Дирижёр Юрий Иванович Симонов. Недостижимый идеал.
(Эссе-размышление о музыке и власти)
Всё дело в карандаше. Попадая в руки одних детей, он становится инструментом великих художников, а в других - дирижёрской палочкой, рисуя музыкальные образы. Карандаш «Сакко и Ванцетти» многих советских детей привёл в школы живописи и «Третьяковку» и лишь единицы в «Большой Театр». Художник, запершись в своей мастерской, создаёт картину, а затем выносит её на свет для публики. Композитор, нарисовав нотный портрет, ищет музыкантов и дирижёра, которые оживят произведение сыграв однажды на сцене. Хранителями живописных шедевров станут музеи, музыка же заполнит наше вибрационное пространство, поселяясь в сердцах, будет храниться в музыкантах и дирижёрах исполняющих шедевры композиторов. Однако нельзя забывать, что «музейная психология не всегда сочетается с психологией творчества, поскольку одно консервативно, а другое революционно». «Гениальную картину» можно безвозвратно утратить, а «гениальную музыку» никогда. Картину и музыку создаёт человек. Но картина есть предмет искусства, а музыка – язык общения с Создателем! Без звуков человек буквально голоден. Любой может это на себе испытать, посидев в одиночной камере. Всё дело в карандаше. Кто-то напишет им матерные слова и такие же картины. Человечество это может пережить. Но плохая музыка разрушает и убивает, потому что это вибрация, с которой мы созвучно сосуществуем и сотворим «по образу и подобию» в окружающем мире.
It all comes down to the pencil.
In the hands of some children, it becomes the instrument of great painters; in the hands of others, a conductor’s baton, sketching musical images. The “Sacco and Vanzetti” pencil once led countless Soviet children into schools of painting and to the Tretyakov Gallery, and a chosen few into the Bolshoi Theatre.
The painter, locking himself in his studio, creates a canvas and then brings it forth into the light of the public. The composer, having drawn his portrait in notes, seeks musicians and a conductor to breathe life into the work, so that it may be heard once upon the stage. Paintings are preserved in museums as guardians of visual masterpieces; but music fills our vibrational space, dwelling in hearts, kept alive by musicians and conductors who perform the visions of composers.
And yet, one must not forget: “the psychology of the museum does not always coincide with the psychology of creation; the one is conservative, the other revolutionary.” A “genius painting” may be irretrievably lost — but a “genius piece of music” can never be. Both painting and music are born of man. But painting is an object of art, while music is a language of communion with the Creator.
Without sound, man is literally starving. Anyone may prove this to himself by sitting for a time in solitary confinement. It all comes down to the pencil. With it, one may scrawl obscene words or paint images just as vulgar. Humanity can endure that. But bad music destroys and kills, for it is vibration itself — vibration with which we coexist in resonance, and by which we shape the surrounding world “in the image and likeness.”
Про Великих князей и полководцев написано много книг: правда и ложь сплетены в единый клубок исторического процесса, в котором они действуют со своей дружиной. Книг про дирижёров написано гораздо меньше по понятным причинам: музыкальность не просто тренировка мышц, но генетический дар. Книгу писать не стану, потому что я не дирижёр, а лишь свидетель событий и «музыкальный адвокат». Прошло более тридцати лет после истории, в которой мне однажды посчастливилось участвовать. Речь идёт о Великом Русском Дирижёре Юрии Ивановиче Симонове. Его портрет пока ещё не нарисовали мои друзья художники: скоропостижно ушедший Серёжа Присекин, ныне здравствующие академики живописи Дмитрий Белюкин, Николай Анохин или Иван Дмитриев. В случайности не верю. В конце восьмидесятых познакомился с Симоновым. Юрий Иванович стал для меня музыкальным Сэнсеем в определённый этап моей не музыкальной, а журналистской деятельности в 1989 году. Это была моя судьба, судьба многих музыкантов, художников и журналистов, вовлечённых в одну из песчинок нашего жизненного пути. Это была наша программа и задача от решения которой зависело наше будущее...
Как-то вечером, кажется в сентябре, в редакции радиостанции «Юность» раздался звонок от «кадетского брата» Игоря Мерного. Мы семь лет вместе росли в Московской военно-музыкальной школе Министерства обороны СССР. Он мне рассказал, что работает гобоистом в Малом государственном симфоническом оркестре СССР, который основал в 1985 году Главный дирижёр Большого театра СССР Юрий Иванович Симонов. Взволнованный Игорь, по поручению товарищей музыкантов просил меня о помощи - «спасти оркестр от информационной клеветы и непонимания сути происходящего внутри оркестровой жизни между артистами и дирижёром». С 1986 года я вёл программу «Свод законов» на Молодёжном канале радиостанции «ЮНОСТЬ», поэтому расследования конфликтов и юридическая консультация входили в мою компетенцию. В оркестре больше половины артистов были талантливые молодые выпускники вузов.
Получив редакционное задание, встретился не один раз со всеми «потерпевшими-пострадавшими» второй части Мерлезонского балета» (Le ballet de la Merlaison). Что толку сегодня пересказывать эмоциональные умозаключения артистов, оторванных миром музыки от политической реальности и трудовой дисциплины? Оркестр или театр есть государство в миниатюре со всеми его достоинствами и недостатками. «Бетховенский состав» из 65 музыкантов поддался «вибрациям революционных саморазрушений».
