В детстве и юности я жил счастливо и весело, в кругу семьи, в большом, тёплом и уютном доме, на севере, где почти всегда была зима. В камине постоянно трещал и искрился огонь, на который я обожал глядеть вечерами, закутавшись в старый клетчатый плед и держа в руках чашку горячего чая или какао, которое мне заботливо приносила мама. Утром, когда небо было ясное, голубое, огонь был весёлым и дружелюбным и радостно потрескивал в камине. Вечером, особенно когда за окном бушевал ветер и шёл снег, огонь становился каким-то загадочным и необычайно красивым. Он гордо, с чувством собственного превосходства танцевал в камине и будто бы знал какую-то тайну, которую никому, разумеется, ни в каком случае не мог бы рассказать.
Мама пекла необычайно вкусные ягодные пироги, папа частенько уходил наверх, в свой отдельный кабинет, где он работал — писал роман. Иногда, когда он был особенно доволен собой, он спускался к нам по лестнице, размахивая исписанными листами и возбуждённо сверкая глазами — мама всегда добродушно смеялась. Тогда он перечитывал нам написанное, спрашивал наше мнение, и ни за что, конечно, не отпускал нас, пока мы не дослушаем до конца.
На каминной полке или на окне дремал кот. Он был большой и пушистый и постоянно жмурился, как будто от удовольствия. На меня, как и огонь, он глядел тоже с чувством собственного превосходства и — я мог в этом поклясться — ощущал себя повелителем дома и главным членом семьи. Иногда он чуть приоткрывал жёлтый, словно янтарный глаз и хитро и пристально на меня глядел, но потом закрывал и отворачивался. Порой кот снисходил до того, что залезал ко мне на колени, давал себя погладить и вместе со мной смотрел на огонь. Он очень громко мурлыкал, и я боялся шевельнуться, чтобы он вдруг не убежал и не занял своё обычное место.
Наш дом был большой, в два этажа, с черепичной крышей и крыльцом. На втором этаже были папин кабинет, спальня и кладовка, я же больше всего любил проводить время на нижнем этаже: здесь была кухня, в которой и располагался мой любимый камин, моя маленькая комната с игрушками и кроватью и большая библиотека, в которой находились десятки безумно интересных старых, ветхих книг с потёртыми переплётами. Тут были и детские сказки, и романы о приключениях, и научные труды, и даже несколько папиных книг — новеньких, в гладких красивых обложках. Когда я был совсем маленьким, библиотека из нескольких рядов книжных полок казалась мне сказочно огромной, и мы с котом по ней путешествовали: я доставал книги, до которых мог дотянуться, листал хрупкие пожелтевшие страницы, читал названия и отдельные слова, а он осторожно переступал с одной полки на другую. Некоторые полки настолько запылились, что кое-где даже оставались его следы. Я тогда, конечно, и не подозревал, что за мной наблюдают родители или бабушка с дедушкой, пристально следя, чтобы я не уронил на себя какую-нибудь тяжёлую книгу или, что ещё хуже, один из стеллажей.
На кухне повсюду были развешаны семейные фотографии, картины и вышивки, стояли вазы, а ещё здесь постоянно присутствовал приятный аромат выпечки, потому что мама и бабушка всегда что-нибудь готовили.
У нас было множество семейных занятий, помимо того, что папа читал нам отрывки из своего романа — одного из написанных или того, над которым он работал. Мы любили все вместе сидеть у камина и рассказывать друг другу сказки, а иногда пели песни, старые, которые любили ещё бабушка и дедушка. Часто мы брали книги из библиотеки и читали отрывки оттуда. Это было особенно здорово, когда за окном шёл снег или гремел гром, завывал ветер и сильный дождь стучал по стеклу, заглушая треск огня в камине, который в такие моменты становился ещё таинственней. Я боялся грозы; за окном был полный мрак, ветер пригибал к земле деревья, и их голые ветви часто царапали оконное стекло, будто к нам в дом хотели попасть фантастические лесные жители.
