Всё это замыкал арьергард, состоявший также из батальона пехоты и 2-х орудий. Уже по дороге к Абинскому укреплению происходили вооруженные столкновения отряда с горцами. Чем дальше продвигались войска, тем чаще приходилось хоронить убитых нижних чинов и даже офицеров. «Если бы можно было в этой прелестной стране гулять, где хочешь, то тогда не было бы так скучно, и можно было бы сколько-нибудь себя развлечь. Сколько прелестных рощ вблизи не более 300 шагов за цепью, - прелестные долины, но цепь граничит там, и ты меж гор, морем и цепью сидишь, как в клетке и ходишь лишь за цепь на фуражировки, где некогда насладиться прелестями природы!» - вспоминал один из участников этого похода. Ольгинский кордон – это место не только географическое, но и связанное с именем выдающегося военачальника Кавказской войны Вельяминова. Вокруг генерала, в том числе и на Ольгинском кордоне, оказалось тогда немало известных деятелей русской культуры. Здесь (и не только, конечно) созревали и по мере возможности воплощались те его идеи стратегии и тактики Кавказской войны, которые не были поняты высшим руководством в Петербурге, в обществе и даже в военной среде. Алексей А. Вельяминов исходил из того, о чём он сам писал, что «Кавказ можно уподобить сильной крепости. Одна только безрассудность может предпринять эскападу (толкуется как, экстравагантная выходка – авт.) против такой крепости». А потому он предлагал политику медленного продвижения и бесповоротного освоения территорий, причём, обживая их казаками.
Даже говорил о том, что для этого нужны «не укрепления, а казачьи станицы». Петербург же требовал от него карательных экспедиций для наказания горцев. «Но сим средством, - как писал А. Вельяминов, - нельзя достигнуть покорения горцев». Он отлично понимал, что речь не может идти о капитуляции горцев, чего от него требовал Петербург, а «речь могла идти только лишь о тонко разработанном компромиссе» (23). Он даже избегал слов покорение горцев, но предлагал – «устроить их благосостояние...» По словам ген. Г.И. Филипсона, «не было и нет другого, кто бы так хорошо знал Кавказ, как А.А. Вельяминов». Вот таким был генерал, возглавлявший экспедицию, к которой прикомандировали Лермонтова. Михаил Юрьевич из-за лечения задержался и выехал в отряд только в сентябре. Путь его лежал по Кубанской укреплённой линии на Тамань. Это была единственная дорога, по которой можно было относительно безопасно добраться до Анапы - Геленджика. Проезжая станицы, поэт видел утопающие в зелени сады, казачьи посты, возле которых стояли высокие шесты, обернутые соломой и облитые смолой. В ночное время при любой погоде можно было без труда известить линию о переправе черкесов, стоило лишь зажечь один такой факел, как в считанные минуты правый берег Кубани засветится огнями. «...Станицы выстроены здесь почти по одному образцу и обнесены двойным плетнём, образующим бастионы. Внутренние стороны низки так, что покрывают человека только по пояс.
Между плетнями набита земля, взятая изо рва, которым обнесена вся станица. В наружном плетне проделаны бойницы для ружей, в некоторых станицах есть пушки, установленные по углам. При въезде и выезде есть ворота, которые на ночь запираются. У каждых ворот будка для часового... Вдоль по Кубани казаки содержат цепь дабы черкесы не пробирались на сию сторону. Везде по дороге на середине между станицами находится казачий пост, то есть хаты: одна или две, окружённые плетнём, преимущественно на высоком месте у Яров, - на посту сём находится постоянно 40 казаков. Их обязанность - беспрестанные разъезды, сменить пикеты и конвоировать проезжих» - так описывал неизвестный автор - офицер, участник этой Закубанской экспедиции обстановку на Линии в своём дневнике, который дошёл до нас. Служба на укреплениях Кубанской линии была довольно суровой и опасной. Начальникам укреплений приходилось круглосуточно держать под седлом треть эскадрона, но и это не всегда помогало предотвратить их гибель от внезапного нападения горцев. Так, например, в сражении за Архангельский фельдшанец, бывший на месте г. Екатеринодара, погибло 93 солдата. Отряд пехоты и конный эскадрон скорым маршем спешили ночью на выручку из Мариинской крепости, но, прибыв ранним утром, нашли лишь тела убитых русских солдат. Крепости и фельдшанцы Кубанской линии являлись довольно ненадёжными укреплениями. Впрочем, и охранять им было некого, кроме кочующих по степям правобережья ногайских табунов.