Конфликт осложнялся тем, что в него вмешался «театральный обозреватель» журнала «Огонёк» Александр Викторович Минкин. Он раскрутил маховик сенсации своей публикацией. В это время набирала обороты журналистская перестрелка в погоне за «жареными фактами». Все хотели «перемен любой ценой». Литературный критик Татьяна Толстая в своей статье «Пушкин и Минкин» (НОВАЯ ГАЗЕТА. 2003 г.) так охарактеризовала этого персонажа: «Добрые люди с большими ушами и чистыми руками время от времени дарят Минкину прослушки, а он воспламеняется и печатает их с гневными комментариями». Или вот писатель Андрей Мальгин вспоминает (2007г.) в «Записках Мизантропа. Прослушки»: - «В свое время, помнится, Минкин в «МК» (Московский комсомолец) целые полосы прослушек публиковал. Выглядело это забавно: голая расшифровка, ни одного авторского слова, но как автор материала гордо значится: Александр Минкин. Когда он нам кагэбэшный слив приносил в «Столицу», мы брезговали это печатать».
В часто гастролирующем за рубежом оркестре, были наверняка те самые «большие уши», которыми и воспользовался Минкин? Всей этой гадости я тогда не знал и искренне удивлялся почему печатают эту бредятину, ведь суть конфликта была с юридической точки зрения очевидна: часть работников оркестра подзуживаемая «персимфансистами» (оркестр без дирижёра) отказалась выйти на работу, сорвав международные гастроли. Поддавшись эмоциям, они решили остаться на перроне уходящего в Будапешт поезда! Нарушение КЗоТа РСФСР артистами не остановило подстрекателя Минкина, а затем и ещё одного одержимого охотника за сенсациями спецкора программы «Взгляд» Александра Политковского. Он, в свою очередь, выступил на телевидении, как бы сказали сегодня, в «прайм тайм». К сожалению, «Взгляд» встал на защиту части музыкантов против дирижёра Симонова. За срыв контракта Госконцерта СССР должен был отвечать дирижёр. Кому-то за пределами коллектива очень этого хотелось. Но выступления состоялись и к остальному оркестру присоединились студенты Музыкальной академии имени Ференца Листа! Оркестр превратился в международную молодёжную команду под управлением Маэстро. «Венгерская музыкальная пресса» опубликовала положительные отзывы о гастролях. Наших местных злодеев это не удовлетворило – они жаждали крови любой ценой, в стремлении противопоставить музыкантов против дирижёра. В день выхода противоречивого репортажа Политковского моё расследование конфликта сняли с эфира на радио. Никакие аргументы не были услышаны. Главный редактор Борис Непомнящий запретил передачу, чтобы «мы не конфликтовали с родственной нам Молодёжкой на ТВ», которой руководил наш же бывший главный редактор, заместитель председателя Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Эдуард Сагалаев.
Редакционная политика Гостелерадио СССР менялась в сторону коммерциализации, поиска острых сюжетов, разрушая памятники и страну. Коммунистическая ложь подменялась либерально-демократической. Процветали «600 секунд невзоровщины», палящей во все стороны автоматными очередями букв и слов. Идеологические аппаратчики с партбилетами со всей «большевистской энергией» принялись рушить идеалы законности и справедливости, но теперь ради слома «всего советского» любой ценой. У бунта или революции другая музыка — это удел молодёжи.
Дежавю! (Deja vu) Надо было что-то делать, спасать работу, честь и достоинство музыкантов и дирижёра, тем более что бузотёров меньшинство. «Дело» вообще не дошло в гражданский суд по трудовым спорам, зависнув в тёмных кулуарах идеологической власти. Не добившись справедливости для артистов оркестра через радио, я обратился к инженеру-лесотехнику, председателю ВЦСПС Степану Алексеевичу Шалаеву с предложением создать симфонический оркестр профсоюзов под сенью ВЦСПС. Частый гость моих передач, Степан Алексеевич, согласился рассмотреть такой проект. И мы с Юрием Ивановичем с энтузиазмом его подготовили, включая тонкие вопросы самофинансирования и обеспечения международными ангажементами для выступлений. В этой работе приняли участие все музыканты. Нашли помещение для репетиций оркестра. Документы на создание симфонического оркестра ВЦСПС ушли для «закорючки – согласования» в Минкульт СССР. Обновлённый «оркестр ВЦСПС» выступил с грандиозным успехом в Концертном зале им. П.И. Чайковского Московской филармонии! И тут началось… Кукарачи-завистники выползли на свет из всех щелей. В Минкульте стали искать «профсоюзные деньги». Мир разорванных скрипичных струн, сломанных контрабасов и треснувших литавр задребезжал какофонией подлости и лжи.
В апреле девяностого наш народный покровитель Шалаев стал «персональным пенсионером союзного значения». Оркестру не быть. «Одемократившиеся» без лесников тайга и торф начали всё чаще гореть, окутывая серой мглой не только Москву, но и всю Сибирь…
«Вместо тепла зелень стекла,
Вместо огня дым.
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним.
На пылающий город падает тень.
Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен
Перемен!
Мы ждем перемен» - Виктор Цой.
Перемены наступили очень скоро кровавыми слезами и сотнями тысяч беспризорников «гражданской войны нового двуглавого облика». Союз распался на отдельные внебрачные государства даже не «узаконив развода». Народ высказался на референдуме 17 марта 1991 года за сохранение державы. Узурпаторы верховной власти торопились. «Референдум», «ГКЧП», сговор в «Беловежской пуще» «на троих» есть суть продуманная спецоперация по переформатированию Евразийского пространства под названием СССР.
В рамках сложившихся исторических обстоятельствах, у нас была ещё одна попытка сохранить коллектив, пригласив дирижёром золотого медалиста на конкурсе Герберта фон Караяна в Берлине Василия Серафимовича Синайского. Переговаривались почти целый год, в итоге пост главного дирижёра достался Владимиру Александровичу Понькину, который почему-то не включил дальнейшие творческие достижения МГСО СССР в свою биографию. («Ох, уж эта Википедия!») В 1995 году после переименования в «Государственный симфонический оркестр под управлением Владимира Понькина», песчаные следы скрипок и виолончелей вместе с фаготами и тромбонами смыла Москва-река. Она широка и глубока!
