Он не ездил этой дорогой много лет, но по-прежнему помнил чуть ли не каждое дерево на пути. Барнсдейлский лес в детстве и юности был родным домом. И здесь, к северу от Ноттингема, никто не обращал внимания на йоркширский выговор Робина. Выспаться на постоялом дворе не удалось – полночи они проговорили с Ахмедом, потом тот поднялся наверх, а Робин устроился внизу на лавке. Он не слышал больше никаких голосов сверху. Не знал, что Ахмед и его люди сделали с убитым, – а Робин не сомневался, что стоявшего у двери он именно убил. Обычно он мгновенно засыпал, но сейчас сон не шел, – Робин лежал на лавке и думал, как он должен поступить с Зигфридом Мазером. Мазер далеко не трус, это Робин понимал. Торговец прошел весь крестовый поход, и хотя не воевал, а возил товары, – но постоянно сталкивался с опасностью и выбирался из разных переделок. Робин помнил, что когда он десять лет назад напал на Мазера, тот поначалу очень неплохо держался. Потом, под конец, сломался и раскис, – но тогда раскис бы почти любой.
Теперь Робин направился в Йорк, куда, по его предположениям, должен был приехать и Мазер. От помощи Ахмеда и его головорезов он отказался, уточнив у старого курда только одно – за кем замужем Эмилия, дочь Мазера, живущая в Йорке. Октябрь и начало ноября выдались в этом году неожиданно теплыми, солнце показывалось куда чаще, чем обычно осенью. Лес еще не до конца облетел, кое-где встречались желтые пятна кленов, и Робина вдруг кольнула совершенно дурацкая, непонятно откуда пришедшая мысль – что Ясмина так и не увидела здешней осени, этого буйства одновременно и зеленой, и золотой, и бордовой листвы. Видела ли она хоть раз такую осень? Наверное, нет, – где бы? А зиму, когда снега наметает выше, чем по колено? Зиму, наверное, видела, она же выросла в горах, там должен быть снег.
Робин пока сам не знал, что собирается сделать с торговцем, и думал, что за время пути ему в голову придет какое-то решение. Он вспомнил об Изабелле, вспомнил, как Зигфрид Мазер вместе с ноттингемским шерифом ворвался в замок Вексенов, – хоть Робину в те минуты и было очень плохо, но он уже вполне осознавал происходящее. Изабелла, конечно, перепугалась, когда Мазер выпил вина и сполз по стене. Но Робин чувствовал, что своего деда, Бернара Вексена, она любит куда больше. А отца… отца, скорее, знает, что должна любить.
Он скривился от собственных мыслей. Нет уж, не ему решать, кто кого любит. Робин нахмурился, чуть ускорил своего пегого коня. Знакомая дорога петляла, огибая овраги. Совсем неподалеку отсюда, в миле с небольшим, было жилище лесника, у которого Робин провел несколько лет в детстве и ранней юности. Учился, помогал, пару раз сбегал от лесника к разбойникам, но возвращался. Жив ли сейчас лесник? Робин попал к нему одиннадцатилетним мальчишкой, и тогда лесник казался ему ужасно взрослым, чуть ли не старым, хотя на самом деле ему не было и тридцати. Значит, сейчас – около шестидесяти. Робин решил, что надо наведаться к леснику и хотя бы узнать, что с ним. Он повернул коня и направил его по едва заметной тропинке к домику, в глубине души ожидая увидеть самое худшее: давно заколоченную дверь, а то и вовсе старое пепелище. Но как только лес расступился, и Робин выехал на опушку, он сразу, еще издалека, увидел, что в доме живут.
Он подъехал поближе. Пегий конь ступал тихо, опавшая листва глушила шаги, но его все равно услышали – дверь открылась, в проеме показалась женщина. Издалека трудно было понять, сколько ей лет, – Робин видел стройную фигуру, но это ничего не значило. Та же Аньес Вексен была стройнее, проворнее и изящнее множества молодых красоток. Женщина у двери явно слышала коня, но не делала ни шага навстречу. Она стояла, держась одной рукой за косяк, и не закрывала за спиной дверь, хотя снаружи было холодно.
