Пять лет Михайло прожил в любви и радости, в заботах о кузне, сыне и любимой жене. За это время выдали замуж двух Марьиных сестёр. Они разъехались по разным городам за своими мужьями, в родительском доме осталась лишь десятилетняя Настенька. Ей нравилось возиться с маленьким племянником, помогать Марье на кухне и ухаживать за домашней птицей.
Айлин всё реже рыбачила на своём стареньком баркасе, а зимой сидела дома и вязала для семьи тёплые вещи из грубой шерсти. Изредка, два-три раза в месяц, она выходила на лёд в паре с Петром Крюковым, ставшим на Белом озере заядлым рыбаком. Он был счастлив с Натальей и жил под одной крышей с её стареющими родителями. Их дом был, как и прежде, в достатке, но отсутствие внуков огорчало. Однако Пётр с Натальей не тужили, завели свору собак и полюбили совместную охоту. На Руси же, как известно, даже за выстраданное счастье нужно платить.
Той зимой случилась неожиданная двухдневная оттепель. Днём серые тучи прорезало солнцем, по-весеннему запели птицы, молодые женщины (Марья и Наталья) надели новые полушубки, цветастые платки, нарядили Настю и Петрушу, и направились на широких санях в Церковь Успения Пресвятой Богородицы. Правил лошадьми и приглядывал за молодухами дядя Ваня, отец Натальи.
Михайло с тестем работали в кузнице над большим заказом, а Айлин с Петром Крюковым ушли к любимой проруби за судаком. Через несколько часов Андрей Григорьев вдруг выронил молот из своих сильных рук. В ту же минуту соседские собаки завыли на всё Белоозеро. Разгоряченный Михайло выскочил из кузни. Он хотел запрячь коня вслед за женой и сыном, но по пути к конюшне заметил, как вокруг всё посерело, с севера задул морозный ветер, а над озером закопошилось тёмное пятно. Это были рыбаки. Его тесть уже бежал по льду.
Ясноглазый и смешливый Пётр Крюков оступился и провалился первым. Айлин кричала, звала людей и пыталась его спасти. Вытащить крупного мужчину в намокшем тяжёлом тулупе у Айлин не хватало сил. Сам Пётр просил её отойти и замёрзшими пальцами цеплялся за острые края разраставшейся полыньи. Никто не ожидал, что всего за два дня лёд истончится и станет таким ломким. Большинство рыбаков уже разошлись по домам, а те, кто остались, сидели довольно далеко от места трагедии, и не сразу спохватились. Упрямая турчанка сбросила свои рукавицы и схватила Петра за руку. Не удержавшись, она скользнула в полынью, а Крюков тут же ушёл с головой. Чудом вынырнув и откашлявшись, он из последних сил вытолкнул женщину на лёд, а сам исчез под водой.
Прибежавшие люди подальше оттащили Айлин и на расстоянии смотрели в темную замерзающую прорубь. Андрей Григорьев привёл жену в чувство и на руках понёс домой. Узнав, что его друг только что утонул, Михайло сбросил верхнюю одежду и, несмотря на уговоры, в одном исподнем прыгнул в воду. Когда он вынырнул, рыбаки, не дожидаясь следующей жертвы, выволокли его силком, заставили одеться и отвели к берегу. Там уже голосила Наталья и рвалась к проруби. Зима же заявила свои права, накинулась студёным ветром и метелью. Ночью мороз разукрасил окна и сковал всё озеро, не оставив никаких следов.
Не зря говорили на Руси: одна беда не ходит - беда беду водит. С этого дня началась череда напастей и горестей, словно невиданная болезнь поразила друзей и их семьи.
Неделю Айлин металась в агонии, затихая под утро в руках мужа. Иногда она что-то шептала на непонятном языке, никого не узнавала, и отказывалась пить горькое питьё из душистых трав. Муж и дочь по очереди обтирали её разгоряченное стройное тело полотенцем, смоченным в уксусном растворе, жар спадал, менялись мокрые рубахи и простыни, затем всё повторялось.
После похорон Айлин светловолосый богатырь Григорьев превратился в худого серого старца с потухшим взглядом и сгорбленной спиной. По утрам он пробивал в кадушке корку льда, зачерпывал воду, делал пару глотков и, кое-как одевшись, уходил на кладбище. Мороз, метель, вьюга – он ничего не замечал. Сидел у могилы жены, свесив поседевшую кудрявую голову, и даже не шевелился, когда за ним приходили дочери. Тогда они звали Михайло. Он поднимал тестя за плечи и, молча обняв, уводил домой. Если было нужно, зять легко мог бы отнести Андрея Григорьева на руках, тот словно высох от горя.