Десятилетие девяностых нанесли колоссальный удар по нашей музыкальной академической культуре. Лучшие музыканты и дирижёры оказались не нужными стране. Многие вынуждены были уехать, получив выгодные предложения от западных импресарио. Разве что по счастливой случайности Большой театр не превратился в бордель, не став ежедневной сценой для малиновых пиджаков «Владимирского централа» и «Мурки». Пышным цветом расцвела «блатная пугачёвщина шансона». «Матерными граффити расписали все заборы СССР и эфиры центрального телевидения». Страна и музыка впали в криминальную кому.
Безработный в Москве народный артист СССР, легко получил её в Буэнос Айресе, Сан Франциско, Лондоне и Париже, в Будапеште и Брюсселе. Постановки опер «Хованщина», «Пиковая дама», «Аида» и «Дон Карлос», «Сила судьбы» и «Саломея», «Кольцо Нибелунга» не говоря о многочисленных симфонических концертах. С 1994 по 2002 год трудился Музыкальным директором Бельгийского Национального оркестра в Брюсселе (ONB). В 1998 году после приглашения музыкантами Московского филармонического оркестра стать главным дирижёром, Юрий Иванович, конечно, согласился и возглавил этот замечательный коллектив, которым руководит до сих пор!
В 2010-м году, в Москве, во время ужасных торфяных пожаров под «звуки арфы и разорванной любви», в возрасте сорока восьми лет умер первый гобой оркестра, Игорь Мерный. Скорблю. Позднее, в 2012 году талантливый режиссёр Павел Лунгин снимет очень эмоциональную драму «Дирижёр». Под музыку митрополита Илариона (Григорий Валериевич Алфеев) «Страсти по Матфею» глубоко и трагично будут вскрыты проблемы духовности человека и искусства, его миссии и внутренние терзания, которые он должен преодолевать в себе самом. Нечто похожее переживает практически каждый творческий коллектив. Может вы со мной согласитесь, что всё-таки «Миссия Музыканта», сидящего в оркестре не в том, чтобы «найти свой собственный голос», а в соборности его звучания? Право на «собственный голос» принадлежит творцу-композитору, дирижёру и солисту-композитору. Казалось бы, «нет повести печальнее на свете», но это не так, продолжение следует. Надо всегда стремиться к хорошему, и оно непременно наступит!
4 марта 2021, в Московской филармонии, состоялся юбилей Великого маэстро Юрия Ивановича Симонова! Восемьдесят лет, а он по-прежнему активный, искрящий шутками, пригласил дирижировать своих учеников, сидел в зале и по-отечески слушал. Поздравления от президента России Владимира Владимировича Путина, Министра культуры Ольги Любимовой, телефонные звонки от известных художников и музыкантов мира, многочисленных любителей классической музыки лились как из рога изобилия в наши души, наполняя атмосферой вечного бытия. После тридцати лет разошедшихся между нами дорог, я наблюдал за концертом в прямом эфире из Канады. «Красный суворовец», мой кадетский брат из младших курсов МВМШ, военный капельмейстер Андрей Петров, передал от меня Юрию Ивановичу букет цветов и привет. За все пролетевшие как один день годы, наше знакомство и незримую дружбу забыть нельзя.
Осознаю, что нас подружил-породнил не только карандаш «Сакко и Ванцетти», с которым когда-то маленький Юра и я дирижировали воображаемым оркестром с дистанцией во времени одного поколения, но любовь и талант чувствовать красоту в музыке. Нам не надо говорить, что это «хорошо или плохо». Красивой гармонией я заряжаюсь и живу. Образ дирижёра Симонова незримо присутствует со мной всегда, когда звучит классическая музыка на концертах, по радио и телевидению во многих странах, где мне пришлось жить и работать. Он мой высший музыкальный маркер и эталон оркестрового звучания, артикуляции и движения рук, мерило дирижёрского волшебства. Музыка никогда незаконченная для меня тема, потому что я люблю её с детства. Тёплые звуки русской гармошки в Малых Алабухах на завалинке у бабушки Ульяны Васильевны Хлыниной и «Венгерские журавли», улетающие вдаль из скрипки моей мамы, учительницы русского языка и литературы Илоны Павловны фон Бетеш – Эстерхази, путешествуют со мной повсюду. Любовь вскормлена звуковой аурой матушки-земли, обучена и воспитана в Московской военно-музыкальной школе учителями, развита высокой классикой «духовой и симфонической Гардарикой Руси» - она устроена и живёт в теле до последнего дыхания.
Давно задаюсь вопросом о предназначении и смысле жизни. Профессии, которые мы выбираем часто устаревают в условиях современного научно-технического развития. В настоящем мы проживаем несколько программ предназначений, которые сто или двести лет тому назад занимали всё бытие одного человека. Мы быстро вырастаем женившись, народив детей, построив дом, достигнув практически вершины карьеры в той или иной профессии. Меняются наши цели и задачи, а у некоторых идеалы. На второй двадцатке практически у всех появляется одышка, как бы усталость от жизни, но у некоторых открывается второе дыхание и осознание того, что пределов нет, если мы их сами не строим. Кто-то, наконец, понимает, что переизбыточное материальное благополучие в обмен духовной жизни не радует. Всё меньше остаётся людей, обладающих знаниями и способностями их передать. Стареем. Уходят в бесконечность любимые учителя. Невольно приходим к мысли, что надо строить «ковчег знаний» для внуков и правнуков, и таким образом обрести новый смысл своего дальнейшего существования ради жизни нашего будущего поколения.
I realize that what bound us together was not only the humble “Sacco and Vanzetti” pencil, with which little Yura and I once conducted our imaginary orchestras across the span of a single generation, but the deeper gift — the love and the talent to perceive beauty in music. There is no need for us to argue whether it is “good” or “bad.” Harmony itself is the source from which I draw life and strength.
