ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ
Сюжет построен на эпизодах из жизни шахтёров, большей частью – «северян».
Что за безумная повесть
начертана в этом сердце!
Эдгар По
Подобием сотни ручейков, сливающихся в могучую красоту реки, рождалась волшебная по красоте мелодия, сотворенная из нежного мелодичного звона тысяч невидимых колокольчиков. Никогда ничего подобного ему не доводилось слышать. Ни с чем нельзя было сравнить эту причудливую музыку. Одновременно он проваливался в бездну. Музыка не отступала, она звучала со всех сторон волшебными флейтами. Он же летел в непонятном музыкальном измерении, пытаясь хоть за что-то ухватиться, но не только рукам, даже глазу не за что было зацепиться. И эта бездонная пропасть фантасмагорического мира, наполненная убаюкивающей мелодией, всё дальше и дальше уносила его сознание в неизвестность.
Время от времени в голове возникали обрывки воспоминаний из далёкого детства: его, часто болевшего ангиной, мама одевала в тёплые вещи, укутывала в свой пуховый платок (старый, добрый, настоящий оренбургский); поила чаем с малиновым вареньем, и вскоре он проваливался в бездну. Летит мальчуган, пронзая глубины чёрного космоса, никого и ничего не замечая на своём пути, потому что вокруг, на миллионы световых лет пути, только он один, закутанный, замотанный, с температурой тела под сорок градусов. Ему, беспомощному, не в силах поднять голову, и по этой причине даже нет возможности оглянуться на покинутый мир знакомых звёзд и астероидов. Он уже несколько часов не ощущает ни времени, ни невесомости, а бездна всё также, с не укладывающейся в человеческом сознании скоростью, проносится мимо: справа, слева, снизу-вверх. Именно она, чёрная пустота, наедине с ним… и так часами этот сон-явь, испытывает на прочность мальчика, парящего на краю Млечного пути. Потом на границе детской мысли, благодаря неоткрытому белому карлику, начинается рассвет, и наступает долгожданное пробуждение. Подростку, вернувшемуся в реальный мир, уже подвластны новые ощущения, не слишком радостные, но довольно успокаивающие – болезнь начинает отступать, и появившийся вакуум начинает заполнять слабость, большая слабость.
Давно забытые, детские переживания ожили в его мозгу зеркальным отражением, и, кажущийся без признаков жизни, совершенно обнажённый мужчина, впервые, по истечении нескольких часов, шевельнулся. Раздался тихий стон, слабая конвульсия пробежала по его телу. Кончики пальцев сначала осторожно, еле касаясь, потом смелее и откровеннее прошлись по телу, ощупывая своего владельца, словно убеждая сознание в своей целости. Очнувшийся человек лежал, боясь открыть глаза, так как место отступающей музыкальной бездны, начинал заполнять страх. Он появлялся, заполняя каждую клеточку его тела, затмевая рассудок, и исчезал, чтобы вернуться с удвоенной силой. Страх непонимания, страх увидеть…
- А что я могу увидеть? Я даже не знаю, что я хотел бы увидеть? Где я? И прежде, чем найти ответы на эти вопросы, хотелось бы узнать, что я из себя представляю?
Опять звон, превращающийся в мелодию, начал заполнять мозг, вытесняя страх, несколько минут тому назад, было заполнивший неподвижное тело. Медленно, очень медленно, под аккомпанемент неизвестного оркестра, в его сознании утвердилось: Я – человек, высшая ступень живых организмов на планете Земля.
Снова и снова его мозг, блуждающий в лабиринте загадок, пытался связать воедино обрывки далёких несуществующих воспоминаний. Но кроме путаницы мыслей, ничего не получалось. Он даже смутно не мог вспомнить, что с ним произошло.
- Земля? Землянин? Но я не знаю, не могу вспомнить, кто я такой. Есть ли у меня прошлое? Если было – какое оно?
