко наклонил ее над раковиной, засунув пальцы ей в рот, вызывая рвоту.
Не дожидаясь неприятного результата своих действий, Алексей брезгливо отбросил ее и ушел. Отошел в сторону и, взяв стул, сел перед открытой дверью в ванной.
- Очухалась? – спросил он, когда Юля бессильно упала на пол. Она молчала. Потом нетвердо встала, то и дело опираясь о стену, и потянула ручку двери.
- Только попробуй дверь закрыть! - недовольно закричал Алексей, внимательно за ней наблюдающий.
Теперь он точно не жалел, что поехал к ней: пусть знает, каково, когда тебе мешают распорядиться собственной жизнью по своему усмотрению. Отомстил Юльке за свое спасение. А то, получается, напрасно он выгонял ее из машины. Если бы сразу предупредила, что им по пути, вляпались бы вместе в березы уже давно.
Юля неуверенно продолжала держаться за стену, и смущение пробежало по ее лицу.
- Я ванну принять хочу,- объяснила она внезапно осипшим голосом.
- Я не мешаю, но чтоб дверь не закрывала,- не сводил с нее глаз Алексей,- может у тебя лезвия спрятаны.
Он смотрел на ее спутанные растрепанные локоны, засыпанные штукатуркой, на срезанную удавку на шее и опять видел в ней то неуравновешенное жгучее чучело, способное вытворить бог знает что.
- Тогда уходи,- Юля чувствовала, как она сейчас слаба, но как сильно бьется ее сердце, а в голове, кроме растерянности, ничего не было.
- Застеснялась,- усмехнулся Алексей,- уже забыла, что моя невеста?
На самом же деле ему было совсем не до смеха. Свидание получилось не совсем романтичным, но было бы еще трогательней, опоздай он минут на пять. Несмотря на то, что они совсем недавно приняли звание жениха и невесты, ему уже хочется ее придушить, а ей - удавиться. Нечего сказать, они просто идеально подходят друг другу.
- Не забыла,- почти выкрикнула Юля так, будто осуждает Алексея за сомнение, и отвернулась.
С усилием она заставила себя не чувствовать его взгляд и медленно разделась. Холодный душ разогнал туман в голове, капли гулко стучали, вода струилась по коже и успокаивала.
Алексей тем временем внимательно присматривался к ней. Как-никак будущая жена и то, что в горячке он не досмотрел в машине, сейчас определенно тянуло на евростандарт с приятным отклонением выступающих размеров в большую сторону. Папочка был не промах, если Юлька уродилась в мать. Так вот где собака зарыта! Оказывается, папуля не может ему простить, что он объявил секвестр на такое аппетитное тело.
Наблюдая не без удивления, как она стыдливо отворачивается, неуверенно купается, бросает на него робкие взгляды, Алексей усмехнулся про себя. Ненормальная Юлька, которой хватило дерзости встать под дуло пистолета и нестись с ним по трассе на бешенной скорости, боится его изучающего взгляда.
- Накупалась, русалка,- Алексей встал, когда Юля взяла полотенце,- теперь чаем гостя угощай.
Юля оделась, и пошла на кухню. Алексей имел привычку чувствовать себя везде, как у себя дома. Пока Юля готовила чай, Алексей окинул взглядом кухню и, увидев на полке фотографии, взял одну из них. Он внимательно присмотрелся: Юлька стоит на сцене с красной лентой «Мисс 9 класс». « Еще одна королева»,- зло подумал Алексей рассматривая корону у нее на голове.
Юля наливала чай и искоса посматривала на Алексея. Она облегченно вздохнула, когда он, не задавая вопросов, поставил фотографии на место. Ее «ник» очень просто было объяснить: за год до события на фотографии она увидела его в первый раз, когда же кличка стала официальным титулом в школе, у нее появилось постоянное имя в чате. Они молча сели. Алексей, зная, что сахар нейтрализует яды, взял сахарницу и всыпал в кружку еще пять ложек и, размешав, протянул Юле.
- Это твой.
- Я такой сладкий не пью,- Юля с удивлением посмотрела на кружку.
- А сейчас выпьешь,- настойчиво произнес Алексей, придвинул себе кружку и, медленно помешивая чай, молча и пристально смотрел на Юлю. В этом взгляде читалось что-то, что заставляло чувствовать стыд за такую позорную капитуляцию.