The image of conductor Konstantin Simonov is always invisibly present whenever classical music reaches me — in concert halls, through the radio, on television, in the many countries where I have lived and worked. He remains my highest measure of orchestral sound, articulation, and the magical language of a conductor’s hands. For me, music is never a finished theme, because I have loved it since childhood. The warm tones of the Russian accordion in the village of Malye Alabukhi, played by my grandmother Ulyana Vasilievna Khlynina, and the “Hungarian Cranes” flying away from the violin of my mother, Ilona Pavlovna von Betesh–Esterh;zy, a teacher of Russian language and literature, still travel with me everywhere. This love was nursed by the sonic aura of mother earth, trained and disciplined at the Moscow Military Music School, and raised to its fullness in the great classics of the “symphonic and brass Gardarika of Rus’.” It lives within my body and will remain there until my last breath.
For many years I have asked myself about destiny and the meaning of life. Professions we choose often become obsolete under the speed of modern science and technology. Today, we live through several lifetimes’ worth of vocations — what once occupied a man entirely for a hundred years is now compressed into a few decades. We marry, raise children, build houses, achieve the summit of a career — only to see our goals, and sometimes our ideals, change. By our forties, most of us feel short of breath, as if life itself had tired us out. Yet for some, a second wind opens — the revelation that there are no limits except those we build ourselves. A few even awaken to the truth that excess material prosperity, bought at the cost of the inner life, does not bring joy. Knowledge grows scarce; fewer remain who can transmit it. We age. Our beloved teachers depart into infinity. Inevitably, we are brought to the thought: we must build an Ark of Knowledge for our grandchildren and great-grandchildren — and thus rediscover a new purpose for our continued existence, lived not for ourselves but for those who will come after us.
We dwell amid the audible sounds and magnetic vibrations of the Universe and the Earth. They move across the planet; she receives them and returns them purified. Man is a paramagnetic being — he takes in energy and gives it back. Receive, return. This is why “in the beginning was the Word.” This is why music is not entertainment, but nourishment. We are, each of us, musical batteries. The quality of our lives, the length of our days, and the health of our bodies all depend on the charge we accept into our souls.
Мы живём среди слышимых звуков и магнитных колебаний Вселенной и нашей Планеты. Они движутся по Земле, она их принимает, а затем возвращает чистыми обратно. Человек есть парамагнетик принимающий и отдающий энергию. Принял-вернул. Именно поэтому «вначале было слово». Именно поэтому музыка является энергетической пищей. Мы «музыкальные батарейки». Каким зарядом питаемся – такова наша продолжительность жизни и качество здоровья. Так случилось, что об этом я узнал от моих доверителей, позднее ставших учителями в электромагнетике - изобретателя Валентина Степановича Патрасенко и предпринимателя Юрия Павловича Ткаченко. Магнитотроны АО «Российской Короны». Мне удалось самому наблюдать и патентовать результаты опытов и изобретений в научных лабораториях СССР, как влияли магниты на всё живое. Родилось даже предположение, что можно придумать «магнитотрон» для музыкантов духовых оркестров, который наверняка будет оказывать воздействие на качество звука и свободное прохождение вибраций в инструменте. Для обсуждения этой идеи в 1993 году, мы с Валентином Степановичем, встретились в оркестре Штаба Московского военного округа, где начальником оркестра тогда был майор Андрей Колотушкин, также наш воспитанник МВМШ. Мы, суворовцы и кадеты всех времён «рассеяны, но не расторгнуты». Как говорится, однажды рождённая идея принадлежит всем не взирая на авторские и патентные ограничения. Сегодня многие музыканты-духовики оркестров мира используют на своих трубах и валторнах похожий по замыслу «гаджет» Ганса Куйта (Hans Kuijt) под названием «LefreQue sound bridge».
Когда я слушаю классическую музыку по радио Канады или США в машине во время длительных переездов и в городских пробках, то не могу не ловить себя на мысли, что в большинстве из «иностранного радио содержания» звучит наша Русская симфоническая и оперная музыка. Это всегда радует, но когда я знакомлюсь с «рейтингами мировых дирижёров», то меня оскорбляет незаслуженное меньшинство наших имён. Например: в «BBC Music Magazine» среди величайших двадцати дирижёров числится на семнадцатом месте только Евгений Мравинский, который почему - то согласно журналу «унаследовал Ленинградский филармонический оркестр в 1938 году от австрийского дирижера Фрица Штиедри (Fritz Stiedry) и в значительной степени отвечал за сохранение австро-германской традиции в тяжелые годы сталинского террора». (!) Или вот заглянем в Британский «Gramophone» с его списком из пятидесяти выдающихся дирижёров. В нём кроме покойного Мравинского, значится ещё где-то в конце Валерий Гергиев, которого определяют как «вероятно, самого занятого дирижера в мире, занимавшего ряд официальных руководящих должностей, в том числе в Лондонском симфоническом оркестре, Мюнхенской филармонии, Мариинском театре, Кировской опере, Роттердамском филармоническом оркестре и Армянском филармоническом оркестре, а также Гергиев является плодовитым артистом и приглашенным дирижером». Вуаля! Чем определяется «плодовитость» дирижёра? Двумя сотнями «отмаханных» концертов в год? Когда этот «миманс», как его прозвали музыканты оркестров, успевает работать над партитурами если у него нет времени даже побриться?