Способность рассуждать постепенно возвращалась к нему. Карусель вопросов, закрутившихся в голове, остановилась, уступая место логической цепочке размышлений:
- Если я – высшая ступень, то почему голый? Спал на траве – значит, я здесь живу. Или поблизости? Вокруг тишина, по крайней мере, кроме странной музыки, больше звуков я не слышал. Не нужно быть мыслителем, чтобы из этих поверхностных суждений сделать вывод: одиночество – мой путь в этом странном мире. Но люди не живут в одиночку – это противоестественно. Неизвестно откуда, однако, мне знакомо это понятие.
Мелодичный звон усилился. Зажав уши ладонями, он не сразу понял, что мелодия рождается где-то в глубине мозга, а не воспринимается его слухом.
- Странно, что же такое со мной творится? Быть может, я перешёл на совершенно новый уровень человеческого развития? Но насколько мои знания позволяют судить об окружающем мире, следующий этап – только… гроб. Консервация? Заморозка?
Шокированный от сумасбродных идей, он неожиданно вздрогнул, потом быстро ущипнул себя за грудь. Вскрикнул от боли, обрадовавшись, что плоть его жива, и… И вдруг в его сознание ворвалась молнией мысль:
- Там, где я живу, нет такой мягкой и нежной травы. Сейчас открою глаза, и всё станет на свои места, всё образуется.
Заглушая его мысли, в голове прозвучало:
- Доброе утро, Виталий Денисович! Долго же вы изволите отдыхать!
- Это ко мне? Какой отдых?! Кто это?! - подумал он, и резко открыл глаза. Первое, что бросилось в глаза – это чистота далёкого синего неба. Протёр руками глаза, резко получивших изрядную порцию солнечного света, посмотрел по сторонам; и закрыл их, недоумевая от обрушившейся на него реальной действительности.
- Вероятно, всё-таки это сон; хороший, цветной, широкоформатный сон? Такого просто не бывает, и быть не может, потому, что увиденное просто невозможно придумать. Просто какая-то ошеломляющая непристойность.
Чтобы обнаружить здравый смысл, в своём предположении, сделал ещё одну попытку – приоткрыл глаза, и с удивлением убедился в обратном. Увы, возникшее перед глазами зрелище оказалось сильнее любого сна. Медленно провёл ладонью по траве – блаженство окутало тело. Большим пальцем ноги тронул растение, которое напоминало, даже не напоминало, а так оно и есть – бамбук.
- Лес, или роща бамбуковая? Дендропарк? Да-а, этот мир зелени довольно-таки реален.
После обратного движения ноги, вверху раздался металлический звон. Мужчина уселся и начал вновь скрупулёзно обшаривать свой мозг, пытаясь понять – кто же он такой.
- Как восстановить память? Как вспомнить свою жизнь до того момента, когда попал в этот, - в раздумье посмотрел по сторонам, не находя слов для названия однотонного пейзажа. - Я не помню ни родственников, ни друзей. Врагов своих я тоже не помню. Какой напрашивается вывод? Меня упрятали сюда враги, и если они сумели так умело сделать, следовательно, они – сильные, могущественные люди. Кто мог сотворить подобное? Масоны? Тогда выбраться отсюда будет довольно трудно.
Ощупал череп – следов травмы не было, выходит, сослаться не на что, оправдывая наступившую амнезию. Внимательно осмотрелся вокруг себя, но не обнаружил, ни одного следа на траве, лишь очертание от тела, словно его сюда перенесли по воздуху. Пальцами, словно щупальцами, прошелся вокруг примятого овала, в надежде обнаружить хоть какую-нибудь мелочь, могущую вернуть ему память, но ничего не нашёл.
- Я знаю, что такое электрический стул, но даже на него усаживают одетым, а тут…
Судя по температуре воздуха, климат здесь очень тёплый. Посмотрел на руки – чистые, часов не было. Начал подниматься, осматриваясь кругом, услышал шелест вверху, одновременно прекратилась звучащая в голове музыка. Никакой это не лес, это редкостная сказка – прямо из земли росли спиннинги, и на высоте двух метров с каждого свешивалась блесна.
