Ни один мужчина и ни одна женщина не знают,
что такое настоящая любовь,
пока не проживут в браке четверть века.
Марк Твен
Замужество Жанар считала ошибкой. Своей собственной. Тогда, тридцать лет назад, можно было плакать, кричать, перебить посуду, оттолкнуть окруживших женщин и старцев, невзирая на их возраст, отвергнув приличия, перечёркивая воспитание, полученное в отчем доме. Можно было пугать милицией, где работал её родной дядя. Но Жанар осталась. Осталась в чужом доме без рьяного противления, куда обманом привёз будущий муж, безуспешно пытавшийся до этого ухаживать. Уж как-то жалостливо, после её настойчивых требований выпустить, он открыл двери настежь и предложил уходить, тихо бубня что-то похожее на извинения. Она направилась к выходу мимо родственников жениха, растерянных, понуро опустивших головы. Женщины не скрывали слёз. Самая старшая из них остановила: «Послушай, дочка, мы ждали тебя с радостью, уже готовы сваты к твоим родителям за прощением и благословением, ты переступила порог нашего дома, и это уже считается замужеством, подумай о себе и наши седые головы не позорь. Ты, конечно, можешь уйти. Но, может быть, Рахим - твоя судьба. Кто знает, что ждёт каждого впереди». Не смогла она противостоять застывшему молчанию собравшихся родственников, седовласым старцам. Они внушали уважение, безотчётную веру в правильность своих рассуждений, и страх непонятной вины, сумевшей вмиг прилипнуть и проступить на лице, во взгляде, сковал движение. Зарождающееся колебание, замечено было сразу, и радостные женщины окружили её, стали поздравлять и накрыли ей голову платком.
Жанар знала неписанные обычаи. Они шли из дальних времён, теряя в веках первоначальные причины, но всё же удержавшиеся и временами пламенеющие в молодых головах и так неожиданно вошедшие в её жизнь. Нет-нет, да возникали в семьях разговоры о краже невесты. Кто-то осуждал, когда это, мол, прекратится, двадцатый век на дворе. Другие поощряли, молодец какой, традициям предков следует. Иногда стороны сами договаривались, будто дочь убежала замуж, и тогда расходы на свадебные мероприятия для семьи невесты были малыми.
После всех свадебных ритуалов вскоре заболела свекровь. За ней нужен был уход, и Жанар оставила учёбу в училище. Мечта стать учительницей отодвинулась в даль, не определённую временем. С удовольствием она стала по ночам оставаться в комнате больной, избегая мужа. В удобные моменты, Рахим крутился возле неё на кухне, бубня своё недовольство. Говорил он тихо, монотонно, ловил её руки, прижимая к шкафу, прилипал к её губам, нудно и долго елозил по ним своими, пытал её взглядом, невнятно выговаривая обиду, напоминал об обязанностях жены, ждал объяснений. Она уворачивалась, отталкивала его:
«Да, иди ты… Отстань…»
«Дура… ничего не понимаешь», - бубнил обиженный муж.
Выяснения отношений временами переходили в вялые потасовки. Хватали друг друга за руки, толкались, каждый хотел утвердиться в своей правоте. Щуплому Рахиму удавалось-таки завести жену в спальню, по пути неумело лаская. Получалось грубо. Похлопывания его и извиняющаяся улыбка раздражали Жанар. Мысли, что это теперь на всю жизнь, тревожили. Как же живут другие? Неужели так же?
Домашние дела не тяготили её. Мама ещё дома научила многому, и Жанар быстро вклинилась в быт семьи. Удобно расставила мебель, не выпячивая своё приданое. Советуясь со свекровью, обновила шторы. Выложила на кухне кафельный фартук. Помогала доить корову, квасила молоко. Грозная с виду кобыла не долго ей сопротивлялась. В знак смирения поворачивала голову к Жанар, кивала, и мягкое ржание наполняло сарай приветственными звуками. Струилось молоко, наполняя ведро, тёплый пар расплывался облачками, согревая невесёлые мысли.
Убедив свёкра и свекровь в том, что кобылье молоко может пополнить семейный бюджет, стала предлагать его соседям и знакомым в лечебных целях. Первые покупатели взбодрили. На воротах появилась вывеска: САУМАЛЫ. Это слово притягивало желавших лечиться парным кобыльим молоком. Копились деньги. Жанар привела в порядок хозяйственные постройки во дворе. Одну комнату отвела под молочную кухню, стены облицевала белым кафелем, купила большой холодильник для хранения молока и кумыса, приобрела новую посуду. Покупателей стало так много, что пришлось устанавливать очерёдность. Вывеску сняла, необходимости в ней уже не было. Многим отказывала, давая кобыле и себе, отдых. Рахиму нравилась суета жены, оживившая домашний быт семьи.
