Меня не стало ровно четыре года назад. Двадцать четвёртого сентября 1898 года в шестнадцать часов тридцать пять минут и двенадцать секунд. С тех пор каждый год в это самое время я возвращаюсь сюда со своей планеты. Я сажусь прямо на краю крутого скалистого обрыва, под которым в неистовой ярости плещутся волны, и каждый раз, вообразите, попадаю под сильнейший дождь. На поверхности океана начинается шторм, капли словно обезумевшего ливня шумно бьют по воде, ветер едва не вырывает из земли растущие рядом деревья, тучи сгущаются и становятся какого-то немыслимо тёмного оттенка. Начинается гроза. Я смотрю, как молнии белыми нитями рассекают небо, словно желая поделить его пополам. Мне, конечно, ни ветер, ни дождь, ни молнии ни капельки не страшны, но я бы не позавидовал заблудившемуся путнику, попади он в такой час в это место (а оно располагается очень далеко от людских поселений). Уж не знаю, вызывает ли такую погоду моё появление или что другое, но она мне безумно нравится. Когда-то давным-давно, когда я ещё был жив, я приходил сюда во время шторма, не такого сильного, как этот, и чувствовал, как ветер дует сквозь меня, бушует в моей груди. Сейчас мы с ним общаемся на равных, но в такое время мне хочется просто сидеть над этой пропастью, океанской бездной, и вспоминать, как хорош был мой первый и последний полёт прямо в эти дикие и бушующие волны.
Вскоре всё заканчивается. Дождь стихает, волны успокаиваются, ветер превращается в ветерок… И тогда я иду. Точнее, бегу. Бегу, разбегаюсь, не касаясь земли, и взлетаю… Я помню, что когда шторм прекращается, ты выходишь из дома и идёшь по тропинке в сторону кладбища. Путь тебе предстоит далёкий, ведь оно располагается рядом с тем самым лесом, после которого начинается вышеупомянутый скалистый обрыв. Я подлетаю к твоим окнам и каждый раз вижу, как ты смотришься в зеркало. Затем ты накидываешь лёгкий плащ поверх чёрного платья и надеваешь чёрную шляпу. Сжимаешь в руке цветы, выходишь из дома, делаешь первый шаг, второй, третий… Я зачем-то снова считаю твои шаги, зная, что их будет ровно тысяча семьсот девяносто семь. А я лечу совсем-совсем рядом. Смотрю на твоё бледное, грустное лицо и в который раз отмечаю твоё невероятное сходство с фарфоровой статуэткой. Черты твоего лица так тонки, нежны и изящны, что, кажется, только прикоснёшься к нему рукой — и оно рассыплется на множество мелких осколков… Каштановые кудри выбиваются из-под твоей шляпы и красиво обрамляют лицо, а твои глаза такие большие, такие тёмные и глубокие, что кажется, будто даже глубина океана с ними не сравнится. Руки у тебя тоже тонкие, хрупкие и маленькие, и иногда кажется, что они у тебя чистого белого цвета.
Мы идём (точнее, ты идёшь, а я лечу) примерно час. Когда заканчивается лес и показывается кладбище, ты без труда находишь мою могилу. Тут ты аккуратно подходишь, кладёшь цветы и долго смотришь на мою фотографию. А затем ложишься рядом, смотришь на небо. Я вижу, как по твоим фарфоровым щекам медленно текут слёзы.
И тогда моё спокойствие исчезает. Оно пропадает, словно его и не было, а я будто теряю рассудок и самообладание. Я начинаю кричать. Я кричу, кричу и кричу, я рыдаю и прошу тебя меня услышать. Но ты не слышишь. Ты смотришь намного дальше и глубже, куда-то сквозь меня, в самое-самое небо. Иногда мне кажется, что ты смотришь даже дальше, чем моя планета, смотришь прямо в открытый космос.
А я не умолкаю. Я кричу и кричу. Кричу, чтобы ты встала и поскорее отсюда ушла. Меня там нет. Моя могила пуста. Я же совсем рядом! Неужели ты меня не слышишь? Не замечаешь?
Каждый раз я срываю голос. Но вскоре ты поднимаешься и, не отряхнув платье, не поправив причёску и не отрывая взгляда от неба, начинаешь бежать. В этот момент мне начинает казаться, что ты меня услышала. Тогда я кричу тебе, чтобы ты бежала, бежала отсюда как можно дальше, прямо к обрыву, где волны бьются о скалы, где ветер сходит с ума. И ты бежишь прямо туда, в то место, где тучи уже разошлись, небо посветлело, волны успокоились. Ты встаёшь на самом краю обрыва и всё так же смотришь в небо. Садишься на землю, бесстрашно свесив ноги в пропасть, забыв про всё на свете и глядя куда-то сквозь облака. Я сажусь рядом и шёпотом рассказываю тебе о своей планете, о том, как я скучаю — рассказываю на языке ветра и океанских волн…