Разрисованные рыбки, явно с интересом поглядывали на него.
Пощупал ближайшее «растение». Непонятно из какого материала оно состоит: пластик, силикон, или настоящее? Правда под пальцами чувствуется шероховатость, будто у настоящего.
- Положение у меня – хуже не придумаешь. Но какая богатая палитра спиннингов! Какая же откровенная красота! Каждый заброс принесёт по лещу? Весь улов протухнет, пока пойманную рыбу посчитаешь.
Думай, а не мечтай. Мысли рождаются бестолковые, но приятные. Если мне приятно думать о рыбе, тогда, может быть, я – рыбак, с какого-нибудь корабля, потерпевшего крушение? Так, если волосы на голове короткие, ногти ухоженные, щетины на лице почти нет – следовательно, я здесь недавно, не больше суток прошло…
Понюхал у себя под мышкой – запах пота отсутствовал.
- Где, в конце концов, моя одежда? Точно моряк, но тогда возникает естественный вопрос: как я попал в эти заросли? Или, возможно, данный остров – место моей вечной ссылки?
Звуки от постукивания тысяч крючков, каждого о свою рыбку, сливались в один жуткий металлический скрежет. Чувствуя себя совершенно отупевшим от увиденной декорации, от смены приятной, успокаивающей мелодии на медленный скребуще-визжащий звук металла, уничтожающий барабанные перепонки, он встал на цыпочки, пытаясь дотянуться рукой до ближайшей блесны.
Концы спиннингов прогнулись. Рыбки с «двойниками» и «тройниками» хищно приблизились к его лицу. Выгнутая блесна, цвета золота, смотрела прямо ему в глаза – холодок прошёл под сердцем. От неожиданности присел – спиннинги почти выровнялись.
- Непонятная чертовщина!
Протёр глаза руками – чертовщина не исчезала. Начал вновь медленно подниматься – верхушка бамбукового леса прямо пропорционально его движениям начала наклоняться. Сел-встал, а вверху происходит подъём-наклон. Уселся, скрестив по-восточному ноги, с тоской осмотрел тело, давно не видевшее загара. Попытался, напрягая память, кадр за кадром прокрутить назад события своей жизни. Но картина не желала полностью восстанавливаться. Правда, всё же некоторые отдельные эпизоды вспомнились: кот, жалевшийся о ногу, разбудил своего хозяина.
- У меня – кот?
Ущипнул себя за ногу. Мгновенно короткая боль пробежала по телу, достигла мозга, и, отрапортовав, вернулась на место щипка.
- Зачем экспериментировать? Ведь нельзя не согласиться с диковинным настоящим миром, в котором я живу; или – в который я попал?! Откуда?! Был ли у меня дом? Возможно, я прожил в одиночестве здесь всю свою жизнь? Но почему тогда я ничего не помню? Каким родом деятельности занимался? Что ел и пил?
А вдруг я обладаю способностью проникать в параллельные миры, и я создал свою собственную Вселенную? Для кого? Где мои соплеменники?
Или я был в летаргическом сне и проспал Апокалипсис, и мы, земляне, пожинаем – каждому – по заслугам. И что же я заработал? Если судить по одежде – рай. Если по местности – то чистилище. Мне здесь не место, это уж точно.
Может быть, я нахожусь на излечении в психиатрической больнице? Я – психически безнадёжный случай. И доктора нашпиговали меня наркотиками? Или там же, вопреки гуманным научным методам Гиппократа, на моём мозге какой-нибудь «маньяк» медицинских наук защищает очередную диссертацию? Чем? Какой гадостью заменили моё серое вещество? Смогу ли я найти виновных и покарать?
Кроме бесчисленных вопросов, умные мысли не хотели озарять его сознание, и поэтому в голове по-прежнему оставался вакуум.
