Всем всё стало ясно. Разные характеры. Разные полюса. Компромиссы не предполагались и разводу суд не препятствовал. Финита ля комедия! Хозяйка делить имущество стала: – Это мне. Это тоже мне. Это тем более. – Машину оставила, с ней договориться мог только я. Оглядела раздрай, вздохнула, бросила на тумбу ключи и вышла за дверь. Развод на том завершился.
Свобода! Нет упрёков, нет многозначительных взглядов. Новая жизнь! Курить стал не с кошками в коридоре, а в кресле. И постель заправлял изредка, прикрывал чаще газетой. Когда музыку врублю на полную катушку, когда сам запою. Но Паваротти не был и мухи это поняли сразу.
Скоро вернулся к исходному – человек явление социальное, и я вышел к друзьям детства на двор. Когда в шахматы сразимся, когда в картишки, а когда скинемся по рваному и в магазин. Но женщин не пропускал, это свыше было моих сил. Голова от них кружилась, а сны пребывали традиционно в руке. Надо что-то предпринимать, и к этому всё исподволь шло.
Ко мне, нет-нет, захаживал с пивом сосед. После первой кружки мы размышляли о жизни, а после второй срывались в дебаты. Да ещё в какие!
Его жена была толерантной, в полемику не лезла, но однажды мне объявила. – Вечером ты должен объявиться у нас. Будем вместе кумекать о судьбе человечества.
У неё желание было. Под своим брендом соеденить нас с подругой. Прикол – фамилия той мамзель Ёлкина, а моя под стать Шишкин. Вроде как уже «сапог сапогу». Настораживало другое – статус невесты. Доцент в академии! По Сеньке ли шапка? Не фифа ли какая? Мне и думать не хотелось о жизненной реформе, а вот пощупать доцента живьём я был не прочь. Поэтому не только уши помыл, но и рубаху погладил, заодно и шнурки.
Чу! Сигналят. Встрепенулся, шампанское в руки, грудь колесом… Не сразу отыскал я в квартире доцента. Да, сидит пичуга в очках, с соседом ведёт разговоры. Она ли? Видимо да. На меня ноль внимания, но по очкам видно, что напряглась. Это и понятно, смотрины, в этом статусе мы оба.
Шёл разговор об Аксёнове, местном графомане, и соседу тот был приятен: – Лёха наш, родной, понятный. – Мадам парирует: – Он пишет занудные притчи и гоняется кутькой за своим же хвостом. – Я про Аксёнова не слышал и в разговор не встревал. Стоял, разглядывал спорщицу... Предполагал я, однако, нечто другое – побольше, помягше, послаще. Явление не воодушевляло, кураж начал сдуваться.
Хозяйка застряла на кухне, но тут выглянула и в мизансцену внесла коррективу. Забрала у меня шампанское, мужа отправила курить на балкон. Доценту представила меня, а сама на кухню дожаривать курицу. Мы держались за руки, скользили по лицу глазами, улыбались... Она оказалась невелика росточком. Вкусная фигурка. Глазки умные, смешливые. Голосочек журчал ручейком. Впечатления прирастали, наполнялись смыслом, я стал коченеть. Откуда что взялось? Несомненно, это была Она! И появилась она раньше, чем серьёзные мысли о ней.
Я взял гитару, она забралась на диван. Слушала, улыбалась, и я ждал этот лучик Джоконды... Потом было застолье – ели, пили, шутили, спорили, смеялись… Соседи переглядывались, мероприятие им удалось. Да и Марина, пригласив на дачу копать, собрать, отремонтировать, дала понять, что продолжение следует.
К вечеру стала прощаться, вызвала такси, но от проводин отказалась. Глянула с хитринкой: – До завтра! Шиш-ш-шкин. – Протянула лодочкой руку и умчалась.
Дома я прижал эту руку к щеке, от неё исходили флюиды. Я возбуждался, пролог обещал быть с романтикой А пока мыть стал посуду, и что характерно, душа у раковины пела.
Утром подъехал к дому Марины. Она выбежала с сумкой, приветливо махнула рукой. Села в машину, поёрзала, и величаво в никуда махнула рукой. – Солнцу навстречу и ни шагу назад! – Сигнал принят, и мы рванули навстречу судьбе... Выехали за город, как она вдруг спохватилась: – Картошку забыла!
Тут нужен был волшебник и у картофельного поля я съехал в кювет. Взял пакет для добычи, Марина тоже увязалась за мной.
Оказались мы не одни, в ботве таился уже нелегал. Глянул опасливо, но успокоился, когда я нейтрально:
– Как обстановка?
