Бункер

Повесть

1.
Четыре года назад отгремели в Европе последние бои Второй мировой. Казалось бы, все должно успокоиться. Состоялся Нюрнбергский процесс, осудивший фашизм и целый ряд главных (оставшихся к тому времени в живых) деятелей Третьего рейха, состоялась Потсдамская конференция, обсудившая вопросы демилитаризации, демократизации и денацификации Германии, выплаты репараций, а также разделившие эту страну на зоны оккупации между тремя союзниками (СССР, США, Великобритания) и примкнувшей к ним Францией.
Но, к сожалению, далеко не всех нацистов коснулся военный трибунал – часть из них тихо, под шумок жужжащей, словно пчелы в улье, послевоенной Европы, рассеялись по миру – в Африку, в Северную и Южную Америку. А потом даже пустили слух, что 30 апреля 1945 года покончил с собой не Гитлер, а его двойник, а сам фюрер Третьего рейха перебрался в Аргентину, где и проживал все годы до своей естественной смерти.
В Кильской бухте Балтийского моря в шести километрах от германского побережья (и в восьми – от датского) находился очень интересный небольшой островок, который местные жители побережья, а прямо напротив острова находилась деревня Либенсдорф, называли Буковым островом. Вероятно, потому что на острове была небольшая, но густая и довольно старая буковая роща, разреженная березовыми островками.
Когда наступали голодные времена, некоторые бауэры-крестьяне занимались не только рыбной ловлей, но и заглядывали на остров, чтобы собрать урожай трехгранных буковых орешков, внешне напоминающих дубовые желуди. Их хорошо поджаривали (в сыром виде они были горьки и даже ядовиты) и с удовольствием поедали.
Остров, хоть и был невелик – с севера на юг протянулся на семь с небольшим километров, а в ширину – максимально до четырех километров – однако вызывал интерес тем, что там до сих пор (апрель 1949 года) располагалась советская воинская часть, хотя, согласно решению Потсдамской конференции, эта территория должна была отойти в управление британцам. Впрочем, до 30 апреля русские должны были полностью освободить остров от своего присутствия. Проблемы в этом не было бы никакой, если бы не одна особенность – на острове находилось небольшое, но значимое для немцев кладбище, где в 1942-1945 годах хоронили офицеров СС, погибших частично на Восточном (таких, естественно, было большинство), частично на Западном фронте. На одной из оконечностей кладбища был сооружен небольшой памятник – крест из нержавеющей стали. Но, самое главное, дважды в год – 20 апреля, в день рождения Адольфа Гитлера, и 7 октября – в день рождения Генриха Гиммлера, райхсфюрера СС, крест словно бы приподнимался из-под земли и начинала звучать органная мелодия из любимой оперы фюрера «Кола Риенци» Рихарда Вагнера и «Wehrmacht – Erika» – любимая песня Гиммлера.
Советским командованием был отдан приказ до передислокации с острова – уничтожить не только этот памятник, но и взорвать все кладбище, дабы даже костей эсесовских в этой земле не осталось.
Но проблема была в том, что на острове творилось нечто непонятное: неожиданно в акватории острова появлялись рыбацкие лодки, а затем неким таинственным образом исчезали. И никак не удавалось выяснить, куда они исчезали. Полк во главе комполка подполковником Ивановым передислоцировался в прибрежную деревню Либенсдорф, где в доме руководителя общины – старосты, был организован штаб полка. На острове же остался отдельный батальон под командованием капитана Науменко. На него-то и была возложена задача очистить остров.
  Капитан Николай Науменко, молодой человек лет тридцати с небольшим, выше среднего роста, худощавый с залысинами в передней части головы, отчего его лоб казался необычайно большим, стоял на сто пятидесятиметровой высоты холме, на самой высокой точке острова. Справа от него лежал большой плоский камень, отшлифованный то ли водой, то ли ветром. Он смотрел в бинокль, поворачиваясь в разные стороны, затем снова обратил свой взор на морской простор. Сегодня море было, к удивлению, спокойным, лишь изредка легкий норд-вест поднимал крохотные волны, скорее даже просто обозначал рябь на поверхности, словно бы это была какая-нибудь река. Где-то далеко, в открытом море маячил черный корпус военного корабля – скорее всего линкора. Англичане постоянно мониторили акваторию, входящую в их зону оккупации. И не только с моря, но и с неба.
 Как раз в это же время в небе пролетел самолет. Науменко поднял голову и, не отрывая глаз от окуляров бинокля, улыбнулся – на этот раз свой, краснозвездный. На секунду опустив бинокль, он краем глаза уловил на берегу, в небольшой бухте, какую-то явную суету. Скорее всего, последние подразделения полка (именно в его состав и входил отдельный батальон Науменко) готовились к отплытию на материк – две трубы самоходной баржи уже извергали из своих широких жерл черный дым.
Науменко глянул вниз – там в тихой закрытой волнорезами бухточке стояли три катера. Они же, а также баржа, которая должна потом вернуться, должны будут переправить его батальон на берег после выполнения задания. Кроме того, катера переданы в его оперативное управление в случае необходимости. На катерах шла служба своим чередом. Командир этого маленького отряда, капитан 3 ранга Рысцов наблюдал, как матросы выполняют свои обязанности – драят палубы, стоят на рынде… Там же, на командирском катере, находился и запасной телефонный узел – на случай, если с верхней, батальонной, связью случится нечто сверхординарное.
Но Науменко не давал покоя глубоко врезавшийся в море километра на полтора и шириной до трехсот метров мыс, вытянутый на северо-запад. Где-то за полкилометра до берега мыс прятался за высокой каменной, почти вертикальной скалой, прямо нависавшей над морем. Вот эта скала и не давала покоя Науменко. Он чувствовал, что там может что-то происходить. За все время, пока на острове стояли советские войска, почему-то никто не удосужился проверить, что же там, за этой скалой находится. 
- Кольцов! – позвал капитан командира разведроты.
- Я! – словно из-под земли вырос черноволосый старший лейтенант.
Рядом с высоким Науменко невысокий хрупкий Кольцов казался совсем мальчишкой. Хотя Кольцов был на целый год старше своего командира.
- Отправь-ка двоих бойцов вон на тот мыс! Пусть проверят, что там.
Науменко рукой с биноклем указал направление, и Кольцов тут же приставил к глазам свой бинокль, долго смотрел в него, затем глянул на капитана.
- Там же сплошной песок да камень, товарищ капитан. Что там может быть?
- А скала тебя не смущает?
Кольцов снова долго смотрел в бинокль.
- Ты думаешь, там что-то есть?
- Может быть что-то, а может быть и кто-то. Немец, сволочь, хитрый, а нам нужно бывшим союзничкам оставить остров чистым.
Они оба стали спускаться с вершины по тропинке к казармам, располагавшейся на большой, ровной площади в нескольких сотнях метров от буковой рощи.
- И вообще, Валера, тебе не кажется странным, что за эти годы никто из наших не исследовал этот мыс?
 - Так ведь Иванов команды не давал, вот и не ходили туда ни мои ребята, ни другие.
- Вот я и говорю, что это странно.
Они подошли к двум стоявшим параллельно друг к другу каменным казармам, построенным немцами для своих солдат. Поставлены они были с немецким качеством, с толстыми стенами, без единой щели в оконных и дверных проемах, с двойными окнами. Летом в них было жарковато, если, конечно, не открывать окна, зато зимой никто не замерзал, несмотря на отсутствие отопления. Рядом с бараками, чуть в стороне, стояли еще два здания, меньших размеров. В одном жили офицеры, там же была и кухня, в другом размещался штаб, сначала полка, теперь – отдельного батальона. По наследству от немцев остался еще и мотоцикл с коляской BMW R71 – единственное механическое средство передвижения на острове. Им иногда пользовался командир, когда нужно было быстро переместиться из одного конца острова в другой, но чаще использовался для хозяйственных нужд – когда из катера нужно было перевезти продукты, воду, медицинские средства. Там же, в бухте, заливали и бензин в бензобак.
Науменко сразу направился в штабной флигель, а Кольцов в отсек казармы, где жили его разведчики. Увидев его, дневальный хотел было дать команду о приближении командира, но Кольцов махнул рукой – не надо.
- Старший сержант Микульчик, ефрейтор Ширшов – ко мне!
Через полминуты перед старлеем выросли среднего роста бойцы, оба кряжистые, как на подбор, плечистые, с большими ладонями. Только один (Микульчик) был блондином, а другой (Ширшов) шатеном.
Все трое вышли на плац перед казармой.
- Есть задание, командир? – спросил Микульчик.
- Вы на севере, за холмом, мыс видели?
- Это который за скалой? – уточнил Ширшов.
- Он самый!
- Да мы давно уже на него глядим. Какой-то он подозрительный, – добавил Ширшов.
- Вот именно – подозрительный! Комбат приказал обследовать мыс и доложить, что там.
- Задание понятно. Разрешите выполнять, товарищ командир? – выпрямился Микульчик.
- Выполняйте! Но будьте осторожны, ребята. Черт их знает, этих немцев.
- Не волнуйтесь, командир, не впервой, – ответил Ширшов.
И оба исчезли в казарме готовиться к заданию.

2.
Последняя моторная резиновая лодка с шестью мужчинами в серых рыбацких плащах из палаточной ткани с капюшоном скрылась в небольшой, практически не заметной ни с одной из сторон бухте с запада скалы.
Скала нависала над водой на высоте чуть более полутора метров и столько же в ширину. Поэтому бухту эту невозможно было рассмотреть ни с моря, ни с воздуха. Когда же бухта укрывается в собственно скале – она расширяется и увеличивается настолько, что в ней вполне могли бы пришвартоваться до пяти торпедных катеров, или с десяток таких же больших лодок, которая только что прибыла.
Пришвартовав лодку к небольшому пирсу, офицеры-эсесовцы сошли на галечный берег, тут же сняли плащи, перекинув их через руку, другой рукой оправили черный эсесовский китель и подошли к, казалось бы, глухой стене. Старший офицер – гауптштурмфюрер Бош, высокий, но узкоплечий блондин, просунул ладонь между двумя выступающими на стене небольшими камешками и нажал на потайную кнопку. Дождавшись, когда открылась широкая металлическая дверь, они вошли внутрь бункера. Тут же, рядом с входом, находилось несколько рядов прикрепленных к стене крючков, почти на всех из них висели такие же плащи, какие были и на этой группе. Оставив плащи, они прошли через довольно большое помещение, в котором находилось несколько столитровых цистерн с горючими материалами. Это был широкий и не очень светлый предбанник,  из которого закрытая металлическая дверь вела в коридор. Перед дверью группа остановилась, гауптштурмфюрер осмотрел каждого, и, убедившись, что у всех все в порядке, несколько раз крутанул маховик кремальерного затвора, дверь неспешно отворилась. Последний из группы закрыл дверь с другой стороны. Метров через пять коридор делал поворот направо и сразу офицеры наткнулись на дежурного эсесовского шарфюрера, который тут же вытянулся в струнку, выкинув руку в нацистском приветствии.
 На немой вопрос гауптштурмфюрера, куда идти, шарфюрер кивнул головой в левое крыло коридора. Это означало, что все остальные группы уже собрались в зале, ждали только их.
Коридор был также полутемный – горела лишь каждая третья, забранная в решетку на потолке, лампочка. Приходилось экономить – в последнее время трансформаторы стали подводить: техника, увы, старела вместе с людьми, ее использующими.
Но вот двадцатиметровый коридор закончился и из широкой, открытой с левой стороны двери в глаза ударил яркий свет. Это был большой, светлый, трехметровой высоты зал с двумя рядами длинных, покрытых зеленым бархатом столов. Их соединял русской буквой «П» еще один стол, такой же ширины, но всего в полтора метра длины. На стене за столом висел большой, в полный рост портрет Гитлера. Напротив, с другой стороны, белел на всю стену экран. За главным столом сидел с розовым квадратным лицом и тяжелым двойным подбородком оберштурмбаннфюрер СС Дитрихс, с четырьмя металлическими звездочками и двумя рядами алюминиевой нити в левой черного цвета петлице, в правой же петлице красовалась двойная зиг-руна. За обоими длинными столами разместились до трех десятков эсесовских офицеров в званиях от старшего лейтенанта до майора.
Войдя в зал, группа Боша остановилась, выкинув руки в нацистском приветствии в сторону подполковника.
- Хайль!
- Вы задержались на целых шесть минут, Бош! – раздраженно постучал по открытой крышке карманных часов фон Дитрихс. – Мы все вынуждены, в ожидании вашей группы, терять драгоценные минуты.
- Прошу прощения, оберштурмбаннфюрер! Пришлось сделать небольшой крюк, чтобы уйти от русских катеров.
- Хорошо, Курт! Проходите, рассаживайтесь на свои места, и сразу же начинаем.
Группа Боша быстро заняла свои места, сам Бош, как и всегда, устроился рядом с гауптштурмфюрером Шмидтом, с которым они поздоровались легким кивком головы.
Сидевший в стороне от всех за маленьким столом, на котором стоял патефон с огромной трубой и полочка с несколькими пластинками, маленького роста, седой с лицом, покрытым морщинами и слегка вздернутым кверху носом старичок в форме оберштурмфюрера СС, тут же поднялся, взял одну из пластинок, положил ее на диск, покрутил сбоку ручку, сверху положил на диск пластинку. Это был музыкант, оранжировщик и композитор Ганс Шмунк, которого фон Дитрихс в свое время хитростью заманил на остров, и теперь уже не было никакой возможности этот остров, даже этот бункер покинуть. Впрочем, Шмунк уже давно простил оберштурмбаннфюрера, ибо занимался здесь своим делом – наладил вывезенный с материка орган и дважды в год играл на нем отрывки из опер Рихарда Вагнера.
По давно устоявшейся традиции вначале с пластинки зазвучал гимн Третьего райха – «Немецкая песня», на музыку Йозефа Гайдна, при первых звуках мелодии которого, все тут же вскочили на ноги и встали по стойке «смирно».
Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt,
Wenn es stets zu Schutz und Trutze
Br;derlich zusammenh;lt,
Von der Maas bis an die Memel,
Von der Etsch bis an den Belt –
Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt!
Но, если гимн офицеры слушали молча, то, когда Шмунк поменял пластинку и зазвучала «Песня Хорста Весселя», эсесовский гимн (сначала это была маршевая песня СА, а затем стала официальным гимном НСДАП), эсесовцы начали тут же, едва не перекрикивая пластинку, подпевать: 
Die Fahne hoch! Die Reihen fest geschlossen.
SA marschiert mit ruhig festem Schritt.
Kam’raden, die Rotfront und Reaktion erschossen,
Marschier’n im Geist in unser’n Reihen mit…
При этом две последние строчки куплета повторялись и во время исполнения первого куплета все дружно подняли правую руку в знак нацистского приветствия. Хорст Вессель – член НСДАП, который погиб в конце двадцатых годов во время одной из стычек нацистов с коммунистами.
Когда пластинка замолчала, все снова заняли свои места. Их взгляды устремились на фон Дитрихса.
- Итак, камераден, мы собрались в преддверии знаменательного дня – накануне славного юбилея нашего дорогого фюрера! Еще раз напомню, что фюрер перед тем, как тайно отправиться на подводной лодке в Аргентину, собрал нас в своем фюрербункере и призвал не забывать о высоком предназначении германской нации и свято чтить традиции Третьего райха. Одной из таких традиций и является отмечать день рождения фюрера каким-нибудь необычным образом. К сожалению, наши возможности здесь ограничены, тем не менее, завтра, ровно в восемь ноль-ноль снова зазвонят колокола в марше «Кола Риенци».
Фон Дитрихс на пару секунд замолчал, обвел взглядом присутствующих и изобразил на строгом, квадратном лице некое подобие улыбки.
- Мой русский информатор докладывал, что русских штабистов это всегда необычайно бесит. Они никак не могут понять, откуда появляется музыка.
Оберштурмбаннфюрер глянул на сидевшего в своем углу Шмунка. Тот сначала слегка вздрогнул от неожиданного к нему обращения, затем довольно улыбнулся в ответ, когда в его сторону все повернули головы.
- Теперь, собственно, к диспозиции. Три дня назад русский полк, дислоцировавшийся на острове, передислоцировался на побережье. Вся эта зона, включая и наш остров, находится в зоне оккупации британцев. Поэтому русским предписано до 30 апреля полностью оставить остров, после этого здесь сразу должен высадиться британский гарнизон. Но с ними, как вы понимаете, всегда можно будет договориться. В настоящее время здесь остался лишь спецбатальон в количестве около пятисот человек, который должен заняться демонтированием и вывозом оставшегося оборудования, оружия и прочего, вплоть до последнего санитара. Но, как вы понимаете, русские просто так уйти не могут. Они хотят изрядно почистить остров, в том числе хотят взорвать наш памятник на кладбище, откуда и исходит колокольный звон и звучат наши марши.
При этих словах седовласый Шмунк испуганно приподнялся со своего места и с тревогой посмотрел на фон Дитрихса.
- Да, да, дорогой Ганс! Хотят взорвать нашу, ты ведь не отделяешь себя от нашей группы, Ганс?, гордость.
- Надеюсь, вы не допустите этого, оберштурмбаннфюрер? – голос у музыканта был слегка приглушенный.
- Я, разумеется, предпринял ответные шаги. И, уверен, русским они не понравятся.
Дитрихс взял со стола указку, обошел весь зал и остановился у противоположной от своего стола стены.
- Теперь взгляните сюда!
Он раздвинул экран, за которым во всю стену красовалась карта острова. 
- Вот наш памятник, наши колокола. Русские заминировали его здесь, здесь и здесь. Ровно в восемь ноль-ноль, когда обычно начинает звучать орган и бить колокола, должны раздаться взрывы. Значит, ночью нужно поработать нашим саперам… Вашим саперам, Краузе, – указка Дитрихса была направлена в сторону штурмбаннфюрера, сидевшего по левую сторону от стола фон Дитрихса.
- Да, оберштурмбаннфюрер! – ответил Краузе.
И тут решил высказаться сидевший рядом с Бошем гауптштурмфюрер Шмидт:
- Оберштурмбаннфюрер, а может поступить проще – взорвать к чертовой матери казармы русских…
- И этим мы только преждевременно раскроем себя. Ведь наш остров – это одна из двух тайных морских баз Германии на Балтике. А вот уничтожить русских нам никто не помешает. Да, на каждого из нас – по восемь-десять русских, но… во-первых, отборные бойцы, – фон Дитрихс не без гордости обвел взглядом присутствующих. – А, во-вторых, эффект неожиданности еще никто не отменял.
- Далее! – указка фон Дитрихса опустилась по карте вниз. – В Южной бухте стоит небольшой плавотряд русских – три катера и одна самоходная баржа для перевозки на берег живого состава и оставшейся техники. Меня волнует только командирский катер и баржа. Боевым пловцам нужно поработать, чтобы эти два судна вышли из бухты, но до берега не дошли.
Фон Дитрихс посмотрел на Боша. Тот кивнул.
- Далее!.. – продолжил оберштурмбаннфюрер.

