Недавно, 11 декабря ушел в мир иной мой дядя Володя, младший брат моей мамы, всего на 1 год старше меня. Де-юре он был мой дядька, а де-факто мой старший брат. Наши с ним связи начались в его родной деревне Малышевское на Амгуни, где отец Вовки был председателем колхоза, который сам и организовал в конце 30-х годов. Вот туда меня, тогда 2-х летнего мальчугана, повезли родители на свежее молоко и овощи, которые были у дедушки с бабушкой. Там мы впервые и увидали друг друга. И с тех пор поддерживали связи до последних дней жизни Володи. В Малышевское меня отвозили еще несколько раз на лето. Поэтому мы вместе с Вовкой росли на глазах друг друга. Я познакомился с его другом в Малышевском Алейниковым,и мы с другими пацанами, оседлав прутики, бегали по деревне, изображая кавалеристов.
В начале 50-х годов, когда дедушке разрешили уехать из деревни (на север района имени Полины Осипенко он попал как раскулаченный), семья в составе моего дедушки, бабушки, дочери Аллы и Вовки уехали в Хабаровск, где дедушка устроился работать директором подсобного хозяйства краевой психбольницы. Вначале они жили в служебной квартире, потом построили частный деревянный дом, куда на лето свозили внуков дочери Шура, Лиза, Нина, иногда сыновья Петр и Виктор. Так что орава ребятишек во дворе была большая, и верховодил ей наш дядька, Володя, который был старше меня на год, а остальных на 3-6 лет.
В 1964 году Володя окончил 39-ю среднюю школу на Стройке (так называется микрорайон Хабаровска). Еще в период экзаменов он заболел и попал в больницу № 11, где через много лет стал работать я. Володя даже не смог принять участие в выпускном вечере в школе, и чтобы ему было не так горько, его в этот же вечер навестила одноклассница Галя Славникова, которая начинала учиться с Володей еще в средней школе села Ильинка под Хабаровском.
Из-за болезни Володя не смог хорошо подготовиться к вступительным экзаменам в Хабаровский политехнический институт, и решил год поработать на Хабаровском судостроительном заводе. Но перед работой решил набраться сил, и принял приглашение моих родителей приехать в гости в наш поселок. Но тогда еще не было жесткого административного деления на поселок, село, деревня, поэтому все проживающие в нашем населенном пункте называли его прииск. У меня в паспорте, который я получил в 16 лет, так было и записано: место рождения – прииск Херпучи, района имени Полины Осипенко Хабаровского края.
Наш поселок располагался в 7 км от реки Амгуни, последнего крупного притока Амура в нижнем его течении. На берегу одной из проток Амгуни стоял поселок, являющийся перевалочной базой грузов для прииска и всех подразделений поселков. Раньше это поселок носил название Резиденция, а потом его назвали Оглонги. Как это переводится с местного диалекта негидальского языка, никто не знает, а вот название Херпучи вроде переводится как деревянная лопата.
Долгое время добраться до наших поселков можно было летом только по реке на пароходе или на катере, а когда вода замерзает, то по санным ледовым дорогам. Самым известным пароходом на Амгуни был «Комиссар» еще дореволюционной постройки, однопалубный пароход с колесами по обоим бортам в средней части корпуса. Был он грузопассажирский, имел возможность тащить за собой на буксире баржу. Долгие годы именно на нем ездила наша семья и до Малышевского, и до города Николаевска-на-Амуре, откуда можно было уже на другом, пассажирском пароходе, доплыть до Хабаровска.
Но в конце 50-х годов появилось авиасообщение с нашим поселком Херпучи. Вначале самолеты Ан-2 и Як-12 летали из Николаевска, до которого по прямой было чуть больше 200 км. Затем началось сообщение с Хабаровском на самолете Ан-2П с посадками в аэропортах Комсомольск-на-Амуре и Полино Осипенко. Если на пароходах с пересадками мы могли добраться до Хабаровска минимум через 5 суток, то на самолете всего за 4-5 часов. Поэтому все последние годы моей жизни я добирался до Хабаровска на самолете. Правда, если была летная погода. Но, увы, она не всегда была такой, особенно зимой из-за метелей.