Ответ был по сути: – Картошка хорошая, но охрана...!
Марина по-детски: – Так мы немного возьмём, только на покушать.
Нелегал усмехнулся: – По шее мало не бывает.
Подельница сникла, заканючила: – Не надо картошки, на даче есть макароны.
Однако, криминал доведён был до конца, и мы поехали дальше… Марина поглядывала на меня, улыбалась, а я прочувственно пел Бригантину. Вальяжно рулил не жигулёнком. Отнюдь! Это был виповский членовоз, а пассажир – мой личный президент, её превосходительство интрига.
Дачный домик был солидным, но запущенным изрядно. Забор из рабицы провис. Крылечко развалилось. Дверь сортира отдельно прислонилась к стене. И только яблони, и облепиха стояли в красе урожайного года. Картина впечатляла и плечом к плечу мы принялись за работу. Попутно я любовался хозяйкой – как ходит, как приседает и особенно когда наклоняется. А как она читает стихи?! В страсти голос звенит, срывается на дискант. Я внимал, восторгался, терял голову. Боготворил её мнение, а своего не было вовсе... Это была предтеча назревающих событий, и я облизывал глазами Марину.
Вечерело. Опускалась на сады тишина, и она не была тягомотной. Нет-нет, заверещит в темноте потревоженная птичка, пробурчит из чьих-то окон музыка, а где-то нервно, на сон грядущий, отчитают дитё. И в этом живом мире мы были одни... Вкушали чудо взаимоотношений и только комары глумились над нами. Марина стоически шлёпала кровососов и жарко шептала: – Это убийцы, но умирать мы будем от счастья!
Её лексика органично сплеталась с соитием, когда можно всё. В желаниях естественна, уверена, что так, а не иначе устроена жизнь. Мы летали!
Утром на Волгу. Оказалось, что плавать она не умеет. Но есть я! Марина вцепилась за плечи, и мы лебедями выплывать стали на глубину. Она запаниковала, задышала испугано в уши: – Хватит. Не надо, на землю хочу. – Успокоилась на мели, прильнула ко мне сиамской голышкой, и не могло быть никого счастливее нас.
Наступила осень, заглянула и к нам. Из романтики мы погрузилась в хозяйство. Марина под контроль взяла мой гардероб. Стригла мне модные причёски. Душила парфюмом так, что кошки шарахались, мухи облетали, а сосед стал на «вы» величать. Да и сама хозяйка воплощала стабильность. Редкий не смаковал её рельеф, провожал задумчивым. А уж в театре?!
Театры, однако, нечастыми стали. Жену я традиционно Ёлочкой звал, и она меня по-прежнему Шишей, но это не звучало авансом любви. На повестке быт – кошёлки, поварёшки, пересоленные щи. Они заменяли нам ай-кью и амуры. Точки соприкосновений находились только в ночи.
Намедни шёл с работы домой. На дворе банковали ребята. Съязвили: – Кто-то на кого-то нас променял. – По факту друзья были правы, и я широким жестом: – Банк мой!
В магазине беру шоколад и коньяк, а мне шепчут: – Дурак, три вермута лучше! – Но я был непреклонным, праведного жеста хотел... В дворовом закутке пробулькал в стаканы и уже замахнулся на гусарский тост, как вдруг... На обозрение предстала Марина Александровна. В приталенном халатике, с шалыми глазами, с озорной чёлкой на лбу: – Пьём-с?! А дома хлеба нет и двери скрипят.
Она предстала озорной, молодой, очаровательной и никто не пытался скрыть восхищение. Это был наш парень! Я подал ей пайку, и Марина не испортила фуршет. Смело пригубила, прикусила. На всех глянула с улыбкой и в боевом развороте подняла руку маршальским жестом. Вслед ей блудливые взгляды парней. Ошарашенно повисло молчание... Я вернул публику на землю и гусарский тост был, наконец, оприходован.
Однако, мне поставлены реальные задачи… Иду за хлебом, как вдруг выперла рифма! – Ты красива и умна! С тобой я трепетен в душе! Хош подпрыгну и достану с неба звёздочку тебе?! – А потом подумал – звёзды обещаю, как морковку. Жлоб!.. Ей вся вселенная! Коньяк и шоколад! А рифма выперла не зря. Седлать пора Пегаса и гарцевать с Маришкой па-де-де в поэтическом экстазе.
Однако, отрезвление возникло естественным образом. Поэзия мне не по зубам. Проза ближе по сути, ибо землю топчу ногами, а не порхаю над ней. А раз так, мне осваивать прозу и дебют будет «Па-де-де». Но это потом, а пока надо за хлебом сходить, и смазывать двери.