3.
 В штабе батальона собрался весь офицерский состав. Капитан Науменко обрисовал общую обстановку (о том, что двое разведчиков отправлены исследовать северный мыс он умолчал) и поставил задачу на следующий день.
- Товарищи! На завтра основная задача для нас – покончить с музыкальным оформлением дня рождения Гитлера. Бойцам старшего лейтенанта Кольцова, наконец, удалось решить загадку кладбищенского памятника. Теперь вся надежда, на наших минеров.
Науменко посмотрел на командира взвода лейтенанта Трегубовича.
- Так точно, товарищ капитан. Мои ребята не подведут.
- Что с другим заданием?
- Там тоже все в порядке!
- А как твои ребята, Кольцов?
- Пока на связь не выходили, – ответил Кольцов.
И тут оживился сидевший с ним рядом, но чуть отстраненно лейтенант Коптев.
- Что за задание? – спросил он у Кольцова, но тот только приложил к губам указательный палец.
- Далее, в рабочем порядке снимаем и загружаем оборудование на баржу. Товарищ Рысцов, у вас там все в порядке?
- Так точно! Команда полностью укомплектована, мы готовы.
- Кто командир?
- Лейтенант Оськин, – Рысцов кивнул на рыжеволосого плотно сбитого офицера с двумя орденами Красной звезды на кителе.
- Отлично! – Науменко что-то подчеркнул в своем планшете. – Кольцов! Еще раз напоминаю: как только появятся твои бойцы, сразу с ними ко мне.
- Есть!
- Есть ко мне вопросы, товарищи офицеры?
Никто не откликнулся, наоборот все тут же расслабились, стали перешептываться, иные стали складывать планшеты. Коптев опять наклонился к Кольцову, тихо спросил:
- Куда ребята отправились?
В это время поднялся замполит батальона Петровский.
- Товарищи командиры! Хочу вам напомнить, чтобы не забывали также про политбеседы с красноармейцами. Подключайте к этому коммунистов. Не забывайте про фултоновскую речь Черчилля и ответ на нее товарища Сталина. А 22 апреля на плацу будет митинг, посвященный памяти вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.
Замполит ходил по кабинету, затем остановился напротив Науменко.
-Товарищ капитан, теперь, думаю, самое время.
- Согласен! – кивнул Науменко и тут же окликнул своего ординарца. – Дорошенко, заноси!
Дверь штабной комнаты открылась и на пороге появился здоровенный усатый старшина Дорошенко, держа в каждой руке по две бутылки водки. За ним вошел рядовой боец с тяжелым вещмешком, который он поставил на стол и вышел. Замполит тут же начал доставать из вещмешка тушенку, сухари, вареный в мундирах картофель, луковицы, вареные яйца. Ему помогал Дорошенко. В штабе сразу началось оживление, потирание ладоней, радостные возгласы.
- Вот это дело! – начальник штаба капитан Глушко первым поставил на стол свою алюминиевую кружку. – Для нее, родненькой! – кивнул он в сторону оказавшейся рядом бутылки.
- Почему так мало, товарищ капитан? – деланно возмутился Коптев.
- Скажи спасибо Дорошенке, что он откопал наследство подполковника Иванова.
- Остальное что, сами выдули? – продолжал возмущаться Коптев.
- Так! Что за разговорчики, лейтенант Коптев? – одернул его замполит и тут же обратился ко всем.
- Товарищи! У всех нолито?
Он подождал, пока все заполнили свои посудины – кружки, стаканы. Дорошенко хотел было незаметно выйти, но его остановил командир.
- Дорошенко, ты себе тоже капни! Благодаря ж тебе мы не в сухомятку есть будем.
- Слухаюсь, товарыш капитан, – он взял свободную кружку и налил себе.
Дальше слово снова взял замполит Петровский.
- Товарищи! Все вы знаете, что приближается день рождения вождя мирового пролетариата, нашего великого учителя и друга нашего главнокомандующего генералиссимуса товарища Сталина Иосифа Виссарионовича, под чьим выдающимся руководством мы свернули шею фашистской гадине. Понимаю, что заранее такие события не отмечают, но учитывая напряженные дни, которые нас ожидают, и, к тому же, неизвестность по поводу того, откопает ли еще старшина Дорошенко НЗ подполковника Иванова, – по комнате разошелся легкий смешок, – предлагаю отметить это событие сегодня.
Все выпили, начали закусывать. Дорошенко, дожевывая луковицу с куском хлеба, взглянул на Науменко, тот кивнул головой: «Иди!». Ординарец вышел, закрыв за собой дверь. Вышел наружу, где перед входом с автоматом на груди дежурил тот самый рядовой.
- Дывысь, шоб ни одна мыша! – Дорошенко погрозил он ему пальцем.
Языки немного развязались, начали травить анекдоты.
- Слушай, Коля, я тут анекдот вспомнил, – заранее усмехался начштаба, склонившись к Науменко.
- Давай! – кивнул капитан, доставая ложкой очередную порцию тушенки из жестяной банки.
- Мужик с женой на кухне после еды. Он ей: «Дорогая, так вкусно! А что это было?». Она: «Расстегай». Он: «Расстегнул. Но ты так и не ответила на вопрос. А что это было?»
Оба капитана захохотали так, что к ним повернули головы остальные и, видя веселье командиров, и сами заулыбались.
Но разгуляться снова не дал замполит. Он поднялся, налил себе в кружку еще немного водки и постучал по кружке складными ложкой-ножом.
- Товарищи! Как говорится, между первой и второй – перерывчик небольшой.
Он дождался, пока все успокоятся и дольют себе в посудины остатки водки.
- Второй тост! Предлагаю выпить за нашего великого полководца и мудрого руководителя товарища Сталина!
- Пьем, товарищи, стоя и до дна! – поддержал замполита Науменко.
Стало еще веселее. Подхватив почин комбата с начштаба, другие тоже стали травить анекдоты, стараясь при этом перекричать соседа.
- Слушай! Ползут два партизана в разведку, руками так загребают. Первый:
— Ч-черт! Я в говно вляпался! — И руку поднимает. Второй громко смеется. Первый зажимает ему рот рукой. — Да тише, ты!
- А у меня тоже про партизан. Значит, приходит бабка в военкомат.
— Дайте мне партизанскую медаль и льготы!
— А вы партизанили?
— Сама-то нет, а партизан снабжала — носила им сало, хлеб, молоко…
— Да, без жратвы не повоюешь…
— А как же! Они мне все «данке, данке»…
— Так то ж были немцы!
— Немцы-то, немцы. Но коммунисты.
Однако общий смех не столько веселил лейтенанта Коптева, сколько озадачивал. Теперь он уже подошел к Трегубовичу.
- Иван, так что у тебя за второе задание, кроме взрыва колоколов?
- О, брат! Будет весело! Это целая спецоперация, – хихикнул Трегубович и потянулся за очередным куском хлеба, на который положил мясо тушенки.

4.
Микульчик и Ширшов без приключений добрались до начала мыса. То, что они увидели там, их поразило.
- Ну и нюх у нашего комбата! – удивленно качая головой, шепотом произнес Микульчик. – Гляди, Семен! Да здесь еще одна бухта.
- Уж больно низко скала над водой, Алесь.
- Ну что ж, попробуем подобраться как можно ближе, а потом придется трошки поплавать.
- Так вода ж, наверно, холоднючая.
- Вот ты и проверишь, Сеня.
- Почему сразу я?
- Как младший по званию, – сверкнул ровными рядами слегка пожелтевших зубов Микульчик.
Они осторожно, вертя головой во все стороны, обошли скалу со всех сторон – нигде никаких следов для входа в бухту: ни ущелий, ни расщелин. В небе снова пролетел самолет – разведчики посмотрели вверх. На сей раз это был английский двухмоторный цельнометаллический морской разведчик и патрульно-противолодочный «Vickers Warwick».
Они вернулись на прежнее место. Небольшой каменный выступ в самой скале да не известно, как и к чему прицепившийся здесь кустик с молодыми, еще липкими листочками надежно прикрывал их с трех сторон.
- Ну что, Семен, давай! – похлопал друга по плечу Микульчик.
Вторая декада апреля в этих краях уже радовала довольно теплой, комфортной температурой, почва покрылась зеленым покрывалом травы, деревья радовались возможности пошелестеть на ветру зелеными, бархатистыми листочками. Однако, все же вода в море была еще холодна. Ширшов, снимая штаны, ворчал:
- Смотри, Алесь, если я себе яйца отморожу…
- Я уж так и быть, по дружбе тебе одно свое подарю, – засмеялся Микульчик.
- Боюсь, размер не подойдет!
- Ничего, мы тебе мошонку расставим.
- Так я как раз имел в виду, что твое маловато будет. 
Теперь уже засмеялся Ширшов. Наконец, оставшись в  исподней рубашке и кальсонах, он ногой пощупал дно и вошел в воду. От холода сначала даже зубы у него свело, но через несколько секунд тело привыкло к температуре.
- Ну все, Алесь, я готов!
- Погоди! На-ка, глотни! – Микульчик отвинтил крышку на фляге и протянул Ширшову.
Тот сделал пару глотков, поморщился, занюхал спирт рукавом рубашки, и вернул флягу сержанту.
- О, сразу теплей стало!
- Вот теперь давай, Семен! Как говорится, с богом. И осторожней там.
- Ты, если что, прикрой меня.
Микульчик поправил на шее автомат, оружие Ширшова положил рядом. Сам Ширшов, зажав зубами кожаный чехол, в котором были нож и фонарь, тихо разгребая руками воду, побрел в сторону скрытой бухты. В одном месте он споткнулся, едва не уйдя под воду, в другом оказалось довольно глубоко, пришлось грести руками. Пару сотен метров он преодолевал минут пятнадцать. Все это время Микульчик напряженно следил за товарищем. Наконец, Ширшов дал сигнал, что он оказался собственно в бухте и вышел на твердую землю. Микульчик выдохнул, вытер выступивший на лбу пот, но продолжал внимательно следить за происходящим, не забывая периодически осматривать окрестности.
Ширшов огляделся вокруг. В бухте, заканчивавшейся гротом, было темно, но руками он уперся в нечто круглобокое и, по ощущениям, резиновое. Лодка! Он прислушался, присмотрелся (глаза уже привыкли к темноте) – все было тихо и пусто. Он вытащил из чехла фонарик, включил, направляя луч в разные стороны.
Стало мелко, Ширшов добрался до бетонного выступа, на руках отжался и поднялся. Освещая путь фонариком, прошелся по пирсу несколько раз, пытаясь найти хоть какую-то щель в каменной стене, чтобы понять, есть ли отсюда вход внутрь пещеры. Ведь если есть лодки, значит, кто-то сюда приплыл на них, а ежели приплыл, значит, должен был войти внутрь, прежде чем исчезнуть в каменной пасти. Но все попытки оказались тщетными. Ни одной щели – только два небольших каменных выступа во всей стене. А еще – огромные фашистские орлы в двух местах во всю стену – едва ли не снизу доверху. Он еще раз навел луч фонарика на каменные выступы – не в них ли тайна ключа для входа. Впрочем, экспериментировать он не стал, дабы не нарваться на неприятности. Зато переключил свое внимание на лодки. На них с одного борта оказались клейма с фашистскими орлами, держащими в когтистых лапах перевернутую свастику. С другого борта красовались эсесовские зиги. Он даже тихонько присвистнул. Затем снова спрыгнул в воду, подобрался поближе к одной из лодок, стал ощупывать ее.
В этот момент в гроте вспыхнул свет и в проеме открывшейся двери показалась фигура в сером рыбацком плаще с капюшоном на голове и в рыбацких же сапогах с высокими голенищами. Едва за ним закрылась металлическая дверь, свет потух. Ширшов едва успел выключить фонарь и укрыться за ближайшей лодкой. Рыбак тут же включил свой фонарь, поводил лучом во все стороны. Не заметив ничего подозрительного, выключил его и направился к выходу из бухты. Пройдя по известной ему дорожке, лишь в одном месте оказавшись в воде по щиколотку, он вышел на косу. Пройдя каменную часть косы, остановился у самого края намытого морем песка. Глянул в бинокль сначала в густую морскую даль, затем в безоблачное небо. 
Микульчик, также заметивший неожиданного пришельца, весь напрягся, на всякий случай передернул затвор автомата, вжался в скалу.
Через минуту в небе загудел легкомоторный, выкрашенный в белый цвет самолет «Сессна». Рыбак несколько раз включил и выключил фонарик. «Сессна», сделав круг над островом, покачала крыльями и улетела прочь. Рыбак постоял еще некоторое время, наблюдая за полетом, выкурил сигарету и после этого вернулся обратно. Микульчик все это время напряженно вглядывался в полутьму грота.
Ширшов появился минут через десять.
- Живой, сволочь! – радостно выдохнул Микульчик.
- А ты сомневался? – постукивая зубами от холода, и дрожа всем телом, ответил Ширшов.
Микульчик сначала протянул товарищу флягу с согревающей жидкостью и, пока тот пил короткими глотками, набросил ему на плечи китель. Вернув Микульчику флягу, Ширшов снял с себя мокрые рубашку и портки, начал с остервенением их выжимать.
- Слушай, Алесь, да тут немцы. Стены грота в фашистских орлах. На лодках – фашистские клейма и даже нацистские зиги. Я тут одну решил проверить на прочность – резина прочная, но ножом режется на раз.
Выжав одежду, Ширшов стал одеваться.
- Все пытался найти вход – ни фига. Пока немец сам не вышел. Но и потом далеко не сразу нашел эту чертову потайную кнопку.
- Да видел я этого немца. Боялся, как бы он тебя не схлопнул. Но вот что, дружище, он подал какой-то сигнал пролетавшей «Сессне». Нечисто здесь. Пора возвращаться.
- Мне все-таки кажется, что здесь должен быть еще один вход, с земли, не с моря.
- Думаешь, бункер? – уточнил Микульчик.
- Он самый! Может, еще рискнем?
- Сначала доложим комбату, а там уж он пускай решает.

