Когда я организовала свой крохотный бизнес, появилась у меня работница Надежда, которая приехала в Америку из Самарканда. Милейшая, добрейшая женщина лет, где то сорока пяти. Добросовестная, услужливая, честная и непритязательная, просто золото, а не работница, если бы не два "но". Первое - у неё было "две левых руки"... Наняв её, я рассчитывала, что она возьмет на себя маникюр и педикюр и я смогу не отвлекаться от более сложных работ. Кажется, не было человека, которого она не порезала бы... Это было чревато последствиями - кто нибудь мог пожаловаться в в соответствующие организации и конец бизнесу, хорошо, если не засудят. Каждое утро я умоляла её ничего не резать, просто помахать инструментом вокруг ногтей, отжать кожу деревянной палочкой, сделать хороший, продолжительный массаж и красиво нанести лак. Но Надя хотела, как лучше... Второе - она никогда не улыбалась. Её лицо всегда было печальным, даже каким-то обреченным. В Америке так нельзя. Я напоминала ей, что нужно улыбаться и она добросовестно пыталась, но получалось это у неё плохо, ещё хуже, чем маникюр. Я не хотела увольнять её, потому, что знала как трудно найти работу, особенно людям, которые не очень хорошо владеют английским, я терпела, пыталась заниматься с ней, когда выдавалась свободная минута, но Надя не хотела учиться... Когда она была свободна, то вставляла в уши наушники и слушала что-то. Я заметила, что это всего две кассеты, одни и те же. Мне было любопытно и, однажды я попросила, чтобы она дала и мне послушать, если можно. На кассетах были какие-то полублатные жалостливые песни про то, как мама ждёт сына, как сын на зоне и он не вернется, как сын умер и всякое прочее в том же духе. Не могу ничего сказать о качестве исполнения и о художественной ценности тех песен, да я и имя исполнителя то не запомнила.
Надя спросила меня понравились ли мне песни. На что я пожала плечами и сказала, что я просто такое не люблю Я не люблю грустного - ни музыки, ни фильмов. Просто не считаю нужным все это слушать и смотреть, да и читать тоже, потому, что жизнь и так достаточно к грустная штука. Так зачем же лишний раз расстраиваться на ровном месте?
Тогда Надежда рассказала мне свою историю. Они приехали в Америку семь лет назад всей семьёй. Она с мужем и трое детей два мальчика и девочка. Старшему сыну было 19 лет, девочке - 17, а младшему мальчику - 13. Старший сын сходу бросился в водоворот американской жизни, в плохом смысле этого слова. Поселились они в неблагополучном районе, где водились соответствующие компании молодых людей. С одной такой компанией её сын и связался, а через 2 года его зарезали в какой-то пьяной драке. До этого, хотя Надя прямо не сказала, я поняла, что он подсел на наркотики. С тех пор прошло пять лет и она всё это время слушает песни, вспоминает сына и плачет.
Я знаю, что значит потерять близкого человека, но когда умирает ребёнок, каким бы он ни был, сколько бы лет ему ни было - это даже представить себе страшно, просто невозможно. Наверное, это самое горькое горе, какое только бывает...
Мой отец умер, когда мне было 23 года. Целый год я не могла прийти в себя, плакала во сне. Очнулась только когда поняла, что беременна. Тогда я решила, что назову ребёнка, неважно, мальчика или девочку Женей, в честь моего отца. После чего я смирилась с утратой и успокоилась.
Так вот, о чём я - зачем разжигать в себе тоску по усопшему сыну, зачем травить себе душу каждый день жалобными песнями? Наверное, я чего-то не понимаю, но мне кажется, что живым нужно жить, дарить близким тепло и радость, особенно своим детям и мужу. Ведь они нуждаются в заботе, не только в виде ужина и чистого дома, но и в ласковых словах, в участии, в поддержке. Я могла бы её понять, если бы кроме погибшего сына у неё никого не было.
Я видела Надину семью - мужа, несмело улыбающегося мне, дочку, уже совсем взрослую, с таким же скорбным выражением лица, как у мамы, подросшего младшего сына, отрешенно слушающего плеер. Муж так бережно всял Надежду под руку, дети стали что-то шептать ей в уши с двух сторон. Сразу стало видно, как они её любят и заботятся о ней. А она ни на минуту не расслабила своё лицо... Скорбь будто застыла на её лице, как маска.
И всё таки, я не понимаю... и от этого чувствую себя какой-то ущербной, я не хочу думать о густном, тем более о былом. Я, конечно, помню, грущу и скорблю, иногда, но ведь главное, это стараться быть счастливыми. Разве нет? Разве ушедшие от нас, дорогие нам люди не хотели бы, чтобы мы были счастливы?
Через какое-то время мне всё же пришлось уволить Надю, потому, что делая педикюр одной из моих старых клиенток, она порезала ей палец и началось воспаление... Мне с трудом удалось замять это происшествие, благо я знала эту клиентку уже много лет и она не хотела мне навредить. Было очень жаль увольнять Надежду, но тут уж я ничего не могла поделать..