Русская культура | Сергей Рахманинов. Императорский Большой театр. Из воспоминаний
/ С.В.Рахманинов. Литературное наследие в трёх томах / М.: Советский композитор, 1975.
<< Я знаю, что многое, что рассказывается о прежней России, дореволюционного времени, вызывает подозрение и сомнение в слушателе. Это при условии, если рассказчик описывает в радужных красках. Такое же сомнение вызывается в слушателе, если рассказчик пользуется мрачными красками при рассказах о настоящем России, т.е. о СССР, как Россия сейчас называется. В последнем случае заподозревается заинтересованность рассказчика и его материальные потери от перемены режима. Давайте же условимся совсем не говорить о теперешней России; да я в ней и не жил. Знаю о ней только по газетным статьям и по письмам моих русских корреспондентов, очень редких и кратких.
Будем говорить о старой России, которую я всё же хорошо знаю. Поверьте мне, я буду говорить одну только правду, несмотря на то, что буду говорить много хорошего. Не забывайте, что всё то крупное, чем может гордиться всякая страна, родилось и жило в старой России. Наши крупные писатели, известные всему миру, как Толстой, Достоевский, Тургенев и Чехов, — родились и умерли в старой России. Все знаменитые композиторы, как Чайковский, Мусоргский, Римский-Корсаков, родились и умерли там же. Знаменитые учёные, как Менделеев, Мечников, Павлов — принадлежат той же старой России. Не забывайте, что все художественные сокровища страны, находящиеся в галереях Москвы и Петрограда, были собраны людьми старой России. <...>
== Большой театр
Видали ли вы хотя бы на снимке здание Большого театра в Москве? Какое это грандиозное, великолепное здание! Как оно хорошо поставлено на площади, носившей название Театральной, так как тут же находился и другой императорский театр, в котором давались драмы. Размером последний был меньше. Так, согласно размерам, они и назывались Большой и Малый театры.
Вход в этот Большой театр был с трёх сторон здания во всю длину его. По своим размерам этот театр был одним из первых во всём мире, и внутреннее его убранство было тоже великолепно. Он был шести ярусов, с галереей, обитый красным бархатом. В середине бельэтажа помещалась громадная царская ложа. По обеим сторонам её шли обыкновенные ложи, по 15 с каждой стороны, очень широкие, поместительные и каждая с аванложей. В том же ярусе, справа и слева, рядом со сценою были две ложи, называвшиеся великокняжескими. Внизу, в бенуаре, две крайние ложи назывались директорскими и предназначались исключительно для высшего начальства дворцового ведомства. Должен тут же сказать, что за время моей службы в Большом театре ни в царской, ни в великокняжеской ложах посетителей ни разу не видел.
Если бы вы могли присутствовать хотя бы на одном из концертов, кот[орые] ежегодно давались в императорском театре в пользу инвалидов! Концерты эти традиционные, организованные чуть ли не со времён русско-турецкой войны. Сам концерт не представлял большого интереса с музыкальной стороны и любителями музыки не посещался, и если я попал на один из таких концертов, то только потому, что дирижировал им во время своей короткой службы в Театре, продолжавшейся всего два сезона.
Зал, освещённый «а джиорно», битком набит. Все военные — главный контингент слушателей — в полной парадной форме. Дамы — в вечерних туалетах. Оркестр инкорпоре — 120 человек, хор инкорпоре — 120 человек, военные, оркестры на сцене — 500–600 человек, с отдельным дирижёром, копирующим из-за большого размера сцены и многочисленности участвующих главного дирижёра. И если бы вам удалось услышать хотя бы первый номер концерта, который всегда был русским гимном, — я уверен, что этот один номер произвёл бы на вас незабываемое впечатление.
Или представьте себе какую-либо русскую оперу, например, «Жизнь за царя». Второе действие этой оперы открывается балом у польского магната, где под звуки полонеза на сцену выходят от 50 до 60 пар артистов императорского балета... И как выходят! Как танцуют!
Всей этой громадной труппой, то есть балетом, оркестром, хором и артистами, число которых я сейчас не помню, заведовала так называемая Контора императорских театров, помещавшаяся в отдельном здании в расстоянии двух блоков от театра. В её компетенцию входило также и заведование драматическими театрами. Это учреждение за время моей службы доставляло мне меньше удовольствия. Уж очень там много исписывалось бумаги! Так, однажды, когда я репетировал оперу «Жизнь за царя», где имеющийся один танец я хотел исполнить пианиссимо, моё внимание обратилось к чрезмерному звяканью шпор у танцующего балета, заглушавших оркестр. Я остановил оркестр и попросил режиссёра избавить меня от этих шпор, на что он ответил, что полякам-военным быть без шпор никак не полагается. Пришлось послать отношение в Контору императорских театров, откуда пришла письменная резолюция: «Шпоры в таком-то номере балета снять».
