(действие II, окончание. Начало - http://proza.ru/2020/10/16/1787)
Не успел я повернуться, как меня грубо толкнули и я полетел вверх тормашками. Надо мной грозно стоял Макар с рукой на перевязи и с велосипедным насосом в здоровой руке. Болгарин, Али и ещё кто-то топтались вокруг меня, примериваясь, куда бы пнуть побольнее.
- Поляк, ты - покойник! – Макар хотел сказать это в духе крутыша Шварценеггера, но вышло детское сюсюканье. – Я руку себе в озере вывихнул, понял? Врачиха полчаса вправляла. А за мятую коляску я тя ваще похороню, затычка Хоревская! И за Дрона тоже!
Он ударил меня насосом в плечо, второй удар попал мне по ляжке, и я был даже благодарен этому уроду. Боль помогла мне протрезветь и сконцентрироваться – когда-то меня учили этим штучкам очень умные ребята. Лоховатого Макара я не боялся ни с насосом, ни без. Но золотниковских вокруг было четверо и они не давали мне встать.
- Ладно, Макар, глуши базар, - в рифму сказал Болгарин (он же по паспорту Дима Стручков). – Дай человеку подняться, поговорим культурно.
Макар опустил насос, но не отошёл ни на шаг. Вообще-то между нами, рикшами, считалось моветоном махаться на своих двоих, сражаться мы предпочитали только в седле, но эти правила были зыбки и расплывчаты. Никто не может запретить пацанам бить друг другу морды, стоя ногами на земле, иначе жить станет совсем тоскливо.
Макар дышал мне в макушку – он был выше ростом – и караулил меня в оба глаза.
- Всё равно ты покойник, Поляк, - хрюкнул он в темноте.
- Нахлебался болотины – хоть бы зубы почистил, - посоветовал я и схлопотал насосом по почке. Вот это уже явно было лишним.
- Побазарим культурно, Пол, - повторил Болгарин, опершись на руль. - Нам много не надо. Только признайся: куда ехал и зачем?
- И почему такой пьяный? – заржал Али. – Пацаны, может, в трезвяк его сдадим?
Едва оказавшись в вертикальном положении, я стал периферийным зрением присматривать возможный путь отхода. Но и Болгарин это понимал, а уж забинтованная падла Макар и подавно. Он бренчал насосом за спиной и шипел:
- Только рыпнись, козёл! Урою! – что с него, дефективного, взять.
Болгарин любил косить под великодушного.
- Мстить тебе за разбитые тачки мы не будем. Это нормальный ход: кто-то ловит, кто-то сматывается. Здесь все средства хороши. Встретимся на рулях – тогда не обессудь, Пол, вкатим тебе по полной, идёт?
- Вот это по понятиям, - я потёр ноющее плечо. – Так всегда и было.
- Бедолагу Дрона ты, конечно, зря на «бомбу» посадил, - укоризненно продолжал разливаться Болгарин. – Тут ты погорячился.
- Его проблемы, - возразил я. - Пусть за руль крепче держится, баран.
Болгарин кивнул, глядя на меня с отеческой заботой.
- Переходил бы ты в наш парк, Полыч? Гоняешь неплохо. Ствол ведь тебя к себе звал, да?
Это была правда. Ствол засылал такое предложение мне, а ещё Бобу и Джиму: они считались главными асами велопарка «Южный».
- И ящик водяры за меня ваш Ствол обещает, - сказал я с деланной пьяной лыбой, вновь включая деревенщину.
Болгарин на мгновение насторожился: кто выболтал? – но тоже прикинулся непонимайкой.
- Да хоть бы и ящик… Я даже два с тобой разопью. Не в том суть. Смотри глубже, Пол. Ты сейчас у нас на аркане. Так? Положение твоё хреновое. Так? Помощи в Лысаново тебе ждать неоткуда. Мы можем тебя на Лысановском кладбище без штанов привязать, и корми там комаров до утра, и пугай старушек, гы-гы-гы!
Компания золотниковских дружно загоготала над тонким болгарским юмором.
- Можем привязать – но не будем! – вдруг сказал Болгарин. – Если ты в двух словах опишешь, куда и зачем тебя заслал твой Хорь...
Я промолчал, вынашивая свой тёмный план.
- Слушай, а выпить не хочешь, Пол? – разыгрывал добряка Болгарин. - В коляске у нас лежит. Али, достань водки нашему другу!
- Водку ему надо завтра предлагать, - опять сострил Али. – Когда с бодуна умирать станет.
Все опять заржали, но Али действительно вынул из рикши бутылку водки. Там плескалась примерно треть. Судя по этикетке – «Гусарская», казанский палёный розлив.
- Короче, давай по-быстрому выкладывай и пьём по маленькой! – поторопил Болгарин. – Мы даже Хорю тебя не выдадим. Скажем, молчал твой Пол как партизан!... Или всё-таки хочешь отдохнуть на кладбище, привязанным на кресте? Там соловьи, природка…
- А тут - водка! - в третий раз съехидничал остроумный Али и откупорил пробку.
Я замялся с ноги на ногу.
- Ладно, слушайте. Бумажку мне надо было отвезти в Верхний Бор, там что-то получить, а я туда пока пролезть не смог: ваших бойцов больно много.
Болгарин зыркал недоверчиво своими чёрными балканскими глазёнками. Конечно, он мне не верил: золотниковская банда слишком хорошо меня знала.
- Хм-м-м… Допустим. Допустим, друг мой Пол. Дальше? Где эта бумажка? И что за чувак ехал с тобой из Купальной, а потом пропал? Говори бегом, водка стынет!
Стакан звякнул в руках Али.
Я шевельнул левой кедой, намоченной в Лысановском пруду. К счастью, в темноте враги не видели, насколько она сырая и грязная.
- В ботинке у меня зашифрована… - промямлил я пьяным голоском. – То есть, тьфу ты, «за-шну-ро-вана» надо сказать, блин...
- Шифровальщик ты наш, - усмехнулся Болгарин. – Радистка Кэт. Садись на землю, снимай свою галошу. Макар! Глянь, что у него там в ботинке, и есть ли оно вообще?
- А насос я куда положу? – шмыгнул Макар.
- Поляк сам ботиночек развяжет и покажет. Он свой парнишка, правда?
- Я Пол, а не Поляк! – надулся я.
- Конечно, извиняюсь нижайше, попутал.
Тяжело усевшись на землю, я оцарапываю грязь со шнурка. Фонарика у врагов нет, фары рикш светят слишком высоко, и Макар, зажав подмышкой насос, нагибается ко мне с зажигалкой. Этим он заслоняет меня от Болгарина и остальных. Вечно Макар усердствует – себе же во вред.
- Макар, да сбоку стой!... – начинает было осторожный Болгарин, но процесс уже пошёл.
Собственно, какой процесс? Сидя на земле и притворяясь пьяной размазнёй, я резко выполняю кикбоксёрский финт – откидываюсь назад, пинаю Макара… нетрудно понять, в какое уязвимое место, - совершаю два низких кувырка назад и молнией перелетаю через забор в ближайший двор, надеясь, что там нет собаки.
- Уй, п…! – воет Макар, несправедливо причислив меня к сексуальным меньшинствам. Выронив зажигалку, он переламывается пополам, держась уцелевшей рукой за своё пострадавшее хозяйство.
- Держи, уйдёт! – Болгарин бросается к забору вместе со вторым напарником, не помню с кем, но не с Али, потому что Али держит полный стакан водки и временно небоеспособен. Этого-то я и ждал.
В чужом дворе я улепётываю по гравийной дорожке мимо теплицы и бельевых верёвок. Болгарин с приятелем, тяжело дыша, тоже карабкаются на забор, а Макар всё оплакивает свои бубенчики у колясок.
Я решаю веселиться вовсю. Под навесом я натыкаюсь на лопату и с размаху бью ею прямо в тёмное окно мирной избы.
- Воры! Пожар! Атас! – ору я, припустив по цветнику.
Стекло лопается. В избе испуганно орут, включается свет, а звон разбитого стекла переполошил и ближние дома. В соседнем дворе хайлает, судя по всему, приличный кобелина (хорошо, что я не там!) Хозяйка пострадавшего дома орёт какому-то своему Жене, чтобы он выскочил и посмотрел… или нет, чтоб лучше не выходил, а ждал милицию… или нет, милицию в Лысаново сто лет ждать надо… тогда пусть Женя сначала найдёт ружьё и перестреляет всё это студенческое хулиганьё, привезли тут всяких городских недоумков на ихнюю голову!
