Кто такой попутчик? В двадцать первом веке случайных попутчиков в дорогу ищут на специальных сайтах. Наших писателей, которые сотрудничали с властью после революции, тоже называли попутчиками. Но есть и другие попутчики, попутчики по жизни. И с кем из них ты действительно по пути, осознаёшь только тогда, когда что-то происходит.
Конец сентября, мы с Ирой у окна. Туча, надоевшая дождём, отползает от горизонта, и солнце успевает отдать последние лучи. Мне нужно Иру огорчить, но не хочу портить ей настроение и откладываю на завтра. А вот она всегда находит, чем меня порадовать, даже когда ну просто нечем. Вот и сейчас — дарит экспромт.
Уходит осень облаками,
Дождём прощаясь затяжным,
И время, тикая часами,
Горчит, как жжёных листьев дым.
Пока живёт в лучах заката
Надежда, путника причал,
Всё хочется спешить куда-то,
И кажется, что опоздал.
За завтраком я возвращаюсь к вчерашним заботам. Бывшие сослуживцы Ириной мамы просили: «Ваша машина на ходу, наша на даче в ремонте, подкиньте, пожалуйста, запчасти, заодно и нас со скарбом. Барахла, извините, накопилось много». Вежливые такие, я их считаю хмырями, при каждом удобном случае норовят этим случаем воспользоваться, но с этим ничего не поделаешь. Ехать-то всё равно придётся. Отвратно ещё, что заставят ночевать у себя, выслушивать про неудавшуюся жизнь. Ира собирается, на то, правда, есть другая причина. Дорога к ним уж больно примечательная. На реке, у которой «милое имя, что камышовая тишь», — Оредеж — усадьба Рождествено. В этом месте берег высокий, он удерживает напор времени. Напротив — церковь, колокол не поминает — напоминает, его звон долго ложится в изгиб реки, в то ощущение счастья, которое Набоков здесь оставил.
— Нужно всего-то — уметь это почувствовать, — говорила Ира.
И вот не хочу её брать — нанервничается попусту. Знакомые — шебутные, вечно опаздывают, не дадут у Набокова, да и нигде, остановиться. За утренним кофе вынужденно огорчаю.
— Скажут, что места в машине не хватает, и будут нудно пилить: «Придётся ещё раз ехать, а некогда, ремонт дачи к зиме не успеем сделать».
Запнулась на полпути Ирина чашка с кофе, глаза стали умоляющими, но я продолжаю убеждать.
— В «Доме станционного смотрителя», в Выре, захочешь по нашей традиции посидеть у самовара, посмотреть на бальзамины, представить, как ждал лошадей Пушкин, о ком вспоминал, о чём думал — не получится. Знакомых не сагитируешь, только ругаться будут, сама знаешь. Но это пустяки, а вот потом они заявят, что не закончили ремонт дачи и зимовать там нельзя. Нужно на кого-то свалить — на нас. Будут жаловаться маме, она обидится на тебя. А если они всё-таки разведутся, то виновата опять будешь ты. Хочешь быть козой отпущения? Один я быстренько обернусь.
Ира водит носом над ароматным кофе, и я настаиваю.
— В музее литературного героя не хочешь ведь бросить взгляд, как туристы, на подорожную коллежского секретаря в прошнурованной книге?
Глоток крепкого кофе, ещё один, прячет, чтобы я не видел, глаза, признаёт логику и кивает:
— Ладно. Мы не экскурсанты на «Почтовой станции», мы попутчики поэта.
Доехали с хмырями на удивление быстро, без проблем и пробок, заниматься их машиной тоже не пришлось. О ночлеге разговор пресёк — Ира ждёт.
Машин в город мало, рано ещё, встречных немного, попутные оставляю позади. Моя рвётся домой, не удержать. Дорога петляет, высокий лес показывает лишь кусочек неба с набросанными кое-где тёмными тучками. Вспоминаю Ирин экспромт об уходящей облаками осени, про то, что хочется спешить и кажется, что опаздываешь. Это про меня. Смотрю только вперёд. Заспешили, запетляли, повороты, выудили из памяти бардовскую песню. Меняю в ней «перекаты» на повороты и напеваю
«Всё повороты, да повороты —
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты, —
Плыву…»
И на крутом повороте по машине часто-часто застучали капли дождя. За густым лесом прятался злой фокусник. Он протянул к шоссе руку, и из чёрного рукава, как из лейки, поливает водой. Подсознание ёкнуло: пыльный асфальт, а сверху вода — это всё равно, что лёд, и сделать я ничего уже не смогу — поплыву! Машина перестаёт слушаться руля, тормоза отказываются её удерживать. Понимаю, что делать это нужно было раньше... и понимаешь тоже всегда, но — потом. Словно при замедленной съёмке успеваю заметить, как от падающих на асфальт капель начинают подниматься грязные фонтанчики брызг. А увидеть, как они будут опускаться, фокусник не даёт. Дорога сворачивает налево, машина продолжает мчаться прямо, проскальзывает обочину, наклоняется в глубокий кювет, упирается «мордой» в противоположную стенку и встаёт на дыбы. Вместо того, чтобы испугаться, я обрадовался — хорошо, что Иру не взял. В следующее мгновение машина опрокидывается на крышу. И всё исчезает.
Резко стало светло, будто проснулся от ужасного сна, который не помню. Лежу, сиденье почему-то откинуто назад, засыпан мелкими осколками разбитого стекла, надо мной смятая крыша. Сильной боли, кажется, нет. Бегут люди с корзинками. Значит быстро очнулся. Удалось самому открыть дверь, вылез. Потрогал голову, поприседал, сильной боли нет, ходить, слава богу, могу.
Грибники без разговоров сажают в свою машину:
— Больница недалеко.
— Спасибо. Мне бы на почту, позвонить нужно (мобильных телефонов ещё не было), — необъяснимая тревога — что-то случилось с Ирой.
— Мы вас теперь в любое место доставим. Надо же, такого трюка в кино не видели: сальто через голову, машина опять встаёт на колёса, и... водитель выходит и раскланивается.
— Нет с собой кинокамеры, — сожалеет жена, — этому ролику цены бы не было, расскажем знакомым, боюсь, что не поверят.
Очереди на почте нет, быстро соединили. Трубку всегда берёт Ира, сейчас — назвать «тёща» язык не поворачивается. Все завидуют — надо же, и с ней тебе повезло. Слышу кричит: «Это — Борис». Рассказывает: «Ходила Ира, всё вроде ничего, а потом вдруг забеспокоилась: «Почему я не поехала?» — и ей стало плохо. Я вызвала скорую, никогда такого не было. Обошлось. Потом всё спрашивала: «Боря не звонил?» Голос стал возмущённым: «Зачем ты встала?»
— Дай я поговорю.
Первый раз услышал Ирин испуганный голос:
— С тобой всё нормально?
— Ты же слышишь.
— Не обманываешь?.. У меня сердце прихватило. Чувствовала — ты... Что случилось?
— Ирочка, ничего не случилось — в кювет въехал, плёвое дело.
— Откуда звонишь?
— С почты.
— Как доехал?.. Что ты молчишь?!
— Подбросили.
— Я за тобой приеду.
Мама её обрывает: «Куда собираешься? Встать не могла!! Иди ложись».
— Через пару часов буду дома. Скажи маме, чтобы закуску приготовила.
Везут в Петербург мимо почтовой станции меня, попутчика Пушкина, и думаю я, как он: «Есть в мире сердце, где живу я».
Из романа "Признание в любви"
Фото "Рождествено", интернет. Спасибо