Так и хочется воскликнуть, что «Европейский Запад», породивший «классическую музыку и балет» умрёт без шедевров русской классической музыки и «Лебединого озера» выдающегося хореографа ХХ века Юрия Николаевича Григоровича! С чем могу с ними согласиться, так с высокой организацией, продуманностью и юридической проработанностью сферы «шоу бизнеса», куда несомненно надо включать музыкальную симфоническую и театральную жизнь в Европе и в Северной Америке. В неё вбуханы миллиарды долларов. Но утверждать, что она самая совершенная, высоко качественная или высоко духовная, я бы не стал. Например, оперный театр в Виктории, столице Британской Колумбии, по своим размерам и «помпезности» уступает любому «сталинскому дому культуры», а от исполнительского мастерства оркестра и певцов «моим ушам было больно». Быть может я избалованный слушатель? Тем не менее, каждый творческий коллектив имеет свой «институт патронажа» (благотворителей) и не в том смысле, что они только «собирают пожертвования» для оркестра или театра, а создают общественное мнение вроде фан-клуба вокруг своих любимцев. Это очень благотворно влияет на атмосферу общественной культурной жизни. При всём при этом в каждой средней школе Канады есть духовой оркестр и струнные ансамбли, где дети имеют возможность развивать свой музыкальный дар, а музыкальная индустрия предлагает огромный доступный по цене рынок различных профессиональных инструментов, предоставляя их в бесплатное пользование или под беспроцентный кредит. В советских музыкальных школах, училищах и консерваториях мы о таких «Ямахах» и «Фендерах» не мечтали…
В 1997- 98 году я учился в «Trebas Institute» (Music records producer David P. Leonard) по программе адвоката Вильяма Красиловского (William Krasilovsky) «Музыкальное предпринимательство» (Music business administration). Девяносто двухлетний консультант «Warner Brothers Music» был легендарной личностью (the music industry lawyer par excellence): соавтор многократно переиздававшегося «гроссбуха» «This business of music», «поверенный в делах» 138 композиторов и музыкантов, среди самых известных имён - Дюк Эллингтон и музыкальное наследие Сергея Рахманинова. Новая учебная страница в моей жизни вдохновила попытать себя в музыкальной индустрии, связав юридические знания с симфоническими оркестрами и музыкальными театрами в Америке. В итоге получил приглашения на работу в Ванкуверский симфонический оркестр и Монреальский, где главным дирижёром тогда был интерпретатор французской музыки 19 века Шарль Дютуа (Charles Edouard Dutoit). В предвкушении от встречи с шедеврами Мориса Равеля, Артюра Онегерра, Альбера Русселя, я выбрал «шарманистый» старофранцузской архитектурой Монреаль, вместо англоговорящего с китайским акцентом Ванкувера. Но оказалось, что в Канаде музыканты тоже бастуют! Средняя зарплата в 55 - 60 тысяч долларов годовых даже посредственным музыкантам оркестра казалась весьма маленькой. Профсоюз работает. Бастовали они целый год. Я был в шоке. Как я тогда вспоминал события одиннадцатилетней давности в Москве! После 25 лет руководства оркестром дирижёр Дютуа покинул его в 2002 году...
Что же сегодня происходит с миром классической музыки? Нет, я не Юрий Гагарин и ничего нового в космической «вселенной безмолвия» не открою для музыкантов и дирижёров. Кто-то видит «Армагеддон», а я «Апокалипсис» - снятие вуали с глаз «цифровым миром». Стремительно меняются технологии производства и источники энергий. Карандаш композитора и аранжировщика заменил компьютер. Изменились способы записи и скорости передачи любой информации, в том числе музыкальной. Предприниматели ищут качественно новые формы и источники дохода от музыкальной деятельности. Из-за организованной глобальной пандемии «коронавируса19» гастрольные планы мировых турне остановлены. Индустриальная экономика двадцатого века насильно заталкивается, отметая многие достижения прошлого в постиндустриальное общество. Запуганное человечество посажено под «домашний арест». Эксплуатация страха стала новым доходом. Происходит перераспределение ресурсов земли. Музыкальная энергия и вся деятельность, связанная вокруг неё, также будет перераспределяться. Кто получит главные «ништяки»? Артисты, театры и импресарио «ищут себя в онлайне». А в это время программисты обучают «искусственный интеллект» сочинять оперы и симфонии. Вполне возможно, что появятся голографические «персимфанс – машины», исполняющие идеально выстроенную, без «киксов» и человеческого дыхания музыку. Мы не услышим шуршания нотных страниц на пюпитрах, не придётся ходить на работу в театр и долго репетировать тот или иной пассаж стремительного Хачатуряна или Симфонию номер 5 Людвига ван Бетховена. Музыкантов не будет. Наступает мир трансмутации человеческой души. «Европейская цивилизация» к этому шла последние лет так пятьсот, уничтожив империи, монархии, коммунизм и фашизм, превратившись в тоталитарный либерализм. Нет выбора больше. Перед лицом «открытого общества» ты должен стать «либералом» или тебя не возьмут в трамвай истории будущего. Стоит глобальная задача захвата сознания человека превратив его в «постчеловека», посадив в «сектор усиленного контроля «А». Какую музыку нам разрешат слушать и играть? Какие цивилизации сохранят свою «классическую идентичность»? Будем ли мы свободно дышать и смотреть на звёзды, вместо опущенной головы в «наморднике»?
Испугались?
Это не наш сценарий. Обрадую. Я уверен, что найдутся смельчаки с «естественным интеллектом», которые выключат рубильник такого «искусственного интеллекта». «Цифровой мир» не изменит никогда производителей звуковой энергии - музыкантов и дирижёров, потому что он не изменит потребность человека питаться красивой симфонией звуков. Музыкальная энергия — это «Амброзия», подаренная нам Всевышним создателем, хотя некоторые «творцы-камикадзе уже оседлали торпеду, направленную на фрегат окостеневших понятий».