Под эту музыку я и удираю, подминая насаженные повсюду кусты. Колючая же штука – малина, да и крыжовник не мягче.
После такой шумной рекламы золотниковская братия похватала свои рули и мотанула врассыпную, не дожидаясь явления Жени с дробовиком. Знаете, когда в час ночи хозяева засекают тебя висящим на заборе, не очень-то им докажешь, что это не ты лупил им лопатой по стёклам и орал «Атас!», а всему виной мерзкий и поганый выродок Пол, которого за эти фокусы убить мало, суку.
На что я и рассчитывал. А вообще мы с бродягой Рэпером в Москве и почище чудили.
Перепрыгивая через парники и прихрамывая из-за неудачного столкновения с натянутой где-то проволокой, я добегаю до чьей-то баньки и, присев за дождевой бочкой, немного выжидаю. Хозяйка разбитого окна надрывается уже где-то далеко, на пару с соседской псиной, но об этом я не беспокоюсь. По ту сторону забора туда-сюда колесят озверевшие золотниковцы – искать меня в ночных огородах бесполезно, и они это понимают. Похоже, Болгарин передумал поить меня «Гусарской» водкой. Невелика потеря, всё равно я предпочитаю «Nемirоff» с перчиком.
Продолжая нарушать право частной собственности, я нагло ухожу садами и теплицами, изредка таясь в бороздах, если с дороги ударяют лучи велосипедных фар. И таким образом благополучно прибываю в свой штаб у горелой избы. Правда, мятый, исцарапанный, грязный и хромой, но верная «Жанка» принимает меня каким угодно, а до Казая ехать далеко, весь хмель как рукой снимет.
Устроившись в своём дилижансе, я пью заначенное пиво и жду удобного момента вывести «Жанку» из укрытия и рвануть на все четыре стороны. До утра вражеского энтузиазма однозначно не хватит, не поможет им и обещанный шефом ящик водки. Посуетятся и скиснут.
Когда всё мало-помалу улеглось, я посветил фонариком на свои тайваньские куранты (гермафродитскую «говорилку» я выключил в целях маскировки). Было «дба часа с бидудами». Выждав ещё полчасика, я выступил.
Ведя рикшу под уздцы, я вывел её огородами, топча картофельные гектары, за пределы Лысаново к восточной стороне деревни. Впереди маячили крутобокие холмики-«рёлки». Дойдя до первого холма, сел за руль и окинул деревню прощальным взглядом.
Свет горел лишь в одной избе (не в той ли, с разбитым окном?) Цепные псы утихомирились. Студенческий лагерь спал беспробудным жеребячьим сном, костёр под навесом потушен, у пруда на ветках сохнут чьи-то шмотки. Напрягая зрение, я посмотрел на дамбу. Вроде бы там темнели силуэты колясок, но не уверен, а бинокль доставать неохота. В любом случае, мне в другом направлении. Я воткнул пониженную передачу и попёр переваливать через холмы.
Ночь выдалась тёплая, безветренная, в траве стрекотала разная полевая шушера, кузнечики-музнечики, скрипели мои шатуны да побрякивали консервы в багажнике – вот и всё звуковое сопровождение. Езда по холмам вверх-вниз здорово утомляла, хорошо ещё, что я нарвался на виляющую пастушью тропку, потому что кроты изрыли всю округу так, что колёса вязнут.
Никакого караула на холмах золотниковские не выставили. Или выставляли, но часовые самовольно ушли с поста и спустились глушить водяру в чьей-нибудь бесхозной конюшне. Дураки они, что ли, торчать всю ночь в таком бесперспективном месте? Мне это было на руку.
Судя по карте, холмы упирались в болотистый луг, иссечённый ручьями, в конце которого пряталась полуживая деревня Прошки, а ещё чуток поодаль пролегала железнодорожная магистраль – та самая, которую мы с Валериком видели в Купальной. Я мысленно провёл линию пересечения. Итак, от Прошек до Казая - порядка двадцати километров. Через Верхний Бор, конечно, ближе, но мне не стоит светиться на оживлённых дорогах. Пойдём окольными путями.
Вскоре я съехал с «рёлок» на луговину и сразу чуть не сверзился с гнилого мостика в ручей. Пришлось тащить «Жанку» волоком. Для верности я разбросал за собой доски от мостика по кустам и покатил всё той же корявой тропкой.
Луговина зеленела островками молодняка – берёза и осинник, - но подходящего топлива для костра не было, а я намеревался сытно перекусить и соснуть часиков до семи. К счастью, возле Прошек стало суше, там я нарвался на лиственный лесок с поваленной березиной. Насобирал хвороста, надрал бересты, запалил костерок и загнал «Жанку» в заросли.
Приготовил себе ранний завтрак, вскипятил чай, но оставаться здесь до утра передумал: с болот летели тучи комаров. Снова сев на педали, я миновал Прошки, где жизнь давно угасла и остались лишь пяток изб, выехал к железнодорожной насыпи и завалился в жидкий ельничек. Тут было совсем сухо и отлично во всех отношениях, а на стук проходящих поездов я начхал и уснул под тентом в три секунды.
***
Разбудила меня шестичасовая электричка. Дудукнула прямо над ухом, будто больше на перегоне посигналить негде. Я малость повалялся, слушая скрип рессор, нащупал сигареты, открыл в коляске щёлочку, подымил… Стало совсем замечательно. По тентованной крыше скакали синицы.
Почистив свои и «Жанкины» пёрышки, я подкачал передний и правый задний баллоны – надо клапана проверить как-нибудь – схавал сэндвич с сыром, поднялся на насыпь и потарахтел курсом юго-юго-запад, а проще говоря, вдоль железнодорожного полотна. В сторону станции Казай (приехали – слезай!)
Путешествие по «железке» имело свои плюсы и минусы. В то время насыпи сооружали из плотного балласта, а не из крупного щебня, как сейчас. Утрамбованный балласт был гладок как тротуар, знай педали верти. Сельчане умудрялись гонять вдоль рельс даже на мотоциклах. К плюсам железной дороги относились: а) нет луж и ям б) профиль дороги прямой, всё время ровно, ни извилин тебе, ни подъёмов. К минусам я бы причислил: а) на насыпи негде маневрировать во время боя б) ненавижу пережидать встречные локомотивы, но приходится. В целом же вполне сносно.
Держа умеренную скорость, я обзирал окрестности и чувствовал, что жизнь налаживается, жаль, ветерок чуть резковат. По обе стороны путей тянулись защитные лесополосы, пахло травой, медуницами, шпальной пропиткой, креозотом, и против этой гаммы я ничего не имел.
Я знал, что лежащая где-то впереди станция Казай – посёлок городского типа, втрое крупнее нашего Волчахино. Стоит у речушки с одноимённым названием, имеет облупившийся вокзал, железнодорожный виадук, около восьми тысяч населения и собственное убогое производство в виде фабрики деревянных поделок (матрёшки и табакерки, даром никому не нужные), известкового завода и пивзавода (гадкое пиво и леденцы на палочках). Вся вам диспозиция. В Казае я уже бывал по служебной необходимости и немного ориентировался.
Спустившись по крутому склону насыпи в деревню Сырой Бор, я посетил единственный в околотке круглосуточный магазинишко. Купил свежего хлебца ночной выпечки, пару банок консервов, помидоры, сахар-рафинад. Сдачи хватило ещё и на упаковку подозрительных замороженных котлет. В результате мои денежные ресурсы сравнялись с нулями, не считая авральной пятидесятирублёвки в заднем кармане. Подцепить бы клиентика – заработал бы! Но где его возьмёшь на пустой утренней железнодорожной ветке?
Отъехав от Сырого Бора в гущу зелени, я устроил на пригорке плотный ленч. Ларискина мамка держит поросёнка и меня время от времени угощают пухлыми домашними котлетами, но я упорно тащусь от магазинных полуфабрикатов, где мясо и близко не стояло. Я балдею от адской смеси панировочных сухарей, молотых хрящей, жил, хвостов, субпродуктов, чеснока и чёрного перца. Спорить с моим испорченным вкусом бесполезно.
Обжарил адские котлеты с лучком, натрескался свежих помидоров с солью, отлакировал всё кружкой кофе. А выглянув на рельсы, я чуть не поперхнулся последней котлетой: по путям преспокойно хлябали на рикшах Кошак и Повидло.