5.
 В кабинете комбата сидели, помимо Науменко и Кольцова, Микульчик с Ширшовым. Разведчики доложили обстановку на каменном мысу и рассказали об обнаруженной скрытой бухте.
- Я подозревал нечто такое, рассматривая расстеленную на столе карту острова с пометками разведчиков. – Мне только удивительно, почему за столько лет Иванов не приказал обследовать мыс, как следует.
- Возможно, немцы узнали, что скоро сюда придут англичане и потому активизировались именно сейчас, – предположил Кольцов.
- Может и так! Только я сильно сомневаюсь, что они все эти послевоенные годы сидели, как зайцы в кустах. Наверняка приплывали на лодках так называемые рыбаки. Да и знаки самолету что-то же должны означать. Короче так, бойцы, вы пока отдыхайте, вы нам еще понадобитесь, – разведчики поднялись и вышли из кабинета. – А мы с тобой, Валера, должны продумать операцию по поиску наземного входа в бункер. Да, и обязательно нужно поставить круглосуточный пост наблюдения за мысом.
- Понял!
- Мне теперь понятно, откуда этот колокольный звон и эти марши появляются. Ничего! Надеюсь, завтра с этим будет покончено! – Науменко стукнул кулаком по столу. – Эх, жаль! Не имеем мы права даже в воздух выстрелить, чтобы попугать эту «Сессну»…
- Англичанам данные передашь?
- Обойдутся! Надеюсь, без них справимся. А вот Иванову доложить необходимо… Короче, Кольцов, через час я тебя жду с планом операции и группой разведчиков. Ребята должны быть надежные, проверенные.
- Есть, товарищ капитан!
Комбат подошел к молоденькой телефонистке в соседней комнате. Тяжело девчушке приходилось на острове – их здесь было только две девушки, она, да еще медсестра при фельдшере. Телефонистке, правда, было немного полегче – она была под присмотром у комбата и с ней практически никто не заигрывал.
- Тонечка, свяжи меня с Первым.
Антонина тут же нажала на тумблер.
- Первый, Первый, я Береза, как меня слышите.
Через пару минут с другого конца провода ответили.
- Товарищ капитан, Первый на связи.
Науменко взял трубку.
- Здравия желаю, товарищ Первый.
- Что у тебя там, капитан? 
- Докладываю! За мысом в северной части острова обнаружена тайная бухта…
- Что значит, тайная?
- Вы же знаете, товарищ подполковник, скалу перед мысом? Она как бы висит над морем.
Подполковник ненадолго задумался.
- Ну, дальше, дальше, капитан!
- Так вот! Под этой скалой есть проход для лодок и небольших катеров с низкой посадкой. Далее! У меня есть предположение, что в этой скале, точнее, под всем этим холмом, находится фашистский бункер…
- На чем основано твое предположение?
- Разведка засекла немца в рыбацком плаще, но это явно не рыбак.
- Гм-м! – снова задумался подполковник Иванов, повернувшись боком и внимательно разглядывая висевшую на стене карту острова. Он большим и указательным пальцем поглаживал кадык. Наконец уточнил:
- Твои действия, капитан?
- Я направляю туда группу разведчиков. До выяснения!
- Действуй! Только пусть будут осторожнее. И держи меня в курсе!
Иванов положил трубку, затушил папиросу о дно блюдца, и глянул на сидевшего рядом начальника штаба.
- За два года ничего не заметил, а Науменко за две недели уже обнаружил бункер.
- Видать, немцы всерьез засуетились. Тоже узнали о союзничках.
- Поглядим, поглядим!
Науменко обнял за плечи Антонину и склонился к ней, едва не утонув в ее заплетенных в косичку волосах.
- Придешь сегодня, Берёзка?
- Если позовешь, – так же шепотом, одними губами ответила она.
- Уже зову.
Спустя некоторое время на плацу перед казармами выстроилась шеренга из восьми человек. Они тихо переговаривались. Кто-то докуривал самокрутку. Заметив приближавшихся Науменко с Кольцовым, все подтянулись, встали по стойке «смирно».
- Товарищи бойцы! – заговорил комбат. – На вас возлагается важное задание. Война уже давно кончилась, но не все, к сожалению, с этим согласились. На острове обнаружен фашистский бункер. Не исключено, что в бункере находится некий гарнизон, оставленный там для совершения диверсий. И готовится явная провокация в связи с юбилеем Гитлера. Где находится вход в бункер со стороны моря, ваши товарищи, Микульчик с Ширшовым, выяснили. Но сколько этих входов, и сколько внутри немцев – не известно. Вот это вам и предстоит выяснить.
На край плаца, рядом со штабным флигелем вышел лейтенант Коптев с сигаретой во рту. Он как бы между делом осматривался вокруг, при этом старался прислушиваться к тому, что говорил Науменко. Но, поскольку, группа разведчиков была небольшой, комбат говорил не очень громко и до уха Коптева долетали лишь отдельные слова.
- На все про все я вам даю одни сутки, – продолжал Науменко. – Вопросы ко мне есть?
После непродолжительного молчания за всех из строя ответил старший сержант Микульчик:
- Никак нет, товарищ капитан!
- Отлично! Основные инструкции получите у старшего лейтенанта Кольцова. Я же желаю вам всем удачи и вернуться в полном составе.
Комбат козырнул и ушел, проходя мимо Коптева, остановился.
- Что за папиросы куришь?
- Сигареты. Трофейные, немецкие, – Коптев показал комбату пачку «SONDER MISCHUNG».
- Откуда они у тебя?
Коптев немного замялся, но быстро справился с собой.
- Достал по случаю, когда на берегу был. Выменял у одной фрау на банку тушенки.
- Ну-ка, дай одну!
- Да хоть две, товарищ капитан, – Коптев протянул комбату пачку.
Тот и в самом деле взял две, одну засунул за ухо, другую стиснул зубами. Коптев чиркнул спичкой. Науменко затянулся, смакуя табак, затем, выпустив кольцо дыма, махнул рукой:
- Слабоват у фрицев табачок. То ли дело наша махорочка!
- Ну, так! – развел руки в сторону Коптев, глядя в след ушедшему в штаб комбату, после чего недовольно сплюнул: на плацу Кольцов наставлял разведчиков, но Коптев этого уже не слышал.
Кольцов прошел слева направо вдоль шеренги, вглядываясь в каждое лицо, поправляя у некоторых неаккуратно висевшее оружие. Бойцы все понимали и молча следили за командиром. Наконец, Кольцов заговорил.
- Товарищи бойцы! Задание сложное, особенно не понятно, что, где и кого искать. Вы – наши самые опытные разведчики, поэтому я остановил свой выбор на вас. Но будьте осторожны – враг коварен и хитер. Отряд делится на две группы по четыре человека. Старшие групп – старший сержант Микульчик и ефрейтор Ширшов. У командиров групп есть подробные карты с нужными отметками. Каждая группа ведет поиски в своем квадрате. Есть какие-то вопросы?
- Товарищ старший лейтенант, это что же получается: я – сержант, поступаю в распоряжение ефрейтора? – запротестовал высокий рыжеволосый боец.
- Отставить разговоры в строю! Расслабились после войны? Напрасно! Вам же комбат объяснил, что война закончилась еще не для всех. Она вот здесь, на острове, для нас еще продолжается. Забыли, что приказы командира не обсуждаются? Если ты чем-то недоволен, Стрельцов, я найду тебе замену.
- Никак нет, товарищ командир! Готов к выполнению задания.
- Вот и отлично! – несколько смягчил тон Кольцов. – А для непонятливых уточню: именно ефрейтор Ширшов и обнаружил грот, в котором находится бункер. Он же знает подходы к нему. Всё! Три минуты на сборы, на постановку задач командирами групп. И, как говорится, с богом! Но только на бога надейтесь, но и сами не плошайте.
Кольцов козырнул и отправился в штаб. Разведчики разбились на две группы. Микульчик с Ширшовым разложили на планшете карты и объясняли, где находится каждый квадрат.
Науменко поднялся на наблюдательный пункт на вершине холма. Наблюдатель периодически смотрел в бинокль, поворачиваясь в разные стороны. Рядом находился второй боец, который пока отдыхал, сев на траву и опершись спиной о камень. Они периодически сменяли друг друга. Заметив приближавшегося комбата, отдыхавший боец вскочил.
- Что у вас, ребята?
- Пока все спокойно, товарищ капитан. Никаких движений.
Науменко сам осмотрел в бинокль все окрестности.
- Тем не менее, бдительности не теряйте! Фриц неожиданно может появиться в любой момент и на несколько секунд. И его нужно за эти секунды заметить и отметить, откуда он появится и куда исчезнет.
- Так точно, не терять бдительности!

6.
Оберштурмфюрер Генрих Репке, тот самый, которого видели на мысу разведчики и который вторично выходил из бункера уже после сигнала дежурного, что кто-то побывал в гроте, докладывал Дитрихсу:
- К сожалению, никого не заметил, оберштурмбаннфюрер. Дважды все внимательно осмотрел, каждый сантиметр прочесал. Все чисто!
- Как чисто? – закричал фон Дитрихс и его квадратное лицо стало наливаться краской. – Вы хотите сказать, что лодку порезал кто-то из своих?
- Это исключено, оберштурмбаннфюрер!
- Значит, здесь были русские?
- Выходит, что так!
Дитрихс от злости даже сломал карандаш, который он до этого все время вертел в руке. Он подошел к стене с картой, долго разглядывал ее, наконец, повернулся к Репке.
- Если русские нас раскрыли, они не преминут появиться здесь вновь. И уже просто так не успокоятся… Вот что, Генрих! Возьми людей из своей группы и прочешите все побережье вокруг бухты. Но будьте осторожны. Русские могли оставить либо засаду, либо растяжки.
- Слушаюсь! – щелкнул каблуками Репке.
- И позови ко мне Боша.
Бош явился к Дитрихсу через минуту.
- Гауптштурмфюрер, у меня не очень приятные новости. Кажется, русские нас вычислили.
Густые светлые брови Боша удивленно поползли вверх.
- Да, да, Бош! Поэтому действовать нужно крайне осторожно. И, главное, теперь гораздо быстрее. При этом, ни одно задание мною не отменяется. Вы меня поняли, Бош? В восемь ноль-ноль операция начинается!
- Так точно!
- Свободны!
Едва за Бошем закрылась дверь, Дитрихс нажал на кнопку звонка, вызывая своего адъютанта.
- Штольц! Дайте знать русскому агенту. В 18.00 я буду ждать его на нашем месте.
- Слушаюсь, оберштурмбаннфюрер.
Ширшов присел в небольшую ложбинку, прикрытую кустарником. Он вытащил из планшета походную карту и, слюнявя химический карандаш, затушевывал уже исследованные квадраты, в которых точно ничего не обнаружено. Его напарник, коротконогий Мустафин, осматривал новый квадрат. Они остановились на большой поляне недалеко от офицерского эсесовского кладбища – одного из мест, которые как раз и охранял эсесовский отряд, обосновавшийся в бункере. Березовые и буковые наклонные кресты, на некоторых могилах к ним были прибиты таблички с именами-фамилиями, годом рождения и смерти и званием офицера. Кладбище было старое – первые захоронения появились здесь еще в сороковом году, когда пошли первые военные жертвы эсесовских офицеров – от гауптштурмфюреров до оберштурмбаннфюреров (от капитанов до подполковников). Здесь был похоронен даже один штандартенфюрер из дивизии СС «Мёртвая голова», безуспешно лечившемся на побережье после тяжелого ранения в грудь, полученного на Восточном фронте. Его могила как раз выделалась среди остальных – поверх наклонного креста из серого мрамора была высечена эмблема войск СС – череп и кости, а под ними полинявший от времени и непогоды фотоснимок покойника и кусты герани на самой могиле.
Могил было не очень много – всего несколько десятков, но кладбище было ухоженным и на самом краю его стоял белый мраморный памятник с колоколами, на котором были высечены все имена, фамилии и звания захороненных здесь эсэсовцев – тот самый, из-под которого дважды в год раздавалась мелодия. Приказом руководителя СС райхсфюрера Гиммлера, на острове в сентябре сорок второго года было начато устройство мемориала. Впрочем, его так и не успели довести до ума – начались неудачи на Восточном фронте и стало не до мемориала. Однако оберштурмбаннфюрер СС Пауль Георг фон Дитрихс, назначенный комендантом островного гарнизона, и с мая 1945 года укрывавшийся в бункере, делал все, чтобы память о погибших в боях офицерах СС не исчезла. И в меру своих, теперь уже небольших возможностей поддерживал мемориал.
В этот момент в траве мелькнули линзы перископа. Опытным глазом разведчика Ширшов мгновенно уловил это.
- Есть! – он тут же, на пока еще пустом квадрате поставил крестик.
Тут перископ резко поднялся на полуметровую высоту и случилось так, что именно в этот момент Мустафин сделал шаг, чтобы пройти чуть вперед, но высунувшийся перископ с силой приложил разведчика между ног. От боли он взвизгнул и мгновенно свалился в ту ложбинку, где сидел и Ширшов. Тот, делая пометки на карте, ничего этого не видел и лишь тихо спросил:
- Ты видел перископ, Мустафин?
Но тот, корчась от боли и держась обеими руками за ушибленное место, пропищал в ответ:
- Нет, но я очень хорошо его почув…
- Ш-ш! Тихо! – Ширшов закинул за спину планшет и вжался в землю, рукой пригнув к земле голову напарника.
Перископ исчез и вскоре приподнялся люк, покрытый довольно толстым слоем дерна, затем показалась сначала одна голова, затем и все тело одетого в камуфляж эсесовца. Через пару секунд на поверхность вылез и второй офицер. Это были Репке и лейтенант Грёнер.
Репке с Грёнером осмотрелись вокруг. Было тихо, только слышно было, как чайки носились в небе вверх-вниз, одновременно выкрикивая свои нехитрые мелодии. Немцы разошлись в разные стороны знакомыми им тропами к берегу моря.
- Давай за этим, – шепнул Ширшов Мустафину, кивая в сторону Репке. – Я за другим.
 Мустафин, превозмогая все еще не прошедшую боль, переместился на место Ширшова, а тот пополз за Грёнером.
 Грёнер первым обнаружил русского разведчика. Но не Мустафина, а Плоткина, напарника сержанта Стрельцова. Плоткин стоял на самом берегу, рядом с большим, выпиравшим из воды гладким камнем. Он смотрел вдоль берега, пытаясь найти хоть какие-то следы выхода из-под земли. Стрельцов стоял выше, укрытый кустарником, и смотрел в ту же сторону, но со своей позиции.
Грёнер вытащил из-за пояса финский нож и готов был его метнуть. Еще мгновение, и…
- Эй! – негромко позвал напарника Стрельцов.
Рука у Грёнера дернулась и, вместо левой лопатки, нож полетел чуть выше – Плоткин успел на окрик обернуться и нож вонзился ему в левое плечо. Он тут же, пересчитав звезды, вспыхнувшие в глазах, осел на камень.
Почти одновременно с этим Стрельцов прыгнул сверху на Грёнера, и, перехватив обеими руками ствол и приклад своего ППШ (разведчики взяли на дело проверенное и ни разу их не подводившее боевое оружие вместо недавно поступивших в их часть новеньких автоматов Калашникова АК-47: «папаша», хоть и тяжелее, но надежнее и привычнее. Папашей уважительно величали пистолет-пулемет Шпагина (ППШ – 41) за его надежность и характеристики по кучности и эффективности огня), стал душить немца. Тот сначала побагровел, затем, побледневшими от напряжения мускулистыми руками перехватил автомат, пытаясь ослабить удушение. Но высокий, длиннорукий Стрельцов хватку не ослабил, но сам уже покраснел от напряжения.
Дебелый Грёнер резким движением, приподнявшись, перебросил через себя Стрельцова и тот оказался внизу и в воде. Автомат отлетел в сторону и в тот же миг Стрельцов получил мощный удар кулаком в лицо. От боли он открыл рот и тут же хлебнул соленой морской водицы, но это же привело его в чувство, и он успел увернуться от второго удара, перехватив уже занесенную руку немца и, повернувшись на бок, ударил его мыском сапога в коленную чашечку. Грёнер вздрогнул, но Стрельцова не выпустил. Они несколько раз перекатывались в воде, пытаясь ударить друг друга. Но вот Грёнер снова оказался сверху, замахнулся, и в следующий миг обмяк, навалившим всем своим большим телом на Стрельцова. Тот, ничего не понимая, попытался вывернуться и тут увидел рядом с собой Ширшова. Тот откинул тело немца с раздробленным прикладом автомата черепом в сторону, и помог подняться Стрельцову.      
- Спасибо, Семён! Здоровым оказался, с-сука! На полголовы ниже меня, но жилистый.
Но Ширшов уже переключился на Плоткина, державшегося за плечо и постанывавшего. Ширшов ощупал его плечо, вытащил финку, сполоснул ее в воде и сунул сзади за пояс.
- Хорошая штука, – сказал он при этом.
Затем расстегнул гимнастерку Плоткина, надорвал нижнюю рубашку, оголяя место раны. Вытащил из планшета медицинский комплект. Увидев подошедшего Стрельцова, кивнул ему:
- Ну-ка, помоги перевязать.
Осмотрев рану, Стрельцов улыбнулся:
- Будешь жить, Плоткин! Кость лишь чуть-чуть задета.
- Вон, у Мустафина рана потяжелей будет, – добавил Ширшов. – Фриц ему перископом яйца едва не отсек.
Все трое засмеялись, но Ширшов тут же пресек смех.
- Быстро к Мустафину – он за вторым фрицем следит, – и сам же первый побежал вверх на холм.
Стрельцов помог подняться Плоткину, проверил искупавшийся в море автомат, передернув затвор.
- Останься пока здесь, Егор! Проку от тебя немного будет.
Через пару секунд он бросился вдогонку за Ширшовым. Ширшов уже оказался в той самой ложбинке, но Мустафина нигде не было. Оба, соблюдая предосторожность и держа дистанцию, спустились вниз с другой стороны холма.
- Мустафин! Эльдар! – позвал Ширшов, но никто не откликнулся.
- Он здесь! – негромко произнес Стрельцов, наткнувшись на безжизненное тело Мустафина в траве.
Ширшов тут же подбежал. Остекленевшие глаза Мустафина, казалось, с удивлением смотрели, как по небу поплыли тяжелые серые тучи. Из груди его торчал такой же финский нож.
- Эх, Мустафин, – вздохнул Ширшов, закрывая пальцами веки погибшего. – Полежи до ночи, потом за тобой придем.
Стрельцов внимательно осматривался по сторонам. Пока все было спокойно.
- Их было двое. Значит, уже на одного меньше, – произнес Ширшов.
В апреле темнеет рано. В пять часов солнце уже прячется от дневных забот, а тут еще и серые тучи ускорили сумерки. Птицы тревожно (к дождю) летали почти над самой землей.
Группа Микульчика исследовала свой квадрат. Пока безуспешно. Опушка буковой рощи, чуть в стороне три толстых белых с черными пунктирами на коре березы, растущей из одного корня. Метрах в ста пятидесяти отсюда – то самое эсэсовское кладбище.
Буковая роща – настоящее райское место острова. Многим деревьям – уже не одна сотня лет. Высокие и могучие, до тридцати метров в высоту и до двух метров в обхвате, с гладким стволом серого цвета, почти до самого верха лишенные ветвей, с густой кроной из цельнокрайних листьев. И кажется, будто крона привязана к голым телеграфным столбам. Эта гладкоствольность происходит оттого, что верхние ветви настолько затеняют нижние, что последние, не имея нужного для фотосинтеза доступа света, постепенно отмирают и опадают. По земле, выглядывая из травы змеились корни буков, покрытые зеленым мхом. Из-за соприкасающихся крон в лесу всегда тенисто, темно и только иногда забегает солнце, вытягивая загадочным светом длинные тени деревьев.
Микульчик с напарником, ефрейтором Яшкиным уже собирались перейти в другой квадрат, как вдруг у тройной березы промелькнула какая-то тень. Микульчик, прикрыв ладонью окуляры бинокля, чтобы не бликовали, всмотрелся в тень. Но фигура стояла спиной. Тем не менее, сержант по форме различил кого-то из своих офицеров, хотя на том и была надета плащ-палатка. В этот момент еще ближе к нему нарисовалась плотная фигура в рыбацком плаще.
- Опаньки! А вот и крот объявился, – забормотал скорее для себя Микульчик.
Он жестом показал Яшкину, чтобы тот отполз в сторону – возможно, с другой стороны удастся рассмотреть лицо офицера.
Между тем, фон Дитрихс (а плотная фигура принадлежала именно ему) на неплохом русском языке разговаривал со своим агентом-информатором. Он поддерживал связь с ним только лично. В этом, конечно, был определенный риск, но риск был бы в любом случае.
- Сколько разведгрупп послано на поиски бункера?
- Не знаю. Такие вопросы решаются комбатом помимо меня.
- А ты за что деньги получаешь? Мне не важно, от кого ты получишь информацию, мне важна только ее суть.
- Это может привлечь ко мне излишнее внимание. У нас в штабе всего девять офицеров. К тому же, я и так стал замечать, что меня стали обходить информацией.
- Есть еще какие новости? – недовольно перебил агента Дитрихс.
- Да! Назавтра, помимо взрыва колокола, намечена еще какая-то спецоперация.
- Какая?
- Выяснить не удалось. Знаю только, что в ней так же задействованы наши подрывники. Как мне сказал лейтенант Трегубович: «Будет весело!»
- Хорошо! Буду иметь в виду эту информацию. Но я тобой в последние дни очень недоволен.
- Я делаю, что могу, – огрызнулся агент.
- Основную сумму и британский паспорт получишь только после того, как выполнишь новое задание – отрежешь кабель связи с берегом.
- Это должен сделать я?
- Меня не волнует, кто это сделает! – недовольно отрезал Дитрихс. – Вот деньги! – Дитрихс протянул агенту несколько купюр английских фунтов стерлингов. – Всё! До следующего раза!
Дитрихс подождал, пока русский скроется из виду, и тут же исчез сам в люке бункера. Этот русский офицер-предатель был уже ему не нужен – осталось всего десять дней до прихода на остров англичан. Как не нужны и отлично сделанные фальшивые банкноты английских фунтов.
Микульчик отметил карандашом крестиком нужное место в данном квадрате, пока шел не слышимый ими разговор. Едва немецкий агент двинулся с места, Микульчик посмотрел на Яшкина – тот отрицательно покачал головой – он тоже его не узнал.
- Вот что! Следуй за ним и тут же к командиру с докладом.
Сам же Микульчик короткими перебежками, а на открытом месте и ползком пробирался к тройной березе. И вдруг кто-то тронул его за обшлаг сапога. Микульчик буквально на мгновение замер, потом резко выхватил из-за ремня нож, но тут же услышал знакомый шепот.
- Алесь! Я его упустил.
- Яшкин! Твою мать! Я же тебя чуть ножом не пырнул. Да никуда он, кроме штаба не денется. Дуй к Кольцову, доложи обстановку и пулей назад.
- Есть!
- По дороге, если встретишь Гуськовых, обоих – ко мне!

