Кто из орловских Николаев Сиротининых стал героем?

Подлинная история подвига Николая Сиротинина из Орла.
Кто из орловских Николаев Сиротининых стал героем?

Историческое расследование

Подвиг, признанный врагом

«17 июля 1941 года. Сокольничи близ Кричева. Вечером хоронили русского неизвестного солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости… Оберст (полковник) перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?»
Признано, что после этого боя потери фашистов составляли: 11 танков, 6 бронетранспортеров и броневиков, 57 немецких солдата и офицеров.
События 17 июля 1941 года на 476 километре Варшавского шоссе во многом стали известны благодаря дневнику немецкого обер-лейтенанта Фридриха Хёнфельда. В 1942 году его записи попали в руки военного журналиста Ф. Селиванова. Он выписал для себя некоторые цитаты из дневника. Об этом сообщают авторы статьи «Это не легенда» 7 января 1960-го года в «Литературной газете» М. Мельников и Л. Ющенко. Краеведы откроют и имя героя - Николай Сиротинин из Орла. Это он в одиночку принял бой и расстрелял из пушки колонну немецкой бронетехники. Враги оценили его героизм и похоронили с почестями.
Казалось бы, картина подвига советского героя ясна и понятна. Но, не тут-то было! Спорят до сих пор, как о самом факте подвига, так и о человеке, совершившем его.
Давайте разбираться!

Показания свидетелей подвига

«Около полудня, вернее во второй половине дня, немцы собрались у места, где стояла пушка Сиротинина. Туда же заставили прийти и нас, местных жителей. Мне, как знающей немецкий язык, главный немец с орденами, лет пятидесяти, высокий, лысый, седой, приказал переводить его речь местным людям. Он сказал, что русский очень хорошо сражался, что если бы немцы так воевали, то давно уже взяли бы Москву, что так должен солдат защищать свою родину-фатерлянд. Потом из кармана гимнастёрки нашего убитого солдата достали медальон. Мне передали медальон, и я прочитала текст. Помню твёрдо, что было написано “город Орёл”, Сиротинину Владимиру (отчество не запомнила), что название улицы было, как мне помнится не Добролюбова, а Грузовая или Ломовая, помню, что номер дома был из двух цифр. Но знать кто этот Сиротинин Владимир – отец, брат, дядя убитого или еще кто, мы не могли. – из показаний от 29 февраля 1960 года О.Б. Вержбицкой, жительницы села Сокольничи, Кричевского района, Могилёвской области. - Немецкий главный начальник сказал мне: “Возьми этот документ и напиши родным. Пусть мать знает, каким героем был её сын и как погиб”. Я побоялась это сделать, думая, что немцы хотят проверить меня и моё отношение к советским людям. Тогда стоявший в могиле и накрывающий советской плащпалаткой тело Сиротинина немецкий молодой офицер вырвал у меня бумажку и медальон и что-то грубо сказал. Немцы дали залп из винтовок в честь нашего солдата и поставили на могиле крест и повесили его каску, пробитую пулей.
Я сама хорошо видела тело Николая Сиротинина, ещё когда его не опускали в могилу. Рядом стояла пушка. Лицо его не было в крови, но гимнастёрка с левой стороны имела большое кровавое пятно, каска была пробита, кругом валялось много гильз от снарядов, немцы к кладбищу стащили много своих танков и таких крытых машин, как тракторы (бронетранспортёры). Своих убитых они похоронили отдельным кладбищем на десятом километре в лесу у шоссе.
Так, как наш дом находился недалеко от места боя, в то время с дорогой в Сокольничи, то немцы около нас стояли. Я сама слыхала, как они долго и восхищённо говорили о подвиге русского солдата, подсчитывали выстрелы и попадания. Часть немцев даже после похорон ещё долго всё стояла у пушки и могилы и тихо разговаривали».