Юля отхлебнула чай, подавленно спросила:
- Зачем ты меня спас? – она даже поморщилась от приторного вкуса чая.
- Дура ты,- будто плюнув в лицо, ответил Алексей, и, отхлебнув чай, продолжил,- ты на тот свет, а меня опять в тюрьму. Папочка точно бы сказал, что тебе в рот таблеток натолкал и повесил.
Алексей решительно не знал, что бы сделал отец, случись ей удачно повеситься, но скорее склонен был думать, что он впал бы в такое бешенство, что собственноручно повесил бы его на той же веревке. Юле же неприятно было слышать, что он так думает о своем отце.
- Все равно бы быстро вышел,- она попыталась улыбнуться, но улыбка у нее вышла невеселая, - я записку написала.
- Дай хоть почитать,- скопировал на своем лице ее милую улыбку Алексей,- может, что новое о себе узнаю.
Со своей привычной высокомерной манерой, Алексей откинулся на стуле, вытянул ноги и устремил на Юлю ехидный и презрительный взгляд.
- Ничего не узнаешь,- угрюмо заглядывала в чашку Юля,- я просила никого не винить.
Что еще она могла написать, прощаясь с жизнью? Жизнь для нее – он. Она бросилась к нему в машину, простила унижение. Она все ему написала уже давно, все сказала, но чем шире она открывает ему свое сердце, тем сильнее он ненавидит ее.
- Ага,- довольно едко заметил он,- кошку спасала, а себе петлю на шею.
Насладившись ее глупым, подавленным взглядом, он уже был и рад, что это он, а не ее чувствительная мамаша читает ей нотации. Намек был слишком ясен и слишком неприятен для Юли.
- А кошка все равно сдохла,- сердито попыталась оправдаться она и вздохнула от грустной правды,- ее собаки загрызли.
- И ты – все равно сдохнешь,- впившись мгновенно ставшими злыми и прищуренными глазами ей в лицо Алексей,- только чтоб не у меня на руках! Тебе понятно?
Юля съежилась, как испуганная гусеница, от этого взгляда, и опустила глаза. То, что он без промедления бросился ее спасать, усиливало тяжесть ее вины. Он ведь не отказался от нее, а она испугалась его насмешек.
Как бы то ни было, он с достоинством принял на себя роль жениха, а она, даже не вдумываясь в серьезность и ответственность теперешнего ее положения, действовала в порыве отчаянья. Ему ее смерть принесла бы только лишний повод презирать ее.
- А зачем пришел? – чтобы не затягивать возникшее молчание, поинтересовалась Юля.
- Мимо проходил,- лениво размешивал ложкой сахар Алексей,- дай, думаю, зайду, спрошу. Может, уже разлюбила?
Он не упускал случая проверить выносливость ее чувств, не желая расставаться со своей холостой жизнью.
- Нет,- упрямо подняла на него глаза Юля и как не велика была ее подавленность, в голосе чувствовалась все та же убежденность.
- Вот так и думал. Надо было не заходить,- раздосадовано, но насмешливо Алексей покачал головой.
- Вот и не заходил бы,- угрюмо Юля посмотрела в сторону, опять почувствовав необъяснимый стыд.
Алексей окончательно развеселился, увидев, как она безуспешно старается себе придать гордый вид.
- Послушай, будущий медик,- резким, почти оскорбительным тоном заговорил он,- как ты людей спасать собираешься, если не знаешь, какие таблетки нужно пить? У тебя же от них только расстройство желудка было, а люстра все равно упала.
Его ответ звучал как насмешка, Юля опустила глаза, только сейчас до нее дошла правильность слов Алексея.
- А я тебя проверяла,- сконфуженно высказалась она, чтоб хоть как-то оправдаться.
- А ты не знала, что я приду,- высокомерно ответил Алексей.
Как не старался он сдерживаться, чтобы не грубить ей, насмешливые ответы сами собой сыпались с его языка.
- Я знала, что придешь,- Юля сидела смущенная, растерянная и теперь думала только о том, как бы в нем не проснулась жалость к ней, и он не раздумал на ней жениться.