7.
В штабе за столом сидели комбат Науменко, начштаба Глушко и командир плавгруппы Рысцов. Перед ними на столе была разложена карта северной части острова. Глушко водил по карте хорошо отточенным карандашом. Докладывал:
- Ширшов с Микульчиком довольно подробно описали бухту и грот, в который переходит бухта. Согласно их описаниям, я изобразил эту бухту на карте. Главная проблема лишь в том, что Ширшов мог указать глубину бухты только в одном месте – под скалой. И там могут пройти одни лишь лодки. Катера даже с мелкой посадкой не пройдут.
- Ну, наши катера не пройдут там и по высоте, – разглядывая карту, озабоченно произнес Рысцов.
Он положил рядом свою карту и стал на нее переносить данные.
- Совершенно верно! – заговорил Науменко. – Поэтому вам следует направить легкий катер к бухте, замерить глубину для дальнейшей операции, и постараться проникнуть внутрь.
- Придется высаживаться на шлюпки.
- А если вместо шлюпок использовать водолазов? – предложил Глушко.
Науменко посмотрел на него, немного подумал и согласился.
- Вполне логично! Костюмы у вас найдутся?
- Одна «трехболтовка» есть, – заверил Рысцов.
- Значит, на этом и остановимся, капитан, – заключил комбат. – Действуйте!
Рысцов вышел. На мотоцикле его уже ждал старшина Дорошенко, чтобы отвезти того к морю.
В СССР в свое время была очень известная структура – ЭПРОН. Аббревиатура расшифровывалась просто: экспедиция подводных работ особого назначения. Работали в ней классические водолазы, которые спасали аварийные суда и занимались подъемом уже затонувших кораблей. Работали эти водолазы в так называемых «трёхболтовках» – водолазных костюмах с большим шлемом на голове, который крепился к манишке водолазного костюма тремя болтами – отсюда и название. Такой водолаз был связан с кораблем-базой, с которого по шлангу подавался сжатый воздух, и по телефонному кабелю осуществлялась телефонная связь. Кроме этого, присутствовал страховочный трос. То есть водолаз был связан с кораблем шлангом, телефонным проводом и тросом.
Во второй половине тридцатых годов появилось отечественное снаряжение, позволяющее решать задачи под водой без связи с кораблем-базой, полностью автономно. Были созданы автономные дыхательные аппараты, изолирующие костюмы. Конечно, сравнивать экипировку современных боевых пловцов и «подводных пехотинцев» 30-х годов нельзя. Но для того времени такое оборудование позволяло успешно решать поставленные задачи под водой.
Естественно, в отряде у Рысцова подобного снаряжения не было, но вот «трехболтовку» держали на всякий случай – в море ведь всякое может случиться.
А в это время на НП на вершине холме дежурный наблюдатель засуетился.
- Рахмонов, быстро за комбатом! – приказал старший.
Рахмонов тут же побежал вниз в штабной флигель. Дежурный продолжал наблюдать в бинокль за тем, что творилось у кладбищенского монумента.
Минут через семь на НП поднялись Науменко с Глушко.
- Что случилось, боец?
- Товарищ капитан, посмотрите вон туда! – наблюдатель биноклем указал направление.
Науменко приставил к глазам бинокль с инфракрасной подсветкой, Глушко взял бинокль у наблюдателя.
- Я давно подозревал у нас крота. Работают точно по карте.
- Да, явно не на ощупь, – согласился Глушко.
- Рахмонов, пулей ко мне лейтенанта Трегубовича! – скомандовал Науменко, и вестовой снова бросился к штабу.
Но командир взвода саперов появился не сразу. На ходу застегивал ремень и портупею.
- Не слишком торопишься, лейтенант! – недовольно произнес Науменко.
- Да, чуток расслабился, комбат. Вон, даже фуражку на бегу потерял.
- На, посмотри, что фриц делает.
Науменко протянул Трегубовичу свой бинокль, тот только головой качал.
- Гм! Сволочи! Вся работа ребят насмарку.
Немецкий сапер выкрутил запал из последней мины, все это сложил в вещмешок и исчез в темноте.
- Как кроты в землю зарываются, – произнес Глушко.
- Меня больше волнует тот крот, который сидит у нас в штабе. Норы этих кротов вычислят ребята Кольцова.
Науменко повернулся к Трегубовичу.
- Ты вот что, лейтенант! Давай сделаем так. Пошли своих ребят к памятнику. Пусть установят мины ровно на тех же самых местах.
- Так сказать, сюрприз – алаверды, – довольно хлопнул себя по бокам Трегубович.
Офицеры спускались с холма. А в это время, убедившись, что в штабе никого нет, лейтенант Коптев заглянул к телефонистам. Снова дежурила Антонина.
- Что у нас со связью, Тоня? Все в порядке?
- Так точно, товарищ лейтенант.
- Когда сменяешься?
- Через час.
Антонина хотела было подняться, но Коптев положил ей на плечо левую руку.
- Сиди, сиди. Я только планшет свой возьму в штабе. По рассеянности оставил.
При этом правой рукой Коптев всадил телефонистке нож в спину чуть пониже левой лопатки. Голова Антонины опустилась на телефонный аппарат, Коптев вытащил нож, вытер его о гимнастерку убитой, и, глянув в окно – не идет ли кто, нащупал в темноте телефонный кабель, обрезал его ножом у самого порога и выскочил наружу. Вдохнув несколько глотков свежего воздуха, и, держа в руках кабель, побежал вниз к берегу. Метров через пятьсот остановился, отдышался. Попытался обрезать кабель в том месте, но рука дрожала и получилось не сразу.
И тут произошло непредвиденное. Коптева кто окликнул.
- Шо це вы робытэ, товарыш лейтенант?
Коптев вздрогнул, оглянулся, одновременно все-таки резанул кабель и отбросил конец в траву. Он узнал старшину Дорошенко. Тот предположил что-то недоброе и стал расстегивать кобуру.
- А, это ты, Дорошенко? Да вот, понимаешь, со связью что-то. Комбат приказал проверить, – Коптев зажал в руке нож.
- А шо, у нас тэлэфонисты закончилыся? – Дорошенко взвел курок пистолета.
В это время Коптев приблизился к нему, но старшина отступил на шаг и, выставив вперед пистолет, крикнул:
- Стоять! Руки вгору!
- Ты что, старшина, с ума сошел?
Коптев резким движением ноги выбил пистолет у Дорошенко. Но тот успел нажать на спусковой крючок. Сам Дорошенко испугался выстрела и тут же получил удар кулаком в лицо. Старшина откинулся назад, а Коптев рванул в сторону. Но каким-то образом Дорошенко удалось мгновенно развернуться и схватить Коптева за ногу.
- Кто стрелял? – Дорошенко узнал голос комбата.
- Це я, товарыш капитан. Тут ось лейтенант…
Дорошенко не договорил – удар сапогом по лицу отключил его на некоторое время. И снова старшина, уже теряя сознание, успел схватить ударивший его сапог и Коптеву пришлось снять его на ходу, и рвануть к берегу, где качались на легких волнах катера.
- Стоять! Коптев, стрелять буду! – Науменко вытащил пистолет из кобуры.
Но Коптев его не слышал, он мчался к берегу. Впрочем, далеко ему уйти не удалось: бежать в одном сапоге по не очень ровной дороге было тяжеловато. И Науменко с Глушко, вернувшиеся с НП, догнали его, а снизу уже спешил на помощь лейтенант флота Оськин. Коптева связали и под конвоем Глушко и Оськина отправили в камеру гауптвахты. Науменко вернулся к наблюдавшему за погоней Дорошенко и сопроводил его в штаб. Тот держался за лицо.
- От сволота! Вин мэни, кажись, нос сломав.
- Он не просто сволота, старшина. Он – предатель и убийца, – шел им навстречу замполит, и с грустью посмотрел на комбата:
- Он телефонистку убил ножом, Тонечку.
- Ка-ак! – воскликнул комбат, побледнев и остановившись на пару секунд, но тут же взял себя в руки и ускорил шаг.
- Я бачив, он кабель переризав. Дякую, товарыш капитан. До фелшера я сам дойду.
Кто, кто, а ординарец комбата лучше всех знал о взаимоотношениях капитана и телефонистки. Не раз ему приходилось останавливать офицеров, порывавшихся в самые интимные минуты заглянуть к комбату.
- Да, да! – произнес Науменко и быстро направился в штаб.
Иванову доложили, что на острове были слышны выстрелы. Британцы за этим очень следили – они запретили проводить на острове какие бы то ни было учения со стрельбой. Именно поэтому в небе периодически барражировали их самолеты-наблюдатели, летавшие на минимально возможной высоте, и дежурили их корабли.
 Подполковник приказал срочно связаться с Науменко. Но аппарат молчал, сколько Первый не вызывал Берёзу.
- Нет связи, товарищ подполковник! – в очередной раз ответила молоденькая телефонистка-сержант на вопрос Иванова. – Береза не отвечает.
- Вызывай Альбатроса!
- Есть! Альбатрос, это Первый, ответьте!
Альбатрос ответил почти сразу. Иванов схватил трубку.
- Альбатрос! Что у вас там происходит? Кто стрелял? Почему молчит Береза?
- Лейтенант Коптев оказался предателем, товарищ Первый, – докладывал капитан 3-го ранга Рысцов. – Только что как раз вернулся лейтенант Оськин и вкратце доложил обстановку. Коптев убил телефонистку Антонину Петрухину, перерезал кабель в двух местах, пытался скрыться, но был задержан старшиной Дорошенко. Сейчас Коптев арестован и доставлен на гауптвахту. Его допрашивает капитан Науменко. Связь пока только через меня.
- Коптева немедленно доставить на берег. Я доложу особистам.
- Есть доставить на берег!
- Конец связи!
Коптев в штабе батальона был одним из двух топографов. Было не совсем понятно, что он делал на острове после передислокации полка на берег. Иванов вспомнил, что Коптев уговаривал его оставить на острове, хотя вполне хватало и одного топографа. Теперь-то понятно, почему он упирался, а тогда он мотивировал как раз тем, что не описанным на карте оставался северный мыс и одному топографу было бы сложно исследовать его и точно перенести на карту со всеми координатами. 
Коптева допрашивал замполит Петровский, который с предателем вообще не церемонился. Коптев сидел на стуле со связанными сзади ремнями руками и ногами. С краешка губы струилась кровь. Один глаз у него заплыл и практически ничего не видел.
- Ты же, сволочь, опозорил гордое имя коммуниста. Как я теперь буду бойцам объяснять, что коммунисты всегда, в любой ситуации должны быть впереди?
- Еще Маркс говорил: я человек и ничто человеческое мне не чуждо, – криво усмехнулся Коптев.
- Так ты еще и издеваться будешь, фашистский прихвостень!
Петровский снова замахнулся, сжав со всей злости ладонь в кулак, Он вплотную подошел к Коптеву, но ударить не успел – дверь камеры открылась и появился комбат. Увидев лицо лейтенанта, Науменко даже присвистнул.
- Ну ты и разрисовал его, Фомич! Что я теперь особистам скажу?
- Скажи, что замполит с предателем коммунистом проводил политинформацию.
Петровский сплюнул и отошел в самый угол, опершись о стену.
- Именно так и скажу, – произнес Науменко.
Он взял стоявший у стола стул, поставил его напротив Коптева, сел и, положив ногу на ногу, долго смотрел в упор на припухшее лицо лейтенанта.
- Когда ты начал работать на немцев?
- Полтора года назад, – слизывая языком кровь с угла рта, ответил Коптев.
- Что, фашистские идеи для тебя оказались интереснее, чем коммунистические? – не выдержал Петровский.
Коптев только хмыкнул. Разозленный замполит, решительно двинулся к Коптеву, но Науменко жестом и окриком остановил его.
- Да погоди ты, Павел Фомич! Идеология здесь вовсе не при чем! Вот вся его идеология, все его идеи! – комбат бросил на стол перед замполитом целую пачку фунтов стерлингов, которую обнаружили при обыске в вещах лейтенанта.
У замполита округлились глаза.
- Где ж ты их хотел потратить, сволочь? В нашей стране этот товар не ходкий.
- А кто вам сказал, что я собирался вернуться в Союз?
- Ах ты ж! – на сей раз замполиту удалось ударить Коптева еще раз, но теперь уже разозлился комбат.
- Пойди отдохни, Фомич! Иванов требует его на берег. Там с ним разберутся особисты. Но прежде мне важно у него кое-что выяснить.
Замполит, потирая ладонью левой руки правый кулак, покинул камеру, а Науменко перевернул стул спинкой вперед, положив на нее ладони.
- Ты же понимаешь, Коптев, что тебя расстреляют, как предателя и врага народа. Так облегчи душу.
- Что ты хочешь узнать, капитан?
- Ты знал, что на острове есть фашистский бункер?
- Догадывался.
- Что значит, догадывался?
- Ну, фриц же не из-под воды, наподобие дядьки Черномора, появлялся. Значит, из-под земли.
- Каким образом ты на них вышел?
- Это они на меня вышли.
- Это как?
- Случайно получилось. Я отмечал на карте эсэсовские могилы на кладбище. Иванов мне дал такое задание: мол, чтобы каждая могила была точкой отмечена на карте. А тут один из них выполз наружу, как червяк после дождя. Я от неожиданности, сначала испугался, потом растерялся, и пока приходил в себя меня скрутили. Ну, и спустили меня в бункер. Впрочем, держали только в предбаннике. Позвали главного. Он сначала допросил меня, затем приказал расстрелять. Там же, в бункере, ни хрена не слышно – никто бы и выстрелов не услышал…
- И что ты им рассказал?
- Сколько людей на острове, какая техника, какие планы. Знают ли наши о существовании бункера.
На скулах Науменко заходили желваки. Ему, как и Петровскому, тоже хотелось вмазать предателю, но он сдержался. Продолжил допрос.
- Почему же не расстреляли?
- А я предложил им сотрудничество. И они согласились.
- Кто вербовал, с кем работал?
- Звание не знаю. Он всегда появлялся в рыбацком плаще. Знаю только фамилию – фон Дитрихс.
- Как он выглядит?
- Мордоворот с квадратной мордой и двойным подбородком.
- Где еще выходы из бункера, знаешь?
- Нет! Знал только про Северную бухту за мысом.
- Если знал, почему не нанес ее на карту?
- Сначала нанес, затем, когда мне после вербовки первый раз заплатили, – убрал. И стер со всех карт.
- И как же ты собирался этими фунтами воспользоваться?
Коптев ответил на этот вопрос не сразу. Смотрел на капитана исподлобья, соображая, стоит ли об это говорить. Но потом все же произнес:
- Мне обещали сделать паспорт и представить англичанам как своего агента.   
Науменко презрительно хмыкнул.
- Ну, и зачем ты им потом будешь нужен, ты не думал об этом?
- Мало ли… – пожал плечами Коптев.
- Сколько немцев в бункере?
- Не знаю!
- Помимо выхода из бункера у трех берез, какие еще выходы знаешь? – Науменко несколько переиначил вопрос, пытаясь подловить Коптева.
Но тот не поддался. Возможно, и в самом деле не знал.
- Никакие! Я же сказал, что встречался с фрицем только в одном месте. Я пытался сам отыскать еще выходы, но ничего не нашел.
В этот момент двери камеры открылись и вошел лейтенант Оськин, а с ним два бойца сопровождения с автоматами Калашникова на боевом взводе.
- Товарищ капитан, с берега передали, чтобы мы поторопились с отправкой арестованного.
- Прошу, лейтенант!
Науменко поднялся, поставил стул к столу, забрал оттуда пачку фунтов стерлингов, вручил Оськину.
- Вот, лейтенант, передай особистам. Это его плата за предательство.
Оськин положил деньги в планшет, скомандовал конвоирам и те, отвязав Коптева от стула, вывели его наружу. Сам же Оськин чуть придержал комбата.
- Товарищ капитан, подполковник Иванов просил вас написать представление на вашего ординарца. За поимку предателя.
- Хорошо! Завтра же передам. А сейчас пойду обрадую Дорошенко.
Коптева под конвоем двух солдат и лейтенанта Оськина вели к бухте, чтобы переправить на берег. Быстро он идти не мог, поскольку так и остался в одном сапоге – второй, который снял на ходу у него старшина Дорошенко, куда-то выбросили. Погоны с Коптева сорвали, портупею и ремень сняли. Да и общий вид у него был весьма жалкий – Петровский слишком перестарался.
Проводив конвойных, Науменко свернул в лазарет. Увидев Дорошенко, капитан рассмеялся – все лицо его было забинтовано, светились только глаза, рот и подбородок.
- Хорошо тебя разрисовал Коптев. Впрочем, его самого не хуже разрисовал наш замполит. Даже я от Петровского такого не ожидал.
- Вам смешно, товарыш капитан, а в мэнэ нос горыть.
- Ничего, Михалыч, до свадьбы заживет.
- Яка свадьба, товарыш капитан. В мэнэ вже дочка невеста.
- Ну, значит, до дочкиной свадьбы. Не может же тесть показаться перед зятем с такой мордой. Еще не так поймет ведь.
Дорошенко обиженно надул губы и отвернулся.
- Ладно, Михалыч, не обижайся. Я ж любя! У меня для тебя хорошая новость – готовь дырочку в гимнастерке. Подполковник приказал представить тебя к награде за задержание изменника Родины.
В этот момент в палату вошла медсестра Галя со шприцем в руках – старшину ждал очередной укол.
- Та яка дирочка, товарыш капитан, – Дорошенко снова повернулся лицом к комбату. – Дивчину жалко, шо ее цей вбив. Молода ж зовсим була дивчинка. 
Науменко сразу помрачнел, на скулах заходили желваки. Он с трудом вымолвил:
- Что поделаешь, Михалыч. Для нас, видишь ли, война еще не кончилась.
Он похлопал ординарца по плечу и, едва удерживая слезы, повернулся и быстро вышел. А вот Галя сдержать слезы не смогла. Шмыгая носом, и капая слезами на исподнее Дорошенко, она быстро сделала ему укол с ягодицу и тут же разревелась, присев на край кровати.
- Поплачь, дивчинка, поплачь, легше станэ, – гладил он ее по спине.
Встретив в коридоре фельдшера, курившего у открытого окна, Науменко остановился.
- Ты мне его за пару дней на ноги поставь, Сенцов.
- Его бы на берег, в госпиталь, товарищ капитан.
- Какой госпиталь, Сенцов. Он мне здесь нужен.