Но Володя собрался приехать к нам в начале сентября. Это было самое благоприятное время года в наших краях. В лесу созревала ягода голубика и брусника, грибы, к тому же не так доставал гнус, а на Амгуни и её притоках начиналась кетовая путина. Правда, в то время уже так просто ловить кету было невозможно, надо было покупать лицензию на вылов определенного числа рыбин, так называемых хвостов. Да и погода в начале сентября была теплой. Так что Володя сообщил нам, когда вылетает, и его на аэродроме встречала мама с моим младшим братом Витей, которому было 9 лет. Я в это время был на уроках, все же выпускной класс и пропускать занятия было нельзя.
Самолет их Хабаровска вылетает около 9 часов утра и обычно часам к 12-13 приземляется в Херпучах. И хотя Володя не очень хорошо перенес качку на маленьком самолете, и вышел из самолета немного зеленоватый, все же он добрался к нашей общей радости. Когда я пришел из школы после 6 уроков в 13-45, Володя уже вполне оклемался и сидел за столом в нашей столовой.
Уже третий год наша семья жила относительно вольготно. После отъезда соседей, семьи Кокориных, с которыми мы делили половину деревянного дома, мы остались только своей семьей. У нас была небольшая кухня, коридор в ставшую нашей столовой спальню соседей. А из нашей кухни получилась моя комната и спальня родителей, где была и кровать младшего брата. До отъезда соседей там была и моя кровать.
Отец все годы моей учебы в школе работал директором семилетней школы в Оглонгах, куда он уезжал на автобусе рано утром и возвращался часам к 18. Так что за столом сразу по приезду Володи его не было. Мы пообедали и Витя ушел в школу. Были уроки в школе и у моей мамы, учительницы немецкого языка в нашей средней школе. Так что время после обеда мы провели вдвоем с Володей.
Когда немного отдохнули, я повел его на нашу достопримечательность, гору под названием Каланча в центре поселка, откуда открывается панорама всего распадка, где расположен наш прииск, окруженный со всех сторон грядами отвалов, остающихся после работы драг, и несколькими котлованами. У Володи уже несколько лет был фотоаппарат, который ему купили мои родители по окончанию им 8-го класса. Другая сестра купила ему фотоувеличитель и все другие, нужные для проявления фотопленки приспособления, так что летом, когда я был в Хабаровске, мы вместе с Володей делали фотографии. Но фотоувеличитель не повезешь в Херпучи, так что сделанные Володей фотографии мы увидели много позже, когда он прислал их нам бандеролью. Так что именно с Каланчи Володя сделал первые свои фотографии в нашем прииске. Потом мы поднялись выше, на Дубовку, я рассказал ему, что весной вся сопка покрыта багульником, и по ней любят гулять парочки влюбленных.
Я не помню точно, когда Володя побывал в нашей школе, удивился её размерам. Когда мама ему рассказала, что точно такая же школа стоит в селе Веселая Горка, где училась она, младшая сестра Лиза, братья Петр и Виктор, Володе стало ясно, о чем говорили его старшие братья и сестры, рассказывая о школьных годах. Вечером с работы приехал отец, мы поужинали, и родители, как обычно, пошли в кино в наш клуб, захватив с собой Володю. Мне в этот вечер путь в клуб былзаказан, нам, старшеклассникам, разрешали ходить в кино на 7-часовые сеансы лишь в среду, субботу и воскресенье. Так что вечером я делал домашние задания.
Рожденный в селе и всю жизнь до этого живший в частном доме с «удобствами» на улице, Володя не испытывал никаких неудобств в нашем деревянном доме. Спать ему постелили в столовой на диване. Перед сном мы с Володей долго разговаривали в моей спальне, я рассказывал ему о нашем поселке, как работает драга, с которой он никогда не сталкивался, как гидравлики.
Дни, которые провел в нашем поселке Володя, прилетели незаметно. Мы с ним вечерами ходили играть в волейбол, и удивляли местных пацанов, как умело играем, причем одинаково хорошо умеем принять подачу соперника, паснуть друг другу и нанести нападающий удар. Еще бы, ведь нас учил это делать Виктор Степанович, старший брат Володи, лучший волейболист края в 50-е годы.