- Интересно, а на каком языке разговариваю? Стоп! Кто-то же пожелал мне доброго утра. Я отчётливо это слышал. Как же упустил из виду чужое присутствие, - опомнившись, он начал отчаянно вертеть головой, пытаясь разглядеть среди бамбуковых зарослей того, чьи слова он слышал несколько минут тому назад. Вокруг, на десятки метров, ничего не напоминало о присутствии постороннего человека. В подавленном состоянии, лёг на траву, рассматривая выровнявшиеся верхушки великолепных ненужных спиннингов. Снизу было отчётливо видно, как разноцветные рыбки задумчиво рассматривают своего пленника. Вновь зазвучала убаюкивающая странная мелодия, становилось хорошо, спокойно, и возникло ощущение, что он оказался погружённым в огромную ёмкость, до краёв наполненную блаженством, и десятки невидимых рук принялись ласкать его тело. В голове крупица воспоминаний взорвалась криком во всю мощь лёгких:
- Лида, любовь моя! Лида, мне плохо. Где ты?
Прислушался – ни ответа, ни эха.
- Я женат, это моя женщина, но здесь я, наверное, одинок. Как я оказался здесь, вдали от цивилизации? Достойных оказаться этой чести, гораздо больше, чем хотелось думать. Почему именно я? Где та грань, которую я переступил? Сочетание, каких действий привело меня в скопище этих, - тоскливо оглянулся по сторонам, не зная какими словами выразить всё увиденное и познанное за полчаса.
- Где-то сейчас за горизонтом жизнь гигантскими шагами идёт вперёд, а тут? - он с печалью глянул на свою наготу. - Убийственный лес, чьё ты – орудие злобы? Какой кошмар! Такое видение даже во сне не причудится.
Ответ родился в голове, казалось сам по себе:
- Почему ты пришёл к нам? Ты пришёл за одним из нас. И попал сюда, дабы мы утихомирили твою расшалившуюся буйную фантазию, рыбачёк.
- Согласен, что и среди рыбаков попадаются подлецы и алкоголики, но я не такой. Я из другого теста, я – хороший. Вы заблуждаетесь. Верьте мне.
- Не пререкайся с нами. Твоя душа – есть водка и жалкое удовольствие рыбалки, и за это ты будешь наказан.
- Я не пью! - закричал человек во всё горло. - Почти не пью, - голос дрогнул, мгновенно изменился, появилась нотка обречённости. - Вы меня с кем-то попутали, - свой голос он уже не узнавал, можно было подумать, что его мысли озвучивает кто-то другой.
- Платить нужно за всё. Здесь ты забудешь многое, не только вкус водки и запах табака. Мы довольно долго смотрели сквозь пальцы на твои козни, если можно так сказать вашим языком. Поэтому твоё время кончается, точнее выразиться – почти закончилось.
Положение становилось всё более и более ужасным, и безнадёжным. Внезапно на него навалилась смертельная усталость. Он старался ничем не выдать своё внутреннее состояние.
- Нельзя показать своё бессилие этим, этому… Даже слов невозможно подобрать, чтобы определить название места своего неожиданного заточения.
В задумчивости взялся за спиннинг возле самой земли:
- Хоть какое-то оружие необходимо сделать.
Побег бамбука, оказался даже более чем мягким, неестественно податливым. Сделал кистью руки движение, норовя сломать растение.
- Не нужно, - раздался шепот.
Нажал сильнее.
- Лучше бы тебе этого не делать, - прозвучало более жёстко. В страхе отпустил «растение».
- Спасибо.
- Боже мой! Мамочка! Наступит вечер – солнце сядет, оживут бамбуковые джунгли, и мне хана, а в этих краях, наверное, ещё и змеи должны водиться. Саранчу бы сюда? - мечтательно подумал. - Нет, эти прожоры скорее умерли бы со смеху, глядя на меня. Как, не имея ничего под рукой, придумать что-нибудь существенное для своего спасения? Пожар устроить бы? Спичек нет, но побороться с темнотой стоит попробовать.