8.
Легкий катер из морской группы батальона Науменко под командованием капитан-лейтенанта Петрушина вышел из южной бухты и направился к северному мысу. Тучи не зря гуляли по небу некоторое время назад – поднялся ветер, начался дождь. Соответственно, и море заштормило. Впрочем, такая погода больше всего подходит для тех задач, которые поставлены перед экипажем, разбавленным тремя минерами из взвода Трегубовича под командованием опытного старшины Обручева, – блокировать путем минирования выход из северной бухты, а главное, заминировать выход из бункера в бухту. Для этого и нужны были минеры.
Одному из них, однако, пришлось туго – он не переносил качку. Его стало тошнить. Он хотел было пристроиться к борту (не на палубу же выворачивать нутро), но на его пути встал старпом, лейтенант Козин:
- Куда тебя несет! Вывалишься, к черту за борт!
- А куда мне блевать, на палубу, что ль?
- Потом драить будешь! Семенов! – позвал лейтенант старшину первой статьи, перекрикивая стон волн, бьющихся о борт.
Тот перед тем как раз вышел на палубу.
- Отведи пехоту в гальюн, да смотри, чтобы волной не смыло.
- У меня не смоет! – засмеялся Семенов, который был на полголовы выше минера, и подхватил последнего под руку, качаясь в такт волнам.
Прожектор мощным лучом прорезал дождливые сумерки, катер шел на среднем ходу. Петрушин с капитанского мостика видел, как в трех милях от острова стояли английские легкие крейсеры и один противолодочный корвет типа «Флауэр».
Катер обогнул остров с востока – по кратчайшему пути. Вот и мыс показался впереди.
- Самый малый вперед! – скомандовал Петрушин.
Когда катер замедлил ход до пяти узлов, Петрушин отдал новую команду:
- Лотовый на лот, приготовиться брать глубину!
Старшина первой статьи со свинцовой гирей с привязанной к ней лотлинем встал с наветренного борта. Прежде чем бросить лот за борт, лотовый прикрепил к лееру брест-роп, специальный пояс, дабы не свалиться за борт.
Западный берег мыса, где, собственно, и находился вход в Северную бухту, был более глубокий, нежели восточный, но, в отличие от последнего, практически не исследован ни топографами, ни лоцманом из-за слишком сложного прохода.
- Как глубина? – спросил капитан.
Лотовый тут же раскачал гирю вдоль борта, с силой бросил ее по ходу корабля и начал потравливать лотлинь.
- Глубина три метра!.. Два метра!
- Стоп машина!
Когда катер остановился, капитан оставил в рубке одного рулевого и спустился на палубу. На баке уже стояли минеры.
- Шлюпку на воду! – скомандовал Петрушин. – Дальше не пройдем – мелко! 
- Понятно, товарищ капитан! – ответил старший группы старшина Обручев, и тут же оживился в предвкушении работы.
- Товарищ капитан, водолаза готовить? – спросил Козин.
- Что? – Петрушин, наблюдавший за процедурой спуска шлюпки, не сразу включился. – А, водолаза? Давай подождем, что нам пехота скажет.
 Пока матросы спускали на воду шлюпку, Обручев осматривал одного из минеров, который страдал от качки.
- Ну что, братишка, полегчало!
- Да, немного, – ответил тот.
- Ничего, сейчас в холодную воду и все сразу, как рукой, снимет, – захохотал Семенов, один из двух матросов, спускавших шлюпку.
- Не боись, матрос! Мои ребята и не в таких штормах работали.
- Ну-ну! – продолжал смеяться Семенов.
Шлюпка остановилась у ближнего к пещере конца скалы.
- Ну все, пехота! Дальше ваша работа. А мы здесь дождик пережидать будем.
Минеры прыгнули в воду, матросы подали им оба ящика со взрывчаткой. Минеры медленно, напряженно вглядываясь во тьму грота, двинулись вперед. По описаниям Ширшова они знали, какие подводные сюрпризы их ожидают на этом пути. Едва пехота отошла от шлюпки, матросы тут же взяли автоматы на изготовку.
- В случае опасности, без предупреждения открывать огонь на поражение, – наставлял их еще на борту катера капитан Петрушин. – Но только в самом крайнем случае, дабы не помешать минерам.
- А это как, товарищ капитан? – уточнял один из матросов. – Как мы поймем, крайний это случай, или еще нет?
- А ты включи воображение, Костюха! – пока капитан раздумывал, за него ответил другой матрос.
Между тем, минеры уже вошли в грот. Командир группы, осмотревшись, включил фонарик.
- Ребята, работаем!
А те уже и сами, не дожидаясь команды, открывали ящики, вкручивали взрыватели в мины. Работали быстро и слаженно – растяжки растянули от угла грота вдоль стены, не пропустили и двух выпуклых камней с кнопкой открытия дверей в бункер. Провод в темноте был абсолютно незаметен. Сложнее оказалось заминировать акваторию бухты, где были пришвартованы лодки и пара вспомогательных плотов. Одну мину установили у стенки причала, но она не могла взорвать всю стоянку.
- Остальные установки на выходе из бухты! – приказал старшина. – Этого будет достаточно. Сворачиваемся, ребята.
Сделав свое дело, десантники вернулись к шлюпке. Матросы взялись за весла.
- Весело работаете, пехота! – усмехнулся Семенов.
- Теперь надо разобраться, кто из нас пехота, а кто морские волки, – парировал старшина Обручев. – Вы, вон, все сухие, а наши штаны выжимать нужно.
- Так сначала разобраться надо, отчего штаны мокрыми стали, – произнес Семенов, налегая на весло.
Грянул дружный смех.
На выходе из бухты в открытое море установили две морские мины.
Выполнив задание, катер вернулся к месту швартовки в Южной бухте. Петрушин тут же отправился на доклад к Рысцову.
А в это время с другой стороны Южной бухты на берегу объявились трое из группы боевых пловцов Боша во главе с самим гауптштурмфюрером. Они были одеты в советскую военную форму, но в вещмешках за спинами были прорезиненные водолазные костюмы с дыхательными трубками и небольшими баллонами с кислородом. Лицо и руки боевых пловцов были покрыты черной краской.
Неожиданно всех троих разом осветил прожектор одного из катеров.
- Кто здесь? – окликнул их вахтенный.
- Свои! – на чистом русском языке ответил Бош, закрывая лицо ладонью от наведенного на него луча прожектора. – Комбат приказал снести вниз ящик с грязными бинтами и бельем.
Луч прожектора осветил ящик, который держали в руках остальные два немца.
- А почему идете с этой стороны?
Этот вопрос застал Боша врасплох. Но уже через пару-тройку секунд он нашелся.
- Так мы и ищем место, где лучше зарыть этот ящик. Мы фельдшеру помогаем.
Вахтенный еще некоторое время держал их в поле зрения прожектора, потом повернул его в другую сторону. Бош вытер тыльной стороной ладони предательски выступивший на лбу пот. Остальные облегченно выдохнули.
- Прижаться к земле! – коротко и тихо приказал Бош, и эсэсовцы тут же поставили ящик с минами на землю.
Дальше передвигались гораздо осторожнее, стараясь при каждом повороте в их сторону прожекторного луча сливаться с землей и камнями. До бухты оставалось еще метров триста.
До баржи добрались без приключений. Укрывшись в кустах, Бош долго оценивал обстановку на рейде, вглядываясь в темноту с помощью инфракрасных линз цейссовского бинокля. А на барже продолжалась суета, раздавались команды, проверялась работа тросов – на завтра намечался первый рейс с острова на берег. Лейтенант Оськин хотел быть уверен в том, что на вверенном ему судне все в порядке.
Для немцев обстановка оказалась самая подходящая – в этой суете на них вряд ли обратят внимание. Они выбрались из своих укрытий и быстро перебежали к барже, и прижались к ее борту, прикрывшем их от всевидящих лучей прожектора.
- Ади, приступай! – тихо скомандовал Бош.
Адольф кивнул, быстро стянул с себя советскую гимнастерку. Второй товарищ помогал ему облачаться в водолазный костюм. Затем уже Адольф помог товарищу облачиться в такой же костюм. Бош подал обоим по кислородному баллону, они надели дыхательные трубки, подсоединили баллон, сделали несколько вдохов-выдохов, наконец взяли по два ящика с итальянскими минами «Баулетто» («Ракушка») и вошли в воду вдоль борта баржи, постепенно уходя на глубину.
Они использовали итальянский специальный заряд «Баулетто» – на тот момент одну из самых надежных мин для подводной установки. Это была итальянская придумка – отряд боевых пловцов, подводников-диверсантов возглавлял князь Валерио Боргезе. И именно для подводных диверсий в Италии был создан специальный заряд «Баулетто», который представлял собой мину небольших размеров, начиненную 4,5 кг очень мощной взрывчатки. Мина прикреплялась к подводной части корабля на магнитах или зажимах. Взрыватель имел маленький винт, раскручиваемый при движении судна. К часовому механизму добавлялось устройство, включающее винт, вращающийся во время движения. Как только корабль отправляется в плавание и выходит на скорость свыше пяти узлов (чтобы его не раскрутило течением в порту), винт начинает вращаться. Когда винт совершит определенное число оборотов, специальное устройство запускает часовой механизм. Взрыв происходит через значительное время после выхода судна из порта, в открытом море, что приводило к полной гибели судна и груза.
Прикреплять такие заряды к днищам намеченных жертв должен был боевой пловец – морской диверсант в специальном прорезиненном костюме, снабженный кислородным прибором. Обычно использовался небольшой дыхательный прибор получасового действия. К своей цели он добирался вплавь, не используя при этом никаких технических средств, а движение в воде облегчали резиновые ласты, надетые на ноги. Лицо и руки покрывались черной или темно-зеленой краской, а голова маскировалась пучком морских водорослей. Маски для подводного плавания не применялись, переднее стекло могло отражать любые незначительные проблески света и демаскировать диверсанта. Тактика проведения атаки была такой: к стоящему на якоре судну пловец подходит со стороны носа – в этом случае течение бесшумно переместит его вдоль цели. Ныряя, примерно на середине корпуса судна, он включает дыхательный прибор и закрепляет заряды. Отход производится в сторону кормы – опять же помогает попутное течение.
Бош все это время внимательно следил за обстановкой – от этого сейчас зависел успех всей операции. Ему казалось, что время движется очень медленно. На барже практически все успокоились – до завтрашнего утра.
Первым справился с работой второй пловец. Он вышел на берег, прошел к кустарнику, где находился Бош. На немой вопрос командира, пловец поднял вверх большой палец. Затем, усевшись на траву снял по очереди ласты и, с помощью Боша начал стягивать водолазный костюм. И одновременно оба с тревогой посматривали на море в ожидании Адольфа. Бош глянул на часы – Адольф уже две минуты как должен был вернуться, ему было сложнее с командирским катером – расстояние длиннее. Ветер не стихал, море слегка штормило, корабли покачивались из стороны в сторону.
Но вот, наконец, из воды показалась и голова Адольфа. Ожидавшие его товарищи облегченно выдохнули.
- В тросах запутался, – тихо произнес Адольф. – Боялся, что меня прижмет к борту.
- А я боялся, что у тебя кислород закончился, – произнес напарник, помогая Адольфу снять костюм.
- Хорошо! Быстро уходим! – скомандовал Бош.
Пловцы сложили водолазное снаряжение в вещмешки и через две минуты, не привлекая ничьего внимания, благополучно направились к потайному входу в бункер.

9.
  Ровно в восемь ноль-ноль Шмунк, сидя за органом, заиграл первые такты марша Вагнера из оперы «Кола Риенци». Фон Дитрихс был доволен. Юбилей фюрера начался удач…
Однако мысль его не успела даже закончиться, как наверху раздался первый взрыв. После следующих двух тактов – еще один взрыв. Шмунк убрал руки с клавиш и сидел в своем углу с перепуганным насмерть лицом. Кажется, его и без того седые волосы, перекрасились в молочный цвет. А вот квадратное лицо Дитрихса, наоборот, мгновенно налилось краской.
- Краузе! – заорал он, выйдя в коридор.
Тот появился через пару секунд, готовый выдержать любое дикое словоизвержение Дитрихса, который умел это делать довольно продолжительное время. Сейчас, однако, времени ни у кого не было. Было ясно, что русские их перехитрили.
- Вы слышите эти взрывы?
- Так точно, оберштурмбаннфюрер!
- Вы мне докладывали, что разминировали памятник.
- Так точно, оберштурмбаннфюрер! В моем присутствии саперы выкрутили из мин запалы и вытащили минные коробки. Я вам об этом докладывал и все это демонстрировал.
В этот момент раздался третий взрыв. При этом всякий раз при взрыве трансформатор мигал и на некоторое время вырубал во всем бункере электричество.
- А это что тогда по-вашему?
- Видимо, русский агент сообщил не обо всех закладках, или…
- Что или?
- Или он просто двойной агент, – упавшим голосом ответил Краузе.
- Это черт знает что! – рявкнул Дитрихс и скрылся у себя в кабинете.
Он долго, решительными шагами маршировал по кабинету, раздумывая, что делать. Или эта грязная русская свинья Коптев указал не все закладки, или его уже подозревали русские и решили перестраховаться. Но, самое ужасное – русские выследили их. Бедного Грёнера убили, Бош со своей группой едва не попался. Да и наличие бункера для них уже не секрет, разве что внутрь еще не забрались. Значит, нужно срочно вводить план «Б».
Услышав взрывы на острове, через некоторое время у штаба полка притормозил английский пятиместный штабной кабриолет «Humber Snipe II Tourer» с натянутым сверху тентом. Глянув в окно, подполковник Иванов чертыхнулся, затушил окурок папиросы, застегнул верхнюю пуговицу кителя и вышел навстречу англичанам.
«Начинается очередное интервью», – пронеслось у него в голове.
Из машины вышел комендант участка полковник Лесли Олбрайт и его помощник и переводчик капитан Стюарт. Отдав друг другу воинскую честь, они поздоровались за руку и Олбрайт через переводчика недовольно спросил:
- Что за взрывы на острове, господин подполковник?
- Вы будете удивлены, господин полковник, но на острове, оказывается со времен войны остался бункер, в котором нашли прибежище недобитые фашисты. Вы же знаете, что на острове имеется эсэсовское кладбище, а сегодня как раз юбилей Гитлера.
- Почему с нами не согласовали?
- Так мне пока не доложили, с какой стороны были взрывы – с нашей или с немецкой. А что касается согласований, господин полковник, вы же боевой офицер, прошли войну. Вы разве не понимаете, что иногда согласование занимает немало времени, за которое могут погибнуть люди? Наши люди, Лесли. И, во-вторых, я действую согласно утвержденным нашими командованиями инструкциям.
На лице Олбрайта выразилось большое раздражение и недовольство.
- Надеюсь, больше никаких взрывов не будет?
- Я тоже на это очень надеюсь, господин полковник.
Англичане пошли к машине, но не успел водитель развернуть «хамбер», как на острове началась настоящая перестрелка и опять раздалось несколько взрывов.
«Хамбер» снова остановился. Из него выскочил, уже не скрывая своей злости Олбрайт и направился было к Иванову, но тот лишь развел руками. Тут же в приоткрытое окно его позвала телефонистка:
- Товарищ подполковник, Альбатрос на проводе.
- Я буду жаловаться своему командованию, – произнес Олбрайт.
- Ваше право, господин полковник!
Англичане уехали, а Иванов долго смотрел им вслед с язвительной улыбкой. И только после этого вернулся в штаб, и подошел к телефонистке.
Рысцов кратко доложил обстановку на острове, но подполковника доклад не удовлетворил.
- Что там происходит конкретно? – кричал Иванов. – Что за операция? Меня каждый раз дергает полковник Олбрайт, и я, как мальчишка, вынужден оправдываться. Давай немедленно сюда Науменко.
- Есть! Сейчас пошлю за ним.
Капитан Науменко стоял на наблюдательном пункте на вершине холма. Наблюдал за происходящим. Сзади послышался шум мотоциклетного мотора. Вскоре на вершину к нему подбежал вестовой матрос.
- Товарищ капитан, на связи Первый. Просит вас на борт доложить обстановку.
Науменко опустил бинокль, повернулся было, чтобы спуститься вниз, но вдруг передумал – ему важнее сейчас быть здесь.
- Скажи капитану Глушко, он в штабе. Пусть он доложит.
- Есть! – козырнул матрос и, развернув мотоцикл, направился к штабу.
Через десять минут начштаба Глушко поднялся в радиорубку командирского катера.
- Товарищ Первый, здесь капитан Глушко.
- А что с Науменко?
- Он на НП, руководит операцией.
- Понятно! Докладывай, что там у вас.
- Памятник зачистили. Теперь займемся кладбищем. Разведка выявила три выхода из бункера. Один – в Северной бухте полностью заминирован, у двух других дежурят автоматчики. Думаем, с началом операции фрицы выползут наружу. Тут мы их тепленькими и возьмем.
- Хорошо! Держите в курсе… Да, а что там у вас со связью? Когда наладите?
- Работаем, товарищ Первый. Эта сволочь Коптев в трех местах кабель перерезал, а в одном вообще кусок отрезал и выбросил. Но в ближайшее время все восстановим.
- Всё! До связи!
Иванов прервал разговор, поскольку по секретной связи позвонили из штаба Группы советских войск в Германии. Полковник Олбрайт все-таки написал докладную своему командованию с жалобой на действия русских на острове, а командование Британской зоны оккупации выразило свое недовольство советским генералам. И теперь Иванов понимал, что ему придется нелегко. А тут, как назло, на острове началась операция против эсэсовцев, санкционированная им же самим.
Едва Глушко положил трубку, раздался сильный взрыв, затем пошли взрывы по цепочке – это взлетали в воздух надмогильные памятники из дерева, металла и камня, вместе с полусгнившими от времени частями гробов и костями, находившимися в них останков захороненных, а также комья земли и камни. Одновременно с этим над островом начали барражировать английские самолеты, а два корвета королевского флота бросили якоря всего в полутора милях от острова.
Науменко предложил Иванову взорвать кладбище – другого способа вытащить засевших в бункере эсэсовцев не было. Понятно, что взрывать могилы – дело неблагодарное, даже кощунственное, но разве на пятый год после окончания войны и полной капитуляции Германии носить эсэсовскую форму, отмечать день рождения Гитлера и после общегерманского покаяния устраивать мемориал на могилах самых отъявленных нацистов – это не кощунство? К тому же, судя по всему, уход за кладбищем был одним из поводов сохранения бункера в рабочем состоянии. А потом, чем черт не шутит, и воссоздания на острове базы будущих вооруженных сил Германии.
Полковник дал добро на проведение операции. И вот она началась. Кладбище было заминировано по периметру, и взрывы происходили каждые полминуты – это как раз именно та «веселая спецоперация», о которой в свое время говорил Трегубович Коптеву.