В «Наставлении для смотрителей новых пограничных селений», подготовленном комитетом для водворения переселенцев, жёстко регламентировался уклад жизни. «Хлебопашество и сенокошение жители пограничного селения производят... не порознь, где кому вздумается или пожелается, как сие происходит во внутренних селениях, но полосами и совокупно... Сие для того более нужно, что они при отправлении сих полезных своих работ, также должны быть готовы к отражению закубанских врагов... Рыб в Кубани можно ловить для своей пищи вентерями, но только против самого селения в безопасных местах... Содержать под прикрытием нарочитой залоги водопои скота, мытьё белья и набирание воды иметь тож у селения, приноравливаясь, чтобы сие место было надёжно и защищаемо... Все в поле в различных своих хозяйственных занятиях обязаны быть с ружьями, и начальник из селения без сей приличной военному человеку обороны никогда и никого не выпускает». Такие меры предосторожности не были формальными, их требовала сама жизнь. В первые годы заселения кубанских земель, новым переселенцам они порой казались чрезмерно тяжёлыми, не позволяющими заниматься сельским хозяйством. И вот августе 1824 г. в Комитет о водворении переселенцев поступила от жителей Елизаветиного селения жалоба на начальника кордона, есаула Шульги, который не разрешал елизаветинцам «иметь ночлег на месте, где они производят хлебопашество», и просили М.Г. Власова разрешить им ночевать в степи.
Генерал дал такое согласие, но категорично настоял, чтобы «жители съезжались в одно место и укрепляли стан возами, а старожилы имели бы при себе и воинское оружие». Тем не менее, жизнь в прикубанском курене на этот раз была подчинена военной кордонной администрации, которая отвечала за порядок и спокойствие в селении не в меньшей, а, вероятно, даже в большей степени, чем куренной атаман перед войсковым правительством. День на кордоне начинался с рассвета, когда из ворот выезжали «световые» разъезды. Состояли они обычно из 6 конных казаков с урядником. Разъезд объезжал по берегу Кубани всю дистанцию, внимательно метр за метром осматривая заросли, – нет ли свежей сакмы от затаившихся горцев. Заканчивался осмотр дистанции обычно у Подмогильного пикета, после чего разъезд возвращался на пост, и урядник докладывал старшине об открытии дистанции. Только после этого разрешалось казакам выгонять на пастбище скот и отправляться в дорогу заночевавшим в кордоне путникам. Вот одним из таких путников и был М. Лермонтов, двигавшийся на Тамань. Но продолжим сии интересные подробности. В приказах войскового начальства требовалось, чтобы смена казаков на «открытых пикетах производилась по захождении солнца, в сумерках, так чтобы черкесы видеть не могли, а с ночных секретных залог (засад) сходить казакам в надёжные пикеты при восходе солнца вместе с сотенным разъездом, когда оный от круч берега будет возвращаться в кордон с осторожностью, чтоб ружья у всех были в готовности на отражение черкес».
Нельзя здесь не упомянуть вкратце о вооружении и казачьей форме. Черноморцы, прямые потомки запорожцев, пришедшие на Кубань в 1792-1794 гг., всего лишь через 40 лет сменили широкие запорожские синие или зеленые шаровары и яркие жупаны на черкески. Пушкин наслаждался местными красотами и общением с милыми его сердцу людьми. «Волшебный край, очей отрада!..» Восхитили поэта и «Тавриды сладостной поля», и «брега прекрасные Салгира», и Георгиевский монастырь в Балаклаве, и ханский дворец в Бахчисарае. Больше всего о Тавриде А.С. Пушкин «думал» стихами С.С. Боброва, по выражению Ю.М. Лотмана, поэта «гениального, но полузабытого». Здесь вспомним и стихотворение «Таврида» ещё одного гения Золотого века русской литературы - Константина Батюшкова. Ближе всего к Батюшкову стояла трактовка темы Тавриды в поэзии В.В. Капниста. В дальнейшем эту тему развил Пушкин, начавший в 1822 г. поэму «Таврида» и изобразивший Крым в «Бахчисарайском фонтане». Эта элегия Батюшкова была одним из любимых произведений Пушкина. Он называл своего учителя «певцом Тавриды». В своём Крымском тексте Пушкин завершает формирование образа романтичной Тавриды, он обращён к исследованию души, переживающей не только восхождения, но и нисхождения, полярные состояния просветленности и демонизма. В Крыму уже много лет проходят форумы и чтения, посвящённые русским писателям, в частности, Бунинские, Шмелевские, Чичибабинские, Гриновские и др.
Продолжение следует в части 9 http://proza.ru/2020/06/27/1597