А из показаний Л.И. Грабовской, жительницы деревни Сокольничи, известно, что: «За неделю или десять дней перед приходом немцев, в нашем доме разместился штаб только что пришедшей конной батареи. Был старший лейтенант Николай, лейтенант Федя. Помню и бойца Николая Сиротинина, которого часто вызывал старший лейтенант и давал ему приказы. Сиротинин, когда сооружал для жителей села блиндаж, сказал, что он рабочий, из города Орла и к тяжелому труду привычен.
Перед боем наши войска ушли за реку Сож. Остался к утру лишь Сиротинин. Где-то там в районе боя был одно время и старший лейтенант Николай, который после был ранен в левую руку, прибежал к нам и после того, как сестра его перевязала, он убежал в сторону переправы.
Сиротинин бился с немцами один, так говорили все наши старики, которые видели бой. Немцы хоронили его с воинскими почестями, как настоящего героя… Немцы убили его лишь тогда, когда мотоциклисты окружили с тыла, заехав по дальним дорогам. Техники немецкой он набил много, и она стояла у кладбища, два танка стояли у дороги».

Другие показания свидетеля подвига: «Я, Кашуро Иван Давыдович, работал учителем в Сокольничах до войны… Я находился в Сокольничах в те дни, когда сюда пришла наша батарея. В ночь перед боем я был на другой стороне деревни, и до сих пор помню какой страшный огонь открыли немцы, в основном по позиции, которую занимал Николай Сиротинин. Трассирующие пули буквально прошивали воздух над деревней. Сиротинин бил из пушки методически…
Я был на месте боя с группой односельчан через день. В щите пушки было три пробоины. Одна из них довольно большая, в неё лезли три пальца.  Каска Сиротинина тоже была пробита. Вся земля вокруг усыпана осколками. Валялись гильзы от снарядов. Три оставшиеся невыпущенными снаряда закопали в землю Устин Кашуро и второй старик, который после был убит партизанами. Погиб Николай Сиротинин будучи окружён мотоциклистами».

«Что касается длительности боя Сиротинина с немцами, то, по моему убеждению, (а я была тогда в Сокольничах) длился от двух до трех часов. Я знаю, что Сиротинин стрелял из пушки, а потом была слышна частая стрельба, как из пулемёта. Пушка Сиротинина была сдана в утильсырье после войны», - свидетельствует жительница Сокольничи С.Е. Пузеревская.

Обстоятельства боя

Накануне боя, 16 июля 1941 года, под Смоленском попали в окружение части 16-й и 20-й советских армии. Немцам оставалось замкнуть этот котёл на юге, захватив город Кричев. Закалённые в боях покорители Франции и Польши из 2-й танковой группы генерал-полковника Хайнца Гудериана должны были быстро решить эту задачу.
В это время в районе 476 километра Варшавского шоссе у единственного оставшегося моста через реку Добрость (два других взорвали бойцы 73-го полка 24-й дивизии НКВД), у деревень Хотиловичи и Сокольничи, что всего в четырех километрах западнее Кричева, оборону занимал 2-й стрелковый батальон 409-го стрелкового полка 137-й стрелковой дивизии под командованием капитана Кима. В его распоряжении было шестьсот бойцов, четыре 45-миллиметровые противотанковые пушки и двенадцать пулеметов. Вечером к ним присоединились отступавшие на полуразбитом тракторе артиллеристы со 122-миллиметровой гаубицей и шестью снарядами. Следом по мосту в сторону города проехала легковушка, и капитан, сидевший в ней, сообщил о приближении немцев.
На рассвете 17 июля подразделения полковников Эриха Шнейдера и Генриха Эбербаха 4-й танковой дивизии генерал-майора Вилибальда фон Лангермана вышли к мосту через реку Добрость перед деревней Сокольничи и сходу произвели разведку боем силами разведгруппы. Немецкие легкие танки Panzer I и и полугусеничные бронетранспортёры SdKfz 251 были обстреляны с противоположного берега силами батальона, на протяжении недели обеспечивавшего отход за реку частей нашей 6-й стрелковой дивизии. По разным данным в бой вступили пушка «старшего лейтенанта Николая» (Петрова) и Сиротинина, спрятанная в двухстах метрах от моста в ржаном поле в Сокольничах, а также гаубица и три противотанковых сорокопятки с позиции у соседней деревни Хотиловичи и ещё стрелки расположенной рядом 2-й пулемётной роты лейтенанта С.С. Ларионова. В результате короткого боестолкновения несколько вражеских машин были повреждены.
Немцы, получив данные о наших огневых точках, всё же остановились в ожидании авиаразведки. «Рама» облетела советские позиции. Вскоре начался артобстрел и танковая атака подразделения полковника Генриха Эбербаха на наши позиции у деревни Хотиловичи.
Капитан Ким отдал приказ батальону отступать, за что потом был разжалован, а в оправдание себя в показаниях указал, что при отступлении мост они взорвали. Остатки батальона, бросив гаубицу, оставшуюся без боекомплекта, но с пушками ушли за реку к Кричеву. К нему присоединяется и «старший лейтенант Николай» (Петров), раненый в левую руку.
В заслоне осталась 45-миллиметровая противотанковая пушка с шестьюдесятью снарядами и Николай Сиротинин из Орла.
Позиция нашего артиллериста пока не обнаружена. Немцы решают форсировать Добрость.
Сиротинин несколькими выстрелами подбивает первый танк на мосту, потом последний, из видимых ему в колонне, бронетранспортер. В дыму и в неразберихе обстрела некоторые машины подразделения полковника Эриха Шнейдера пытаются свернуть с шоссе на обочину, но вязнут в болоте. Немцы не понимают откуда идёт обстрел.
Николаю остаётся спокойно и планомерно в течении двух часов расстреливать вражескую технику, попавшую в западню. Он успеет выпустить по ним из своей пушки 57 снарядов!
Бывший политрук роты 409-го стрелкового полка 137-й стрелковой дивизии И. Малышев, находившийся тогда уже под Кричевом, вспоминал: «Наши бойцы, державшие оборону неподалеку, с удовлетворением смотрели, как вспыхивают одна за другой хвалённые бронированные крепости. В те минуты у нас создалось впечатление, что огонь по танкам ведёт артиллерийская батарея полного состава. И только позднее мы узнали, что колонну танков врага разгромил лишь один артиллерист».
Когда позицию Сиротинина обнаружили, то открыли миномётный огонь. И пустили мотоциклистов в обход по лесным дорогам. В последние минуты Николай стрелял по ним из карабина, но был сражён пулемётной очередью.