Россия часто впадает в спячку или кем-то беременна. То революцией до основания разрушить, то построить светлое будущее из обломков человеческих судеб. Нам всегда трудно жить и легко умирать. Но так было не всегда в нашей истории? В это хочется верить. После разрушения СССР, «Россия нового облика» в страданиях пытается вырваться из порочного круга «блуждания вокруг трёх сосен». Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин сто сорок четыре года тому назад обратился к нам, заблудшим и ищущим «рукавицы, заткнутые за поясом».
Если «деньги являются кровью экономики», то музыка энергией для человека. Её ценность не ниже, чем нефть или газ. Через музыку деградирует общество и утрачивается Дух нации. В откровении Иоанна Богослова «семь ангелов начинают трубить в семь труб и падают печати, наступают стихийные бедствия». Мальчик-горнист поднимает в бой под шквальным огнём вросших в землю видавших не один раз смерть солдат! Такова сила музыки. Нам необходима большая домашняя работа – привести Отечество в гармоническое созвучие и занять своё достойное место самодостаточной Русской цивилизации в ускоряющемся потоке глобальных тектонических изменений и вибраций Вселенной. У нас для этого есть всё. Порядка только нет! Персимфанс...
What is happening today with the world of classical music? No, I am not Yuri Gagarin, and I will not discover anything new in the cosmic “universe of silence” for musicians or conductors. Some see “Armageddon”; I see “Apocalypse” — the lifting of the veil from our eyes by the digital world. Technologies of production and sources of energy are changing with frightening speed. The pencil of the composer and arranger has been replaced by the computer. Modes of recording and the velocity of transmitting information — including music — are transformed. Entrepreneurs chase after new forms and sources of income from musical activity.
The organized global pandemic of “Coronavirus-19” has halted the great tours of the world. The industrial economy of the twentieth century is being violently shoved aside into a post-industrial order, dismissing the great achievements of the past. A terrorized humanity was placed under “house arrest.” Fear itself became a new commodity. Resources of the Earth are being redistributed. Musical energy, and all activity around it, will also be redistributed. Who will receive the “spoils”? Artists, theaters, impresarios are now “seeking themselves online.” Meanwhile, programmers are teaching artificial intelligence to compose operas and symphonies.
It is entirely possible that holographic “persymphonic machines” will appear, performing music perfectly aligned, without “mistakes” or the breath of humanity. We will no longer hear the rustle of sheet music on the stands. There will be no rehearsals, no late nights in theaters working through Khachaturian’s furious passages or Beethoven’s Fifth Symphony. There will be no musicians. A world of soul transmutation is approaching.
“European civilization” has been walking toward this for five hundred years — destroying empires, monarchies, communism, and fascism, only to transmute itself into a totalitarian liberalism. No choice remains. In the face of the “open society,” one must become a “liberal,” or else one will not be allowed aboard the tram of history. The global task is nothing less than the capture of consciousness, to turn man into “post-man,” confined to “Sector A of Enhanced Control.” What music will we be permitted to hear, or to play? Which civilizations will preserve their “classical identity”? Will we still breathe freely and look to the stars — or stare downward in our muzzles?
Frightened?
This is not our script. Let me give you hope: I am certain there will be those with natural intelligence who will switch off the breaker of such “artificial intelligence.” The digital world will never replace the makers of sound-energy — the musicians and the conductors — for it cannot erase mankind’s hunger for the nourishment of symphonic beauty. Musical energy is Ambrosia, given to us by the Almighty Creator. And though some kamikaze-creators already ride the torpedo aimed at the frigate of ossified notions, the gift endures.
Russia, as always, either hibernates or is pregnant with something yet unborn. One moment — a revolution to level all things to the ground; another moment — a vision of radiant futures built from the wreckage of human lives. For us it is always difficult to live and easy to die. But was it always thus in our history? One wishes to believe otherwise. After the collapse of the USSR, the “New Russia” suffers in its attempt to escape the vicious circle of “wandering among three pines.” One hundred and forty-four years ago, Mikhail Saltykov-Shchedrin already spoke to us, the lost and bewildered, fumbling for the mittens tucked into our belts.
If “money is the blood of the economy,” then music is the energy of the human being. Its value is no less than oil or gas. Through music, societies either decay or preserve the Spirit of a nation. In the Revelation of John the Theologian, seven angels sound seven trumpets, seals are broken, and disasters follow. The boy-bugler rises to lead soldiers into the storm of fire — men who have seen death more than once. Such is the power of music.
We need great homework — to bring the Fatherland into harmonic resonance, and to claim for ourselves a worthy place as a self-sufficient Russian civilization, standing within the accelerating current of global tectonic change and the vibrations of the Universe. We have everything needed. Only order is missing.
Persimfans…
На смену «Чингисхану» Иосифу Виссарионовичу Джугашвили, пришёл «коллективный персимфанс» в высшей политической власти без главного дирижёра. В современной двуглавой Российской Федерации, он доказал зыбкость и слабую управляемость в отсутствии чёткого «Образа Победы», не основанного на идеологии овладевшей всеми участниками общественной социальной жизни. Без насилия. Непонимание замысла предков, музыкальной композиции, рождённой народом, привело к тому, что «оркестр сам с собой не договорится». Надо понимать, что основным инструментом Князя или Дирижёра являются не их «личные время и знание», а «время и квалификация» дружины или оркестра. Великий князь и Великий дирижёр создают определённость в широком смысле тем, кем они руководят. Без насилия. Построить в России парламентскую республику без «главного дирижёра» на западный тоталитарный манер есть большая глупость. Управлять симфонией разных народов, сплочённых навеки «Великой Русью» тяжело. «Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!» - поёт в опере Модеста Мусоргского Борис Годунов. Александр Сергеевич Пушкин, «Наше Всё», в 1826 году оставил потомкам сокровенные мысли предков о высшей власти. Без насилия.