Я быстро выплеснул кофе на угли, потушив костёр, и стал наблюдать сверху, как они хлябают. Золотниковские не шибко торопились, так как не надеялись обнаружить меня в этой глуши, просто уныло выполняли приказ вышестоящего бригадира. На задних сиденьях колясок у них позвякивало пиво, наверняка купленное в том же Сыр-Борском круглосуточнике.
Когда враги приблизились, я услышал тоскливую речь Кошака:
- Ну етит их кудрит! Поспать не дадут. Ночь в Купальной торчал как проклятый, Макару яйца отбили, из Лысаново Поляк ушёл, чего вы от меня-то хотите, говорю? Третьи сутки мотаюсь, под Васильевкой мы с Аликом чуть было Пола не взяли, да он лесом ушмыгнул, падла, в бурелом…
«В бурелом! А чего ж молчишь, что я вам вдобавок колёса почикал?» - хихикнул я про себя.
- До Верхнего Бора доедем, а там сворачиваем поиск, - предложил Повидло (он же Сергей Повидов), зевая с похмелья. – Сушняк меня долбит. Тормознём, ударим по пивку, пока холодное?
Оба преследователя проехали прямо подо мной. Соблазнительно было кидануть в них бомбочку-другую, но я не стал себя выдавать. Тенты от «зажигалок» горят очень пафосно, а копоть с железа отмывается плохо. Только закрашивать.
- В общем, у меня такой планченко, - Кошак играл в патруле роль старшего. – Двигаем до избушки обходчика, она неподалёку. Пьём пиво, отсыпаемся – и тогда в Верхний Бор. Нет нигде Поляка, мне уже в лом искать. Сегодня Сержант командировочные подвезти должен.
- И ближние деревни проверять не будем? – спросил более исполнительный Повидло.
- Проверяй, если делать не фиг, а я спать буду, - ответил более умудрённый жизнью Кошак. – Я вам сразу говорил, что Поляк дёрнул не сюда. Если ему надо в Верхний Бор, то это вон какой крюк. Ты, Повидло, смотри логически…
Что логического Кошак рассказал напарнику, я уже не услышал: парочка проехала и хлябанье педалей затихло.
Навалившись на седло, я в сотый раз за сутки растряхнул планшетку с ветхой картой. Самое паршивое, что попасть в Казай напрямую нельзя. Хочешь – не хочешь, а дорога пройдёт через Верхний Бор. Есть, правда, разбитая дорога от Соловчатской МТФ, но велорикше её не одолеть. Там нужен полноприводный армейский «додж».
До избушки обходчика было несколько минут езды. Я дал обормотам полчасика на расслабуху и отчалил по их следам, пропустив дрезину и товарняк. Памятное местечко у той избушки! В прошлый сезон наш Боб протаранил возле неё Лёню Гудка, а я спустил под откос сразу двоих – Сержанта и Борьку Стриженого.
Избушка стояла в двух шагах от полотна, сложенная из шпал, она была укрыта развесистой ёлкой, а рядом валялись горы битых пузырей и негодные путевые знаки. Велоколяски моих противников мирно торчали на солнцепёке, из окошка не доносилось ни звука. Спят уже, что ли? Я поборол страстное желание запулить в окошко чем-нибудь эдаким - с такого расстояния попал бы сразу. Но не стал, пожалел дураков.
Увы, сохранить инкогнито не вышло. Едва я миновал избёнку, оттуда выперся Повидло и хотел было отлить, но засёк меня на полотне и завопил как ужаленный. Выскочивший Кошак лихорадочно потащил свою коляску через канаву к насыпи. Что ж, ребята, Пол не прочь размяться.
Я поднажал, из-под колёс забрызгали гальки, завыл редуктор… Испортить мне банкет мог только неожиданный поезд, а в целом я не собирался играть в догонялки, я был готов к славной драке. Оторвавшись от золотниковских шнырей метров на двести, я спрыгнул и … нагло развернул «Жанку» им навстречу! И помчался на лобовой таран, потому что полицейский разворот на узкой насыпи никак не сделаешь.
Жалко, не было больше в запасе бомб с гвоздями: забросал бы позади себя всю насыпь железным хламом и ушёл бы как пить дать. Но свежих снарядов я не заготовил, значит, сразимся без бомбочек, в открытую.
Глазки Кошака округлились, он вцепился в руль и пригнулся. Слева от нас рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, справа – ныряет в бездну отвесный косогор с ромашками, лететь довольно круто, а кому-то из нас придётся точно, если не обоим. При таране в выигрыше будет тот, кто сумеет вклиниться между противником и рельсой. А ещё требуются нервы, нахальство и хороший разгон. Всё это у меня было, но и у Кошака – тоже.
Рикши сближаются, выжимая максимум скорости. На ходу я демонстрирую Кошаку поднятый средний палец – он отвечает тем же. Хитрожопый Повидло резко приотстал от Кошака, чтобы поглазеть, чем кончится таранный поединок.
Солнце, синички, железнодорожные пути, две коляски летят друг на друга…
Пространство между нами сократилось до критического. Взгляд Кошака говорит: «Иди ко мне, мой ящик водки!» Я ухмыляюсь как японский самурай, наточивший свой любимый кусунгобу для ежедневного сеппуку.
Есть тут один фокус-покус, вредный для колёс, но полезный для шкуры. За секунду до столкновения надо быстро забросить ближнее к путям колесо за рельсу. Это страховка от падения и гарантия того, что ты вотрёшься между рельсой и неприятелем. Кошак, похоже, делать этого не умеет, а если и умеет, то опаздывает.
На скорости ставлю «Жанку» на две точки, виляю рулём – и вот я уже закреплён! Врезаюсь во вражескую рикшу, вспарывая тормозной рукояткой тент Кошака. Громкий «бумс», лязг педалей, руль «Жанки» отбивает вбок, а коляска Кошака, рассыпая солнечные блики, теряя аптечку, бутылки, запчасти, переворачивается под косогор. Ловкий Кошак выпрыгивает из своего транспорта мгновением раньше, но, не устояв, тоже кубарем едет с обрыва в ромашки.
- Гнида! – доносится снизу.
Лежащая на боку коляска Кошака весело хлопает разодранным тентом.
Отцепившись от рельсы, я грозно трогаюсь к Повидлу, но тот даёт задний ход и метает на насыпь бомбу с гвоздями из пол-литровой банки. Стёкла, лезвия, кривые булавки ложатся на гравий блестящей оскольчатой лужицей.
- Вот и умница, - говорю я. Разворачиваю «Жанку» оверштаг и гоню прочь, отделённый от погони в лице Повидла его собственной бомбой.
Кошак роется внизу в останках коляски, видимо, отыскивая для меня какую-нибудь ответную пакость. Я играючи бросаю ему бомбу-зажигалку, вынутую из клапана.
- Держи посылку, Кошачок!
Тент вспыхивает под носом у Кошака, ацетиленовое пламя молниеносно поедает полиэтилен и кожзаменитель, наружу вылезают рёбра жёсткости, плавятся пластмассовые кнопки и «молнии». Офигеваю, во сколько Стволу встанет ремонт!
- Повидло, тварь, ты чо стоишь? – Кошак в отчаянии отступает от полыхающей рикши. – Убей эту падлу!
Повидло делает вид, что он весь тут, но на деле не больно-то торопится, понимая, что за Кошаком теперь не спрячешься, а Пол - то есть ваш покорный слуга - способен на любую вселенскую гадость.
Поле битвы скрывается за поворотом. Накручивая шатуны, я скоренько обдумываю дальнейшие развлекательные мероприятия. Чутьё подсказывает, что безлошадный обозлённый Кошак сейчас отберёт коляску у Повидла и понесётся мне мстить. Ну а если так, то мы сделаем вот что…
Бросив «Жанку» среди насыпи, я отбегаю назад, к столбу путевой электропередачи. У подножия столба растёт густой куст – видать, железнодорожники давно не вырубали подлесок. Забравшись под ветки, приматываю к столбу конец верёвки с «кошкой» и жду в засаде появления погони.
Так и есть, появляется Кошак верхом на коляске Повидла, шары сверкают от праведного гнева, жмёт на педали, аж цепь потрескивает. Кошак видит впереди мою стоящую «Жанку» - и весь его мир сосредотачивается на ней. Он не знает, почему я остановился, но намерен протаранить меня любой ценой. Тент у «Жанки» высокий и сзади не видно, сидит там кто-нибудь или нет.
