Поезд шел на восток! Он на всех парах мчался навстречу рассвету, туда, где бледная полоска света, разомкнув ночную мглу, обозначила горизонт, теперь все больше светлела и ширилась…
В этом месте уместно прервать такое красивое и многообещающее повествование и напомнить, что употребленный выше глагол «мчался», в русском языке может пониматься двояко. Одно - если презреть прошедшее время как таковое - рисуется нечто захватывающее дух и романтическое одновременно. И совсем другое, если все принимать буквально - картинка получится менее привлекательная и даже несколько унылая - прошедшее время, как не крути, остается временем прошедшим. В дело разрушения романтического образа, и справедливости ради, придется внести и еще одну существенную поправку: упомянутый поезд был обыкновенной электричкой, что по определению исключало его движение (мчание) «на всех парах».
Электричка действительно, мчалась, но только до того самого момента, как «бледная полоска, разомкнув ночную мглу и так далее…». При первых признаках зарождения нового дня, по неведомым причинам, для пассажиров вагона номер четыре (за население других вагонов поручиться, не могу), электропоезд в короткое время обменял свою крейсерскую скорость сначала на ту, с какой скачет по степи ахалтекинский жеребец в пору молочной зрелости, потом – с какой катит по шоссе велосипедист-любитель, и, наконец, упала до темпа трусцы убегающего от инфаркта сердечника. Громогласный динамик, хорошо поставленным голосом исправно извещавший о настоящих остановках, предвосхищал последующие, всякий раз предупреждал о неминуемом закрытии дверей, упирая, при этом, на их автоматическую природу; периодично, с интервалом в пятнадцать минут – приглашал на работу в систему МПС, с гарантией, в числе прочих благ, бесплатный билет в любую точку страны, куда проложены стальные магистрали; каждые десять минут, не уставал предостерегать народ от перехода железнодорожных путей в не установленных местах; по поводу же отрицательного ускорения электрички вагонный глас предпочитал помалкивать.
Впрочем, подавляющему большинству пассажиров, чувствовавших под собой полумягкое сиденье, было глубоко безразлично, с какой скоростью они едут в это раннее утро предпоздней осени. Дачники, туристы, отправившиеся за город в гости, словом, все те, кто решил провести выходные вдали от городской суеты, на лоно природы, обеспокоились на предмет относительного комфорта в дороге и пожертвовали получасом домашнего сна, чтобы завладеть местом в вагоне, и теперь вполне довольные таким своим положением, пропускали мимо ушей объявления, приглашения, предостережения неугомонного динамика и досматривали прерванные ночные видения, прижав щеку к проему окна, уронив голову на грудь или прильнув к плечу соседа. К кому сон не шел – читали: книги, свежие и несвежие журналы и газеты или безучастно взирали на выведенную неумелой рукой над дверью аляпистую четверку, неохотно размышляя над абсурдностью означенного порядкового номера вагона, абсолютно уверенные, что на вокзале они садились во второй по счету с головы поезда вагон. И не найдя более или менее логического объяснения этому, противоречащему закону ряда чисел феномену, заключали, что настоящий номер, такая же вагонная никчемность, как и желтевший, там же у дверей, на белом пластике стены, «пульт экстренного вызова милиции». Там, согласно инструктирующей надписи под ним, чтобы вызвать наряд милиции, достаточно было нажать кнопку под пультом и назвать в микрофон все тот же не стыкующийся со здравым смыслом номер вагона. Однако пульт был предусмотрительно обезврежен. Вместо кнопки, на какую в известном случае полагалось нажать – чернело аккуратное отверстие, а куда следовало говорить – зияла безобразная дыра, с хищно торчащими зубьями от сломанной решетки, некогда ограждавшей, от посягательств из вне, микрофон.
Совсем не до праздных размышлений было тем, кому не досталось вожделенного места, и, что особенно бросалось в глаза, далеко не безразлична скорость электрички. Метая на местовладельцев полные ненависти взгляды, за их равнодушно-умиротворенный вид, стояльцы начинали заметно нервничать. Большинство из них отправились в путь по острой необходимости, вскочив в вагон в последние перед отправлением мгновения, и они в случае опоздания поезда рисковали многим: могли сорваться важные встречи, поломаться планы, а, кроме того, им все эти тягостные лишние минуты пути, предстояло провести на собственных ногах, и это было совсем грустно.
Меж тем, поравнявшись со встречным грузовым составом, который не то набирал скорость, не то, наоборот, тормозил, а потому тоже еле тащился, электричка тихо остановилась. Заметили, прекращение движения те, кто сидел и не спал у окна справа по ходу поезда, увидев через стекло, в падавшем из окон свете землю в состоянии покоя. А, заметив это, не сочли нужным о том распространяться. Остальная часть пассажиров, глядя в окно слева, наблюдали, как степенно проплывают вагоны, платформы, цистерны, полагали, что пусть медленно, но зато уверенно они продолжают двигаться вперед. Понятное дело, что такого не могло быть вообще, когда в одном и том же поезде, в одном вагоне, одни еще ехали, а другие уже стояли на месте. Первыми неладное заподозрили стоявшие – они энергично затоптались. Когда же на прощание стукнул колесами и растворился в зыбкой рассветной мгле последний вагон товарняка, их нервозность грозила перейти в открытое возмущение. «Безобразие! – кричали их глаза. – Что же это такое? Нигде порядка нет!..». Но, натыкаясь на отсутствующие взгляды сидящих, они сдерживали себя. На некоторое время под дырчатым потолком вагона повисла взрывоопасная тишина. Выстрелом стартового пистолета стал звонкий голос мальчика лет пяти, до того дремавшего на коленях отца. Проснулся он с вопросом:
- Папа, мы стоим?