Мама научила меня готовить шарлотку, бабушка показывала, как делать фигурки из бумаги, папа читал со мной книги и показывал мне карту мира, а дедушка учил меня писать и решать задачи. У меня были друзья, они жили в домах по соседству, и когда я стал старше, мы вместе ходили в школу. Я часто приглашал их на Хэллоуин или день рождения.
Но нашим любимым праздником было, конечно, Рождество.
Я приходил в восторг, когда папа говорил, что пора наряжать ёлку, и очень любил принимать в этом участие. Мы украшали ёлку стеклянными шарами, конфетами, орехами, дольками мандаринов и мишурой. Мама по традиции готовила печенье в форме звёзд и снежинок, украшенных глазурью. В рождественскую ночь мы зажигали свечи, накрывали на стол и загадывали желания. Больше всего мне нравилось готовить всем подарки, заворачивать их в яркую бумагу, завязывать разноцветные ленты и писать пожелания и поздравления.
Мы жили в мире и почти не знали горя. Так я провёл всё своё детство. Но однажды вечером я, как обычно, лёг спать, а проснувшись, обнаружил, что лежу на снегу, что вокруг меня бушует метель, что все дороги замело и что впереди нет ни одного огонька. Ни одного признака людских поселений, ни одного человека, а если даже и был кто, то я бы не смог разглядеть из-за непрерывно падавшего огромными хлопьями снега. Я даже не понимал, где нахожусь, ибо был не в силах разглядеть что-либо на расстоянии более одного метра.
Вьюга, метель, пурга… Миллионы белых крупинок кружатся в нескончаемом, бешеном вальсе, ложатся на лицо, плечи, ладони, тают… Всё замело, всё покрылось белизной — даже глядеть больно. Как тут отыскать дорогу домой?
Но я её искал. С тех пор, как я ищу её, метель ещё ни разу не прекращалась; временами она усиливалась, и порыв ветра сбивал меня с ног, так что я падал лицом в снег. Когда наступала ночь, метель немного успокаивалась, я ложился в один из огромных сугробов и смотрел в небо, на молочный тонкий месяц или полную луну. Я всё время шёл вперёд, но ни за одну ночь, когда можно было хоть как-то оглядеть местность, пейзаж не менялся: всё то же бескрайнее поле, снежные холмы и чёрная полоса леса на горизонте. Ночью я тоже пробовал идти, но впереди, насколько хватало глаз, простиралась бесконечная снежная пустыня, освещённая луной. Ни одно живое существо не попадалось мне по пути, только старые скрюченные деревья кое-где торчали из сугробов, но они казались мёртвыми и почерневшими. Я не знал, как здесь очутился, где нахожусь и как найти дорогу домой, куда идти, чтобы добраться хоть до какого-нибудь поселения. Я безнадёжно пытался разглядеть что-либо сквозь пелену неутихающей пурги, шёл и падал в снег, теряя силы, но почему-то не ощущая ни голода, ни жажды, впадал в отчаяние, с горечью вспоминал ушедшие в прошлое дни моего детства, мою семью, кота, тёплый дом…
Но однажды я заснул, как и всегда, на снегу, глядя на звёзды и луну, а когда проснулся, то вдруг снова очутился у себя дома. Я не знаю, сколько лет я блуждал в этой снежной пустыне, но проснулся я уже взрослым. Всё было по-прежнему: камин, огонь, кот, который, не узнав меня, зашипел и забился в угол, картины, подсвечники, клетчатый плед, книги… Даже мои родные никак не изменились и, увидев меня, стали меня обнимать, плакать и смеяться, спрашивать, где же я так долго пропадал и почему так внезапно исчез тогда, ночью… Я не мог ничего отвечать от волнения и не верил своему счастью.
Но вот опять меня закружило в снежном вихре, я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел полную луну и понял, что это был просто сон. Мне стало легче, я подумал, что скоро, может быть, я и вправду окажусь в своём доме и увижу свою семью. Снова начался снегопад, снова поднялся ветер. Нет, ещё не всё. Значит, нужно идти...