– Кто вы? – тревожно спросила она. Робин слышал раньше этот голос, эту манеру говорить, но не мог вспомнить, где. Наверняка как-то совсем мельком, иначе он бы сразу узнал.
– Хотел проведать лесника. Здесь раньше, лет тридцать назад, жил лесник. Фил.
– Он и сейчас здесь живет.
– Где он?
– В лесу, у реки. Расчищает завал около брода. Давно ушел, скоро должен вернуться.
Сейчас, подъехав еще ближе, Робин понял, почему она держится за дверь и почему так издалека услышала тихие шаги коня. Женщина была слепа. Молодое лицо, изрытое оспой, выглядело страшно, потухший взгляд казался совсем мертвым.
– Левым глазом я немножко вижу, – тихо произнесла она, не дожидаясь вопроса. – Хотя скорее угадываю, чем вижу. Ты знаешь Фила? Откуда?
Теперь Робин ее вспомнил – скорее по голосу и по движениям, чем по изуродованному лицу. Агнес, прекрасная юная невеста менестреля Алана. Они виделись только один раз, мельком, когда Робин у самого входа в церковь отбил Агнес у нелюбимого жениха и отправил ее венчаться с Аланом. Прошло почти десять лет, но он помнил нежную, трепетную русоволосую девушку с полудетским личиком и большими наивными синими глазами.
– Знаю, – ответил Робин, наклонившись к ней с седла. – Я жил у него много лет назад, когда был совсем мальчишкой. Помогал ему присматривать за лесом. За еду и жилье.
– Постой. Значит, ты – Робин Локсли? Правда? Фил тебя часто вспоминает.
– Правда.
– А меня ты не помнишь. Хотя кто меня теперь узнает…
– Помню, Агнес.
Он спешился, похлопал коня по холке и встал напротив Агнес, пытаясь понять, видит ли она его хоть как-то.
– Привяжи коня, и пойдем в дом. Фил вот-вот вернется. Он обрадуется.
– Думаешь?
– Конечно. Он ужасно гордится. И любит уличные песенки про тебя.
Агнес вошла в дом. Робин заметил, что в просторной комнате она ориентируется легко и свободно, зная каждый угол.
– Ты не спрашиваешь про Алана, – тихо сказала она. – А вы ведь были приятелями.
Робин промолчал. В комнате было почти темно, лишь в глинобитной печи едва тлел огонь. Агнес не зажигала ни свечу, ни лампу, – ей-то свет был не нужен.
– Не спрашиваешь, – повторила Агнес. – Боишься сделать больно. Ничего, все уже прошло. Алан долго искал себе место в каком-нибудь богатом доме в Лондоне, непременно в Лондоне. Но его никуда не брали. Мы помыкались немного и вернулись в Аденсбург к моим родителям. Мы… – она дрогнула, растерялась, но тут же взяла себя в руки, – мы хорошо жили в Аденсбурге, но Алан все время хотел в Лондон. Или хотя бы в Йорк.
Робин молча кивнул, потом спохватился, что Агнес не может этого видеть.
– Да. Сколько я его помню, он хотел в Лондон.
– Хотел, чтобы там на улицах и в харчевнях пели его песни. Но за песенки про тебя могли и вздернуть, а другие его песни никто не разучивал и не пел. Мои родители умерли, и он заставил меня продать дом и перебраться в большой город. На Лондон не хватило, мы осели в Йорке. Тем более у него тут родня.
Робин чувствовал, что Агнес вот-вот заплачет. Он осторожно погладил ее по плечу.
– Не рассказывай, если не хочешь.
– Песни его все равно никто не пел. Но в Йорке его взяли в богатый дом – учить хозяйских детей играть на лютне.
Голос у Агнес снова дрогнул, но Робин понял – она не остановится, пока не расскажет.
– Он стал говорить, что его песенки давно бы пели по всему Лондону и по всей Англии, если б ему не приходилось кормить семью. А потом… потом я заболела, но осталась жива. И он сказал, что лучше б умерла, чем так.
– Ну ты что.