- Папочка позвонил? – подозрительно прищурился Алексей.
В нем сейчас начала зреть такая злоба, что если бы вдруг узнал, что трюк был подготовлен как раз к его приходу, сию же секунду затолкал ей в рот более эффективных таблеток.
- Нет, я загадала. Если почувствуешь и придешь, то все тебе прощу, - и это была действительно правда. На лице ее было и огорчение от необходимости выполнения данного зарока и радость от осуществления ее тайного желания.
- И она – туда же, а меня прощать не за что. Я перед тобой чист,- жестко ответил он. Он продолжал сидеть в той же позе и все так же высокомерно смотреть на нее.
- Ты меня ненавидишь, а это грех,- упрямо посмотрела на него Юля.
Если бы не это препятствие, она бы тотчас же все ему рассказала, объяснила бы, что это она, а не Машка призналась ему в любви, умоляла бы его простить ее, быть снисходительным, поверить, что только из-за любви к нему так долго молчала и терпела, и может быть он понял ее, узнал в ней своего друга, собеседника, родную и близкую душу.
Алексей, заметно подобрев и многозначительно улыбнувшись, отхлебнул уже остывший чай.
- О грехах заговорила, а ты самоубийца,- и он равнодушно развалился на стуле,- мне простят.
- За любовь не прощают,- как будто читая книгу, говорила Юля,- за отвергнутую любовь не прощают.
Такой маленькой, жалкой, беспомощной казалась она себе, но не перед ним, а перед этим навязчивым чувством, не оставляющим ее ни на минуту.
- И что мне делать? - Алексей усмехнулся тому, как беспрекословно Юля верит в собственные слова,- я испугался. Теперь ночь спать не буду. К кому бежать – в монастырь?
- Сам думай,- Юля посмотрела на него почти с монашеской одухотворенностью.
- Мамочка твоя до сих пор любит,- Алексея всегда раздражали подобного вида проповеди, - а папочка мой в монастырь не собирается.
- Какой ты мерзавец! - разозлилась Юля, и лицо ее исказила малопонятная ему боль,- ты же всю жизнь над ними издеваешься.
- А пусть знают, какая она - любовь,- и, как рука палача, голос его даже не дрогнул.
- Да они давно друг друга любят,- вдруг закричала Юля, странным не то умоляющим, не то раздраженным тоном, - еще до матери твоей любили. А если бы тебя не пожалели, жил бы в своем Челябинске, а может, и вообще не родился.
Теперь Алексей разозлился. Какие-то неясные впечатления от ее поведения, разговора, голоса пробуждали в нем совсем не свойственное ему чувство ее превосходства над ним.
- А ну не смей! - вдруг грозно поднялся из-за стола он,- не смей о матери.
- Нет, буду. Я буду говорить,- торопливо говорила Юля,- они все тебя жалеют, а я – не буду, а рак - болезнь неизлечимая и спасти ее никто не мог.
Сколько лет прошло, а неопределенность бессознательно мучила Алексея, он рылся в прошлом, но так, как любой разговор на эту тему с отцом переходил в скандал, бесполезно возвращался в былое сам: выдумывал, угадывал, вспоминал и только копил злость и раздражение.
- Мог,- закричал он, и жажда мщения с новой силой вспыхнула в нем,- могли спасти. Если бы мамаша твоя не помогла, докторов она нашла, которые ее быстро от жизни вылечили.
- Не могли спасти! Не могли,- кричала в ответ Юля,- потому что поздно было! Потому что отец твой боялся к моей матери идти. Раньше придти боялся, попросить, потому что так сильно любил, что знал, что не выдержит, мать ведь твоя болела, а ты - не простишь.
Она помнит, словно вчера это было, как увидела тогда впервые его отца. Он стоял на пороге их дома со смертельной тоской в глазах. Он не хотел даже входить, так и простоял – бледный, растерянный, молчаливый. Мать вышла в другую комнату, а он погладил ее по голове, прижал к себе, а она на всю жизнь запомнила. Своим восприимчивым детским сердцем почувствовала ту нежность, которую он хотел подарить ее матери и невольно подарил ей.
- А я и так не прощу,- кричал Алексей, грозно опрокинув кружку с чаем,- и так никогда не прощу, и ты заткнись.