10.
Теперь-то фон Дитрихс понял, о какой спецоперации ему сообщил в последнюю их встречу лейтенант Коптев. Несколько минут после начала взрывов он находился в полной прострации. Не мог понять, как русские, пусть и враги, могли покуситься на святое – на могилы погибших. Все обитатели бункера также оказались в шоке. Но оберштурмбаннфюрер СС понимал, что все они ждут его решения. И, взяв себя в руки, Дитрихс произнес:
- Начинаем план «Б»! Готовимся к бою! Стадия готовности – две минуты!
Старшие групп тут же бросились в свои каюты готовить к бою своих подчиненных.
Перископы поднялись, вращаясь в разные стороны. Советские офицеры, наблюдавшие за выходами, тут же подняли вверх руки. Солдаты вжались в землю и камни. Через несколько секунд люк, ближайший к кладбищу, находившийся под прикрытием растущих из одного корня трех берез, открылся. Снизу показалась голова в черной каске, осмотрелась вокруг, и только после этого эсэсовец вылез наружу. Согласно приказу Науменко, первого нужно было убрать тихо, чтобы дать возможность подняться другим. И этот первый эсэсовец тут же упал от удара ножа. Следом на поверхности появился второй, за ним сразу же третий. Лейтенант взмахнул рукой, автоматчики открыли огонь. Эсэсовцы, не успев сориентироваться, тут же были прошиты пулями. Но операцию уже было не остановить, хотя немцы и действовали осторожнее – сначала появлялся автомат «шмайссер», затем уже все остальное. Завязалась перестрелка.
Из второго люка, что на холме над мысом, происходила та же картина. С десятку эсэсовцев удалось выйти наружу и укрыться в многочисленных ложбинах и кустарниках, перекатываясь с места на место.
Однако основное действо в этот момент происходило в Северной бухте: при попытке открыть ворота в грот раздался мощный взрыв и сразу тела нескольких эсэсовцев разметало в разные стороны. Еще нескольким удалось прорваться к воде, к лодкам, но при попытке завести мотор тут же раздался новый взрыв. Стена грота частично обрушилась, обнажив внутренние части бункера. А там сдетонировали от взрывной волны и полыхнувшего пламени бочки с горючим, новый взрыв оказался настолько мощным, что вверх взлетели ошметки резины – все, что осталось от надувных лодок, а часть скалы, низко нависшей над водой и прикрывавшей ее, раскололась и рухнула вниз, освободив от каменной крыши добрую часть бухты.
И только из четвертого выхода из бункера, того самого, откуда ночью выбиралась команда Боша, который находился прямо в скале на морском берегу, укрытый от глаз густым кустарником и спрятавшийся в боковой стене, вышло около двух десятков эсэсовцев под командованием оберштурмфюрера Штольца. Они тут же рассредоточились в разные, хорошо им известные укрытия, дожидаясь появления русских.
А в это время весь пылавший в гневе полковник Олбрайт в очередной раз общался с подполковником Ивановым. Впрочем, получив поддержку от командования Группы советских войск в Германии, Иванов сейчас чувствовал себя гораздо увереннее.
- Я же вам докладывал, полковник, на острове высадился десант эсэсовцев. Мы были вынуждены открыть ответный огонь.
- У меня другие сведения. Наша разведка доложила, что сначала раздались взрывы, а затем уже началась перестрелка.
- Таким образом, ваша разведка подтвердила наличие немцев на острове. К тому же, я утром уже вам докладывал, что нам пришлось заминировать Северную бухту, где этот десант и высадился.
 - А также утром я просил вас, господин Иванов, согласовывать все свои операции на острове со мной лично. Мне не нравятся ваши действия, господин Иванов.
- Мы хотим оставить вам остров чистым, господин Олбрайт. И, повторяю, я действую в рамках договоренностей наших командующих.
«Хамбер» англичан тронулся в обратный путь. Олбрайт был очень зол.
- Чувствую, эти русские еще попортят нам крови до тридцатого, – ворчал он.
- Может, следует воздействовать на русских через генерала, сэр? – посоветовал сидевший на сей раз сам за рулем капитан Стюарт.
- Я так и сделаю, Вилли.
Тем временем, бой на острове разгорался с особенным остервенением. Группа Штольца стала бить в спину советским солдатам. С другой стороны, с высоты холма, эсэсовцы скатывались в долину, одновременно поливая из автоматов в обе стороны.
Науменко направил взвод солдат на мыс – через пещеру с открытым входом ворваться в бункер гораздо проще. Правда, и сопротивление эсэсовцев там было гораздо яростнее – ширина коридоров позволяла. Зная все их повороты и ниши, немцы укрывались в них, отстреливались, бросали ручные гранаты. Тем не менее, русские медленно, но продвигались вперед. Подоспела и помощь – Кольцов со своим взводом. Сопротивление немцев становилось все слабее – силы их таяли, да и большая часть их уже была снаружи бункера.
Науменко подозвал к себе солдата-вестового.
- Бери мотоцикл и к бухте! Передай Рысцову мой приказ – прикрыть наших ребят катерами с берега.
- Есть передать приказ Рысцову!
Не прошло и минуты, как вестовой на мотоцикле умчался вниз к берегу бухты.
- Смирнов! Взвод в атаку в долину!
- Есть! – козырнул лейтенант и бросился к своему взводу.
- У нас всего взвод в резерве остался, – покачал головой Глушко. – Ты не погорячился со Смирновым, Николай?
- Все нормально! Рысцов должен катер выслать для прикрытия. Фрицы на берегу, поспокойнее станут.
Начальник штаба повернулся направо – там уже вышел в море катер капитан-лейтенанта Петрушина, на ходу открыв огонь из пушки и пулеметов.
- Ну, тогда да! – согласился Глушко.
Сопротивление немцев в бункере стало ослабевать – их становилось все меньше. Правда, и среди наступавших были немалые жертвы – эсэсовцы просто так свои жизни не отдавали. К тому же, пространство было слишком ограниченным.
Русские по мере продвижения по коридорам, заглядывали в каждую комнату, которые немцы именовали каютами (ну что же, если остров вполне годился на роль корабля, то почему бы комнатам не быть каютами?), для начала простреливая ее со всех сторон, затем проверяя, не находится ли там еще кто-нибудь.
В одной небольшой комнатке, спрятавшись в угол за железную кровать и стоявший рядом шкаф, скукожившись и ужавшись, как только смог, сидел и дрожал седовласый с морщинистым лицом Ганс Шмунк. Предварительно дав очередь из автомата, в комнату вошли сначала Микульчик, затем Ширшов.
- Тихо, темно и пусто! – произнес Ширшов.
- Пошли дальше?
- Пошли!
Но не успели они выйти в коридор, как Шмунк, от напряжения неловко дернул ногой и задел шкаф.
- Семен, ты ж сказал, что здесь пусто, – хмыкнул Микульчик, включая фонарик и, одновременно, держа наготове автомат.
- Ошибся, Алесь. С кем не бывает.
- Эх, наступил бы ты на мину, я бы посмотрел, как ты тогда про ошибку сказал бы.
- Спасибо, дружище, за пожелание.
Так, переговариваясь друг с другом, они подошли к укромному углу и направили луч фонаря на музыканта.
- Вставай, фриц! Приехали! – ткнул в него дулом автомата Ширшов.
Шмунк не смог сразу подняться – засидел ноги. Пришлось Ширшову ему помочь.
- Ich bin kein Offizier, ich bin Musiker, Komponist1 .
- Давай, давай! Там наши разберутся кто ты – музыкант, офицер, или переодетый Гитлер! – Микульчик толкал Шмунка в спину.
Его вывели в коридор.
- Семен, выведи его к катеру. А я пока прочешу дальше.
 Отстреливался до последнего патрона и оберштурмбаннфюрер фон Дитрихс. Он-то понимал, что ему не будет никакой пощады. Последние два шарфюрера, находившиеся рядом с ним, были убиты.
Шедшие с разных сторон лейтенанты Трегубович и Кольцов со своими бойцами встретились у открытой двери в большой зал. Сержант Стрельцов на всякий случай бросил туда лимонку. Когда дым рассеялся, он с еще одним бойцом, дав автоматную очередь, вошли внутрь, осмотрелись.
- Пусто! – произнес Стрельцов.
Трегубович с Кольцовым вошли, оглядываясь по сторонам. Огромный портрет Гитлера, прошитый пулями, с другой стороны какой-то белый экран на всю стену. Увидев, развороченные гранатой столы и стулья, Трегубович вздохнул:
- Эх, какую мебель попортили!
- Ну да, подполковнику Иванову такой подарок понравился бы, – подхватил Кольцов.
Офицеры засмеялись, а в это время Стрельцов увидел еще одну дверь, обитую кожей и закрытую. Он кивнул офицерам, те замолчали, подошли поближе.
- Проверь, Стрельцов, – приказал Кольцов.
Сам он подошел к двери, рванул за ручку, а Стрельцов, наставив автомат, заглянул внутрь.
- Товарищ лейтенант! – поняв, что немец безоружен, Стрельцов отступил на шаг и кивнул в его сторону своему командиру.
Кольцов, а за ним и Трегубович увидели в глубине за большим письменным столом, прижавшегося к стене среднего роста, толстого с квадратным лицом немца в форме эсэсовского подполковника. Он тяжело дышал.
- Ничего себе мордоворот! – шепнул оставшийся стоять сзади Стрельцов.
- Хенде хох! – навел на Дитрихса пистолет Кольцов.
Но Дитрихс стоял, не шелохнувшись.
- Ты не понял, что ли? Я говорю – руки вверх, гнида!
Оба офицера, наведя на него стволы пистолетов, стали приближаться. Когда до Дитрихса оставалось не более пяти шагов, он вдруг зашевелил челюстями, прокусил находившуюся во рту коронку, наполненную цианистым калием, и через пару секунд осел на пол.
- Яд! У него во рту под коронкой был яд.
Кольцов бросился к нему, Трегубович со Стрельцовым следом – но было уже поздно, яд сделал свое дело.
- Вот гад! – сплюнул Трегубович.
- Судя по описаниям, это и есть их главный – фон Дитрихс, – продолжая прощупывать пульс на шее, заключил Кольцов.
- Был! – сказал Стрельцов.
- Что? – поднимаясь и оборачиваясь к сержанту, переспросил Кольцов.
- Я говорю, что теперь уже был главный, товарищ старший лейтенант.
- А, да, да! Я думаю, нам пора на выход. Все крысы и тараканы уничтожены.
Закончился бой и снаружи. Науменко приказал подсчитать погибших советских бойцов, перенести всех на плац, записать имена и фамилии. Затем на баржу – и на берег. Там похоронить со всеми воинскими почестями.
- Надеюсь, это были последние жертвы этой проклятой войны.
Он снял фуражку, стал протирать платком с внутренней стороны.
- Раненых пока в лазарет. Пусть их осмотрит Сенцов. Самых тяжелых – в первую очередь на берег. Легкораненые подождут, уйдут вместе с нами, – отдавал он команды.
Через некоторое время к нему в штаб прибежала медсестра.
- Товарищ капитан, нашли немца раненого в живот. Что с ним делать?
- Пусть его осмотрит Сенцов. Если рана не тяжелая, перевязать и ко мне на допрос.
- Хорошо!
Но не успела медсестра выйти, как Науменко ее остановил.
- Постой, Галя! Негоже фрица с нашими бойцами мешать. Скажи, пусть его отведут на гауптвахту, там уже один сидит, а потом в камере его и осмотрит Сенцов.
- Хорошо! – еще раз сказала медсестра, и теперь уже выскочила наружу выполнять приказание. 

11.
Бош, Репке и еще восемь эсэсовцев вышли из бункера к берегу моря. Каждый из них был в рыбацком плаще и сапогах с высокими обшлагами. Поверх плащей на шее у каждого висели автоматы или карабины. Вся группа остановилась, прислушались. После боя на острове наступила тишина. Успокоенные чайки снова летали над водой, высматривая рыбу. Дозорные корабли британцев все еще стояли вблизи, зато в небе уже не барражировали самолеты.
Двое «рыбаков» тащили сложенную в несколько рядов резиновую надувную лодку, подвесной мотор и короткое весло с уключиной, еще один нес мощный ножной насос и прочее необходимое оборудование.
Репке сразу занял позицию у камня, опершись о него спиной и наблюдая за вершиной холма. Бош, наоборот, прижался к краю обрывистого берега, следил за подготовкой лодки и отдавал команды. Еще двое вошли в воду на несколько шагов и, держа на изготовке карабины, следили за берегом – один вправо, другой влево.
- Быстрее! У нас всего несколько минут, – поторапливал Бош.
В этот момент наверху, у края обрыва появился Рахмонов с автоматом в руках. Он двигался осторожно, внимательно всматривался во все стороны. И он первым заметил на берегу группу немцев, но вместо того, чтобы чуть отступить и сделать знак напарнику, он выкрикнул:
- Гуськов, ко мне!
И в следующий миг Рахмонов скатился по склону на берег, пораженный в самое сердце брошенным в него Репке ножом, который тут же перехватил пистолет в правую руку.
- Рашид, ты где? – Гуськов подбежал к тому месту, где только что находился Рахмонов, и тут же снизу прозвучал выстрел.
Репке стрелял так же метко, как и бросал нож. Боец рухнул на том же месте, где и стоял.
- Быстрее! Через минуту мы должны отойти от берега, – Бош уже начал нервничать.
Более мощный «рыбак» оттолкнул товарища, качавшего в лодку воздух, и стал сильнее и резче давить на педаль насоса. Ровно через минуту он дал знак Бошу, что можно загружаться.
- Быстро все в лодку! Репке, отплываем!
Бош сел на носу лодки, держа наготове автомат. Один из унтер-офицеров держал в руке весло, направляя курс. Другой, моторист-рулевой, включил мотор. Остальные расположились кто где. Репке в три прыжка оказался у лодки, оттолкнул ее от берега и сам запрыгнул, усевшись рядом с рулевым-мотористом, спрятав пистолет и сняв с предохранителя автомат.
Стоявший в это время на НП и наблюдавший, как бойцы собирают трупы своих товарищей и выискивают раненых, комбат Науменко, услышав выстрел и заметив упавшего замертво бойца, повел вокруг глазами. Но он оказался на вершине холма совершенно один. Тогда, не мешкая, он побежал к краю обрыва и увидел уходящую в море лодку. Он произвел из пистолета несколько выстрелов, целясь в резиновую оболочку, но расстояние уже было велико – пули лишь взрывали морскую поверхность. Науменко нагнулся к лежавшему Гуськову, выхватил из его рук новенький, лишь недавно принятый на вооружение автомат Калашникова АК-47, передернул затвор. Тут дал короткий гудок вышедший в море командирский катер. На капитанском мостике стоял капитан 3-го ранга Рысцов и смотрел на Науменко.
- Давай, давай за ними, Рысцов! Постарайся догнать! – комбат жестикулировал рукой с автоматом.
Разумеется, Науменко понимал, что Рысцов его не слышит – расстояние, шум моря и моторов. Но он махал руками, указывая вперед, и вслед дал очередь по прыгающей на волнах лодке. Автомат сделал свое дело – моторист-рулевой был убит, лодку тут же повело в разные стороны, а на одной из поднявшихся волн, ее чуть не перевернуло. Но Репке быстро сбросил тело погибшего в море, и сам сел на его место. Немцы целенаправленно держали курс к английским кораблям.
Рысцов скомандовал самый полный вперед, но слишком поздно вышел катер из бухты, а мотор в немецкой лодке оказался слишком мощным. Погоня оказалась тщетной –наперерез, рассекая волны и как бы отсекая лодку от русского катера, несся сторожевой английский катер. Поняв, что они уже в безопасности, Репке заглушил мотор.
Рысцов, в свою очередь, также скомандовал:
- Стоп машина!
- Оружие в воду! – тихо приказал Бош.
Немцы тут же выполнили команду. Рысцов и смотревший в бинокль Науменко заметили это, но англичане, поскольку оружие выбрасывалось с противоположного от них борта, не обратили на это внимание. Английский катер остановился у самой лодки. К борту подошел лейтенант королевского флота Ньюмен.
- Кто вы такие, господа? – спросил он.
- Мы – бригада немецких рыбаков. Нас держал в заложниках комендант острова Пауль фон Дитрихс, – ответил Бош. – Но, когда началась перестрелка с русскими, нам удалось вырваться.
- Насколько я знаю, комендантом острова является русский капитан Науменко.
- Может, он у русских и комендант, но мы общались с комендантом Дитрихсом, – ухмыльнулся Бош.
- Сколько на острове осталось еще ваших соотечественников?
- Боюсь, лейтенант, что мы последние.
- Окэй! Следуйте за мной.
Катер развернулся и принял курс к корвету, лодка пошла за ним, и уже через несколько минут немцы поднимались по спущенному трапу на борт корабля британского королевского флота.