Судя по фотографиям - «главный немец с орденами, лет пятидесяти, высокий, лысый, седой» был полковник Эрих Шнейдер, ветеран ещё Первой мировой войны. Он поступил по рыцарским обычаям и приказал с почестями похоронить Николая Сиротинина из Орла. За взятие Кричева он получит Застежку к Железному кресту.
Исследователям удалось отыскать некоторые фамилии погибших в том бою немцев.

И всё-таки кто из орловских Николаев Сиротининых стал героем?

В Книге Памяти по Орловской области сообщается, что старший сержант Николай Владимирович Сиротинин, 1921 года рождения, уроженец города Орла, погиб 16 июля 1944 года и похоронен в городе Карачеве, (ныне в Брянской области). Из этой записи понятно, что речь идёт не о нашем герое.
Наиболее вероятный кандидат - Николай Владимирович Сиротинин, родившийся 7 марта 1921 года в городе Орле.

Николай с 1 по 4 классы учился в Орловской школе N34, которая располагалась в здании, где в настоящее время находится железнодорожный техникум. 5-й класс Коля Сиротинин заканчивал в Ливенской школе N4, которая находилась на улице Шмидта.
Отец – Владимир Кузьмич Сиротинин (1888—1961 гг.), машинист паровоза. В 1934 году он по работе был направлен в город Ливны (водил поезда - Ливны, Верховье, Мармыжи) и с ним из Орла переехала вся семья. Отец отмечал, что ребенком Николай встречал его у семафора. Мать – Елена Корнеевна Сиротинина (1898—1963 гг.), домохозяйка. Мама отмечала его трудолюбие, ласковый нрав и помощь в воспитании младших детей. В семье было пятеро детей, Николай второй по старшинству. Семья Сиротининых проживала в Орле в доме N32 по ул. Добролюбова. В этом же доме проживали две сестры его отца: Лидия Кузьминична и Ольга Кузьминична.
Нет сведений о том, когда и почему Николай вернулся обратно из Ливен, но известно, что в Орле Николай устроился работать токарем на завод «Текмаш».