Кстати, первым повернулся лицом к оркестру Рихард Вагнер превратившись из капельмейстера, отстукивающего палкой ритм перед «дворцом власти», в Великого Дирижёра и Великого композитора мирового значения. Всё остальное, что про него написано «музыкальными критиками» и «политическими деятелями» суть скорлупа от ореха. В наше настоящее во имя будущего мы мусор не возьмём.
«В XXI веке мало хороших дирижеров, потому что редко кто может себе позволить заниматься только дирижированием». Главной заботой стали «попилить баблос и торгануть музыкальным достоянием предков». «To reclaim copyright ownership and royalties» …
Выход на сцену. В чёрном фраке, в белой рубахе с бабочкой, маэстро выхватывает из-за чёрного шёлкового камербанда изящно закрученного вокруг талии, «магическую дирижёрскую шпагу», взмахивает и оркестр рождает ангельские звуки Чайковского, Римского-Корсакова, Глинки, Верди, Шостаковича, Щедрина, Лазарева, Моцарта, Штрауса, Вагнера, Бартока и Малера, Стравинского, Мусоргского и Балакирева. Они наполняют наше пространство под куполом золотого театра или на открытой сцене, резонируют в нас благостно и волнительно подвигая к мыслям и действиям. Храм музыки. Слушатель очарован, загипнотизирован чародейством школы, впитавшей в себя западноевропейскую «строгую мануальность движений и темпов капельмейстеров» и «всекосмическую широту русской музыкальной души дирижёров». Этому Юрий Симонов посвятил всю свою творческую жизнь. Аплодисменты. Первые цветы по традиции достаются первой скрипке, первому сопрано, первой балерине.
В моём рейтинге из ныне здравствующих выдающихся дирижёров мира, первым номером значится лауреат Первой премии IV Международного конкурса оркестровых дирижёров Национальной академии Святой Цецилии в Риме (1968) (Accademia Nazionale di Santa Cecilia), Народный артист РСФСР (1976) и СССР (1981), дирижёр-педагог оркестровых классов в музыкальных школах и училищах Ленинграда и Московской консерватории, главный дирижёр оркестра Кисловодской филармонии, дирижёр Ленинградского филармонического оркестра под руководством Евгения Мравинского, главный дирижёр Большого театра СССР с 1969 по 1984, главный дирижёр Государственного малого симфонического оркестра СССР (1985-1989), главный приглашённый дирижёр Филармонического оркестра Буэнос-Айреса, музыкальный директор Национального оркестра Бельгии, главный дирижёр Академического симфонического оркестра Московской государственной филармонии, профессор, маэстро ЮРИЙ ИВАНОВИЧ СИМОНОВ. Нет такой престижной сцены и известного в мире оркестра, где бы он не дирижировал!
От «учителей-апостолов» Николая Андреевича Римского-Корсакова, Петра Ильича Чайковского, Николая Николаевича Черепнина, Николая Андреевича Малько, Александра Васильевича Гаука, Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, Евгения Александровича Мравинского, Николая Семёновича Рабиновича, Кирилла Петровича Кондрашина передавалась русская традиция дирижирования. Возможно, я упустил и другие имена. Юрий Иванович Симонов посвятил жизнь созданию и формированию самой передовой и самой эффективной Русской дирижёрской школы.
Вечный вопрос «Что делать?» звучит в нашу эпоху с новой, неотложной силой. Древние маги, ламедвавники Библейских преданий, оставили ответ для времён надвигающегося потопа: «ПОСТРОЙТЕ НОЕВ КОВЧЕГ». Это не призыв к буквальному кораблестроению, но к священному долгу духовного и культурного возрождения — сохранению сущности народа ради будущего возрождения поколений. Исторические песочные часы сужаются до узкого горлышка, и немногие пройдут сквозь него. Наш главный творческий акт сегодня — построить этот ковчег для наших семей, уберечь родовую линию.
Мы живём в эпоху глубочайшего «кризиса знания». И современный «Запад», и Россия оставили без попечения истинных хранителей и мастеров — тех, кто мог передавать мудрость. Даже в начальной и средней школе стражей глубокого знания больше нет. Их место заняли примитивные каракули вместо изящной письменности, бессвязная речь вместо красноречия, празднование посредственности вместо таланта и поклонение ложным идолам. Связь с предками и историей оборвана. Этика утрачена.
Поэтому истинные вожди — те, кто способен вести нацию как единую симфонию, — становятся всё более редкими. Повсеместное хождение на площадь в мировых столицах против миллионов вооружённых цепных псов опричнины бессмысленно, а они могут вместо ледяного душа химической дрянью из брандспойтов и ультразвуковых пушек начать стрелять в народ. Готова ли «власть» отдать такой преступный приказ? Опыт показывает: они уже это делают.
Россия, в особенности, утратила свою «концептуальную суверенность». Мы застряли, подвешенные между прошлым, чуждым Русскому духу, и будущим, пока не определившимся. Геополитический компас, протянутый нам, предлагает лишь ложную дихотомию: примкни к «Западу» или подчинись «Востоку». Но это умаление нашей судьбы. Вспомните витязя с картины Виктора Васнецова: он стоит не на развилке из двух дорог, но у перекрёстка четырёх. Настоящую власть берут не на площадях и не на перронах уходящего поезда...
«О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало молитвы?»
(М.И. Глинка, опера «Руслан и Людмила», поэма А.С. Пушкина, действие II: No. 8, Ария Руслана Евгений Нестеренко, дирижёр Юрий Симонов, Оркестр Большого театра, 1978)
Ответ лежит не в коллективном, но тщетном действии, а в тихом, решительном индивидуальном долге. Мы должны хранить знание в семье, чтобы передать его тому поколению, которое однажды воскресит Россию. Мы должны выстраивать «нейронно-музыкальные связи» с другими такими «ковчегами» — семьями и общинами, посвятившими себя сохранению своих национальных душ. Ковчег строится не из досок, но из слов, памяти, веры, языка, музыки и ремесла. Его балки — священные тексты и родовые песни, его гвозди — долг отцов и матерей, его смола — молитвы детей. Только этот корабль не утонет, когда воды хаоса поднимутся.