Как ни старались родные вернуть отца семейства к жизни, он встретился со своей любимой Айлин до того, как растаял снег и отступили морозы. Смерть родителей подкосили силы Марьюшки, тяжело носившую под сердцем ребёнка. Вероятно, поэтому он запросился на Божий свет раньше срока, перед самой Пасхой. В тот день зима напомнила о себе последней затяжной метелью, и повитуха не успела к молодой женщине на помощь. Младенца спасти не удалось, а через две недели в родовой горячке умерла и Марья.
Чудовищная боль вонзилась в сердце Михайло. Он не верил, что всё это произошло с ним, что нет больше любимой Марьюшки, её добрых родителей, и его второго ребёнка. Воронов не мог смириться или, как тесть, молча плакать на могиле жены и медленно умирать. Его разрывало на части от обрушившегося горя, чувства несправедливости и нарастающей злобы на весь мир. Ему хотелось рычать, реветь, как раненый зверь, сжечь кузню и дома, объявить всем войну, и разрушить город.
Михайло метался по комнатам, а заметив в углу иконы, под которыми на коленях каждое утро, день и вечер молилась Марьюшка, он сгреб их в охапку, и ринулся в кузню. Не отдавая себя отчета, он разжёг горн, побросал туда иконы, и в ярости обратился к Небу.
Вид его был ужасен. Высокий, в простой широченной рубахе, Михайло встряхнул буйну голову с отросшими чёрными волосами и седой прядью, и закричал проклятья, грозя Богу огромными кулачищами. Он надеялся увидеть рассерженного Создателя, ощутить на себе Его громы и молнии, или хотя бы, чтобы земля разверзлась. Он искал смерти. Ведь когда сердце борется с рассудком, рассудок редко оказывается победителем.
Но в этот день в безоблачном небе светило солнце, вместо грозного ответа Создателя птицы прославляли наступившую весну, а земля покрывалась травой и первыми редкими цветами.
Неожиданно и птицы притихли. В пламени горна лишь потрескивали оклады старинных икон, и плакали лики святых. Михайло непонимающе оглянулся, и увидел потрясенных детей: Настеньку и Петьку. Они стояли, держась за руки, и в ужасе смотрели на него. Их глаза, так похожие на Марьины, были полны слёз и страха. Воронову показалось, что это её взгляд, и она укоряет его за порыв ярости и нежелание жить.
Михайло кинулся к детям в ноги. Стоя на коленях, обнял их, и, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, прошептал:
– Простите меня!
Настенька почти по-матерински погладила склоненную голову Михайло, посмотрела на прижавшегося к ней Петьку, и промолвила:
– Дядько, не плачь. Иначе, как мы без тебя? Жить надо дальше.
Зажили они в доме Вороновых. Большой добротный дом тестя Михайло закрыл, но не продал, оставил Насте в приданое. Он по-прежнему много работал в кузне, Настя готовила, шила, стирала и убирала. За Петькой пригляду было мало. Втроём они собирались лишь за завтраком, ужином, и когда ездили на ярмарки за одеждой и всякой снедью, что в огороде не росло.
Наталья навещала Вороновых часто, приносила пироги, платья для Насти, ленты и лапоточки, для Петьки игрушки. Она всегда была рядом, помогала и словом, и делом.
Соседи, приходившие к кузнецу, намекали Воронову, что в доме хозяйка нужна, и детям мать, но Михайло пропускал всё мимо ушей. Не мог он забыть свою Марьюшку. Четыре года уж прошло, как схоронил жену, а о женитьбе и не думал. Ходил с детьми, а чаще один, на кладбище. Убирался, поправлял кресты и разговаривал. Ему казалось, что жена слышит его, пусть и не отвечает. Возможно, кто-то считал это ненормальным, но Воронову становилось легче. Правда, боль в сердце не затихала.
Тем временем дела в кузнице шли всё лучше. В заказчиках Воронов не нуждался. Кроме того, что работу свою он выполнял достойно, белозерских девок на выданье было предостаточно, а их отцы рады были заиметь такого ладного и богатого зятя. Надо - не надо, они приводили своих лошадей подковать или проверить копыта, приходили за ножами и топорами, за шпагами или мечами. Разодетые в цветастые сарафаны девушки прогуливались туда-сюда между кузницей и озером, да и вдовушки частенько наведывались.