Из документов о Николае сохранились только медицинская карта призывника. По её данным рост Сиротинина был 164 сантиметра, а вес - 53 килограмма.
5 октября 1940 года Николая призвали в армию. Его распределили в 55-й стрелковый полк в городе Полоцке Белорусской ССР.
И вот здесь начинается самое интересное! 23 декабря 1995 года в «Орловской правде» выходит статья Э. Дорофеева «Солдат из легенды», которая начинается так:

Оказывается, был ещё один Николай Сиротинин из Орла! Рабочий на железной дороге. Только отчество у него было - Иванович! Теперь вспомним показания О.Б. Вержбицкой: «Помню твёрдо, что было написано “город Орёл”, Сиротинину Владимиру (отчество не запомнила), что название улицы было, как мне помнится не Добролюбова, а Грузовая или Ломовая, помню, что номер дома был из двух цифр. Но знать кто этот Сиротинин Владимир – отец, брат, дядя убитого или еще кто, мы не могли». Другие свидетели утверждали, что хоронили Николая Сиротинина, рабочего парня из Орла, но отчества никто не помнил.
И вдруг, женщина, пришедшая в редакцию, Наталья Ивановна Сиротинина, рассказывает, что её брат Николай Иванович Сиротинин, 1921 года рождения, призванный в армию в 1940-м году из Орла, перед войной служил в Белоруссии, в артиллерии!
Вот это поворот!

Мы знаем, что Николай Владимирович Сиротинин служил в 55-м стрелковом полку 17 стрелковой дивизии, расквартированном под Полоцком. Из воспоминаний родственников известно, что он писал, будто учится в полковой школе, но вот по какой специальности не известно. Если в школе своего полка, то в ней артиллерийскую специальность он освоить не мог.
О боевом пути в первые месяцы войны 55-го стрелкового полка 17-й стрелковой дивизии, где служил Н. В. Сиротинин, сохранились воспоминания его командира Григория Гордеевича Скрипки: «12 июня 1941 года наш полк выступил походным порядком в район г. Лида, куда должен был прибыть 23 июня. Одновременно туда же начали выдвигаться и другие части дивизии, за исключением гаубичного артиллерийского полка, отдельных противотанкового и зенитного дивизионов. Они должны были перевозиться из Полоцка по железной дороге… Утро 22 июня застало полк на дневке в районе г. п. Ивье. Здесь от проезжающих на автомашинах бойцов и командиров мы узнали о бомбардировке немецкой авиацией Лиды и военного аэродрома… Как теперь известно, командующий Западным фронтом генерал армии Павлов Д. Г. в течение первого дня войны несколько раз менял боевую задачу 21 стрелкового корпуса, в состав которого входила и наша дивизия…
Первые распоряжения командующего фронтом до нашей дивизии не дошли, так как она не имела связи со штабом корпуса, который 22 июня еще находился в Витебске. Генерал Борисов с оперативной группой своего штаба прибыл в Район Лида только 23 июня. Выполняя последнее полученное распоряжение, он отдал приказ о выдвижении нашей дивизии в направлении Радунь.
В ночь на 24 июня, покинув временный лагерь в лесу возле Ивья, 55 стрелковый полк форсированным маршем к утру вышел на западную окраину Лиды, а затем повернул на северо-запад. Правее вдоль шоссе Лида-Радунь должны были выдвигаться два других стрелковых полка дивизии. При подходе полка к реке Дитва мы получили от высланной вперед разведки донесение о том, что Радунь уже занята мотопехотой и танками противника. Я принял решение продвинуться до господствующей высоты у деревни Дубинцы примерно в 10 км южнее Радуни и занять на ней оборону.
Высоты полк достиг примерно в 12 часов. Батальоны сразу же начали окапываться: 1 и 3 на первой линии обороны, а 2 батальон на второй. Вскоре в небе появился вражеский разведывательный самолет. Сделав два круга над высотой, он улетел. Таким образом наша оборона была обнаружена противником. Затем последовали и его ответные действия.
Около 14 часов наблюдатель с тригонометрической вышки, стоявшей на высоте, доложил, что по дороге из Радуни движется колонна автомашин с мотопехотой. В 1,5—2 км противник спешился и, развернувшись в ротные колонны двинулся к высоте. Подойдя на расстояние 1 км, колонны рассыпались в цепи. Наступало не менее батальона. Я приказал без моего сигнала 3 красными ракетами огня не открывать.
С дистанции 300 м наступающие повели огонь из автоматов. По высоте начала бить и вражеская артиллерия. Подпустив их примерно на 200 м, я подал сигнал на открытие огня. Вражеская атака сразу же захлебнулась. Неся большие потери, атакующие цепи откатились назад. Временно бой затих. Даже прекратился артиллерийский обстрел нашей стороны.
Через час со стороны Радуни подошла ещё одна колонна автомашин с мотопехотой. Возобновился артиллерийский и минометный огонь по нашей обороне. Готовилась новая атака. С целью нанесения контрудара с фланга мы направили в обход наступавшего противника по лесу, примыкавшему к высоте с запада, две стрелковые роты 2 батальона. Их возглавил начальник штаба полка капитан Старцев А. А.
Вторая вражеская атака была также отбита огнём стрелкового оружия, минометов и полковой артиллерии. Никаких средств усиления полку не было придано, поэтому обходились только собственными силами. Переломным моментом стала внезапная контратака стрелковых рот, обошедших правый фланг атакующего противника. Гитлеровцы снова были вынуждены отойти. Не имела успеха и попытка около 10 средних танков обойти оборону полка с правого фланга. Наши противотанковые орудия подбили четыре из них остальные повернули обратно. Мы удержали обороняемый рубеж, уничтожив в ходе боя, продолжавшегося до наступления темноты, несколько сот фашистов. Наши потери были небольшими.
Вечером 24 июня поступил приказ командира дивизии об отходе на восточный берег реки Дитва. Оставив на высоте стрелковую роту в качестве тыловой походной заставы, полк ночью отошёл на новый рубеж. Застава должна была присоединиться к полку утром. Однако на рассвете со стороны высоты стал слышен гул сильного боя. К тому же полку было приказано, не задерживаясь на рубеже Дитвы, отходить к Лиде. В результате застава не вернулась в полк. Судьба её неизвестна.
Последующие два дня полк участвовал в обороне Лиды, а после её оставления утром 27 июня вместе с другими частями дивизии отходил уже в условиях окружения на Новогрудок, севернее Столбцов и далее на юго-восток. После выхода в середине июля из окружения в районе Калинковичей остатки нашей дивизии были включены в состав тоже вышедшей из окружения 24 стрелковой дивизии.».
По этим воспоминаниям становится понятно, что полк Николая Владимировича Сиротинина никогда не принимал участия в боях в районе Кричева, а во время героического боя на 476 километре Варшавского шоссе его подразделение выходило из окружения южнее в более чем двухстах километрах в Калинковичи.
Но, тогда, как Николай Владимирович Сиротинин мог стать 17 июля 1941 года старшим сержантом и наводчиком орудия в составе 6-й стрелковой дивизии в районе Кричева?
Да вполне мог! Что только тогда не происходило на фронте?!.
Может быть наш герой был в составе «остававшейся на высоте стрелковой роты в качестве тыловой походной заставы» 24 июня? Которая «не вернулась в полк. Судьба её неизвестна». Ведь в семье Сиротинина говорили, что в начале июля была весточка с фронта, будто-то Николай ранен и попал в плен, но бежал… Полк он свой, конечно, догнать не мог, а вот оказаться в районе Кричева мог вполне.

