Но разрешить возникшую проблему я не могла, не могла устроить мужу сцену ревности и потребовать, чтобы он немедленно прекратил роман на стороне, – не могла предъявить ему ультиматум, – хотя, конечно, теоретически никто не отнимал у меня такой возможности, но я не могла осуществить её на практике – не могла, ибо не желала. И не потому что гордость не позволяла мне унизиться до объяснений, – напротив, я не хотела уязвлять Ромину гордость, не хотела, чтобы ОН чувствовал себя униженным. Ведь он поэт, натура тонкая и ранимая. Разве я способна причинить ему боль? Заставить его испытать чувство стыда и неловкости? Да ни за что! Но себя я ощущала униженной и растоптанной. Особенно невыносима была неопределенность и двусмысленность создавшегося положения.
Две недели протянулось в медленной пытке. Рома оставался отстранённым и избегал смотреть мне в глаза: совесть мучила его не меньше, чем меня обида, – ведь он сознавал, что поступает подло по отношению ко мне и сыну. Однако эта «русалка» так его приворожила, что он не имел воли расстаться с ней. Но и уйти из семьи не мог. И он жил двойной жизнью, не находя в себе сил что-либо изменить. Может быть, он успокаивал свою совесть тем, что почти все мужчины так поступают. И все поэты, имея идеал в душе, проводили время со шлюхами. Впрочем, тех поэтов оправдывало то, что их идеал был вдали, а Рома предал любовь взаимную. Ту любовь, что дается один раз и навеки. Любовь, которой он посвятил самые возвышенные свои стихи!
А какие стихи могли родиться от увлечения шлюхой – пусть даже очень красивой?
Но поэтам особый суд, и судить их не нам.
http://proza.ru/2021/04/03/1900