Боевая еда

Романов Норман Омарович
У меня день рождения. Сажусь за стол не то в предвкушении, не то в опасении. Передо мной раскинул свою дубовую плоскость необъятный стол, накрытый белоснежной скатертью, на которой, будто пробивающиеся ранней весной пеньки, бороздятся груды посуды: тарелки, блюда, кружки, чашки, рюмки, бокалы, пиалы, стопки, салатницы, плошки, менажницы, графины, соусники, креманки, макитры, кувшины.

Перекрестившись, приступаю. Для начала, естественно, цветастый, жирный, благоухающий борщ. Беру хлеб с солью в одну руку, во вторую изящную серебряную ложку, да как начну хлебать: то картошечку захвачу, то капустку, куски мяса с сальцем кусочками за обе щёки, а в борще ещё грибочки, укропчик, петрушка, морковь, чеснок, лук, яйца, кабачки, болгарский перец, сельдерей, чабрец, лавровый лист, базилик, фасоль, репа, яблоки — разве что свёклы нет.

А уж сметана... В той не просто ложка стояла бы — из неё самой хоть ложки делай. Маслянистая, она блестит под светом искусственного солнца моей комнаты, а попав внутрь, тотчас терраморфирует микрофлору моего желудка, насыщенными жирами замедляя мой метаболизм, который, будто из спячки разбуженный первыми перелётными птицами медведь, и так только начал приходить в себя после долгого праздного бездействия.

Вторым подают жареного фазана с рисовыми кулебяками. Бородатые и слепые стольники входят и выходят из комнаты, разносят квас, медовуху, сбитень. Фазанчик-то молодой, но тучный, сочный, жирный, уплетаю, запиваю, закусываю, ммм, зубы перемалывают мясо в органическую труху, я уже немного вспотел, расстёгиваю верхнюю пуговицу рубашки и снимаю галстук, вытираю им губы, ем, накладываю хрен, тянусь за осётром на другой конец стола...

Вдруг что-то сдавливает в груди. Я падаю на стол, переворачиваюсь на спину и пытаюсь захватить ртом воздух. В голове стучат будто сотня мыслей сразу, но ни одна не успевает дойти до сознания — я умираю от сердечного приступа, лежу бездыханный на столе, испортив всем пиршество.

Я даже не дожил до десерта. В чём конкретно смысл этого рассказа, я не совсем понимаю, да теперь уже и понимать-то поздно. Тут, наверное, как со смыслом жизни.