И всё-таки вопросы остаются. Ведь судьба артиллериста Николая Ивановича Сиротинина из Орла до сих пор не известна…

В 1948 году останки Николая Сиротинина были перезахоронены в братской могиле в Кричеве на улице Сиротинина, на которой установлен памятник в виде скульптуры солдата, скорбящего о погибших товарищах, на мраморных досках в списках захороненных указана фамилия Сиротинина Н. В.
В 1960 году Н. В. Сиротинин был посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени.
В 1961 году на месте подвига у шоссе поставлен памятник в виде обелиска с именем героя, возле которого на постаменте установлено настоящее 76-мм орудие.

Ясно лишь одно, что 17 июля 1941 года на 476 километре Варшавского шоссе русский солдат Николай Сиротинин из Орла «один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости…»

Подробности в книге Владлена Дорофеева «Пленники судьбы и истории» https://ridero.ru/books/plenniki_sudby_i_istorii/

Моя литературная версия подвига Николая Сиротинина

ЗАСЛОН
быль

Устало тянулся жаркий июль 1941 года. По запыленному шоссе Варшава-Москва основные силы 13-й армии с непрерывными боями отступали на восток. Был сдан город Кричев, войска переправились через реку Сож. Для прикрытия их отхода был оставлен лишь заслон…