Один за другим родились мальчишки. Подрастали быстро. Неугомонные и шумные они внесли в жизнь новые заботы, новые улыбки и радости. Смягчились отношения Жанар с мужем. Но всё же нет-нет да возникало сожаление о чём-то недостающем, уже не осуществимом. Бабушка с дедушкой души не чаяли в трёх внуках. С благодарностью относились к Жанар за наследников. Рахим любил подбрасывать сынишек вверх, любил вдыхать запах их тела, катал на спине, баловал игрушками.
«Смотри Жанка, какие у них ресницы длинные и загнутые. Это мои гены. Я из рода «кожа». Мы выходцы из арабов. Не то что ты, степная кипчачка, - шутил он, подразнивая жену. – Роди девочку. Красавица будет, будет беленькая, как ты, с точёным носиком, и с чёрными моими глазами. Только представь!».
«Ну, уж нет. На работу хочу, на любую. Насиделась дома за десять лет, - твёрдо рассудила Жанар. – Да и братишка твой скоро невестку приведёт. Будет кому передать хозяйство. Отделяться нам надо. С родителями обычно живёт младший сын, и дом принадлежит ему. Так заведено у нашего народа. Лучше меня знаешь об этом».
Жанар устроилась продавцом в небольшой продуктовый магазин. Рахиму, как передовику производства, выделили двухкомнатную квартиру в новом доме, и зажили они самостоятельно. Два старших сына ходили в школу, младшего водили в садик. Со стариками связь не теряли, часто навещали их, оставляли на радость им детей, заодно и на присмотр.
Вскоре Жанар предложили работать в большом универсаме. Покупателей много, появлялись знакомые. Дефицитные товары позволили устанавливать и налаживать связи с полезными людьми. Завелись подружки-приятельницы. У Рахима с детства было много друзей. Отмечали вместе праздники, дни рождения. Жизнь текла.
Не сразу Жанар обратила внимание на постоянного покупателя сигарет в соседнем отделе, элегантно одетого, обходительно-вежливого. Сама простая в общениях, непритязательная в одежде, не применяющая иную косметику, кроме губной помады, и то не за прилавком, она отстранялась от такого рода людей, и ухоженные женщины рядом с ними, в дорогих нарядах, казались ей напыщенными и недоброжелательными.
Жанар удивилась, когда он обратился к ней с просьбой разменять купюру. Разменять он мог в любом отделе. В том же хотя бы, где обычно покупал сигареты. «Считайте быстрее, не задерживайте очередь», - неожиданно для себя нагрубила Жанар, протягивая деньги.
«Как зовут Вас?» —спросил он.
«Жанар. Что? Хотите пожаловаться?»
«А меня Сабит», - улыбнулся мужчина.
Жанар ответила смущённой улыбкой. Улыбка заменила приветствия при последующих встречах. Взгляды искрили, светились радостью. Жанар не предполагала, что у замужней женщины может появиться острое желание видеть постороннего мужчину, быть с ним, и в какие муки и восторги могут вылиться отношения.
Встречи, короткие и жаркие, чаще всего в обеденное время, жили в Жанар отдельной жизнью, тайной, которую она оберегала и лелеяла, нежилась в ней, перебирая в памяти ночами желанные ласковые слова.
Рахим замечал перемены в жене. Он с грустью ловил незнакомые до сих пор выражения её лица, молча слушал несвойственную ей прежде чушь и приспосабливался к перепадам её настроения. Тяжело было видеть неродное для семьи состояние жены. Выяснять что-либо не пытался, боясь нарушить сложившуюся жизнь, да и лучше не знать, чем что-то знать. То, что не высказано вслух, ещё давало надежду. Да и не хотелось выяснять отношения, тревожить детей. Давно уже Рахим чувствовал неполадки в здоровье и уговорил жену поменять квартиру на частный дом с доплатой, которую подобрал по объявлениям и предложил Жанар осмотреть. Потянуло к земле, на свежий воздух. Подросшим сыновьям будет чем заняться, а то обленились совсем без дел и всё норовят вечерами уйти из дома к друзьям. Второй пугает забросить учёбу в техникуме. Может, Жанар увлечётся. Будет ухаживать за ростками, посадит цветы. Будет чаще улыбаться дома.
Переезжали в весенний солнечный день. Мальчишки шутили, заносили мебель. Молодой сад оживал, ветки в уборе первых трогательных листочков тянулись вверх, приветливо качаясь навстречу Жанар, новой хозяйке. Она всей грудью вдохнула апрельский воздух и прошлась по прошлогодним грядкам, осторожно обходя шуструю проглянувшую траву.