Вечерами мы в те дни, когда не ходили в кино, играли в преферанс с моим отцом. И этой игре нас научил Виктор Степанович, причем еще одним учителем был многолетний градоначальник Хабаровска Павел Леонтьевич Морозов. А иногда играли в лото, когда соглашалась составить нам компанию мама.
Я взял у соседей второй велосипед, и мы съездили с Володей на драгу. Раньше две драги работали совсем рядом с поселком, круглые сутки можно было слышать скрежет ковшей драги о породу. Особенно это было слышно в жаркие летние ночи, когда все спали с открытыми окнами. Но со временем одну большую драгу, с ковшами на 250 литров, переместили на другой прииск, Бриаканский, а оставшаяся добывала золото уже вдали от поселка. Вот туда мы и съездили. Нам показали внутренности плавучей фабрики золота, знаменитую бочку, где накапливается золотой песок после промывки породы.
Благодаря пребыванию Володи в нашем поселке у нас значительно пополнилась коллекция фотографий. Он фотографировал нас, сделал снимок, когда я на школьном уроке прыгаю в высоту, как мы с моим школьным другом и кузеном Яном Щербаковым ловим рыбу на удочку в нашей реке Херпучинке. Много фотографий сделал Володя, фоткал его и я. Но все фотографии, на которых мы были вместе или он один, несколько лет назад я отдал ему, когда он сказал, что у него не осталось фотографий школьных лет, которые ему не отдала первая жена при разводе. У меня хорошая зрительная память, я визуально помню, какие фотографии я отдал Володе. Среди них и фотографии херпучинского периода.
Володя родился на реке Амгуни, поэтому с детства рыбачил вместе с деревенскими пацанами. Я не рыбак, не любил рыбачить и мой отец. Поэтому Володя взял шефство над моим младшим братом и научил его многим премудростям рыбной ловли на удочку. Они с моим братом с утра частенько ходили на Херпучинку и приносили в котелке мелкую рыбешку. Кеты на удочку не поймаешь, к тому же ранее нерестовая речка Херпучинка из-за работы гидравлик и драг перестала быть таковой. Чтобы поймать кету, надо было ехать на Амгунь. Но перед отъездом Володи кто-то из родителей купил свежей кеты и красной икры для гостинцев в Хабаровск.
Три года назад я по приглашению Володи ездил к нему в Питер. Мы с ним и еще одним Володей Пастернаком, только Яковлевичем (наш Володя Степанович) больше недели жили втроем на даче Володи. Много общались, и как-то вечером, сидя под большим навесом, стали вспоминать Володину поездку в Херпучи. Она ему запомнилась в деталях, и он рассказывал своему кузену, как выглядит мой родной поселок, как работают драги, какая огромная деревянная двухэтажная школа, и какие замечательные люди в поселке живут. Вспомнил, как мы ходили в баню. В ней настоящий сухой пар, а вот в бане, в которую он ходил на Стройке, пар влажный, и такого жара, как в нашей поселковой парной, там не бывает. А я вспомнил, как мы парились с ним в его частной бане в Подмосковье, где он когда-то жил. Эти дни на Володиной даче под Питером мы с другим Володей до сих пор вспоминаем, особенно когда случилось несчастье, и Владимир Степанович умер от коронавируса.
У меня осталось очень много воспоминаний о Володе, все же больше 70 лет мы шли по жизни очень близко друг от друга. Играли вместе, курили (правда, нам внушили еще в 4 классе, что это вредно, и с тех пор ни я, ни он не курили), лазили в чужие огороды и сад подсобного хозяйства психбольницы, ссорились, ездили на покос, играли в волейбол. В последнее время мы частенько перезванивались, делились новостями. Володя после прочтения моих воспоминаний давал советы или делал замечания, что я не так что-то изобразил. Я соглашался с ним, ведь ум хорошо, а два лучше, а память может давать сбои. Поэтому мне сейчас очень не хватает моего мудрого старшего брата, каким Володя был для меня всю жизнь.