Предыдущая глава 66. "В дорогу":
http://proza.ru/2021/02/14/147
Перед Тихорецком проводница разбудила нас, так как прибывал наш поезд туда глубокой ночью. Не успела она открыть подножку вагона, как мы услышали озабоченный голос отца:"У вас тут две девочки должны были ехать, где они?" "Да тут они, тут!" — добродушно успокоила его проводница. В ту же минуту мы нарисовались на вагонной площадке позади проводницы, и наш папа прослезился. Потом он обнимал нас, приговаривая:"Девчоночки мои, как же вы выросли! Молодцы, что решили приехать!" Нам было приятно видеть его, хотя некоторое смятение клубилось в сердцах, но это уже больше от предстоящего знакомства с его новой семьёй. Мамино враждебное отношение к отцу и его новым домочадцам нам не передалось, но какой-то холодок пока сохранялся. Как говорится, поживем — увидим!
Добрались до дома уже ближе к полудню, уставшие, голодные, а я ещё и не отошла полностью от укачивания в поезде. Отец со всем своим семейством жил уже два года в семейном общежитии. Он, по приезду в Георгиевск, устроился в строительную организацию, чтобы заработать квартиру, где практически сразу ему выделили на всё семейство просторную, с двумя большими окнами, комнату в ведомственном семейном общежитии. Он установил посередине комнаты перегородку с дверью, и получились две неплохие комнаты — одна, как спальня, чуть поуже, другая — пошире, с обеденной зоной, с маленьким телевизором и раскладным диваном.
Мы были слегка шокированы многочисленностью этой семьи: здесь была его жена Тоня, полная кубышечка с настороженным неулыбчивым лицом, её мать Ирина, грузная старуха в синей юбке до пола и в просторной блузе. Мачехина дочка Нина, 23-х лет, до неприличия худая, с ножками-тростинками и хищным, неприятным лицом, а также дочка дочки — годовалая крикливая, капризная девочка Светочка с огромными глазами чайного цвета и длинными, чёрными, загнутыми вверх ресницами.
Нине выпал печальный жребий стать матерью-одиночкой. В советское время такое положение женщины осуждалось общественным мнением, но не явно, а завуалированно. Считалось, что женщина, рожающая ребёнка, должна быть, всё-таки, при муже. Государство платило пособие таким женщинам — мизерные 20 рублей в месяц на одного ребёнка.
Поэтому, как правило, женщинам, растящим ребёнка без мужа, без какой-либо дополнительной поддержки, приходилось очень непросто, ведь денег не хватало на самое элементарное, а если у неё было двое или трое детей, то тут, вообще, как говорится, туши свет, кидай гранату! Не позавидуешь... Такую мамашу уже явно осуждали в обществе и считали распутницей. Особо непримиримые призывали стерилизовать таких, якобы, горе-матерей.
Особо усердствовали тётушки среднего и старшего возраста, которые любили посидеть на лавочках возле подъездов и поперемывать косточки другим, не очень достойным, на их взгляд, людям. В народе их ещё сплетницами называют, но сами эти тётушки не любят такое определение.
Нас накормили вкусным борщом со свежей густой сметаной, сканируя нас и наши действия внимательными взглядами, мы же, смущённые этим, в свою очередь, незаметно наблюдали за ними, ловя слова, интонации, какие-то другие знаки, помогающие понять: кто есть кто в этом семействе.
— Не стесняйтесь, девочки, берите, вот, сливочки свежие, вот, сметанку! — отец заботливо пододвигал поближе к нам плошечки со свежими молочными продуктами. Поскольку тётя Тоня работала на молокозаводе, то в доме всегда в наличии были молочные продукты: молоко, сливки, сметана, сливочное масло, кефир, творог. После каждой смены мачеха приносила домой сумку, туго упакованную молочкой. Там впервые в жизни мы попробовали настоящие сливки: вначале они нам не понравились, но потом мы распробовали их деликатесный нежный сливочный вкус.
Очень скоро мы поняли, что семейством заправляют Тонна и её дочка. Бабка Ирина, ими затурканная, знает свое место, от её былой властности не осталось теперь и следа. Кстати, над бабкиной кроватью висел чёрно-белый фотопортрет в деревянной раме под стеклом. Вглядевшись, мы с Верой про себя ахнули — красивая, с достоинством глядящая сверху на нас женщина с портрета оказалась бабкой Ирой в молодости. Боже мой, что иногда старость вытворяет с людьми! Из привлекательной женщины она, к своим 70 с чем-то годам, превратилась в ходячую гору мяса, припахивающую мочой, вызывающую всеобщее раздражение и окрики. Даже годовалое дитя выказывало прабабке своё пренебрежение, брезгливо отворачиваясь от неё и всячески избегая контактов с нею.
Но, что удивительно, всё это бабье царство, включая и бабку Иру, относилось к нашему отцу свысока, часто отпуская иронические реплики в его сторону, критикуя его за каждую мелочь, а он нервным смешком и доброжелательными ответами как-то пытался сгладить всё, понимая, как нам это неприятно видеть и слышать. Я чувствовала, что ему неудобно перед нами за них, но он уже не мог исправить ситуацию.
Я была неприятно поражена, когда увидела, как Нинка напялила какой-то чепчик на голову деду, стараясь развеселить свою Светочку, бросая, между тем, на нас испытывающие взгляды и подмечая нашу реакцию на явное унижение отца, который, словно придворный шут, в это время изображал что-то весёлое на лице.
Они все называли его дедом, и это тоже резало нам слух. Иногда Тонна звала его Петро, а иногда и просто Петькой, впрочем, и дочка у неё была Нинкой, а внучка — Светкой, наверно, по деревенской привычке. Зато и доча, ответно, и в глаза и за глаза всегда кликала Тонну мамкой.
Мы же не были приучены так называть людей. Для нас было немыслимо назвать маму — мамкой, а обозвать друг друга Валькой или Веркой мы могли только в сильном гневе. Здесь же мы вскоре в разговоре между собой начали именовать Нинку только Нинкой, а Светку Светкой. Тётя Тоня у нас и в разговорах, и в письмах к маме обрела устойчивое прозвище — Тонна.
Спать нас определили на раскладном диване в первой комнате. Тут же, только за занавеской, спала, безмятежно похрапывая, на своей односпальной металлической панцирной кровати бабка Ира, все остальные размещались в меньшей комнате.
Нам с первого взгляда было понятно, что мы здесь очень нежеланные гости для всех, кроме отца, но Семейство, скрепя сердце, решило как-нибудь перетерпеть эти полтора месяца и пока не возникать.
Отец в разговорах с нами отогревался душой, мы опять вели долгие разговоры о его творчестве, о музыке, слушали его стихи, он даже доставал со шкафа свой уже подзабытый аккордеон и под скептические взгляды фамильного древа своей любимой половинки, далёкого от мира искусства, наигрывал нам песни и какие-то другие вещи. Маленькая же Светланка незамедлительно примкнула к нашему лагерю и с удовольствием слушала дедову музыку.
Продолжение - глава 68. "Поспели вишни в саду у дяди Вани":
http://proza.ru/2021/02/16/94