Он не сомневался, если сумеет разжечь костёр, тогда инициатива будет в его руках. Встав на колени, и, пошарив руками по земле, и, найдя два камня, отдалённо похожих на куски кремния, начал пытаться высекать искры. Будущий костёр уже заплясал перед его глазами, и он всё настойчивее и сильнее бил камень о камень, стараясь убедить себя, что его усилия не пропадут даром. Его фантазия уже расчищала дорогу огненной лавиной. После удачной попытки, подтвердившей, что его изыскания стоят на правильном пути, он поднял голову, представляя, как молодые побеги бамбука (эти недоразвитые спиннинги) будут извиваться, гнуться, и сворачиваться от жары; как ему придётся идти и смотреть под ноги, чтобы не пораниться о крючки бесполезных блесен.
Слишком ясно пронеслось в мозгу: «Даже и не мечтай, иначе ты сейчас почувствуешь боль».
Пришлось оставить затею, явно не понравившуюся здешним «хозяевам». Прилёг, синхронно с новым положением тела в голове зазвучала музыка. Вновь попытался проанализировать ситуацию:
- Где я? Неизвестно. Но, судя по растительности и солнцу, стоящему в зените, нахожусь в южном полушарии, значит, моя земля, моя Родина должна быть на севере.
Визуально прокладывая примерный маршрут, он обнаружил подобие, еле заметной тропинки, петлявшей между спиннингами и ведущей в сторону солнца. Стал на корточки, оглянулся и двинулся вперёд.
- А мы идём на север, а мы идём на север, - зазвучала в голове, до боли знакомая, строчка, кажется, из какой-то песни, - вперёд! Домой, на Родину! На коленях я буду ползти медленно, но верно; пусть я их сотру до крови, но до Родины доберусь. Что, бамбуковые братья, так вам меня не достать – кишка тонка?
Минут десять прошло, как наш герой двинулся в путь. Спиннинги только кивали ему вслед. Двигаясь по нежному зеленому ковру, он не испытывал усталости, скорее даже наоборот – чувствовался необъяснимый прилив энергии.
Тропинка перестала петлять, и пришлось сосредоточить всё своё внимание, чтобы случайно не сбиться, может быть, с единственного «проспекта» в этом рыбацком «раю». Мало того, что на четвереньках, так ещё приходилось почти через каждую минуту пригибаться лицом к траве, «стреляя» глазом. На тропе – травяной покров был всего на два пальца меньше остального. С высоты человеческого роста, она была совсем не заметна. И при такой разнице было тяжело, дьявольски трудно, не сбиться с правильного курса. А где тропа петляла – приходилось передвигаться, словно гусаку с вытянутой шеей.
- Куда-нибудь да приведёт, всё лучше, чем сидеть и ждать темноты. Привести-то, вероятно, приведёт. Но куда? Если, пройдя весь этот лабиринт, я всё-таки достигну границы этого удивительного мира, что увижу за его пределом?
Город? Лица людей? Или звериные морды с оскаленными пастями?
Опять же – если окажусь выше своего бессилия.
Если выдержат колени…
Если меня не поглотит ночь…
Вскоре что-то блеснуло в стороне. Осторожно раздвинув траву, увидел то, что моментально повергло его в шок. Массивная цепь (из 79-го элемента) лежала вперемешку с человеческими костями, побелевшими от времени.
Кости и цепь.
И больше ничего.
И никакого намека на одежду, или прах от неё.
- Следовательно, у этой тропы есть окончание. Буду надеяться на лучший результат, хотя тот, кому принадлежали останки, был явно не маленького роста. Может, как раз это отличие его и сгубило?
И он, и я – аборигены?
Но уж я – точно, нет. Мой мозг сразу отметил две вещи. Во-первых, судя по костям, зверьём здесь не пахнет, иначе они растащили бы их, что уже действует успокаивающе. Во-вторых, мозг вспомнил давно забытую таблицу Менделеева; это само по себе – странно. Но, видимо, на моей прошлой жизни лежит какое-то заклятье.
Кого мне проклинать за сегодняшний день?
Или кто-то проклял меня?
Что ещё может мне посулить неизвестность?