И всё же, моё чутьё подсказывает основание для надежды. По всей земле этой «новой России» всё больше людей пробуждаются «трубами ангелов» к великой задаче: собрать рассеянные осколки и сложить «Ковчег Русской цивилизации». Великие дирижёры — хранители музыки. А сама музыка есть недостижимый идеал, Божественный язык, через который мы беседуем с Творцом...
Ковчег предназначен не только для выживания. Он предназначен для зари. За потопом ждёт гора Завета, новый Арарат, где радуга снова запечатает небесное обетование. Недостаточно выстоять — нужно выстоять ради преображения.
Всё дело, в конечном счёте, упирается в принцип столь же простой и глубокий, как «карандаш Сакко и Ванцетти» — символ творчества, рождённого убеждением, а не удобством.
Учитесь у лучших. Ни такта паузы!
Было бы верхом самомнения сравнивать себя с Толстым или Достоевским. И всё же заметьте: они не писали политических программ. Их гений заключался в исследовании человеческой души во всей её глубине и противоречии. Но прозрения их трудов могли бы стать основанием для любой программы, достойной этого имени. Что до меня — я не политик, но лишь свидетель эпохи. Я видел, как сосны гнутся в бурю и вновь поднимаются на солнце; я знаю — Ковчег может и должен быть построен. Моя роль лишь в том, чтобы указать на него, чтобы каждый мог, по-своему, начать строить.
The perennial question, "What is to be done?" echoes through our age with renewed urgency. The ancient magi, the Lamedvavniks of biblical lore, provided the answer for such times of impending deluge: "BUILD NOAH'S ARK." This is not a call to literal shipbuilding, but to the sacred duty of spiritual and cultural regeneration — the preservation of the essence of a people for the future rebirth of generations. The historical hourglass narrows to a precarious neck, and few will pass through. Our paramount creative act today is to construct this ark for our families, to safeguard the lineage of our kin.
We are living through a profound "crisis of knowledge." Both the modern West and Russia have forsaken their true connoisseurs and masters, those who could impart wisdom. Even in our elementary and secondary schools, the guardians of deep knowledge have vanished. In their absence, we see the flourishing of primitive scrawls instead of elegant script, incoherent speech instead of eloquence, a celebration of mediocrity over talent, and the worship of false idols. The connection to our ancestors and our history has been severed. Ethics has been lost.
Consequently, true leaders — those capable of conducting a nation as a unified symphony — are becoming ever more rare. The spectacle of masses marching in global capitals against millions of armed enforcers, the modern oprichnina, is a futile gesture. These guardians of the status quo may readily exchange water cannons and sonic weapons for live ammunition. Is the "power" prepared to give such a criminal order? The evidence suggests they already do.
Russia, in particular, has lost its "conceptual sovereignty." We are trapped, suspended between a past that is alien to the Russian spirit and a future that remains undefined. The geopolitical compass presented to us offers only a false binary: align with the "West" or submit to the "East." But this is a diminishment of our destiny. Recall the knightly hero of Viktor Vasnetsov's painting; he stands at a crossroad not of two, but of four paths. True authority is never seized in public squares nor on the platforms of departing trains...
As the aria from Glinka's opera, Pushkin's verse, asks:
"O field, field, who hath strewn thee with dead men's bones?
Whose swift steed trod thee down in the last hour of bloody battle?
Who fell upon thee with glory?
Whose prayers did heaven hear?"
The answer lies not in collective, futile action but in quiet, determined individual duty. We must preserve knowledge within the family, to be passed on to the generation that will one day resurrect Russia. We must forge "neural musical connections" with other such "arks" — other families and communities dedicated to preserving their own national souls. The Ark is built not of planks, but of words, memory, faith, language, music, and craft. Its beams are sacred texts and ancestral songs, its nails the duty of fathers and mothers, its pitch the prayers of children. Only this ship will not sink when the waters of chaos rise.
And yet, my intuition suggests a reason for hope. Across the landscape of this "new Russia," more and more individuals are being "awakened by the trumpets of angels" for a vital task: to gather the scattered fragments and assemble the "Ark of Russian Civilization." Great conductors are, after all, the keepers of music. And music itself is the unattainable ideal, the divine language through which we commune with the Creator...
The Ark is not only for survival. It is for the dawn. Beyond the flood lies the mountain of covenant, a new Aрарат where the rainbow will again seal heaven’s promise. To endure is not enough — we must endure for the sake of rebirth.
The entire matter, in the end, hinges on a principle as simple and profound as a "Sacco and Vanzetti" pencil — a symbol of creation borne from conviction, not convenience.
One must learn from the best masters. There can be not a single moment of pause in this great work.
It would be the height of presumption to compare oneself to Tolstoy or Dostoevsky. Yet, observe: they did not write political programs. Their genius was to explore the human soul in all its depth and contradiction. The insights from their works could, however, form the very bedrock of any program worthy of the name. As for me, I am not a politician, but only a witness from the taiga. I have seen the pines bow in storm and rise again in sun; I know the Ark can and must be built. My role is merely to point toward it, so that each may, in his own way, begin to build.
Записано, глядя на Юбилейный концерт в честь восьмидесятилетия Юрия Ивановича Симонова, с участием его учеников - дирижёров Игоря Манашерова, Дмитриса Ботиниса, Алексея Рубина, Николая Цинмана, Андрея Колясникова. Остров Буян, царство славного Салтана, 4 марта 2021, Тихоокеянскаго времени.
Свидетель эпохи Владимир Васильевич Хлынинъ.