12.
Шмунка и Штольца поместили в одной камере гауптвахты (а она и была всего одна), приставив к двери охрану. Впрочем, через несколько минут дверь в камеру открылась и вошел фельдшер Сенцов с медицинским саквояжем в сопровождении еще одного автоматчика и капитана Глушко, неплохо знавшего немецкий язык – вдруг понадобится что-то спросить. Приподняв нижнюю рубашку, набухшую от крови, и осмотрев рану Штольца, Сенцов повернул голову к начальнику штаба.
- К счастью, рана не очень опасная. Жизни не угрожает. Вот крови, правда, потерял много.
- Займись им сейчас. Комбат хочет допросить его.
Сенцов раскрыл свой саквояж, достал блестящий хромом автоклав, упаковку с бинтами, ватой и пузырек с йодом.
- Будет немного больно, ваша рубашка прилипла к телу, – перевел Глушко.
- Ничего! Я привык к боли, – ответил Штольц слабым голосом.
Шмунк при этом отвернулся к стене и заткнул уши ладонями.
Штольца допрашивал лично Науменко, Глушко взял на себя функцию переводчика.
Немец сейчас выглядел жалким – офицерский китель был порван в нескольких местах, голова перебинтована и по-прежнему рана кровоточила. Еще довольно молодой, но уже в рыжих волосах прослеживались редкие серебристые паутинки. Узкое скуластое лицо было бледным – то ли от долгого нахождения в подземном бункере, то ли от ранения, то ли от страха за свою дальнейшую судьбу.
Впрочем, понимая, что ничего хорошего его впереди не ждет, эсэсовец не стал особенно упираться и поведал советским офицером свою биографию. Он надеялся, что это каким-то образом поможет ему сохранить жизнь.
- Еще в гимназии у нас была начальная военная подготовка. Она продолжалась шесть недель летом и две недели зимой в горах, где мы бегали на лыжах. Нашими инструкторами были обстрелянные, неоднократно награжденные ветераны-фронтовики. Вообще-то я не планировал вступать в СС. В пятом классе гимназии парни должны были сделать выбор, в каких войсках служить, и я выбрал кригсмарине. Меня отправили в Гамбург и дали возможность выйти в море на подводной лодке и на тральщике. Ну, какое-то время спустя я был дома у родителей в Верхней Силезии... Я спал, когда мой отец внезапно разбудил меня со словами: «Карл! Они пришли, чтобы арестовать тебя!» Оказывается, отец увидел нескольких эсэсовцев, идущих по направлению к нашему дому, но они пришли всего лишь потому, что собирались пригласить меня для тестирования моего физического состояния! Окончив гимназию, я прибыл в Бреслау – это было в июне 1944 года. Прошел базовую военную подготовку, затем курсы унтер-офицеров, затем обучался в офицерской школе. Все вместе это заняло пять с половиной месяцев. На раннем этапе войны подготовка офицера СС занимала два года, позднее все значительно ускорилось... Через два или три месяца после начала обучения я побывал на фронте, чтобы пройти первичную экзаменовку – тест, в ходе которого я должен был показать полученные знания и навыки. Обычно тестирование продолжалось шесть недель, но я провел на фронте только три. Далее я проходил подготовку офицера-танкиста в городе Позен-Тресков, и в итоге получил офицерские погоны...
В танковой школе в Позене мы учились водить «Тигры». Нашим инструктором был гауптштурмфюрер, потерявший руку на фронте и имевший на рукаве нашивку за пять уничтоженных вражеских танков. Мы звали его «однорукий бандит». Вообще, многие инструкторы были инвалидами, но они были классными преподавателями. У нашего был металлический знак на палке, которой он подавал сигналы машинам, двигающимся в колонне. И вот этим металлическим знаком он колотил нас по ногам, когда мы вели танк. Например: «Поворачивай!» – и шмяк тебя по ноге. Подлый был мужик! Помню, был там мост через болото, по ширине танк мог только-только вписаться в него. Ну, подъезжаем к мосту, собираюсь потянуть рычаг, чтобы повернуть влево и въехать на мост, а этот бандит как шарахнет меня по коленям этим самым металлическим знаком. Орет: «Поворачивай вправо!» Я не повернул – он меня еще раз: «Поворачивай вправо, это приказ!» Что делать! Я потянул правый рычаг, танк въехал в трясину и начал быстро погружаться... Мы, курсанты, выскочили из машины, а этот однорукий черт не сумел. Никто его не любил, стоим и думаем: «Может, дать ему утонуть вместе с танком?» Однако, я спустил в люк мой ремень, и он за него уцепился. Я схватился рукой за корень или что-то еще и выволок инструктора из танка. Мы потащились в лагерь, покрытые зеленой тиной с ног до головы, но шли за ним, чтобы его увидели первым во всем этом дерьме. Позднее он не сказал ни единого слова о происшествии, поскольку во всем был виноват именно он. Ну а танк пришлось вытаскивать с помощью большого крана...
В конце 1944-го я отправился на Восточный фронт, чтобы влиться в ряды дивизии Totenkopf (Мертвая Голова). Название дивизии происходило от нашей эмблемы, в прошлом традиционной для германской кавалерии.
На фронте у нас было что-то вроде лавочки, в которой можно было что-то купить. В тыловых лагерях товары покупались в столовой, на фронте – в полевой столовой, которая могла находиться в каком-нибудь здании, палатке или даже в кузове грузовика. Можно было купить сигареты и спиртное, ваксу, мыло, туалетную бумагу, зубную пасту, бумагу для письма, карандаши и т.д. Сигареты и выпивка были самыми важными предметами. Что-то из продаваемого в лавочке просто реквизировалось на месте. Даже в последний день войны можно было получить товары в лавочке, даже через несколько дней после окончания войны! Мы, немцы, народ организованный... Однако, часто приходилось съедать неприкосновенный запас, который можно было доставать только по приказу свыше. Вкусная еда – консервированная свинина, кроме того, ветчина, шоколад и галеты! Я бы и сейчас съел это с удовольствием...
Науменко с Глушко переглянулись – губа у фрица не дура. Или это просто намек на то, что он голоден? Между тем, Штольц продолжал свой рассказ.
- Мы не собирали сувениры – мы были слишком заняты, ведя бои. Что-то из захваченного снаряжения русских мы использовали. Когда у наших противотанковых самоходок кончилось горючее, меня назначили командиром пехотного взвода. Мой взводный сержант стал звать меня Untersturmf;hrer – видите, в СС-Ваффен это разрешалось. Вы могли называть своего командира по званию или даже по имени. В то же время в армии вам пришлось бы говорить Herr Leutnant, но не в СС. Мы обращались друг к другу на «ты», а не на «вы». В СС царил дух товарищества! Мой взводный сержант как-то сказал мне: «Унтерштурмфюрер, выкинь свою игрушку. – Он имел ввиду мой автомат. – Мы дадим тебе оружие понадежнее!» И тут он передал мне русский автомат. Мы называли его «Finka».
- Почему «финка»? – удивился Науменко. – Мы финкой называем другое оружие – нож.
- Как интересно, – согласился Глушко.
- Не знаю, – пожал плечами немец. – Думаю, это название появилось во время войны русских с финнами... Вообще, наш автомат МП-40 был хорошо сделанным оружием, но стоило небольшому количеству песка попасть в затвор – пиши пропало! А у вашего автомата был слегка болтающийся затвор, который как будто был сделан деревенским кузнецом, но он отлично работал! Кто-то из наших ребят для демонстрации один раз накидал в затвор русского автомата земли, но из него все еще можно было стрелять! И вообще, у нас ваш ППШ считался желанным трофеем, мы его называли маленьким пулеметом.
- Ну, это и есть пистолет-пулемет, – согласился Науменко. – Какие-то награды у вас есть?
- У меня несколько наград. Знак за ранение – осколок от снаряда «Катюши», который до сих пор сидит во мне, и Железные Кресты 1-го и 2-го классов. Уже не помню, за что я получил Крест 2-го класса – да бог с ним – его давали даже пацанам из Гитлерюгенда, которые оставались на своих постах во время воздушных налетов! Куда интереснее то, как я получил Крест 1-го класса. В моем танке кончились снаряды. Русские к тому моменту захватили наш склад боеприпасов, и этот штабель можно было разглядеть где-то в километре за передовой линией русских. Ну я и приказал своему водителю двигаться туда. Мы проскочили через передовую русских, загрузили в танк столько, сколько смогли, и рванули назад. Кто-то из ребят доложил об этом, и меня представили к Кресту 1-го класса. Храбростью это не назовешь... Если бы я был собственным старшим офицером, то отдал бы самого себя под суд, потому что я подверг смертельной опасности свой танк и свой экипаж...
- А что вас побудило четыре года после капитуляции носить нацистскую форму и оставаться верным нацистской идее?
- А кто вам сказал, что я верен нацистской идее. Я никогда не был членом НСДАП. Но я хотел воевать, и, как я уже сказал, просто оказался в войсках СС. В конце войны я попытался сдаться американцам, но, перебегая поле, засеянное свеклой, я получил ранение. Меня подобрали наши фермеры, пожилая пара, вылечили. Когда я сказал, что хотел бы сдаться американцам, они заявили, что всех пленных немцев американцы передают русским, что, как вы понимаете, меня не очень прельщало. Но, пока я раздумывал, куда мне податься, старик сообщил мне, что его племянник находится на одном из островов в Балтийском море и собирает вокруг себя офицеров СС. Его племянник – оберштурмбаннфюрер СС фон Дитрихс. Так я и оказался в этом бункере. Я чем-то приглянулся Дитрихсу и он предложил мне стать его помощником.