С этой болью он рос, взрослел, жил. Это чувство теперь течет в его крови и каждый, кто посягнет тревожить его, будет презираем и ненавидим. Алексей угрожающе подошел к Юле.
Она подняла на него глаза, увидела его совсем, совсем близко и опять какое-то особое отчаянье в этой неподвижной, напряженно застывшей фигуре тоскливо сжало ее сердце. Продолжая пытаться разлюбить его, забыть, вызвать его ярость, она наталкивалась в нем на что-то другое, видела в нем что-то особенное, перед чем все отодвигалось на задний план, а привязанность к нему только росла. Юля встала и обняла его.
- Ну не надо Леша, не мучай себя,- прижалась к нему она.
- А ну не лезь ко мне! - Алексей резко оттолкнул ее,- не смей меня трогать и в душу ко мне не лезь.
Он думал, что она заплачет, завизжит, испугается его яростного взрыва, думал избавиться от нее, не скрывая силу своей ненависти, и опять ничего не вышло. Чудная эта Юлька. Из-за него хотела повеситься, а теперь жалеет его.
- Леша, ну все же тебя любят,- Юля снова обняла его, прижалась к его груди, - и отец, и я. А ты боишься любить.
Она обнимала его так мягко и сильно, как можно обнять только близкого, родного, любимого. Чувствуя это жадное желание, Алексей мгновенно потеряв всю свою злобу и стоял совершенно пораженный.
- Да что ты знаешь о любви?- а сам растерянно прятал руки, боясь прикоснуться к ней,- ее нет. Любовь за деньги продается и покупается и ты, и мамочка твоя об этом хорошо знаете.
- Ну мне же ничего от тебя не нужно,- целуя его короткими поцелуями, говорила Юля,- все что хочешь у меня забери, а мне - ничего не нужно.
Что за существо смотрит на него из этих пронзительных светящихся глаз: сильное, смелое, благородное, точно без боли втягивает в себя его острые, злые насмешки и растворяет их вокруг себя в ярком сиянии. Кажется, стоит только на секунду спрятать эти шипы, и сразу потонешь, исчезнешь в этом пугающем свете. Заблудишься в этой неизвестной галактике.
- Да ты, и правда, на мне помешанная,- Алексей внимательно следил, как нежно она обнимает его, осторожно целует,- ну ничего, это лечится,- угрюмо продолжил он.
Волосы ее упали ему на грудь и ее полузакрытые, грустные глаза опять заставили думать его о том, что ее так заметное чувство было невероятно важным для него, и это пугало.
- Неужели никого не любил? – заглядывая ему в глаза, спрашивала Юля. Ей было все равно, что он ответит. Только она угадала в нем то чувство, которое он всегда умело скрывает за злостью.
- Не любил никого,- сердито выдохнул Алексей, вспомнив про Машку.
Он живо представил, что сделала с ним его любовь. Она заманивала его сексуальной внешностью, втягивала в громадные растраты и безбожно обманывала. Он жил туманными надеждами, вымышленными фантазиями, любил и, наверное, был счастлив, пока не узнал правду. Юля знает правду, но она счастлива. И если есть любовь, то она в этом странном, отважном создании. Не будь это всего лишь пари, хоть бери и сам себе завидуй.
- Тогда меня полюби, хотя бы немного, - умоляюще смотрела на него Юля, словно прося впустить ее; и мольба, и грусть и нежность - все было в ней.
- Сегодня, полюблю, - усмехнулся Алексей, - а завтра, подумаю.
Ему жаль было не Юлю, а ее увлечение им, как он думал, которое она принимает за любовь. Когда оно растает, пройдет, исчезнет, возможно, даже он будет сожалеть, что на земле нет ни одного человека, чтобы избавить его от одиночества и Алексей вдруг сомкнул руки, так долго державшие ее на расстоянии.
И Юле пришлось зажмуриться от теплого поцелуя, неожиданно ласково прикоснувшегося к ее губам. И они как будто закружили в каком-то удивительном танце. И Юле подумала, что он действительно ее любит, но как-то очень нежно и безысходно. И будто она слышала безумно грустную музыку, опять эту музыку боли и отчаянья, которые он всегда скрывал от посторонних. И не целовал вовсе, а пил сейчас любовь с ее щек, глаз, губ. И непонятно как очутившись на кровати, Юля задыхалась от любви обнимая вдруг ставшее горячим и влажным его тело, и чувствовала, что он хотел ее.