Тихо поскрипывая, в стране шла перестройка, болезненно затрагивая быт, мышление, интересы, обнажая скрытые ранее взгляды, суждения, отношения. Неуклюже, но настойчиво вышагивал неоперившийся капитализм, подминая под себя не расторопных, не предприимчивых, не согласных и не готовых к переменам. Новые способы хозяйствования уничтожили приносившие прибыль заводы, фабрики, предприятия, и огромное количество рабочего люда осталось без заработка. Целлюлозно-картонный комбинат, где работал Рахим, закрылся. Опустели прилавки, исчезли товары даже первой необходимости. Торговля остановилась, и Жанар, сгруппировавшись с подругами, вынуждена была покорять новый вид выживания. Отменили наказание за спекуляцию, и теперь она оформилась в красивое слово «коммерция». В Алма-Ате она скупала золотые украшения, благо столичная бедствующая интеллигенция легче расставалась с ними, не то что южное население, охочее до золота. Перепродажа приносила доходы, семья жила без материальных кризисов. Не забывала Жанар и стариков, обеспечивала их продуктами. Перестройка дошла до своего пика, и большая, уникальная страна развалилась на отдельные государства. Каждая страна стала «вариться в собственном соку», с непонятным пока привкусом свободы и независимости.
Рахим был рад тому, что успел приобрести домик с участком. Овощи и кое-какие фрукты выращивал сам, с утра до вечера возясь на огороде. Жанар приносила домой живые деньги. Её захватило предпринимательство, и она прикупила небольшое кафе. В обеденное время горячие блюда уходили нарасхват. Жанар наняла повара, расширила меню, добавила столы, и уже подумывала было о пристройке к кафе дополнительного помещения, но заболел Рахим. Скорая увезла с подозрением на аппендицит. Диагноз в больнице не подтвердили, определили в гастроэнтерологическое отделение.
В поисках лучшего компетентного обследования Жанар отложила дела и повезла мужа в столицу. Столичные медики не дали желаемых прогнозов и рекомендовали операцию, которая должна продлить жизнь. Денег Жанар не жалела, продала кафе и золотые украшения, которые берегла для будущих невесток и для подарков сватам. После колостомии и послеоперационной реабилитации привезла Рахима домой.
Рахим впадал временами в депрессию, то норовил, несмотря на своё состояние, что-либо сделать полезное. Очень обрадовался женитьбе старшего сына. Ждал внука. И только после его рождения, продолжателя рода, «ожил», шутил и радовался его первой улыбке.
Весна на стыке столетий пришла неожиданно рано, полыхая запахами задышавшей земли и ранней зелени, щедро раздаривая тепло. Позже Жанар благодарила природу за сочувствие, за возможность побродить Рахиму по саду, подышать свежим воздухом, посидеть на скамеечке на солнышке, покатать внука в коляске. Жанар присаживалась рядом и они вдвоём молча наблюдали за шалостью ветерка. Хорошо сидели. Им казалось, что разговаривают друг с другом. Без слов. Они были не нужны.
В последний день апреля состояние Рахима резко ухудшилось. Он порывался выйти во двор, спрашивал: где внук? Просил принести его. Скорая помощь приехала быстро, ввели успокоительное. Рахим уснул. Руки потянулись к лицу мужа. Впервые Жанар погладила его. Провела по волосам, поправила подушку. Тихое «спасибо» прижалось к спине, выходящей из комнаты Жанар. Она рванула во двор, сдерживая слёзы. На грядках слёзы потекли безостановочно. Текли и текли, капали на траву. Жанар то слева, то справа машинально рвала сорняки, продвигаясь спиной к дому, подальше в глубину огорода. Ей хотелось выплакаться, свернувшись как можно туже калачиком, спрятав лицо в плечо, в укромном месте, где никто не услышит её причитания, а без них она не облегчит душу, и, может, только тогда простит себя и освободится от давящей вины. А мысли… Они так и будут мучительно теребить её, пьяно шатаясь в голове, то наплывая, то убегая до очередного приступа жалости к мужу. Вспомнила свою просьбу перед Богом, больше не перед кем, только он был всемогущ и мог помочь: лишь бы никто не узнал. Тайна порой рвалась наружу, но Жанар успевала её задержать и затолкнуть вновь глубоко, комом, мешавшим, давящим, укоряющим. Да, так и получилось, никто не узнал. Как ошибалась она. Собственное знание невозможно отторгнуть, оно оказалось тяжелее.
Рахим скончался в начале мая, схватил было Жанар за подол халата и пытался что-то сказать. Не смог.
Женщины. Анар http://proza.ru/2020/03/04/841
Женщины. Салима http://proza.ru/2020/03/10/1155
Женщины. Фарида http://proza.ru/2020/04/24/1261