– Он прав, я сама ведь знаю, что прав. Я знала, что он меня искать не станет. А дети еще маленькие и быстро забудут. У Алана тут родные, так что их не бросят. Знала, что лучше не тянуть, лучше сразу. Силы у меня уже были, хотя я совсем еще не приспособилась ходить, ничего не видя. Я попросилась к каким-то крестьянам на повозку, и за два пенса меня довезли до развилки. Хотела подальше от города… чтобы никто не нашел, чтобы на детей потом пальцем не показывали…
– И тебя подобрал Фил.
– Да. Я все стояла на мосту и не могла решиться.
– Давно это было?
Агнес не ответила. Робин вспомнил Ясмину. Ему о ней постоянно напоминала каждая мелочь, иногда он сам не понимал, как, откуда вдруг снова возник ее образ. Сейчас он вспомнил, как она рассказывала, что ее, четырнадцатилетнюю, старик-учитель нарочно заразил оспой от домашнего скота, как он делал со всеми своими учениками. После этого у Ясмины на всю жизнь остались маленькие шрамы на руке.
Агнес вдруг спохватилась:
– Тебе же темно? Вон там, на столе…
– Нормально, – откликнулся Робин, нашаривая рукой глиняную миску с фитильком внутри. Он запалил свечу от тлевшего в печи огонька, поставил миску на стол. – И ты ничего с тех пор не знаешь о семье?
– Знаю. Фил бывает в Йорке иногда. Дети у родных, под присмотром. Алан учит жену городского богача играть на арфе и лютне. Но та вот-вот родит, и ей, наверное, станет не до музыки.
– И как зовут этого богача? – насторожился Робин.
– Не знаю. Я даже не спрашивала, Фил просто узнал и рассказал. Нет, я его спрашиваю иногда, когда он собирается в город. Но только про детей.
– Вот он и возвращается.
– Надо же, ты раньше меня услышал.
– Разбойничьи уши, старые привычки.
– Что это у тебя голос сел? – улыбнулась Агнес. Впервые улыбнулась. – Волнуешься?
– Ага.
Шаги лесника были уже совсем рядом. Дверь открылась.
– Агнес, у нас гости? Чей такой дивный конь? – с порога начал Фил и тут же охнул. – Волчонок! Ох ты ж черт, тебя теперь и волчонком-то не назовешь. Волчище. Вернулся в родные края?
– Совсем ненадолго. Ехал в Йорк, заехал глянуть, как ты.
– Долго ж ты не вспоминал.
– Я никогда и не забывал.
Через полчаса Робин уже знал, что нынешняя ученица Алана – действительно леди Эмилия, любимая дочь Зигфрида Мазера. Он старался лишний раз не расспрашивать – ну или хотя бы расспрашивать так, чтобы не слышала Агнес. Но это было непросто, ее обостренный слух улавливал каждый шепот. Робин видел, как она каждый раз словно каменеет и сжимается в комочек, когда речь заходит о детях. А от шепота ей только больнее.
– А где сам Алан-то обычно? – быстро спросил он, когда Агнес снова выскользнула за дверь. По дому она сновала с совершенно неожиданной легкостью.
– Где ночует – знать не знаю. А так обычно в харчевне ошивается, все песни свои хочет петь.
– Не гонят его?
– Из одной турнули, так он в другой шашни с хозяйкой завел. Вот небось там и ночует, – хохотнул Фил. – В хозяйкиной постели.
– И что, хороши харчевня и хозяйка?
Дверь скрипнула, Агнес снова появилась на пороге, держа в руках вязанку дров.
– Так себе, – Фил хмыкнул и быстро повернулся к Агнес. – Какая же ты умница! Весной на каждый угол натыкалась, а теперь почти со всем справляешься.
Значит, она тут с весны, а то и раньше. Робин поднялся, еще раз обнял Фила и Агнес.
– Заезжай, – буркнул лесник.
– Постараюсь. Я, похоже, пробуду в Йорке несколько дней. Что-нибудь привезти, когда обратно поеду?
– Да ну тебя. Сам приезжай.
– Как, ты говоришь, харчевня называется?
– «Кружка и миска».
– Прекрасно, мне нравится.
Продолжение - двадцать четвертая глава: http://proza.ru/2020/11/16/1478