Я надёжно спрятался в кусте, да разъярённый Кошак и не хочет замечать ничего вокруг, кроме моего транспорта. Он хочет смять, сжечь, сбросить с насыпи мой транспорт, и это его единственная цель. В азарте Кошак проносится мимо моего столба с кустом, едва не отдавив мне ногу…
…и я плавно набрасываю крюк-кошку ему на фаркоп – есть у некоторых моделей сзади такая полезная штучка.
Верёвка мгновенно разматывается, Кошак летит во весь опор… Бац! Привязанный к столбу буксир с треньканьем натягивается – и свершается там-тарарам.
Что может свершиться, если рикша на бешеной скорости внезапно останавливается как вкопанная? Правильно, она встаёт в дыбы вместе с водителем, который по причине инерции ещё некоторое время летит вперёд – уже самостоятельно и неуправляемо.
Кувыркнувшись через руль, Кошак делает «свечку» и доблестно пикирует в канаву, заросшую разнообразной флорой нашей средней полосы. Рикша Повидла с покорёженными подкрылками опрокидывается кверху дном, вращая колёсами. Из неё сыплются всякие пожитки, предметы обихода, оружие – всё что рикши таскают в карманах кузова. По насыпи катится рулон туалетной бумаги, пиво разбивается вдрызг.
Из поверженной коляски я ничего не беру – джентльменам удачи чуждо мародёрство. Отрезав от столба свою «кошку», сажусь за руль «Жанки». Контуженный Кошак одурело ворочается в лютиках, насаждающих канаву.
- Фто это фыло? – слабо вопрошает он в небесные выси.
По-моему, во время катапультирования Кошак прикусил язык – не иначе как от неописуемого восторга.
- Это был Пол, – говорю я. – Нашёл с кем связываться!
***
А на горизонте маячит самый трудный и опасный участок – Верхний Бор. Он расположен на двух горах, железная дорога проходит между ними и вся как на ладони. Горы соединяются автомобильным мостом, поезда идут под ним вроде как через туннель и одного человечка на путепроводе достаточно, чтобы увидеть мою персону издали и сбросить мне на тыкву что-нибудь противное моей природе.
Я торможу, пропуская встречный пассажирский. Времени «земь часов зорог бядь бинуд», то есть без пятнадцати восемь утра. Впереди начинаются мрачные неблагоустроенные двухэтажки Верхнего Бора, облепленные кособокими сараями. Эта окраина называется улицей Труда. Насколько я знаю, тут живёт-поживает гольная безработная пьянь, трудом совершенно не увлекающаяся. На сизой от шлака дороге греются беспризорные псы.
Втиснувшись за убитый «Запорожец», поставленный на чурбаки, спешиваюсь у водоразборной колонки. Глотнув воды и ополоснув лицо, доверху наполняю пластиковую бутыль – денёк ожидается горячий. Переложив кое-что в кузове, чтоб не гремело и не падало, проулком выезжаю обратно к линии и обшариваю горизонт через бинокль.
Автомост ещё далековато, в центре села, но я вижу на нём белый тент чьей-то велоколяски. Это может быть Али или Глина – кто там у них ещё ездит с белыми тентами? В общем, меня ждут. Мне же следует сделать так, чтоб меня не дождались.
Ехать на мост мне нет надобности. Дорога на Казай лежит по эту сторону села, только гору обогни. Но, полагаю, золотниковских гадов дежурит здесь немало, рулей пять-шесть. Так повелось, что Верхний Бор – очень удобный транспортный узел. На главном перекрёстке разветвляются дороги на Казай, на Сырой Бор и на Семёркино, а за мостом – на Благодатное, Чёрные Овраги и санаторий «Сосновка-Спасская».
Сижу в тени сирени на задах «трудового» двухэтажного гетто, лениво посасывая сигарету. Составляю план. Скоро по шпалам сюда прикостыляют помятые в схватке Кошак и Повидло. Тогда шайка достоверно узнает, что я верчусь поблизости. Значит, медлить особо нельзя, пора выступать.
На улице Пятилетки (откуда остались такие долбанутые названия?) я нахожу вагончик сапожника. За несколько фильтровых сигарет отсыпаю у него горсть сапожных гвоздей и набоек, забираю старые сапожные подошвы, тоже утыканные гвоздями, и готовлю несколько бомбочек. Мне плевать, я хоть весь проклятый Верхний Бор завалю своими гранатами. Золотниковские замаются резину штопать.
Свернув у запущенного стадиона, я почти вплотную упираюсь в коляску Дыни. Свесившись через руль, он заливает баки какой-то местной ляльке в полосатом сарафане. Ну и встреча на Эльбе.
- Шолом! – кричу я им, без лишних предисловий кручу ПээР и беру придурка «на кузов», то есть бодаю Дыню зад в зад.
Рикши лязгают. Зубы у Дыни тоже лязгают, он чудом удерживается, чтобы не выпасть на свою полосатую визави. От толчка его клячу бросает на пару метров вперёд, а я ныряю в лабиринты бань и курятников.
- Чо это он? – слышу удивлённую лялькину реплику.
Дыня рычит нечто невразумительное и пускается за мной вдогонку. Отважно, но бессмысленно, потому что гвозди в траве не видны, а я как раз швырнул через голову первую «бомбу». Треск лопнувшей покрышки пугает в сарае петуха и тот голосит во всю мочь, празднуя мою маленькую победу.
Дальше идёт не ахти. По параллельной улице накручивает педали Сержант – лучший колясочный боец золотниковского парка. Нас разделяет около двухсот метров. Я ухожу напролом через спортивную площадку начальной Верхнеборской школы, лавируя меж турников и клумбочек. Сержант тоже не теряет времени: молча садится мне на хвост и диктует в игрушечную рацию мои координаты. У многих из нас есть такие китайские передатчики – дальность связи около полукилометра, – но мне сейчас рация не поможет, в Верхнем Бору никого из наших нет. Я одинокий гордый супермен. По правде говоря, тачка прикрытия мне бы не помешала.
Будто назло, обратная сторона площадки забрана штакетником, за забором тянется оживлённая дорога. Сквозь футбольные ворота без сетки я лечу к школьной котельной и через загаженный дворик выруливаю на трассу.
Теперь под колёсами асфальт. Наддаю гари так, что чертям становится тошно. Сержант на ходу подбрасывает в руке «бомбу», но понимает, что не долетит, и тоже давит на шатуны как спринтующий гепард. Водилы обгоняющих легковушек таращатся на нас как на недоумков, не врубаясь, что перед ними разыгрывается триллер межпланетного уровня. В нашем-то районе все давно привыкли, что мы носимся на рикшах как бзикнутые.
Мужик с похмельным взглядом и в спецовке голосует мне с обочины – нашёл время, кретин.
- Братуха, подкинь, опаздываю!
Я только кричу:
- Заднего тормози, он свободен!
Мужик выбегает на проезжую часть перед Сержантом, и тот теряет одну или две секунды, огибая некстати подвернувшегося клиента. Разочарованный спецовочник неразборчиво материт нас обоих и шкандыбает своей дорогой.
Даже на асфальте моя «Жанка» вибрирует как десять неисправных пейджеров, да и вообще - по прямой от Сержанта ещё никто не уходил, у него разряд по лёгкой атлетике и натренированная дыхалка. Сколько-то я продержу его на расстоянии, однако без какого-нибудь экшна мне от него не оторваться, однозначно. Я швыряю назад пару «гвоздичных бомб» и зубастую подошву от сапога, но Сержант далеко не лопух, он ловко обходит «заминированные» участки.
Дорога перетекает в подъём. Подниматься в гору и тем самым рвать редуктор – извините. С трассы я ухожу на проходную улочку, виртуозно разминувшись с колёсным МТЗ. Тракторист ударяет по тормозам и зарабатывает два гектара седых волос. Компьютер в моей голове непрестанно отщёлкивает варианты дальнейшего развития событий. С Сержантом мы схватывались уже не раз, он очень достойный соперник.
Тут спереди выскакивают ещё двое врагов и грамотно жмут наперерез. Чёрт бы их побрал. Вооружённые рациями, они ловко меня обложили. Бросили в бой лучшие силы.
Я тоже обкладываю золотниковских стервятников – устно и непечатно – и сливаюсь в единственный свободный отворот. Улица какого-то Баянова и опять же в гору. Держись, коробка шестерён! Напоследок оставляю им на дороге пригоршню гвоздей и дую вверх, не жалея себя и «Жанкиной» трансмиссии.