Порывистый утренний ветер сносил пыльное облако от дороги к болотистому берегу тихой речушки, шелестел в кустах, разнося пряные ароматы, от которых голова шла кругом. Чуть выше, на взгорке, белели крытые свежей соломой мазанки, стеснительно жавшиеся к рядам отяжелевших от наливающихся плодов яблонь. А вокруг, насколько хватало глаз, буйно золотилось хлебное поле, наполняя мирной радостью сердце, вселяя в душу покой, тепло домашнего очага и жажду труда. Крупные, уже налившиеся, колосья гнулись к земле, в ожидании заботливых крестьянских рук.
Как оно успокаивало, усыпляло, это поле! Заставляло забыть все страшное; забыть, что идет война, эхо которой и сейчас грохочет за спиной, что вчера убили друга, который днем раньше спас тебя, что приходится отступать через такие вот поля, оставляя на поругание землю, матерей, сестер. И самое страшное – этому не видно конца!
Николай, провожая взглядом поднятое им и его товарищами облако пыли, перевел взгляд на уставшее, поросшее жесткой щетиной лицо политрука. На его слипающиеся, воспаленные от бессонных ночей красные глаза. Тот, поминутно спотыкаясь, толкал вместе с остальными чудом уцелевшую в боях сорокапятку. Трудно было поверить, что это все, что осталось от неделю назад сформированной противотанковой батареи.
Рядом с плечом Николая тяжело дышал грузный Кузнецов. Весь вид Семена, его сощуренные бухгалтерские глаза за стеклами круглых очков, торопливая с виду походка, говорили о том, что в армии он новичок и трудновато ему сейчас приходится. Шепча себе что-то под нос, он устало озирался по сторонам, выглядывал из-за лафета в сторону медленно приближавшейся деревушки.
Вот и околица.
Их никто не вышел встречать: за последние дни через деревню нескончаемым потоком проходили порядком потрепанные части, оставляя за спиной тяжелые вздохи артиллерийской канонады. Редкие прохожие останавливались, с укором смотрели в сторону солдат: “Вот и эти утекают, того и гляди под немцем останешься!”
Постучали в первую же хату. Дверь открыла седеющая женщина с глубоко посаженными скорбными глазами.
- На постой не пустишь, хозяюшка? Завтра чуть свет уйдем,- глухим голосом спросил командир.
- Добре хлопцы, заходьте, - после паузы тихо ответила женщина.
С трудом закатили пушку в убранный просторный двор. Выставили часового и молча разбрелись кто в хату, кто во времянку, стоявшую в саду. В светлицу, украшенную домашним рукодельем – расшитыми рушниками да массивным тщательно выскобленным столом, вошли трое: политрук Сметанин, командир орудия Сиротинин и замковый Кузнецов.
Хозяйка по фамилии Грабская засуетилась у свежевыбеленной печи, собирая на стол, пока военные, рассевшись по лавкам, задымили цигарками. Вскоре нос приятно защекотали ароматы деревенского ужина. Появилась дымящаяся картошка в чугунке, маленькие пупыристые огурчики на плоской глиняной миске, резаная зелень, крупные ломти домашнего хлеба, кислый белый квас, сало. Перекочевала на стол из заветного места пузатая четверть с возбуждающе мутным содержимым.
Оставив накрытым стол, Грабская собрала в корзину часть продуктов и, не приглашая трапезничать, отправилась к остальным во времянку.
После чарки ели молча. Опрокинули вторую, зло занюхивая, по быстро прилипшей привычке, ладонью. Вскоре потекли и разговоры.
Вошедшая в хату хозяйка услышала, как офицер убеждал кого-то из товарищей:
- Николай, да пойми же ты! Главные силы уже за рекой, и рота пехотинцев неподалеку остается. Чем тебе не заслон?!
- Да у них одна граната на отделение, а немцы танками прут! – горячился Сиротинин. – Короче, оставляете орудие в заслоне или нет?
- У меня и людей…
- А я людей не прошу. Оставьте пушку, и вон еще Кузнецова.
Грабская заметила, как после этих слов вздрогнул Семен, хотел что-то вставить, но промолчал. Лишь тяжелым взглядом потухших глаз уткнулся в угол с иконой. Она еще не поняла о чем идет речь, но сердце подсказывало, что молодой паренек в выцветшей солдатской гимнастерке, которого все почему-то строго величали “товарищ старший сержант”, задумал что-то для себя очень недоброе.
Ее размышления прервал дрогнувший голос Сметанина.
- Хорошо, оставайтесь. – Он помолчал, отвернувшись к окну. – Сдайте документы.
На утро артиллеристы ушли из деревни.