13.
Самоходная баржа под командованием лейтенанта Оськина была готова к отплытию. Всех погибших в последнем бою солдат и офицеров, накрытых брезентом, опустили в нижний трюм, где было прохладнее. Раненые и сопровождающие расположились на верхней палубе. Рядом с тяжело ранеными находились медсестра Галя и фельдшер Сенцов. Команда матросов следила за тем, чтобы на барже соблюдался полный порядок. 
Сам Оськин получал последние инструкции от Науменко и Рысцова. Подошел и замполит Петровский, неся в руках небольшой картонный чемодан. Он протянул его Оськину.
- Вот, лейтенант, здесь все их документы, наградные листы, сами награды. Все разложено, как положено. Держи! Передашь в политотдел.
Оськин взял чемодан, а Петровский открыл свой планшет, вынул бумагу с напечатанным на машинке текстом и тремя подписями – Науменко, Глушко и его собственной, положил лист сверху на планшет, протянул Оськину химический карандаш.
- Вот здесь распишись, что ты получил все эти документы.
- Ну и бюрократ же ты, Павел Фомич, – хмыкнул Науменко.
- Бумаги, они порядок любят, Коля.
Оськин языком послюнявил грифель, расписался, вернул документ замполиту.
- Ты все понял, лейтенант?
- Так точно, товарищ капитан!
- Ну, тогда чемодан в руки и к отплытию! – скомандовал Науменко.
- Есть к отплытию!
В этот момент капитана Науменко заметил Дорошенко. Растолкал находившихся у борта солдат и матросов, схватившись за поручни, он закричал:
- Товарыш капитан! Товарыш капитан!
Наконец, Науменко его услышал, приветственно замахал рукой.
- Нэ хочу я на бэрэг! Дозвольтэ я з вами остануся. Шо я там буду без вас робыты?
Науменко улыбнулся. Еще раз махнул рукой.
- Оськин, отпусти старшину на берег!
- Хорошо! – кивнул тот на ходу.
Трое офицеров смотрели, как Оськин быстрым шагом направился к своему судну, поднялся по трапу, передал чемодан с документами стоявшему у трапа боцману, а сам спустился вниз в каюту. А довольный Дорошенко, закинув на плечо вещмешок, сбежал по трапу, словно мальчишка, которого только что похвалили за хорошо выполненное задание.
Тут же, вслед за баржей в качестве эскорта-сопровождения отправился и катер капитан-лейтенанта Петрушина.
- Ну что, Павел Фомич, через пару дней и мы навсегда покинем этот остров, будь он неладен.
- Да, честно говоря, уже и самому не терпится. На материке оно как-то надежнее.
- Эх вы, земляные черви! – усмехнулся Рысцов. – Попробовали бы вы по несколько месяцев в море земли вообще не видеть. Как бы вы потом запели?
- Ну и пожелания у тебя, капитан! – покачал головой Петровский.
Науменко засмеялся, хлопнул обоих по плечу и направился в сторону штаба, едва видневшегося из бухты.
Весенний день необычайно радовал своей погодой, как будто и не было никакого шторма пару дней назад, как будто не гремели выстрелы на маленьком клочке суши. Солнце уже не просто светило, а даже слегка припекало. На небе – ни облачка. Необычное для этих мест изумрудно-голубоватое зеркало воды простиралось на такую даль, какую только мог разглядеть глаз обыкновенного человека. Казалось, что эту голубизну морю придает как раз отражение небесной глади. Чайки кружились в небе, перекрикиваясь друг с дружкой: то ли делясь особо рыбными местами, то ли, наоборот, жалуясь на то, что рыбы стало совсем мало.
Легко раненые бойцы и солдаты, сопровождавшие груз, расположились у бортов, глядя на всю эту красоту. Кто-то с замиранием сердца смотрел, как неотвратимо приближается берег материка, означавший их скорую мобилизацию и возвращение домой. Кто-то, наоборот, с грустью смотрел на удалявшийся зеленый остров, на котором он провел несколько, пусть не самых спокойных, но запоминающихся лет, понимая, что вряд ли когда-либо еще сюда вернется.
На берегу их уже ждали. Свои друзья и товарищи, старшие командиры и, скорее всего, праздничное застолье. Стояли на берегу, несколько в стороне от русских, немецкие бауэры, все больше женщины с детьми, да старики – мужчин ведь почти поголовно выкосила война. Лица их были хмуры, но и любопытны одновременно – они ведь тоже знали, что советские войска в самые ближайшие дни должны покинуть их деревню, а на смену им придут британцы (надолго или нет – никому из них не ведомо). Кстати, и за британцами дело не стало. Штабной «хамбер» полковника Лесли Олбрайта стоял у одного из больших домов. За рулем и в этот раз сидел капитан Стюарт. Сам Олбрайт, не выходя из машины с откинутым верхом, стоя наблюдал в бинокль за приближением баржи.
- Еще пару рейсов и русские освободят остров. Надеюсь, больше никаких сюрпризов от них не будет.
- Не хотелось бы, сэр, – поддержал командира помощник.
И в этот самый момент случилось невероятное. Никто сразу ничего не понял. И только сидевшие в охраняемом сарае с маленьким окошком одного из крестьянских дворов эсэсовцы из группы Боша, сдавшиеся англичанам, все поняли сразу и, переглянувшись друг с другом, улыбнулись – не зря старались.
Мины под баржей взорвались одновременно – на носу и на корме. Вода тут же хлынула в отсеки. Судно раскололось на две части.
- Шлюпки на воду! – немедленно прозвучала команда лейтенанта Оськина, но и без этой команды матросы уже начали крутить маховики устройств.
Баржа медленно стала уходить под воду. Начались паника, крики, мельтешение. Кто-то, не дожидаясь шлюпок, начал прыгать в воду. И только укрытым брезентом покойникам в кубрике на нижней палубе было все равно – они тихо все разом ушли на дно морское. А и в самом деле, не все ли равно покойникам, где покоиться: под землей, или под водой? Не все ли им равно, чьей пищей они станут: червей или рыб?
На обоих берегах, островном и материковом, застыли в ужасе: что это? как такое могло произойти? Сошедший на берег в последний момент старшина Дорошенко, все еще с повязкой на лице, шептал себе под нос молитвы и крестился.
- Стоп машина! – капитан Петрушин остановил катер. – Шлюпки на воду! Спасать людей!
Лейтенант Оськин стоял на капитанском мостике и со слезами на глазах наблюдал, как гибнут люди, а он ничего, абсолютно ничего не мог сделать, ничем не мог помочь им. На воду успели опустить лишь одну шлюпку. Старпом пытался организовать хоть какой-то порядок для посадки в шлюпку, но его уже никто не слышал и даже не слушал. На поверхности оставались лишь часть палубы с выпирающей вверх трубой, да рубка с капитанским мостиком. Но и их безжалостно глотал прожорливый морской царь Нептун.
- Прыгай, прыгай, лейтенант! – кричали Оськину бултыхавшиеся в воде раненые.
- Прыгай! Спасайся! – присоединились к их хору и другие.
Матросы на шлюпке налегали на весла – нужно было как можно быстрее отгрести от баржи, дабы не попасть в круговорот от тонущего судна. В последний момент Оськин все же решил прыгнуть – и едва он оказался в воде баржа окончательно пошла на дно.
С берега от пристани деревни Либенсдорф буквально через пару минут отправился катер на помощь оказавшимся в холодной воде бойцам.
Готов был отправиться к месту крушения и командирский катер капитана 3 ранга Рысцова.
- Отдать швартовы! – приказал Рысцов.
Матросы тут же бросились освобождать тросы из кнехтов. Катер вот-вот начнет движение. И в этот момент, выйдя из оцепенения, комбат Науменко выскочил на плац с диким криком:
- Стоять, Рысцов! Отставить!
Но, сообразив, что его крик никак не может быть услышан в бухте, он ворвался к дежурному телефонисту. Благо, связь успели наладить.
- Хурцилава, срочно! Соедини с Альбатросом!
Катер Рысцова уже приблизился к молу, ведущему из бухты в открытое море.
- Товарищ капитан, вас комбат! – крикнул радист из радиорубки.
Рысцов спустился в радиорубку, взял трубку.
- Комбат, я не могу смотреть, как гибнут наши лю… – начал он, даже не слыша, что ему говорит капитан.
Но Науменко, наконец, удалось перекричать Рысцова.
- Назад, Рысцов! Стоп машина! Надо проверить…
- Что проверить? – наконец понял, что ему говорит командир.
- Катер твой надо проверить. Я не уверен, что эти гады заминировали только баржу. Есть вероятность, что и все остальные корабли… С берега Иванов уже отправил помощь. Немедленно стоп машина. Я сейчас к тебе прибуду!
И тут до Рысцова дошло: в самом деле, фрицы могли заминировать не только баржу, но и все остальные корабли. Хотя катер Петрушина пока был на ходу.
- В машинном – самый малый ход! Разворачиваемся назад.
- Дорошенко! Заводи мотор! – крикнул Науменко, и старшина тут же побежал к мотоциклу.
Они оказались у пирса одновременно – Рысцов на катере и Науменко на мотоцикле. Встретились на бетонном волноломе, отделявшем военную часть бухты от гражданской, рыбацкой, где качалась одна полузатопленная рыбацкая шхуна.
- Как они могли заминировать судно? – сокрушался Рысцов. – И когда?
- Проведем расследование, – пообещал Науменко. – В любом случае, они должны были пройти по берегу – ведь прямого выхода из бункера к бухте нет. Но сейчас не время об этом, Рысцов. Давай водолаза срочно! Нужно проверить все катера. Наверняка, заминирована не только баржа. При этом, нам не известно время взрыва. 
- Да, да, ты прав, комбат! Сейчас же дам команду!
- Я жду тебя в штабе! Да, и передай Петрушину: пусть заглушит мотор.
- Я думаю, что с Петрушиным все в порядке. Иначе он давно бы уже взлетел на воздух.
- Дай бог!
Вот здесь и пригодился трехболтовый водолазный костюм.
Вернувшись на катер, Рысцов тут же вызвал боцмана.
- Срочно! Готовь трехболтовку и водолаза для погружения.
- Что искать будем, капитан?
- Мины искать будем, боцман, мины на днищах всех катеров.
Лицо боцмана сразу посуровело, перед его глазами вновь вспыхнула картина недавнего взрыва на барже.
- И позови мне Смирнова для получения инструкций.
- Есть!
Пока боцман готовил водолазный костюм, Рысцов давал указания мичману Смирнову, что, как и где искать.
- Все ясно, товарищ капитан-лейтенант! Разрешите приступить к операции.
- Давай, мичман! На тебя вся надежда! – Рысцов обнял Смирнова за плечи и несколько секунд смотрел в его глаза. – Давай, боцман тебя уже ждет.
И тут же через рупор отдал команду:
- Слушай мою команду! Всем экипажам немедленно покинуть корабли!
Мотористы тут же дали короткие гудки. Матросы, подгоняемые офицерами, быстро покинули катера, выстроившись на бетонном волноломе.
Процесс облачения в водолазный костюм был далеко не прост. В одиночку надеть его не получится. Смирнову помогал боцман. Конец апреля – время для купания в холодной Балтике не самое подходящее. Поэтому водолаз сначала напяливал на себя утепляющий шерстяной костюм. Затем водолазную рубаху из водонепроницаемой резины с манишкой, к которой крепится тремя болтами (отсюда и название) медный водолазный шлем с завинчивающимся иллюминатором. На шлеме размещаются травяще-предохранительные золотниковые клапаны, а внутри шлема помещалось переговорное устройство. Наконец, сигнальный конец, через который и держалась связь с кораблем, одним концом прикрепленный к помпе, размещенной на палубе. Воздух подает электромеханическая воздушная помпа, через которую, по приказу Рысцова, дабы избежать любой случайности, воздух в шланг закачивали вручную несколько матросов, периодически меняющихся. И только они, а также сам капитан 3 ранга оставались на палубе командирского катера. Прикрепив к костюму водолазный нож в футляре, мичман был готов к выполнению задания. Он, а вслед за ним и остальные присутствующие на палубе, посмотрели на Рысцова.
- Удачи тебе, мичман! Докладывай во всех подробностях, что ты там делаешь, что видишь. И, приказываю тебе, будь осторожен.
Через мгновение Смирнов уже нырнул на глубину. Вода в море была не очень чистой и прозрачной – все-таки, мазут и соляра не благоприятствуют чистоте. А тут еще и водоросли мешали. Смирнов начал осмотр с командирского катера. Перебирая ногами, внимательно осматривал днище, осторожно ощупывая каждый сантиметр склизкого, обросшего водорослями с приклеившимися к ним улитками. Мимо проплывали мелкие и крупные рыбы.
- Не молчи, Фёдор! Где ты?
- Все нормально, капитан! Пока, кроме рыб и улиток, ничего не вижу.
Но не прошло и пяти минут, Смирнов закричал:
- Есть, Иван Анатольевич!
- Что есть? – мурашки пробежались по коже Рысцова.
- Мина есть! На корме! У самого винта, сволочи, прицепили.
- Осторожнее, Федя!
Но Смирнов уже не слышал командира, он весь был поглощен поиском запала и обезвреживанием мины. Он впервые столкнулся с такой конструкцией и для начала нужно было понять, где у нее находится запал, где часовой механизм. На это ушло несколько минут. С борта катера уже несколько раз пытались выйти с ним на связь, но он не отвечал. И лишь когда раскусил механизм, когда обезвреженная мина оказалась в его руках, когда по его лицу промелькнула нервная улыбка, он дернул шланг.
- Тяни! – приказал боцман матросу, стоявшему у колеса с маховиком.
Меньше чем через полминуты голова Смирнова показалась из воды, он победно поднял вверх руку с миной.
- Капитан Науменко нам всем жизнь спас! – облегченно выдохнул Рысцов.
- Да уж! – согласился мичман, когда с помощью боцмана он снял шлем. – Если бы она рванула, плавать бы нам всем на радость рыбам.
- Отдохни, мичман, и нужно будет обследовать остальные корабли.
- Да я не устал, товарищ капитан. Сейчас вот только перекурю – и за работу.

14.
С тяжелым сердцем возвращался экипаж петрушинского катера в Южную бухту. Только что на их глазах погибло еще несколько их товарищей. Их не удалось спасти: одни оказались под водой в результате взрыва мин, других просто не успели вытащить из ледяной воды – уже на берегу военврачи констатировали смерть от переохлаждения; третьи же, в большинстве своем раненые в последнем бою на острове, просто утонули.
Хмурые лица матросов и офицеров, стиснутые зубы и непреодолимое внутреннее желание, в отместку, сравнять с землей хотя бы эту немецкую деревню, даже несмотря на то, что ни один ее житель не виновен в случившемся. Просто месть! Черная месть! Око за око!
Да и сами жители Либенсдорфа были в шоке от увиденного и понимали, что именно на них сейчас обрушится гнев русских оккупантов. Вся надежда была на англичан, гарнизон которых в ближайшие же дни должен сменить русских. Но удастся ли им пережить эти несколько дней? Вот в чем вопрос! Понимали это и англичане, поэтому полковник Олбрайт обратился к подполковнику Иванову с соболезнованиями, но и настойчивой просьбой обойтись без лишнего кровопролития.
Когда катер уже подходил к бухте, старшина первой статьи Семёнов вдруг подошел к стоявшему с мрачным лицом на юте Петрушину – он потерял не просто товарища, но и хорошего друга – лейтенанта Оськина, который то ли не захотел, то ли не смог продержаться на воде до своего спасения – безвозвратно ушел на дно.
- Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться.
Весь поглощенный своими мыслями, Петрушин даже не сразу сообразил, что к нему обратились. Но Семенов молча ждал, пока капитан откликнется. Наконец, Петрушин повернулся к нему.
- Чего тебе, Семенов?
- Товарищ капитан-лейтенант, хочу доложить о своих подозрениях.
- О каких подозрениях, Семенов? Ты или четче говори, или уйди. Не до тебя мне сейчас.
Но матрос был настойчив.
- Мне кажется, это я виноват во взрыве, товарищ капитан.
И лишь после этих слов Петрушин начал возвращаться в этот мир.
- В чем виноват, что ты несешь? – Петрушин посмотрел в упор на матроса.
- Во время моего вахтенного дежурства я заметил на берегу, недалеко от нашей стоянки трех красноармейцев. Подчеркиваю, они были одеты в нашу форму. Но вызвали у меня подозрение тем, что появились на берегу не как обычно, по дороге, а справа… Ну, где потом был обнаружен еще один выход из бункера…
По лицу Петрушина Семенов понял, что тот начал догадываться, к чему он ведет. Тем не менее, продолжил.
- Я осветил их прожектором. Так вот, товарищ капитан, они мне показались подозрительными. К тому, же я их ни разу не видел в лагере. Но один из них на чистом русском сказал, что по приказу комбата они помогают в лазарете и им приказано уничтожить грязные бинты и окровавленную одежду. Этим они меня окончательно смутили. Но теперь я понял, что, возможно, это и были немцы, которые потом заминировали баржу.
Петрушин, выслушав его, побледнел, сжал кулаки, готов был ударить матроса, но сдержался.
- Ты почему сразу об этом не доложил вахтенному офицеру?
- Так я и оговорю, товарищ капитан. В нашей форме они были, в советской. Тем и смутили меня.
- Я бы тебя, смущенного, прямо сейчас расстрелял! Без суда и следствия! Впрочем, тебя и так уже трибунал ждет! Козин! – позвал Петрушин старпома. Тот тут же спустился с капитанского мостика.
- Арестовать матроса!
Петрушин сорвал с плеч Семенова погоны с лычками старшины первой статьи. Козин вытащил из кобуры пистолет и его стволом указал направление.
- Пошли!
Опустив голову и машинально заложив руки за спину, Семенов, под удивленными взглядами товарищей, направился к трапу, ведущему вниз.
Едва пришвартовав катер, Петрушин лично вывел из арестантского кубрика Семенова и вместе с ним отправился к командиру плавотряда Рысцову. Тот удивленно переводил взгляд с офицера на матроса. Петрушин приказал:
- Доложи капитану третьего ранга все то, о чем ты мне докладывал.
Рассказ Семенова также поверг Рысцова в шок.
- Почему сразу не доложил? – строго спросил Рысцов.
- Виноват, товарищ капитан 3 ранга. Готов понести любое наказание, но настаиваю на том, что меня смутила наша форма на них.
- Я доложу обо всем комбату! Скорее всего, тебя ждет трибунал. А пока посидишь в камере. Жаль, что сейчас уже не действуют законы военного времени.
- Я ему то же самое сказал.
- Вахтенный! – позвал Рысцов дежурного офицера. – Увести арестованного!
Оставшись с Петрушиным наедине, Рысцов спросил:
- Скольких удалось спасти?
- Двадцать два человека. Из них только троих раненых.
- Оськин?
Петрушин опустил голову и медленно покачал ею. Рысцов снял фуражку, стал по стойке «смирно» и тоже опустил голову.
- Пусть земля ему будет пухом.
Петрушин также снял фуражку и поправил командира.
- Пусть мягко покрывает его песок на морском дне.
Отдав дань памяти товарищу, Рысцов заявил:
- Пойдем в штаб. Комбат ждет с докладом.

15.
В апреле 1947 года весь мир оказался в шоке из-за действий британцев на немецком островке в Северном море Гельголанд. Тогда, чтобы уничтожить бывшую морскую базу нацистов, там одновременно взорвали более семи тысяч тонн боеприпасов. Это стало самым мощным искусственным неядерным взрывом в истории (около трех килотонн в тротиловом эквиваленте). Среди жителей Гельголанда бытует мнение, что британцы хотели уничтожить остров полностью. «Житель Гельголанда ощущает себя прежде всего гельголандцем», – утверждают островитяне.
Остров находится в 70 километрах от побережья Германии и по площади невелик –полтора квадратных километра. Но для обеих стран он приобрел символическое значение. В Первую и Вторую мировые войны Германия использовала его как одну из важнейших баз. Там базировались, в частности, немецкие подлодки – главный инструмент для нарушения коммуникаций союзников.
«Клешня омара» — так назывался безумный проект нацистов по превращению Гельголанда в крупнейший немецкий форпост в Северном море. Еще во время Первой мировой войны остров был превращен в современную по тем меркам крепость. А при нацистах площадь острова должна была быть увеличена вчетверо. С северо-восточной стороны планировалось сделать огромную насыпь, весь остров был испещрен тоннелями. В южной части был выкопан гигантский бункер для подводных лодок со стенами трехметровой толщины. Нацисты превратили остров в настоящую крепость и наводнили его оружием, техникой и боеприпасами. Детям тогда было практически негде играть — все дороги и улицы были перекрыты.
Хотя во времена Второй мировой войны жители острова были, скорее, на стороне британцев, а не национал-социалистов. И, тем не менее, это не помешало британцам, под контроль войск которых Гельголанд попал 11 мая 1945 года, превратить остров в полигон, на который постоянно сбрасывались бомбы. Самая мощная из них, с зарядом в 6700 тонн, была взорвана 18 апреля 1947 года. В ходе операции под названием «Большой взрыв» эта крупнейшая на тот момент неядерная бомба должна была уничтожить все без исключения военные сооружения.
В соответствующем протоколе британских сил написано: «Предполагается нанести непоправимый ущерб системе тоннелей и подлодочному бункеру, а также уничтожить 4000 брутто-тонн немецких боеприпасов, которые невозможно вывезти транспортом или выгрузить в другое место».
Жители Германии прекрасно помнили этот взрыв даже спустя десятилетия. Что уж говорить о подобной операции британцев, случившейся всего лишь спустя два года. Речь идет о нашем Буковом острове.
Когда его покинул последний советский солдат и остров окончательно вошел в подчинение военным властям Великобритании, губернатор британской зоны генерал Брайан Губерт Робертсон (старший сын фельдмаршала Уильяма Робертсона), наслышавшийся о происходивших в конце апреля настоящих боевых действиях на острове, посоветовавшись с военным министром, получив согласие премьер-министра, приказал уничтожить этот остров. Британцы боялись, как бы нацистский бункер вновь не ожил.
На тот момент британский премьер Клемент Эттли заявил Робертсону:
- Уничтожьте это проклятое место! Никогда больше военная агрессия не должна исходить с немецкой земли.
 Руководство всей операцией по уничтожению острова было возложено на полковника Лесли Олбрайта, который вступил в должность коменданта. Под его присмотром в середину острова перевозились сотни и тысячи ящиков с гранатами, ракетами и взрывчаткой. «Большой взрыв» был запланирован на конец мая.
В то солнечное и ясное утро все жители деревни Либенсдорф, от мала до велика, собрались на берегу моря в ожидании этого взрыва. Жителям было предписано открыть настежь все окна и двери, потому что существовала опасность землетрясения.
В 13:00 часов, после третьего гудка часового сигнала по ВВС, настало условленное время: на борту британского корабля, расположенного в трех милях от острова, лейтенант Эдвард Ньюмен нажал на кнопку и привел взрывные устройства в действие. Полковник Олбрайт наблюдал за взрывом с этого корабля, и почему-то немного волновался.
 Наблюдавшие с берега в это время смотрели на воду, многие дети и женщины заткнули уши и приготовились к оглушительному взрыву. И чудовищной взрывной волне. Но все, что они услышали — это лишь звук, чем-то напоминавший раскат грома. В воздухе почувствовалось некое сотрясение. «Наверное, это какие-то приготовления к основному взрыву», — подумалось многим. И тут они вдруг увидели огромное облако дыма, поднявшееся над линией горизонта. Огромные всплески пламени разлетались во все стороны. Потом остров исчез, скрывшись за все тем же огромным облаком дыма и пыли, над которым на высоту до двух километров поднялся «гриб». Минут через двадцать дым рассеялся. Взору местных жителей только предстал огромный бурлящий морской фонтан. От острова практически ничего не осталось. Будто его никогда и не было. И только самая верхушка каменной скалы, нависавшей еще совсем недавно над Северной бухтой и прикрывавшей ее сверху, торчала из воды, словно немой укор человеческому безумию.