На половине горы я оглядываюсь. Троица лезет за мной, держится бодренько, все свежёхоньки как огурчики. Даже не порозовели, а у меня в глотке совсем пересохло. Ещё чуток в гору – и я окончательно сдохну.
Озираюсь по сторонам. Хорошо утоптанная тропинка уводит мимо срубов куда-то в сторону и вниз. Будем надеяться, она сквозная, а не упирается в какой-нибудь колодец. Была не была. И я направляю коляску через срубы, акации, репейники, а там…
Там обалденный глинистый откос, далеко у подножия налеплены выстроенные в ряд кирпичные гаражи – что-то типа кооператива. Дорожка вьётся как серпантин, круто спускаясь к гаражам. Уклон градусов тридцать с гаком, чистое самоубийство.
Сжав руль до ломоты в фалангах пальцев, я отвесно ухаю в пустоту, до отказа зажав тормоза. Колёса чертят в сухой глине глубокие борозды, поднимают клубы пыли, но закон всемирного тяготения тащит мою коляску вниз с неумолимой силой. Как завзятый ковбой я прыгаю на кочках, коляска дико кренится, иногда резко подаётся книзу, иногда чуть тормозит в торчащих репьях, но пока я умудряюсь держать стихию в узде. Задние подшипники кряхтят, но не сдаются.
Из акаций надо мной свистят золотниковские ушлёпки. Двое из гвардии явно не готовы повторить мой коронный номер (может, не уверены в своих тормозах?), один Сержант - не робкого десятка. Он тоже бросает свою рикшу вниз по откосу, прямо по моим колеям. В обоих наших парках немногие могут отваживаться на вольный спуск с такой крутизны.
Отпустив тормоз, я бросаю «Жанку» накатом и развиваю первую космическую скорость. В ушах шелест ветра, в теле – ощущение необычайной лёгкости. Коляска так и норовит пойти кувырком, но мне удаётся её выровнять. Слава богу, механик Костя не узрит, как я обращаюсь с парковым имуществом. Сержант скользит за мной, мы с ним два велосипедных камикадзе.
Дорожка кончается бетонной лесенкой с перилами в узком проходе между гаражами. Ну и западло! Гробить «Жанку» на ступеньках мне не хочется. Я перепрыгиваю с дорожки на вросшие в откос гаражные крыши и гоню по гудронным кровлям как по Бродвею, совершенно не представляя, чем всё закончится.
Сержант тоже реагирует вовремя и, погасив скорость, перепрыгивает на гаражи. И вот тут-то он попался! В его голубых глазах отражается миллион гвоздей и осколков, усеявших чёрный битум: мой очередной привет. Деваться Сержанту некуда - его рикша приземляется в самую гущу осколков и резко припадает на правое заднее колесо. Чпок! Из резины торчит сразу три ржавых гвоздя.
Неугомонный Сержант действует как автомат: без сожаления бросает раненую коляску, выхватывает кое-что из оружия и бежит за мной по крышам атлетической рысью.
Передо мной остаётся ещё сто метров крыш, ровная чёрная полоса, которая завершается обрывом: гаражный кооператив в Верхнем Бору не бесконечен. Похоже, сейчас мне предстоит бахнуться на «Жанке» с трёхметровой высоты, и вряд ли мы с ней это переживём. Запас прочности у велоколяски не резиновый, спицы не выдержат и ходовая тоже треснет, сто пудов.
А что вон там за тёмно-зелёная «Таврия»? Она стоит у гаражных ворот, рядом возится её владелец. Форма у этой машины типа «клин», и стоит она немного наискосок, прямо готовый пандус… Попробуем, что ли? Я не отморозок, но мне не оставили выхода.
Выжимаю из бедной «Жанки» всё что могу, она и по земле так не бегала. И сворачиваю с крыши в пропасть.
Момент парения в воздухе растягивается как в замедленной съёмке. Полёт – крыша «Таврии» - капот «Таврии» - дорога. Бах-тарарах! Крыша «Таврии» украшается небольшой вмятиной, зато лобовое стекло выдерживает, и я скатываюсь на визжащей от ужаса «Жанке» на прекрасный, родной, надёжный асфальт.
Хозяин, копающийся в каких-то сумках, и опомниться не успевает, а Сержант застывает на крыше с идиотским выражением лица, которое не сможет воспроизвести ни один дизайнер, в то время как я свободно ухожу по трассе.
Ухожу, ёлки-палки! Покружив по закоулкам, я выскальзываю на шоссейку, смешиваюсь с потоком машин и уношусь за горизонт. Я сбил врага со следа.
***
У кого-то из классиков роман начинается со слов: «…Провинция встретила его пылью и запустением». Эта фраза как нельзя лучше подходит к посёлку Казай, который тоже встретил меня пылью и запустением. Путая следы, я не поехал от Верхнего Бора напрямую, а дал хорошего крюка. Сперва ушёл на Семериковское озеро, затем срезал лесом и выбрался на заброшенную железнодорожную ветку, ведущую к известковым шахтам. Таким образом я обезопасил свои тылы – выследить меня теперь можно только со спутника.
Заезжать в пыльный Казай не понадобилось – я всё мудро рассчитал и выныриваю как раз у выезда в сторону Мелентьевки. На обочине дороги ржавеет дряхлый, загаженный автобусный павильон. Жестяные стены изгнили до такой степени, что походят на вологодское кружево. В тени кружев топчется одинокая девчонка в яркой оранжевой куртке. Изредка она поднимает большой палец перед проходящими тачками, но всем наплевать – проскакивают мимо.
Сразу за ржавой остановкой вижу дальнобойный «КамАЗ» с белой кабиной и номером 536. Позади тягача над развалом полосато-зелёных арбузов торчит один чернявый арбуз с оттопыренными ушами и двумя подбородками. Это грустит толстый водитель-кавказец. Он скрючился на сломанном поддоне и от нечего делать режется в электронный тетрис.
- Плохая торговля, - бурчит он в пространство. – Совсем плохая.
- Привет. Рафик просил девять спелых, - говорю я, подъехав.
Лялька в оранжевой куртке в упор зырит на нас с остановки. Пароль принят - дагестанец запрыгивает в кузов, идёт в укромный угол. Я вспоминаю, что денег у меня при себе маловато, но, видимо, за арбузы для Рафика кто-то заплатил заранее. Водитель ничего с меня не просит. С виду арбузы как арбузы, хотя мне они кажутся чересчур лёгкими. Похоже, это импровизированные контейнеры для перевозки чего-то своеобразного и не совсем легального.
- Держи, сили, передавай салам Рафику, - говорит толстый кавказец, пока я перекидываю груз к себе. – Смотри не разбей по дороге. И чужим их резать не давай, сили.
«Сили» (друг) - значит, передо мной лезгин. В Москве мы с Рэпером имели несколько контактов с лезгинами, однако из их дивного языка у меня в памяти отложились только «либисар хьуй» (вообще-то это «здравствуй», но запоминается хорошо), и почему-то «къе гьаваяр гьихьтинбур я?» (какая сегодня погода?)
Лексикон небогатый. С камазистом я уже поздоровался, а погоду вижу и сам – солнце, лёгкая облачность, ветер южный умеренный, температура на руле девятнадцать градусов. Поэтому только подмигиваю ему на прощание:
- Гьелелиг! (пока)
Кавказский водитель сразу оживляется, машет руками с поддельными золотыми цацками.
- Э-э-э, стой, сили! Ваз лезги чиал чизвани? (ты говоришь на лезгинском?)
- Ва, - отрицательно кричу я из кабины. – Могу только про погоду спросить. Счастливо!
В желудке у меня сосёт – по пути из Верхнего Бора я лишь сжевал за рулём горбушку хлеба с паштетом да кусок шоколада. Поскольку груз получен, пора основательно подкрепиться перед дальней дорогой. Чуть отъехав от остановки с арбузным «КамАЗом», элегантно заворачиваю «Жанку» в просвет между кустами и стопорю котлы. С трассы меня теперь не видно, сообразим чего-нибудь перекусить.
Устроившись на травке, разжигаю примус, засыпаю в воду пропаренный рис, вскрываю брюхо последней банки с тушёнкой, чищу лук, крошу бульонные кубики и специи. Сделаем капитальный привал, сварганим плов на скорую руку.
Орудуя ножом, просматриваю карту в планшетке. До Куликов от Казая около тридцати километров, но по трассе ехать не годится. Надо бы пройти их осторожно, потайными дорогами, где меня не ждут. Может, сначала сюда, потом вот так, а тут завернём?