Не удовлетворившись коротким утвердительным ответом, он развил проблемную для окружающих тему:
- А почему?
- Потому, что светофор красный горит.
- Как горит?.. Огнем?
- Так, говорят – горит. На светофоре красный сигнал, - поправился отец, - путь закрыт.
- А почему, красный сигнал? Кто его сделал?
- Не сделал, а включил. Диспетчер включил, потому что пути заняты.
Мальчишка уже открыл рот, чтобы выяснить все про диспетчера, и почему заняты пути, но родитель, упреждая новые вопросы, шлепнул сына пониже спины и цыкнул: - «Сиди!».
- Уже десять минут сидим! – с ядом в голосе, заметила гражданочка в фетровой шляпке с цветком.
- Только семь, – оторвал глаза от журнала и, взглянув на часы, уточнил молодой человек с бледным узким лицом в очках, полувисящий на краю сиденья.
В вагоне возникло оживление. Как по команде возделись руки с часами, послышались вздохи.
- Видимо, какие-то неполадки на дороге,.. – подхватила затлевшийся разговор интеллигентного вида дама с корзиной на коленях, из которой торчала голова белой болонки. – Утю-тю,.. Моя хорошая, - склонилась она к собаке, в ожидании откликов на свое предположение.
Отклик последовал незамедлительно:
- Непо- ладки!.. – в два приема проговорил мужчина пенсионного возраста с раздутым рюкзаком у ног. Его лицо, цвета молодой сваренной свеклы, отобразило презренное высокомерие. – Бардак кругом! Распустили все, демократы хреновы. Вот и неполадки!..
- Порядка, верно, нет... – солидаризировалась с ним гражданка в шляпке. –Думали ли мы, что так будем жить. Что творится, что творится…
- Бардак! – рявкнул пенсионер. – Ворья развелось! Всю страну разграбили. Руки нет! Руки, чтобы,.. - он поперхнулся и закашлялся.
- При коммунистах воровали тоже… И не меньше… Мы просто не знали,.. – влезла в разговор женщина из стоявших, она прижимала к груди небольшую сумку. По всему было видно, что сумка ей очень дорога, она держала ее двумя руками, рискуя упасть при неожиданном начале движения поезда.
- Гласности не было! А без гласности, как в темноте. Скрывали от нас все, делали вид благополучия… Это было выгодно высшей партийной верхушке.
- Правильно, говоришь тетка! Мочить надо комуняк!.. – выкрикнул, глотнув пива из большой пластиковой бутылки, один из двух здоровяков в кожаной куртке и остриженной наголо головой. Они сидели в последнем ряду, как раз под тем пультом вызова милиции, на своих больших сумках. Когда-то там было двухместное сидение, на стене остались обрывки надписи: «Для ВОВ»
- А может это и правильно. Не знали мы, что творится, и жили спокойно, возразила ей женщина с вязанием в руках, - теперь-то включишь радио или телевизор, только и сообщают об убийствах и разбоях…
- Бардак! – вновь содрогал спертый вагонный воздух пенсионер. – Гласность, - передразнил он стоящую женщину с сумкой. – Ты еще про демократию и рыночные отношения скажи!.. Рука нужна – кулак. Во!.. – сооружение из толстых волосатых пальцев повисло над головой болонки. Кроткое животное спряталось в сумке.
- Рыночные отношения, по мнению авторитетных ученых-экономистов, наиболее естественный путь развития цивилизации. Рынок самопроизвольно отрегулирует все отношения, - ввернул свое юноша в очках, закрывая журнал.
- А цены, какие на рынке! - возбудилась шляпка. – Кошмар! Подступиться невозможно. С нашими деньгами там делать нечего…
- Теперь живут только те, у кого есть деньги. – отозвалась женщина с сумкой. Вы не поверите, я третью неделю в наше правление садоводческого товарищества езжу. Участок шесть соток оформить не могу. То одной бумаги не хватает, то другой, то печать не та или подписи какой-нибудь не хватает. А приехали, вы себе представить не можете, двое молодчиков на иномарке, – десять минут в кабинете у председателя посидели и – пожалуйста – целый гектар им отвели… Да и земля какая!.. Вы себе представить не можете. С нашей не сравнить…
- Ты, еще, милая, к ним в батрачки наниматься будешь! – прогремел пенсионер. – Они всех нас скоро за горло возьмут!..
- Правильно, дед! – поддержали его ВОВики. – Мочить надо буржуев, а то обурели в корень!..
- Удивительно, это просто удивительно, как у некоторых, получается,.. – заволновалась шляпка. – Представьте себе, мои соседи – простая советская семья и за год, буквально за год они приобрели в нашем доме целый этаж…
- Сейчас формируется средний класс. А на среднем классе держится все общество. Сейчас идет период первоначального накопления капитала,.. – вставил очкарик.
- Вот ,вот. Они, значит, воровать будут, а мы – терпи! – неистовствовал пенсионер. – Довели страну до цугундера!..
В этот самый момент поезд дернулся, и за окном в утреннем свете поплыли березки. Начало движения умиротворило всех: шляпка приникла к окну, дама с болонкой принялась расчесывать головку собачки, женщина с сумкой еще крепче прижала последнюю и ушла в себя, ВОВики отрыгивая пивом, пошли курить в тамбур, очкарик вернулся к чтению, неугомонный пенсионер уставил свой взгляд на номер вагона, и лишь малыш, убедившись, что со стороны отца больше не последует репрессий, спросил: - «Папа, а что такое цугундер…»