“… Родился в 1921 году, в городе Орле. 5 сентября 1940 года призван в действующую армию с завода “Текмаш”. Отправлен в распоряжение 55-го стрелкового полка, в город Полоцк. Домашний адрес: город Орел, улица Добролюбова, дом 32”.
Выписка из личного дела в военкомате.

Погода стояла великолепная, какая бывает только в июле, в самый разгар лета.
Рано поутру, над студеной водой клубится серебристый туман, с берега кажущийся волнующимся морем, и только его лохматые шапки, нахлобученные на верхушки прибрежных деревьев, выдают этот зрительный мираж своим величавым спокойствием. Выпавшая роса мгновенно преобразила все вокруг в лучах восходящего солнца: искрясь заиграла листва, представ перед взором во всем благородном блеске, ветви берез, словно застывшие капли изумрудного фонтана, повисли в прозрачном воздухе, наполненном запахами созревавших яблок, бурьяна, звенящим гомоном птиц.
Сиротинин лежал в некошеной траве. Среди этой красоты не верилось, что идет война…
Первый бой под Полоцком.
Тогда он заметно стушевался, выстрелив раньше команды. Нервы подвели. Да что говорить, попросту струхнул. И не мудрено! Когда прямо на тебя направлено зияющее холодной чернотой отверстие ствола. Траки гусениц, не знающие остановки, безжалостно подминают траву, паучьи распластавшийся черный крест в белом ободке на башне. Этот нарастающий лязг и гул… Машина надвигалась, быстро росла в размерах, заслоняя собой лес, солнце. Нервная дрожь земли невольно передалась телу…
Неужели еще месяца не прошло? Отрезок времени, почти незаметный в мирной жизни, сейчас он так много в себя вместил! Сколько пережито. И унизительный плен, и побег, и постоянное всепоглощающие чувство самосохранения. А армия все отступала и отступала!
…За спиной послышались тяжелые шаги. Николай рукавом вытер со лба холодные капельки пота, оглянулся. К нему направлялся неизвестно где пропадавший Кузнецов.
Закурили.
- Затишье, командир. Может, фрицы обошли нас?
- Да нет, просто выдыхаются гансы! Уж больно резво начали.
- И я так думаю, - незамедлил Кузнецов. – Дальше Урала не пойдут…
- Шооб тебя! – задохнулся от ярости Сиротинин.
Но он и сам не понимал из-за чего злился: то ли успехи немцев его выводили из себя или безверие Семена. Ну, конечно, все из-за Семена!
Бросив окурок в лопухи, артиллерист принялся чистить и без того блестящий под лучами солнца ствол орудия. Разговора не получилось.


“В течение 17 июля наши войска вели бои на Псковско-Порховском, Полоцком, Смоленском, Новоград-Волынском направлениях и на Бессарабском участке фронта. В результате боев существенных изменений в положении на фронте не произошло…”
Из вечернего сообщения Информбюро.

 Ветер с реки быстро разогнал остатки тумана, и уже можно было различить на том берегу, как из-за леса, угрожающе покачивая стволами, выползали танки на серую ленту дороги. Воздух завибрировал от нарастающего гула, словно наэлектризованный. Их было более двадцати, столько же бронетранспортеров, в окружении юрких мотоциклов с пулеметами на колясках.
Николай внимательно осмотрел свое “хозяйство”: пушку, ящики снарядов, лежащий на земляном бруствере карабин, несколько гранат. Все в порядке.
Он прильнул к прицелу. Туманный кружок расплылся на впереди идущем танке. Кресты…
Головной танк быстро подходил к намеченному им рубежу. Вот он замедлил ход, въезжая на мост через Добрость.
“Пора” – решил Николай и дернул за шнур. Воздух всколыхнулся от пушечного выстрела, и траурный султан черного дыма окутал грозную машину. Танк медленно попятился назад и замер.
Сиротинин тут же перевел прицел на замыкавшую колонну бронемашину…
Он механически, привычными движениями заряжал пушку. Казалось, слился с ней воедино и теперь представлял хорошо отрегулированный одушевленный механизм. Орудие не умолкало ни на минуту. Уже более десятка дымящихся гильз валялось на обожженной траве.
Загорелась еще одна машина. Объятые пламенем танкисты выскакивали из люков на шоссе, катаясь в придорожной пыли. Несколько бронемашин сползли на обочину и тут же завязли в болоте, со всех сторон обступавшем дорогу.
Поднялась паника. Фашисты, оказавшись запертыми, открыли истерический огонь по направлению колхозного сада, где в заслоне остался Сиротинин. Ну, а где же Кузнец?!
Закурил, хладнокровно посмотрел в сторону гудериановских “Т-четверок”.
- Пусть охладятся,- сплюнув сквозь передние резцы, перевел дыхание Николай. – Счет открыт, господа фрицы, и он не в вашу пользу!
В это время в кустах показалась плешивая голова Кузнецова, пилотку он комкал в руках.
- Где тебя черти носят? Быстро к орудию!
- Коля, Коля, Николай, - не обращая внимания на приказ, забубнил Степан. – Надо уходить! Пока не поздно, надо уходить! Ты посмотри, сколько их!
И тут Николай заметил, как из-за леса в тыл растрелянных танков вползала голова новой вражеской бронеколонны.
Кузнецов бросился бежать назад по тропинке.
- Ну, и хрен с ним! – махнул рукой Сиротинин.
Вскоре воздух опять наполнился раскатами взрывов и загорчил от дыма горевших вражеских машин…