За спиной у меня трещат кусты – кто-то ломится к моему биваку. Не подавая вида, я непринуждённо меняю диспозицию и пересаживаюсь боком к пришельцу. Если ко мне идёт нехороший человек, в морду ему тут же полетит котелок с закипающей водой.
Из кустов выламывается остановочная лялька в оранжевой курточке. Ей лет пятнадцать, причёска – в виде модных «мокрых кудряшек», из-под куртки торчит подол безразмерной хип-хоповской футболки, тонкие ножки затянуты в рваные китайские джинсы. Бросать в девочку горячим котелком, пожалуй, не стоит. Вместо этого вываливаю в него тушёнку и помешиваю разбухающий рис.
- Здравствуйте, - говорит лялька. – Приятного аппетита.
- Блюдо пока не готово, тем не менее спасибо вам, прекрасное создание.
Лялька подходит ближе. У неё симпатичная рожица и круглые зелёные глаза.
- Извините, - говорит это создание. – У меня вопрос. Вы только арбузы возите или людей тоже?
- Когда как, - говорю я. – Чаще мы возим людей, хотя лично мне арбузы нравятся больше, а что?
- То есть вы работаете как такси? – спрашивает въедливая гостья. – Я просто хотела узнать, согласитесь ли вы довезти меня до дома?
- Возможно, - говорю я, памятуя, что шабашка лишней не бывает. – Вообще-то мы берём по два рубля за километр.
Оранжевая лялька печально вздыхает.
- Понимаете, я из города на электричке недавно вернулась. В Казае вылезла, и денег не осталось, а домой-то надо. Просилась в афонинский автобус, но там другой водитель, незнакомый. Не взял без денег. Никто не берёт. Если бы вы меня довезли, дома мама за меня сразу заплатит! Честно-честно! Хоть по сто рублей километр! Пешком уж больно далеко.
- «Далеко» - это сколько?
- Тридцать километров.
Бросая в плов лук со специями, я усиленно думаю. Беспризорную малолетку по-человечески жаль, но мне с моим левым грузом попутчица нужна как собаке пятая нога. Как бы её покрасивей послать? На дворе тепло, май, дождётся какой-нибудь попутки, не околеет.
- Кайфовая у вас машинка! – восхищается оранжевая лялька. – Плитка, посуда, инструменты… Прямо дом на колёсах! Вы в ней и готовите, и спите?
- Практически всё лето.
Любопытное тонконогое существо обходит «Жанку», засовывает голову внутрь. Заднее сиденье и пол велорикши завалены арбузами, но если их переложить, для этой пигалицы места хватит. К тому же она худая и лёгкая – небось сама весит не больше арбуза. Будь она жирной, я бы и раздумывать не стал – отфутболил бы сразу.
- У нас по деревне тоже иногда такие коляски гоняют, - говорит лялька. – Позавчера с девчонками на лавочке сидим – проехал какой-то урод, обхлестал нас грязью с ног до головы! Нарочно, представляете? Вот падла.
Выражение моего лица остаётся невозмутимым, но я сразу вспоминаю четырёх обрызганных тёлок на лавочке. Ого-го, вон ты кто, девочка в оранжевой курточке! Не узнала меня? Хм, я тебя тоже. Отчётливо помню только голые ноги и мини-юбки. Наверно, эта пигалица сидела крайней слева?
- Куда тебе надо? Где ты живёшь?
- В Куликах, - говорит девочка, впрочем, это я уже понял. – Довезёте, а? У меня были деньги на обратную дорогу, но видите, я сегодня в городе куртофан купила клёвый? И … не рассчитала немножко. На электричку до Казая хватило, на автобус - нет…
Лялька явно не умеет торговаться с рыночной сволочью. Её «клёвая» оранжевая куртка сшита пьяными вьетнамцами в Подмосковье и красная цена ей – на копейку пара. Но не огорчать же ребёнка. Заодно мне представился шанс частично искупить своё позавчерашнее свинство.
- Тебе козырнуло, девочка, - выношу я вердикт. – Нам с тобой по дороге. Фишка в том, что мне тоже надо в Кулики.
- Ура-а-а! – орёт лялька. – Суперско! Вот это совпадение! Хорошо, что я к вам подошла! Думала, сдохну в этом дорожном скворечнике.
- Стоп! А вдруг я маньяк? – ухмыляюсь я.
Оранжевая попутчица презрительно морщит носик.
- Маньяки по кустам плов не варят. Кстати, у вас в кастрюле что-то подгорает. Дайте сюда ложку, я помешаю!
По глазам куликовской ляльки заметно, что она тоже жутко хочет есть. Ничего удивительного, если все бабосы на курточку просадила! Я залезаю в багажник. Командировка подходит к концу, экономить продукты ни к чему. В ожидании, пока дойдёт плов, мы распечатываем банку скумбрии и уплетаем её за обе щеки.
- Ты не маньяк, - доверчиво говорит девчонка. – Маньяк – это тот хачик на «КамАЗе» с арбузами. Пока я голосовала, он раза три ко мне подкатывался. «Дэвущка, пойдём за остановку, покажешь мне лыфчык? Пятьсот рюблей дам! Покажешь трюсики? Тыща рюблей дам!» Я его послала, но страшно как-то было. Все мимо едут и никто не остановится.
- Вот «либисар хьуй», - говорю я рассеянно. – Вообще-то он не хачик, он лезгин.
- Козёл он! – сердито заявляет лялька, и я с ней полностью согласен.
***
- Значит, ты Витя? А меня зовут Ева, - тараторит лялька в оранжевой куртке. – А фамилию я не скажу, ты ржать будешь.
- Не буду, ибо в буддийском монастыре я дал обет вечной серьёзности, - говорю я. – Я рикша Несмеян.
Пыльный провинциальный Казай давно скрылся из виду. Благополучно отобедав, мы на всех парах несёмся по трассе Казай-Афонино. «Жанка» жадно пожирает щербатый асфальт, мурлычут шины, кряхтит редуктор. На крыше тента я выставил предупреждающий сигнал «везу «тело»!» Оранжевая лялька закопалась в арбузы, смотрит из-за моего плеча на дорогу и трещит без умолку.
- Врёшь ты всё, Несмеян, - говорит она. – Моя фамилия Дарабода, с ударением на О, – и тут же заливисто ржёт сама. – В Куликах меня дразнят то Борода, то Лабуда.
- Очень славная фамилия, - утешаю я. – Произошла от финикийского выражения «огненная царица, повелевающая сумеречными львами».
- Ни фига ты в иностранных языках шаришь! - ахает деревенская Ева. – «Огненная царица со львами»? Вот бы запомнить!... Слушай, а что за кент у нас на прицепе волочётся? Твой подменный, что ли?
- Нет, это конкурирующая организация, - я гляжу в заднее зеркало. – На хвосте у нас сидит субчик из вражеского синдиката. Данного джентльмена с рожей татарского мурзы зовут Али.
- Ух, как интересно! – восклицает зеленоглазая Дарабода. – И что хочет Али? Воздать нам царские почести? Отбить у тебя клиентку, то есть меня?
Обернувшись в треснутое целлулоидное окошко, она изучает гнусную рожу татарского мурзы.
- Бандит какой-то, ничем не лучше того, из «КамАЗа». Я к нему не пересяду.
- В идеале он хочет оторвать мне башку и спихнуть в кювет, - говорю я. - Но пока я тащу пассажирку, Али так не поступит, потому что обижать невинных клиентов в наших разборках - западло.
- Выходит, я твоё прикрытие? – догадывается зеленоглазое существо. – Обалдеть! Видишь, как мы друг другу пригодились? Вить, а можно я в него арбузом запущу?
- Не вздумай! – я едва успеваю удержать её цепкую ручонку. – Швырять в людей арбузами как минимум бестактно! Арбузы неприкосновенны! У меня бабушка при смерти лежит, сладенького просит!
- Куда твоей бабке девять арбузов? – капризничает финикийская царица Дарабода. – Она же на мочу изойдёт.
После отворота на Верхний Бор почётный эскорт за мной начинает прирастать. Учуяв жареное, золотниковская нечисть выползает изо всех щелей. Знакомые всё лица: к Али присоединяются мрачный Болгарин, не менее мрачный Сержант, откуда-то выныривает Дыня… Я кручу педали, в лесопосадках вдоль трассы свистят птички, а Дарабода сзади тайком роется в моих клапанах. Находит презервативы, хихикнув, прячет их обратно, потом откапывает книжку Хемингуэя «По ком звонит колокол» и нехотя листает её через три страницы на четвёртую.