Всё же я должен сказать, что в смысле предоставления материальных средств Контора императорских театров была весьма щедра и не останавливалась перед иногда очень большими затратами, чтобы только поставить оперу возможно роскошнее.
Вообще, говоря о постановках Большого театра, мне хочется указать на то, что ни средств, ни времени там не жалели. Всё было налажено и обдумано до последней мелочи. Для достижения каких-либо технических чудес в каком-либо фантастическом балете у служившего тогда прославленного инженера Вальца было достаточно фантазии, знаний и возможностей. Таких инцидентов, о которых я говорил, рассказывая о Частной опере Мамонтова, в Большом театре случиться не могло.
Припоминаю только один забавный случай: шла опера «Жизнь за царя». В четвёртом действии сцена представляет глухой дикий запущенный лес. На сцене находится только один герой оперы, который, ради спасения вновь выбранного царя, завёл угрожавших царю поляков в этот лес. Герой знает, что его обман раскрыт и что ему угрожает близкая смерть. Его переживания выливаются в чудной арии, которую в тот вечер пел как раз Фёдор Первый, то есть Шаляпин. Сцена понемногу темнеет, поднимается ветер и начинается снежная метель. Этот момент в музыке — одно из сильнейших вдохновений родоначальника русской музыки, Глинки. Начав играть эту метель, я за своим дирижёрским пультом вдруг увидел в глубине сцены что-то движущееся, ближе и ближе. Наконец разглядел — кошка! Самая обыкновенная кошка, которая, не торопясь, лёгкой рысцой, взяла курс на суфлёра и на меня, сидевшего в том же направлении. Чувствовала она себя очень покойно. Сцена была пуста, Шаляпин сидел в стороне, и она его не видела, и метель её мало тревожила. Я боялся этого непредвиденного в либретто явления главным образом из-за Шаляпина и того впечатления, которое произведёт на него это досадное явление. Боялся также и за публику, которая не удержится от смеха. Но публика удержалась из-за одного уважения к Шаляпину, конечно... а кошка всё так же спокойно направлялась к суфлёру, где и произошла перемена её действий. Суфлёр, по-видимому, замахнулся на неё, кошка перепугалась, подняла хвост и карьером пронеслась в левую кулису как раз мимо Шаляпина. Здесь публика не выдержала, и послышался лёгкий смех. Но всё обошлось благополучно, и даже Шаляпин мне в антракте сказал самым миролюбивым образом: «До какой реальности мы доходим в наших постановках — лес и настоящие дикие звери!»
Возвращаясь к административной стороне императорских театров, хочу сказать, что всеми театрами в Москве и тремя в Петербурге заведовал директор императорских театров, живший постоянно в Петербурге, но приезжавший на премьеры в Москву. В моё время этим директором был В.А.Теляковский, человек умный и передовой, с которым работать было легко и который шёл навстречу каждому разумному предложению.
Мне хочется упомянуть ещё об одной особенности императорских театров, не имеющей параллели, насколько мне известно, ни в одной стране: все артисты сцены, начиная с последнего хориста или последней танцовщицы и кончая главным дирижёром, были привозимы на все спектакли и репетиции и увозимы с них в специальных придворных театральных каретах. Заведовал этими каретами специальный чиновник и несколько курьеров. Хотя кареты эти имели совершенно допотопный вид и каждый москвич безошибочно узнавал на улице их принадлежность к театральному ведомству, всё же кареты эти исправно исполняли свою службу. Только количество пассажиров в них менялось согласно рангу артиста: так, дирижёр пользовался правом один занимать целую карету, последние же персонажи балета и хора ехали по шести человек. И всех их постепенно развозили по домам сообразно адресам. Это было целое каретное ведомство, и я думаю, что и многие демократические страны могли бы завести у себя нечто подобное с пользою для артистов.
Как я сказал выше, я прослужил в Большом театре два сезона. На меня было возложено управление только русским репертуаром. Весь же иностранный репертуар шёл под управлением Альтани.
Помимо чисто музыкального интереса и тех возможностей, которые предоставлялись императорским театрам, я пошёл туда служить также с целью поставить свои маленькие оперы, которые я только что закончил. Эти оперы назывались «Франческа да Римини» и «Скупой рыцарь». Они были поставлены во второй год моей службы, в 1906 году. Главная роль в них исполнялась только что начинавшим тогда свою карьеру Баклановым, исполнившим их, кстати сказать, великолепно.
По окончании этих двух сезонов директор театров делал мне самые лестные предложения на будущее, обещая предоставить мне полную самостоятельность (инцидент со шпорами!) в ведении дел. Я всё же отклонил это предложение, имея в виду уехать в Дрезден, зарыться там и сочинять... >>