Наступил момент, когда намёки стали явными и навязчивыми, а Наталье наблюдать за всеми шествиями уж невмоготу. Она попросила Воронова зайти к ней после работы, починить замки.
Зная, что после смерти Айлин Михайло не признаёт рыбу, она пожарила мясо, сдобрив его моченой брусникой, потушила овощи, порезала холодную зайчатину, томленую с чесноком, испекла ароматный ржаной хлеб и пироги с капустой. Покрыв стол кружевной скатертью, Наталья расставила красивые глиняные миски с малосольными огурчиками, маринованными с луком грибами, отдельно на блюда разложила свежие овощи, зелень и яблоки. В центр она поставила пузатый графин с домашней водкой, на клюкве настоянной, и кувшин с квасом. Закончив приготовления, она надела расшитое золотом зелёное платье, купленное у англичанина в Вологде, причесалась, нарумянилась, и, когда Михайло ступил во двор, в нетерпении повела его в дом.
Оглядев заставленный яствами стол и вдохнув ароматы, уставший за день кузнец удивился, но от угощенья не отказался. Поблагодарив хозяйку, он сел и приступил к трапезе. Наталья улыбалась, подливала водку, подкладывала гостю самые вкусные куски и закуски, и весело рассказывала, как съездила на ярмарку в Вологду. Захмелев, Михайло, наконец, заметил, каким томным взглядом смотрит на него раскрасневшаяся хозяйка. Её золотистые волосы почему-то распустились, зелёное платье расстегивалось всё ниже, а большая грудь вздымалась всё чаще.
Проснулся кузнец ночью на мягкой перине, в объятьях красивой, но чужой ему женщины. Чтобы не разбудить Наталью, он осторожно снял её пухлую руку со своей груди, сполз с кровати, подобрал с пола порты и рубаху, и босиком вышел во двор. Ругая себя последними словами, Михайло отправился домой. Как говорили на Руси: "не взыграло ретивое".
Когда на следующий день Наталья вошла в кузню с кувшином кваса, Михайло покаялся, что не сдержался и воспользовался щедростью и добротой хозяйки. Он попытался объяснить, что между ними быть ничего не может, как не может он предать Петра и Марью, которую никогда не забудет. Наталья выплеснула в лицо кузнеца холодный квас и ушла, поклявшись себе, что больше она на Вороновский порог не ступит.
Неожиданно через несколько дней Наталья привела в кузню вырывающегося Петьку. Правой рукой она держала его за шиворот, а в левой руке несла какой-то узелок из цветастого платка. Михайло отвлёкся от работы и с удивлением посмотрел на сына и соседку.
– Токоть вышла скотину покормить, а он тут как тут. Давеча монисто из скатного жемчуга* пропало, а днесь гляди! – Наталья показала Воронову узелок.
– Тётка, пусти, рубаху порвёшь! – Петька продолжал вырываться.
– Ах ты, сверчок*! – Наталья резко подтолкнула мальчугана к отцу. – Захожу в горницу, а он в туеске толошит*, да в мой любимый платок, Петрушин подарок, складывает!
– Батько, врёт она всё! Мстит тебе, что в жёны не взял!
Наталья вспыхнула, запунцовела до корней волос:
– Чтобы ног ваших в моём доме не было, цыганщина! – Она бросила свой узелок в Михайло, вскинула голову, развернулась, и поспешила домой.
Михайло подхватил узелок, непонимающе перевёл взгляд на сына, затем обратно, и крикнул: – Наталья!
Она уже скрылась за воротами. Воронов позвал Настю, велел ей запереть Петьку в чулане и не выпускать, пока не вернётся. Сам же кинулся вслед за соседкой.
*Русское слово «жемчуг» (не перл) произошло от древнерусского жьньчугъ ( женчугъ). Самые крупные и ровные жемчужины назывались «скатными». Их клали на блюдечко, и чем дольше они катились, тем лучше и дороже считались.
*Сверчок – баловник, вертлявый, шаловливый ребенок.
*Толошить – шарить, искать.
Иллюстрация: фото из свободного доступа в Интернете.
Спасибо автору!
Вологодская кружевница. Глава 8. http://proza.ru/2020/10/08/566