В школе надо мной частенько издевались одноклассники. Такое туповатое слово: «издевались». По-моему оно больше применимо к животным или к памятнику культуры, например. И всё же именно так обычно говорят: «над мальчиком издеваются одноклассники». Потому что особых вариантов здесь нет.
Ещё кто-то скажет «донимают», что звучит уж совсем по-стариковски и не передаёт той боли, которую несёт в себе «издевательство». Донимают комары, а издеваются люди. Назовёшь это травлей и ещё ближе почувствуешь родство с собакой или волком. Так что надо мной издевались. Так уж повелось.
Нельзя сказать, что я молча сносил происходящее. Наоборот, я всё время отвечал. И вероятно здесь играло роль какое-то внутреннее чувство справедливости. Мне всегда нужно было ответить той же обидой, что я получил. Толкнули исподтишка в толпу девчонок? Не будь дурнем – ответь тем же. Пусть ты и будешь выглядеть дурнем после этого. Дали ботинком под зад? Быстрее догони его и дай под зад с той же силой и желательно по тому же полушарию зада.
Однажды эта гипертрофированная справедливость сыграла со мной злую шутку. Кто-то плюнул мне на спину. Таким плотным зеленоватым сгустком, который не впитывается, а засыхает наподобие сталактита или сталагмита. Милая шутка средней школы. Дело было на перемене. Я не видел, кто это сделал, но решив, что обидчик по-прежнему находится рядом, стал изучать одноклассников. Они бегали, дрались, подпирали стенки, кто-то поглядывал на меня. Это пробудило во мне сыщика, который легко определил виновного и сообщил моему подсознанию. Тогда я скопил во рту побольше жижи и выхаркнул одному парнишке на грудь. Тот, удивившись, замер. Сгусток слизи покатился вниз к животу, и парень как-то бессознательно подхватил его, подогнув низ толстовки.
Несколько секунд мы оба смотрели на это подобие устрицы в чашке. Потом взглянули друг другу в глаза. Почему-то я понял, что ошибся. В сущности, я по-прежнему не знал тому ли ответил плевком на плевок. Но чувствовал, что даже, если тому, то это ничего не меняет. Справедливость оказалась не так проста. Через пару уроков мы переговорили с тем парнем и даже сдружились со временем. Тогда моё мировоззрение немного пошатнулось, но в целом, я смотрел на всё теми же глазами. Просто теперь я думал, что справедливость работает только, когда ты доподлинно уверен в своей правоте. И я продолжил поиски.
Видимо, поэтому надо мной ещё долго издевались. Причём я никогда не был одиночкой в полном смысле этого слова. Да, иногда хотелось посидеть дома одному, но в школе у меня были друзья. С ними мы шли домой после уроков или лазили по крышам гаражей. Мы увлекались похожими вещами и испытывали схожие эмоции от побед и поражений. Правда, среди моих друзей не было тех, кто смог бы за меня заступиться. Как-то так вышло, что я вечно общался с теми, кто слабее физически, но сильнее интеллектуально. Эти ребята старались не наживать себе проблем, поэтому отворачивались в сторону, когда я сражался за очередную справедливость.
Обижаться за это равнодушие на друзей у меня не получалось. Мне всегда казалось, что на слабых нельзя обижаться, как и обижать. В общем-то, мне хотелось быть героем, которому чужды эмоции. Он лишь творит справедливость изо дня в день. В школе я так и не разобрался с этой проблемой. Только в самом конце 9-го класса я столкнулся с неожиданным вопросом, который вроде бы и так лежал на поверхности. Его мне задал один мой бывший друг, который в какой-то момент занялся рукопашкой и отвалился от нашей компании.
Проверяя приёмы на мне и получая справедливую сдачу, бывший друг спросил: «Почему ты всегда пытаешься ответить на удар точно таким же ударом? Ты тупой? Не можешь придумать ничего поинтереснее? Так ты никогда не победишь».
Тогда мне не пришло в голову ничего умнее, чем: «Сам ты тупой. Я пытаюсь быть справедливым!» И всё же я начал понимать, что моя модель справедливости обречена на провал. И чем дольше я буду её придерживаться — тем сложнее будет мой путь. Обожгла догадка, что справедливость работает не всегда, а может быть почти никогда. Это подарило некоторое облегчение, а вместе с тем и грусть. Получалось, что вряд ли я смогу быть героем. Ведь нельзя же геройствовать, всю дорогу проигрывая. А двигаясь по пути справедливости невозможно всё время побеждать.
Кто-то удивится, что школьник вообще думал о таких вещах. Конечно, я и не думал тогда. Всё это бурлило в груди, а не в голове. Тем проще это вспомнить теперь. Надолго запоминаются не мысли, а эмоции.
После 9-го класса вместе с остатками верных друзей я поступил в техникум. Там продолжились мои поиски. Мне долго не хотелось упускать возможность стать истинным героем. В погоне за этой мечтой я защищал слабых и дерзил сильным. Конечно, теперь, по прошествии лет, эти два понятия кардинально поменяли свои значения. Пусть и нельзя с уверенностью заявить, что все «силачи» тех времён стали неудачниками, а «слабаки» оседлали успех. Время всех смешало. Но тогда, в техникуме я быстро узнал, что борьба с настоящей силой не закончится школьным плевком на рубашку или разудалым щелчком по носу. Технарский верзила вместе со справедливостью мог вытрясти душу и пару зубов.
Тогда на время показалось, что справедливость кроется в молчании. Иногда стоит оценить то, что ты видишь. Не всегда слабый заслуживает твоей защиты. Он и впрямь может быть неправ. Пожалуй, что так формируются и политические взгляды человека. Тому, кто молчит и отворачивается, постепенно начинает казаться, что сильный прав по справедливости, а не потому, что он сильный. Да и где она, справедливость? Может, её восстановит слабый? Вряд ли. И через ряд компромиссов человек становится совсем другим. Ему может показаться, что он повзрослел или возмужал или выбрался из ямы или что всё это шутка. Всякое может показаться. Может, так оно и есть. Только не в моей истории.
Наверное, тогда в техникуме я так и не повзрослел. Потому что, когда трое сильных стали в очередной раз издеваться надо мной: толкать в снег, лупить по щекам, срывать шапку. Мне не пришло в голову превратить всё это в шутку и посмеяться над собой, проявляя завидное чувство самоиронии. После долгого молчания я понял, что и среди сильных найдётся тот, кто чуть слабее. Ему-то я и шарахнул в нос, припомнив приёмы рукопашки. Тогда всё получилось, и сильные не лезли ко мне с тех пор.
Но сколько воды утекло? Хорошо бы и теперь разобраться, кто здесь кто. И кому пора бить в нос.