- Какой ты грамотный, кучер Витя! А «Спид-инфо» у тебя нет?
- За спинкой посмотри. Даже «Пентхаус» был, но все номера старые.
- Какая разница! Манекенщицы-то везде одинаковые. Курточку я сменила, теперь новую причёску хочу присмотреть. Как думаешь, «коко шанель» мне подойдёт?
Ветер меняется на юго-восточный, по асфальту «Жанка» идёт ходко. До Куликов остаётся меньше получаса пути. Бригада золотниковских следует за нами по пятам, с ненавистью смотрит на мой зелёный флажок-иммунитет и совещается на ходу. Даже посторонняя Ева чует, что тучи над нами сгущаются. Отложив журнал, она оборачивается на вражескую кавалькаду.
- Ой, Вить! Смотри, сколько их много стало! Один, два, три… семь колясок за нами едут! Они все твои конкуренты?
- Импотенты они! В эти дни я пользуюсь дикой популярностью среди народных масс, - я что есть сил нажимаю на педали, разгоняя нашу «Жанку». – Похоже, вся команда в сборе, пора нам с нею поработать.
- Ты будешь с ними драться, Вить?
- Нет, не буду, потому что у меня на борту несмышлёный пассажир, за которого я несу ответственность. Профессиональная этика. Ева, если ты дочитала Хемингуэя, то будь другом - залезь под сиденье, найди такой тяжёлый прямоугольный брусок, похожий на упаковку хозяйственного мыла.
Ева Дарабода раскатывает под ногами арбузы и вынимает требуемый артефакт. Это мутная стеклянная коробка, обмотанная грязной лентой, воняющая бензином и лиддитом. В ней что-то гремит.
- Фу, какая тяжёлая! – попутчица морщится. – От неё прёт, как от школьной химической лаборантской! Кстати, по химии у меня твёрдый тройбан.
- Осторожно, не урони, - предупреждаю я, летя по трассе. - Эта адская машинка называется «маргаритка».
- Почему, Вить? Если её бросить, на этом месте вырастут маргаритки?
- Если её бросить, на этом месте вырастет куча проблем для некоторых штатских, - поправляю я, следя за противником. - Сейчас убедишься.
Заметив, что я пытаюсь уйти в отрыв, золотниковские обезьяны тоже на всякий случай поддают газку. Солнце блестит на множестве спиц, ритмично качаются тенты, по слуху я даже определяю, что у кого-то редуктор скрипит в точности как у меня – налицо износ шестерни на переходном валу.
- Вить! – капризно теребит Дарабода. – Ну когда? Когда мне её кидать, твою «маргаритку»? Арбузами, значит, швыряться бестактно, а вот этой коробкой – тактно?
- Не будь занудой. Наши навязчивые парни заслужили маленький презент от велопарка «Южный».
Между мною и ближней коляской врага (за рычагами там сидит Али) метров двадцать. Для «маргаритки» - самое то. Это эффективная и страшная с виду хрень, хотя на поверку довольно безобидна. К сожалению, в сборке «маргаритка» довольно хлопотна и найти для неё ингредиенты не так-то легко. В багаже у меня хранятся всего три чудесных снаряда, и я берегу их как зеницу ока. Есть в моём бардачке и другие экзотические вещички – «пылесос» и «АСЗ», - они куда менее безобидны, но сейчас дорожные условия благоприятствуют именно применению «маргаритки».
- Ева, - внушительно кряхчу я. – Сможешь на ходу высунуться, выдернуть запал и кинуть коробочку назад, под колёса врагу?
- Смогу, конечно! – восторженно кричит Дарабода. – А это будет классно, Вить?
- Будет очень классно. Далеко кидать не надо, лишь бы артефакт не попал нам самим под заднее колесо. Видишь шпунтик сбоку?
- Вижу!
- Там запал. Как выдернешь – не держи, сразу бросай на асфальт и гоним дальше!
- Мы и так, по-моему, нехило гоним, - справедливо отмечает Ева. Ветер бьёт её кудрявые волосы, словно вымпел. - Вон, уже наш Куликовский лес видно. А может, прицелиться «маргариткой» прямо в татарского мурзу? Я попаду, я гранату на ОБЖ на тридцать метров метаю!
- Не надо. «Маргаритка» - наземное средство для подавления противника. Если готова – огонь!
Выдернув шпунтик, Дарабода коротким броском кидает «маргаритку» на дорогу. Я давлю на педали. Секунда, две… Коляска Али уже поравнялась с треснувшей коробочкой на асфальтобетонной подушке.
Ну где же ты, большой «шлёп»? Мне кажется, запал не должен был отсыреть. Может, контакты от вечной тряски сместились? Попросить Дарабоду швырнуть для верности вторую «маргаритку»?
И тут он происходит – грандиозный «шлёп». Ба-даммм!
Оглушительный взрыв. Горизонт позади нас заволакивает гадким жёлто-зелёным дымом. В дыму разом исчезают все вражеские коляски, раздаются вопли, мат, хлопки простреленных шин, в кромешном тумане грохочут сталкивающиеся велорикши. Начинается неразбериха и куча мала, а мы уходим по шоссейке на полных оборотах, начисто обрубив нежеланный «хвост».
- Вить! – верещит моя малолетняя спутница. - Что это? Вить? Я чуть не оглохла! Ви-и-ить!
Рискуя вывалиться на проезжую часть, Дарабода висит на левом борту, любуясь незабываемым зрелищем. Из плотного жёлтого облака бестолково выкатываются охромевшие коляски с одуревшими Али, Дыней, Сержантом, напрочь потерявшими управление. Парни чихают, кашляют, ревут и на их мордах написано полное разочарование в том, что я когда-нибудь исправлюсь.
- Шиза-а-а! – от избытка чувств верещит моя Дарабода. – Шиза-а! Ни фига себе «маргариточка»! Вить! Вить! Что это было! Ну что? Ну скажи!
- Обыкновенный взрыв-пакет и дымовая шашка в одном флаконе, - бурчу я. – Не волнуйся, жёлтый дым противен, но не ядовит. Через пару минут наши мальчики прочихаются и отдышатся.
- Что у них с колёсами? Они отстали от нас! Все разом!
- Дополнительный боевой эффект, девочка. Кроме тумана и шумового удара «маргаритка» разбрасывает вокруг себя свыше сотни мелких колющих элементов – каждый в форме вышеупомянутого цветка, с кучей острых граней. Радиус разброса – пятнадцать метров. Там сейчас вся дорога лепестками усыпана.
- Ой, Вить! – переживает Дарабода. - А если кому-то лицо осколком посекло?
- Вряд ли. Осколки «маргаритки» - низконаправленные, летят не выше колена. К тому же они пластиковые, для человека почти не опасны. А вот для велосипедной резины – чистая гибель. Не думаю, что у наших друзей осталась хоть одна целая камера на семь колясок.
- Суперско! Кто эту «маргаритку» изобрёл, Вить? Калашников?
- Мы с Бобом. У Боба в школе тоже был твёрдый тройбан по химии.
***
Избавившись от погони, я высаживаю свою Дарабоду в Куликах в целости и сохранности. Моя финикийская бомбомётчица довольнёшенька, что на халяву приехала домой, но не горит желанием прощаться. Я понимаю бедняжку. Что Ева тут видит целыми днями? Семки на лавочке да коровье дерьмо.
Будто нечаянно девчонка загораживает мне дорогу, будто случайно держит за руль, безостановочно мелет языком – чтоб подруги видели её в обществе нового парня. Из окна за занавеской за нами исподтишка следят хмурые родственники Евы по женской линии – наверное, мать или бабка, или обе сразу. Им интересно, что за кент доставил домой их доченьку. Человек я пришлый и домочадцы Дарабоды таращатся на меня во все глаза: во что одет, во что обут.
- Классно было, прям ваще! Вить, ты приезжай к нам опять? На дискотеку или так? – Ева колупает кроссовкой засохшую грязь на моей передней вилке. – Вить, мы с тобой ещё поедем кидаться «маргаритками»? Ты зови, если что! А на костре еду сварим? А куда поедем? А бомбить кого-нибудь будем? Я теперь умею! Девчонки обалдеют, когда расскажу!