Через несколько часов один за другим вихрем пронеслись по деревне немецкие мотоциклисты, резко заворачивая к колхозной ферме, в сад.
Когда фашисты скрылись за поворотом, в домах открылись окна, на улице показались люди. Все ждали. Выстрелы пушки продолжались. Многие уже стали думать, что к Николаю подошла помощь, и именно теперь, здесь, гитлеровцев остановят.
Но вдруг пушка замолчала. Послышались короткие автоматные очереди, одиночные выстрелы, взрывы гранат. И повисла в прокопченном воздухе тишина.
…В километре от деревни, около своего орудия, в окружении дымящихся гильз, лежал девятнадцатилетний русоволосый паренек, растрелянный в упор из немецкого парабеллума. Вокруг толпились солдаты в форме мышиного цвета, с удивлением разглядывая мертвого советского бойца…
Стояла скорбная тишина. Такая звенящая, что казалось, будто бы все, что произошло здесь час назад, было кошмарным сном. Даже малые дети боялись проронить звук, участливо прижимаясь к материнским юбкам.
На похороны отважного артиллериста гитлеровцы разрешили придти всем жителям Сокольничи. Гудерьяновские ветераны, утюжившие своими танками земли Европы, и те преклонились перед стойкостью и героизмом русского солдата!
Люди толпились, потупив глаза, на площади перед сельсоветом, кругом зажатой металлическими тисками фашистских танков и мотоциклов.
На бронемашине показалась грузная фигура немецкого полковника. Немного отдышавшись, он протер лицо розовым платком и на ломаном русском языке зычно спросил, словно скомандовал:
- Кто вас знай германский язык?
После небольшой паузы из толпы вышла молодая женщина. Это была местная учительница Ольга Борисовна Вебрижская.
- Ольга, куда ты?! Убьют! – послышались отклики односельчан из толпы.
Когда женщина взобралась на машину, полковник протянул ей бумагу. Вебрижская прочитала. Слезы скатились по ее щекам.
В это время внимание всех привлекла процессия, неожиданно вышедшая на площадь из-за оцепления. Четверо немецких солдат внесли на середину площади носилки с телом советского бойца.
Толпа запричитала.
Полковник перевел взгляд с учительницы на собравшихся. Он заметно волновался. Из затеваемого спектакля с этим русским, ничего не получалось. Симпатии сельчан, судя по реакции, явно были не на стороне носителей “нового порядка”.
Вебрижская читала и перечитывала наразборчивую запись на клочке бумаги, найденной у артиллериста: “Старший сержант Николай Владимирович Сиротинин из Орла”.

Из дневника обер-лейтенанта Фридриха Хенфельда, погибшего под Сталинградом: “17 июля 1941 года. Сокольничи близ Кричева. Вечером хоронили русского неизвестного солдата. Он один, стоя у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоты, так и погиб. Все удивлялись его храбрости. Полковник перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались так, как этот русский, мы завоевали бы уже весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок”.
11 танков и бронемашин, 57 солдат и офицеров недосчитались гитлеровцы после боя на берегу реки Добрость, где стоял в заслоне русский солдат Николай Сиротинин.

Подробности в книге Владлена Дорофеева «Пленники судьбы и истории» https://ridero.ru/books/plenniki_sudby_i_istorii/

Владлен Дорофеев