Кто такой попутчик? Попутчиков в дорогу ищут на специальных сайтах. Наших писателей, которые сотрудничали с властью после революции, тоже называли попутчиками. Но есть и другие попутчики, попутчики по жизни. А с кем из них ты действительно по пути, осознаёшь только тогда, когда что-то происходит. Так случилось и у меня.
Обычное происшествие, если посмотреть со стороны. Слово "происшествие" можно брать в кавычки или не брать – кому как в жизни повезло.
Знакомые с работы Ириной мамы просят: «Ваша машина на ходу, наша на даче, подкиньте запчасти, заодно и нас со скарбом». Я их считаю хмырями, при каждом удобном случае норовят этим случаем воспользоваться, но с этим ничего не поделаешь. Ехать-то всё равно придётся. Отвратно ещё, что заставят ночевать у себя, выслушивать про неудавшуюся жизнь и просить совета. Ира собирается, на то, правда, есть другая причина. Дорога к ним уж больно примечательная. На реке, у которой «милое имя, что камышовая тишь», – Оредеж – усадьба Рождествено. В этом месте берег высокий, он удерживает напор времени. Напротив – церковь, колокол не поминает – напоминает, его звон долго ложится в изгиб реки, в то ощущение счастья, которое Набоков здесь оставил.
Ира говорила: «Нужно всего-то – уметь это прочувствовать».
И вот, не хочу я её брать – нанервничается попусту. Знакомые – шебутные, вечно опаздывают, не дадут там, да и нигде, остановиться. А ещё у меня внутри что-то противится. За утренним кофе вынужденно огорчаю:
— Скажут они, что места в машине не хватает, и будут нудно пилить: «Придётся из-за этого ещё раз ехать, а некогда, ремонт дачи никак не закончим».
Остановилась на полпути Ирина чашка, глаза стали умоляющими, но я продолжаю убеждать:
— Захочешь посмотреть на почтовой станции в Выре на бальзамины, посидеть у самовара, представить, как ждал лошадей Пушкин и о ком вспоминал?
— А как иначе?
— Не получится. Знакомых не сагитируешь, только ругаться будут, сама знаешь. Но это пустяки, а вот потом они заявят, что не успели закончить ремонт и зимовать там нельзя. Нужно ведь на кого-то свалить. На нас. Будут жаловаться маме — она обидится на тебя. А вдруг они всё-таки разведутся, то виновата опять будешь ты. Хочешь быть козой отпущения? Один я быстрее обернусь.
Ира водит носом над чашечкой ароматного кофе, она его заваривает в турке, так покрепче, и я настаиваю.
— Бросить взгляд, как туристы, на подорожную коллежского секретаря в прошнурованной книге и этим ограничиться?
Маленький глоток кофе, потом ещё один. Прячет глаза, чтобы я не видел, признаёт логику и кивает:
— Ладно. Мы не гости музея литературного героя – мы попутчики поэта.
Доехали с хмырями на удивление быстро, без проблем и пробок, заниматься ремонтом их машины не пришлось. Разговор о ночлеге я пресёк – Ира ждёт.
Народ возвращается в город, встречных машин нет, попутные оставляю позади. Моя рвётся домой, не удержать. Осенью вечер быстрее приходит и всегда торопит, кажется, что опаздываешь. Заспешили, запетляли, повороты. Смотрю только вперёд. Высокий лес показывает лишь малую часть неба, не яркую, но чистую. Достаю из памяти бардовскую песню, меняю в ней по случаю перекаты на повороты и напеваю:
«Всё повороты, да повороты –
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты, –
Плыву…»
Внезапно по машине застучали капли дождя. Я растягиваю окончание куплета «…вперёд по абрису-у». За крутым виражом ждал злой фокусник, весь в тёмном. У него туча, и, как из лейки, он поливает сильным дождём. Подсознание успевает напомнить: пыльный асфальт, а сверху вода – это всё равно, что лёд, и сделать я ничего уже не смогу — поплыву. Машина перестаёт слушается руля, тормоза отказываются её удерживать. Понимаю, что делать это нужно было раньше, и понимаешь это тоже всегда, но – потом. Словно при замедленной съёмке, замечаю, как от упавших на землю капель начинают подниматься фонтанчики брызг. А как они будут опускаться, увидеть не дают. Машина наклоняется в глубокий кювет «мордой» вниз, упирается в противоположную стенку и встаёт на дыбы. Вместо того, чтобы испугаться, я обрадовался – хорошо, что Иру не взял. В следующее мгновение машина опрокидывается на крышу. И всё исчезает.
Резко стало светло, безостановочно каркает ворона. Не знаю: проснулся от страшного сна, который не помню, или это новый сон. Лежу, руки у лица, они холодные, одна поцарапана. Закрывался, наверное. Сиденье почему-то откинуто назад, я засыпан осколками разбитого стекла, надо мной смятая крыша. Бегут люди с корзинками. Значит быстро очнулся. С их помощью открыл дверь, вылез. Ворона замолчала. Потрогал голову, поприседал. Сильной боли вроде бы нет, ходить могу.
Грибники сажают в свою машину: «Больница недалеко». – «Спасибо, мне бы на почту, позвонить (мобильных телефонов ещё не было)». Необъяснимая тревога – что-то случилось с Ирой. Трубку всегда берёт она, сейчас… назвать «тёща» язык не поворачивается. Все завидуют — надо же, и с ней тебе повезло. Слышу — кричит: «Это – Борис». Рассказывает, что ходила Ира, ходила, всё вроде ничего, а потом вдруг спохватилась: «Почему я не поехала?» — и ей стало плохо. Я вызвала скорую, никогда такого не было. Обошлось. Потом всё спрашивала: «Боря не звонил?» Вдруг голос стал возмущённым: «Зачем ты встала?»
— Дай я поговорю.
Никогда не было у Иры такого испуга:
— С тобой всё нормально?
— Ты же слышишь.
— Не обманываешь?.. У меня сердце прихватило. Чувствовала: ты… что случилось?
— Ирочка, ничего страшного – в кювет въехал, обычное дело.
— Откуда звонишь?
— С почты.
— Как доехал?.. Что ты молчишь?!
— Подбросили.
— Я за тобой приеду.
Мамин крик её перебивает: «Куда ты собираешься? Встать не могла!! Иди ложись».
— Через пару часов буду дома. Не волнуйся, я даже давление измерил, — придумываю я чем успокоить. — Знал, что ты спросишь, — нормальное. Попроси маму закуску приготовить.
Везут в Петербург мимо почтовой станции меня, попутчика Пушкина, и думаю я, как он: «Есть в мире сердце, где живу я».
Из повести "Признание в любви"
Фото интернет. Спасибо