Его руки, так отчаянно отталкивающие ее в машине, теперь осторожно касались, губы ласкали, и он чутко заглядывал ей в глаза, узнавая, не причиняет ли он ей боль, глубоко и страстно проникая в нее. Юля видела, ощущала, что сейчас он настоящий, внимательный и ранимый.
Впервые в жизни она почувствовала где-то внизу живота, как огромная, теплая, бешеная волна поднимается все выше и выше. Наполняет все ее тело и хочется плакать, кричать, стонать, мучиться, но чувствовать его всем своим существом. Плавиться вместе с ним в единую массу, чтобы слышать его жалобный стон.
И как путник, измученный в пустыне жаждой не может напиться, он никак не мог отпустить ее и целовал, и закрывал глаза, и что-то нежно шептал на ухо. Заставлял чувствовать себя желанной снова и снова. Даже когда его дыхание стало спокойным и ровным, он держал ее, прижимал к себе и целовал нежно, трепетно и даже, казалось, виновато. Но все-таки любя.
…- Юля, - послышался голос мамы в коридоре, - что случилось?
Дверь распахнулась и Екатерина Викторовна смущенно замерла в дверях. Это лицо, которое сохраняло черты былой красоты, в один миг залила застенчивая краска.
- Я, - виновато начала Екатерина Викторовна,- я на обед пришла, а там люстра на полу…. разбилась.
Стараясь как можно равнодушнее оценить такое несвоевременное вторжение, Алексей все же не удержался от удовольствия засвидетельствовать свое почтение.
- Ничего, не стесняйтесь,- он настойчиво удерживал в объятиях Юлю, стыдливо пытающуюся высвободиться, чтобы встать и прикрыться, - или мы вам аппетит испортили?
Взгляд Екатерины Викторовны непроизвольно падал на руки Алексея, сильно и смело обнимающие Юлю. И сейчас в ее голове мелькнула мысль, что если она захочет отобрать Юлю у него, выхватить из его объятий, он не отдаст ее никогда: накричит, изобьет, выгонит, но не отдаст больше ей ее маленькую, глупую, влюбленную девочку.
- Я, нет, ничего, - растерянно зашептала Екатерина Викторовна, - а почему люстра упала?
Алексей посмотрел на Юлю, предоставляя ей право решать с ответом.
- Мама, она случайно упала,- путано и тихо объяснила Юля,- я уберу потом.
Сконфуженно опустив голову Алексею на грудь, она крепко прижалась к нему. Алексей порывисто поднял ей голову и поцеловал в губы, пугливо вздрогнувшие от лжи.
- Просто упала,- спокойно повторил он, улыбаясь Юле заговорщицкой улыбкой, и откинув ей волосы с лица посмотрел на Екатерину Викторовну, - на люстре не получилось, мы в кровать перебрались, Юля уберет.
Екатерина Викторовна растерянно закрыла дверь. Потом послышался ее быстро удаляющийся стук каблуков.
Алексей сел на кровать и начал одеваться.
- Леша, я люблю тебя,- Юля нежно погладила большой синяк у него на спине, появившийся от удара люстрой.
Это прикосновение заставило его вздрогнуть, но сказал он совершенно равнодушно:
- Бесполезно. Я врать не могу и сразу скажу. На взаимность не надейся, даже из жалости любить не буду.
- Я все равно тебя люблю,- ответила Юля, наблюдая, как он обувает кроссовки.
Такой знакомый ответ и Алексей не удержался, чтобы не повернуться и не посмотреть на нее: в ее упрямые, навязчивые глаза своим холодным, равнодушным взглядом; губы его готовы были произнести во всеуслышание слово: « дура», но он сдержался.
- У тебя, Юлька, программа зависла,- вставая, ответил он вслух,- но я в этих делах мастер. Быстро разберусь и переустановлю, а о свадьбе хорошо подумай. Предупреждаю, я не корзинка с фруктами, маслом написанная, - и вышел из комнаты.
Продолжение: http://proza.ru/2020/09/15/1496