5. Судьба пилота

Екатерина Истоомина 2
               
                С 1 ноября 1972 девятнадцатилетний лётчик приступил к трудовым будням в воздушных просторах нашей Архангельской области. Первая командировка была в город Онега. Возвращался я всегда в свой дорогой дом, в семью моей сестры.  Каждый год летчики проходят тщательную медкомиссию.  В 1973 г. врачи отправили меня в санаторий, обнаружив неожиданную для меня язву двенадцатиперстной кишки. В авиации тогда лечили тщательно и долго. После излечения, по инструкции,  я должен был в течение восьми лет ежегодно в теплые месяцы ездить в южные санатории (за счет аэрофлота). Разумеется, влюблялся в красивых девушек, но только в пределах санатория. А с язвой я больше никогда не встретился. Может, она не любит тех, кто «водку не пьет», не курит. Хотя всего попробовал, но «не пошло»…

                Полетал положенный срок вторым пилотом на Ан-2 , и в июне 1976 года стал командиром экипажа. В декабре 1978 г. меня направили в Иркутск на четырехмесячное переучивание на следующий тип самолетов – Ил-14.  Запомнился самый последний полёт на Ан-2. Прилетели в поселок Лопшеньга на берегу Белого моря. Погода ухудшилась, пришлось там остаться на ночёвку. Ночью  в сильный мороз  прогревали двигатель, израсходовали много топлива, а заправки на аэродроме не оказалось. Утром вылетели в Онегу и попали в сильное обледенение. Пришлось уклониться от маршрута к морю, снизиться и лететь над самыми льдинами, так что лес на берегу был выше нашего полёта. В Онегу прилетели уже на красных лампочках, предупреждающих о малом остатке топлива. Всё закончилось благополучно. Теперь-то я знаю, что Бог всегда хранил и хранит меня в жизни, какие бы события ни происходили вокруг.
 
                Из Иркутска вернулся к работе уже не в Кегостров, а в большой аэрпорт Талаги, где постоянно встречался с Николаем Ивановичем, теперь уже коллегой по работе. Летал много, с удовольствием, мне было очень интересно: большой самолет, в экипаже уже не два, а четыре человека, я - второй пилот. Лечу,  вокруг меня – бесконечный небесный простор. На земле  у меня теперь два любимых дома: мой родительский, где меня ждут жена и папа, и  дом моего «батеньки», так я называл Николая Ивановича в быту. А он меня – иронически «Шуриком», поскольку по народному родству я прихожусь ему шурином. Жизнь прекрасна и удивительна!

                Но через  год аэропорт Талаги закрылся на ремонт посадочной полосы. И наши самолёты базировались в различных аэропортах области.  15 сентября 1980 года мы, отработав весь день по области, возвращались на базу в аэропорт Березник. В 21.05 при заходе на посадку, на высоте 10 метров, по причине обрыва тяги, убрались закрылки на левой плоскости. Это привело к непосадочному положению самолёта. Было принято решение уходить на второй круг. Но при установке взлётного режима отказал левый двигатель. На этой малой скорости нам удалось только перелететь здание аэровокзала. И через несколько секунд самолет упал в лес, в непроглядную тьму. В момент касания  его развернуло влево, в результате чего кабину оторвало и вскрыло, как консервную банку.

                Командира Александра  выкинуло из этой банки в лес.  Ему перебило гортань и поломало рёбра. Бортмеханик «при посадке» влетел головой в приборную доску и рухнул на мою левую руку, вывернувшую  штурвал вправо. Кабину оторвало как раз по рабочему месту бортрадиста, и он, сидя в своем кресле, мгновенно, как на экране, увидел темное небо в звездах. Но вспомнил, что было мгновение назад, и закричал: «Кто живой?». Я знал, что я живой, но молчал, чтобы, расслышать голоса других. 

                Отделавшись легким испугом, тезка снял с меня Николая и бросился в пассажирский салон. А я, цепляясь брюками за рваные обломки металла, как-то выбрался наружу. Мы с Владимиром помогли командиру, потом и пассажиров  уводили на безопасное расстояние. Эвакуация происходила в полной темноте. Спасло нас то, что не произошло взрыва. Несмотря на серьёзное разрушение самолета, все  16 пассажиров и экипаж остались живы.

                У пассажиров нашлось, чем обмотать голову Николая, которая после перевязки была, как боксёрская груша. Когда мы все сидели у костра, одна женщина достала из сумки, ночную сорочку,  и зафиксировала мне  руку. Потом она рассказывала эту историю в детском саду, где она работала с моей женой.  Повеселились. Вот такие случаются совпадения для оживления воспоминаний.

                Через два часа появилась поисковая группа. Из райцентра понаехало много людей на машинах, так что  каждый из 20 пострадавших был доставлен в городскую больницу Березника на персональной машине. Позже мне сообщили, что у меня произошел сложный перелом плеча. А тогда в шоке я просто откинул бесполезную левую руку за спину. Мою руку поспешно загипсовали и на следующий день санитарным рейсом нас переправили в Архангельскую областную больницу. По причине очень серьёзных травм командира и бортмеханика списали с лётной работы.

                Хирург собрал мне руку из трех обломков кости от локтя до плеча, но задел лучевой нерв и кисть перестала двигаться. Врач предупредил, что восстановление продлится до двух лет. А я решил для себя, что восстановлюсь раньше, и через десять месяцев прошел медкомиссию и своими руками снова поднял самолёт в небо. В июне 1982 года стал командиром экипажа на Ил-14.

                В сентябре 1985 года  в Ульяновском центре переподготовки пилотов переучился на реактивный самолёт Ту-134. На нём, в течение  семи лет, облетал почти весь, тогда ещё, - Советский Союз.
 
                Но  29 апреля 1994 года, во время прохождения медкомиссии в Москве, я был списан с лётной работы по состоянию здоровья: с сердечным диагнозом экстрасистолии.  В настоящее время этот диагноз допустим для лётной работы. И все-таки считаю себя очень счастливым пилотом, потому что я поработал и в малой, и в средней, и в большой авиации, испытав всю прелесть полётов.

P.S. На фотографии 29-6 я уже командир экипажа самолета Ил-14, через два года после аварии.

http://proza.ru/2020/12/26/1836