- Пока, Евочка Дарабода, – я киваю на арбузы. – Свидимся. Земля круглая. Прости, у меня остались дела…
- Ага, бабушка помирает, девять арбузов просит! – Ева требовательно заглядывает мне в лицо. - Вить, вы же в Волчахино стоите? Если тебя с работы не отпускают – я вызову рикшу по телефону, хочешь? Вот возьму и вызову, как такси. Тогда приедешь, не отвертишься.
- Ты в каком классе, чудо? – спрашиваю я.
- Осенью в десятый перейду, - девчонка в оранжевой куртке надувает губы. – Да какая разница, я же не замуж за тебя иду, дурак! Вить, ты мне зубы не заговаривай!
Когда я отчаливаю, Ева кричит мне вдогонку:
- Вить, возвращайся потом! А то твоему начальнику нажалуюсь, что ты нас из лужи обрызгал, всех четверых! Понял, Витя? Я тебя вспомнила, это точно был ты!
На соседней улице я нахожу нужный адрес – это местный автосервис – заезжаю задами через помойку и передаю драгоценные арбузы какому-то небритому чуваку в клетчатой ковбойке. Возможно, это и есть Рафик. Зайдя в гараж, подальше с людских глаз, небритый молча отсчитывает мне солидную котлету денег и больше меня не задерживает. Сдал – принял. Это по-нашему. Я мысленно одобряю оперативность Рафика и отсутствие лишних слов - люблю деловой подход.
***
Времени восьмой час вечера, я несусь на базу как ракета на подводных крыльях. Сейчас, когда я скинул арбузы и финикийскую попутчицу, мне не страшен никакой серый волк – любого затопчу. Но, как это всегда бывает, навстречу мне не попадается ни души. Только прямо перед волчахинской одиной на пути у меня возникает обшарпанный джип «Субару» с грудой велосипедных колёс на крыше.
Уже издали я вижу, что это господин Ствол – директор велопарка «Золотники» собственной персоной. Ствол машет мне в боковое окно, призывая остановиться.
- Пол! Можно тебя на минутку?
Стволу-Усталых не по статусу трястись на рикше, он коммерсант, у него есть джип. Наши веловойны ему до фени, как и Хорю. Судя по всему, сейчас он едет «обувать» своих подопечных, разодравших всю резину на поле с «маргаритками». Сменные колёса на крыше джипа серебрятся ободами, стянутые скотчем в кипы. Замечаю среди них несколько ржавых, старых ободов. Наверное, золотниковский механик собрал все запаски, сколько было, и матерился хуже нашего Костяна. Попробуй переобуй семь рикш за раз!
Останавливаюсь возле джипа. Секунду Ствол молчит и покачивает головой. Ему от силы лет двадцать пять, у него ломанный нос боксёра и непременная золотая цепь на шее.
- Пол! – говорит он задумчиво. – У меня нет слов! Чем ты там шарахнул моих придурков?
- Цветочков дал понюхать, - говорю я. – Пусть твои черти не мешают «Южному» возить клиентов и зарабатывать честным трудом.
- Хочешь сказать, бикса с тобой была не подсадная? – щурится Ствол.
- Нет. Самая обычная честная пассажирка, я взял её в Казае. Любит Хемингуэя и «Спид-инфо».
- Тогда ладно, я готов извиниться за моих уродов, – Ствол постукивает пальцем по опущенному стеклу. – Это были не цветочки, а просто жопа! Пацаны сейчас сидят на обочине возле Куликов в абсолютном трансе, все колёса проколоты навылет, а у Кошака с Макаром натуральная истерика. Они орут, что даже за вагон водки больше не свяжутся с «этим грёбаным дебилом», то бишь с тобой.
- Хорошая новость. Лично я никогда с дебилами не связываюсь и тебе, Виталий, не советую.
- Пол, слушай, - Ствол вздыхает в своём утильном джипе. - Ты хотя бы отдаёшь себе отчёт, что ты редкостная сука, отмороженный гад и беспредельщик?
- Ага. Ещё в прошлом сезоне кореша Сэйв с Принцем написали этот девиз в кунге прямо над моей кроватью.
- Так и есть. Но я тебя почему-то уважаю, - вдруг признаётся Ствол. – Ты… ты просто финиш на трассе устроил! Я ржал полчаса! Пойдёшь ко мне в парк работать?
- Нет, мне и у Хоря нормально, - говорю я. – Больше вопросов нет?
- Нет. Вали. Но ты всё-таки сука… ах, какая ты сука… и молодец! Блин, люблю таких.
Выпустив клуб вонючего дыма, почти как из «маргаритки», дребезжащий «Субару» отъезжает, а я ударяю по педалям и спускаюсь по дороге в посёлок. Путь домой всегда короче. Это мой последний на сегодня марш-бросок.
Вваливаюсь в кабинет начальника. Хорь на месте – сидит и что-то пишет. Может, заполняет налоговую декларацию, он же у нас индивидуальный предприниматель, и только по совместительству жулик и контрабандист.
- Задание выполнено, патрон, - я кидаю на стол пресс вырученных денег. – Груз у Рафика, с нашей стороны раненых нет, контуженных нет… но о мальчиках Ствола я судить не берусь.
Хорь мельком глядит на бабки, поднимается, с чувством пожимает мне руку. Его круглое корейское лицо светится от гордости за меня.
- Ты и без того контуженный на всю башку. Мы в тебя верили, Пол! Молодцуха! Как всё прошло?
- Нормуль! Задница стёрта, шины обуглены, шесть с половиной раз меня чуть не грохнули, и я разнёс в щепки половину золотниковского парка, но твои бахчевые культуры доставлены по назначению! – я падаю в кресло. - А теперь, патрон, с твоего разрешения я хочу водки, женщину и спать.
Без споров Хорь сам открывает настенный бар и доверху льёт мне в бокал элитного марочного бухла – то ли вискарь, то ли бренди. Замахнув амброзию залпом, я занюхиваю шоколадной розочкой и счастливо отмякаю.
- Палёнка, но приятно. Ствол опять звал меня к себе, а я не пошёл.
Не считая, Хорь отмусоливает от пачки солидный пласт денег.
- Твой бонус. У Ствола ты столько однозначно не получишь. Держи! Заслужил, Пол.
- Патрон! - я сую купюры под кепку. – В эти дни на хвосте у меня висела практически вся банда Ствола. Они целенаправленно охотились за мной. По ходу пьесы, наш рейс кто-то слил.
- Кто-то слил. Сам догадаешься? - ухмыляется мой корейский хозяин.
Хорь нисколько не удивлён. Значит, и гадать тут особо нечего.
- Ты сам дал Стволу наводку? - сказал я. – Вы поспорили с ним, что твой курьер натянет всех его бойцов?
– Я знал, что делаю, - мой начальник ухмыляется ещё шире. – Ты выполнил моё поручение, а Виталька опять продул пари. Но три арбуза, так и быть, я отдам ему. Ты обиделся на нас, что ли?
- Конечно, нет, – сказал я. – Если ещё мне нальёшь.
- Без спортивного интереса существование не имеет смысла, - Хорь наливает мне третий бокал. – Не куксись, велосипедист. Арбузы от Валерика – тоже важный товар, но ты выполнил и другую боевую задачу – отвлёк внимание. Пока ты мужественно таскал на хвосте стволовских гоблинов, мы тут провернули один хороший левый рейд, а Виталик даже не прочухал. Короче, уважуха тебе от всего «Южного», до вторника можешь быть свободен.
Аудиенция окончена. Я встаю и шагаю на выход, мне непривычно идти ногами после нескольких дней в седле. Хорь опять что-то пишет за столом. В дверях я останавливаюсь. Виски чудесно щекочет меня за ушами и делает координацию плавной, как в боевом дзюдо.
- И всё-таки, босс! – громко говорю я. - У меня претензия.
- Обрисуй? – коротко отвечает Хорь.
- Кот наср@л в гортензию, - я хохочу и выхожу.
Оставив израненную «Жанку» на попечение механика, я заваливаюсь к Лариске с букетом цветов. В кармане у меня честно заработанные бабки, а впереди - два законных выходных и подруга, у которой уже должны кончиться критические дни. Лариска роется в огороде в облегающем трико. Её упругий зад выглядит почти волшебно. Бросаю в него через забор репьём – попал!
- Витя! – Лариска опускает мотыгу. - Ты вернулся? Спасибо. Поддатый, но хотя бы без баб!
- Какие бабы, одна работа-Дарабода, - говорю я и тащу её в дом.