Здешние места всё меньше и меньше походят на «рай», даже рыбацкий. Зачем мне всё это? Зачем мне золото, если я сам у кого-то на «кукане»? Бежать отсюда, бежать! И чем быстрее, тем лучше!
Взял в руку цепь – не меньше двух килограммов.
- Нужен ли мне этот лишний вес? А не переходящий ли это приз?
- Бери, брат, бери, - прозвучало в голове, - всё равно носить её тебе только до наступления темноты.
- А-а-а-а-а! - отшвырнул цепь от себя. - Люди-и-и!
Пролетев метра три в сторону, жалобно звякнуло изделие из благородного металла, никому не нужное в этом… лесу. В месте, где приземлилась цепь, «растение» резко наклонилось, словно подрубленное.
- Хорошо попал – минус один, - злорадно подумал невольный путешественник, и тут же, услышав свист, глянул вверх – на него мчалась блесна с хищным оскалом. Отбросив всякую брезгливость, как можно быстрее, зачастил по костям; переползая через останки соплеменника, которому явно не повезло в этом заповеднике, он ощутил под ладонями составные человеческого каркаса.
- Ух, успел! С… брошь желтобрюхая, я же тебе не судак, - произнеся столь нелестное обращение, он отметил, что был совершенно спокоен, чувство ненависти отсутствовало.
- Кого я должен ненавидеть? Да-а, экзотика. А если бы сегодня на моём пути оказалась тундра? Тогда я медленно превратился бы в сосульку. Через несколько лет нашли моё мерзлое тело, на него накинули набедренную повязку; и вот он – почти готовый экспонат музея мадам Тюссо.
Через пару десятков метров остановился перевести дух. Сел. Вдруг почувствовал себя жалким червячком на крючке.
- Может быть, я здесь – живая приманка? Для кого? В чью шкуру вопьются эти тысячи крючков? - от такой мысли закололо в висках, лоб покрылся испариной. - Если найду границу диковинного леса, и пройду весь этот лабиринт, тогда обо мне можно будет складывать легенды.
Задрал голову – над лесом летали махаоны. В памяти появилось прояснение – он читал (значит, он умеет читать?) про этих красивых бабочек, живущих в южных краях, и достигающих двадцати пяти сантиметров в размахе крыльев. Но эти были гораздо больше, при «родной» расцветке – жёлтой, в чёрную полоску. Выглядели зловещими сказочными созданиями, хоботки которых несколько странно выделялись на общем фоне. Присмотревшись, обнаружил, что там, где должен быть хоботок – находилось нечто, похожее на жало, и отдававшее металлическим блеском. Уже не страх, а ужас стал проникать в сознание:
- Какая зараза выписала мне визу в этот «рай»?! - фантастические картинки расправы над его телом, после всего увиденного, добавили прыти, опережая друг друга…
- Тот, которого ты видел, тоже хотел убежать. Оставайся здесь с нами, мы будем тебя охранять. Ты нам нравишься, - шептала ему разумная древесина. - Ты совершенно не знаешь себя. Познай себя…
- Ну да, чтобы стать вашей минеральной подкормкой?!
Куда я двигаюсь?
Есть ли здесь люди, и какие они, если тут – всё неправильное и фантастическое?
Смогу ли я выбраться отсюда, или эта земля станет жалким пристанищем для меня, и остаток своей жизни я проведу, словно дикарь в каменном веке?
Лес резко начал редеть, вдали поменялся ландшафт – показались холмы, покрытые высокими оранжевыми цветами.
- Местные подсолнухи, - съехидничал про себя, подползая к краю леса.
- Ничего, ничего, поумничай до первой звезды, - нашептывал ему бамбук.
Почти вырвавшись из объятий этого фантастического леса, он познал надежду.
Глянув на небо – познал отчаяние.
Какое-то время посидел, в молчании рассматривая увеличивающуюся стаю махаонов – они уже напоминали, чувствующих поживу и ждущих своего часа, стервятников. Что за очередное испытание послано ему, и кто воздвиг очередной барьер на его пути? А в начинавшихся сумерках, зарево за холмами манило к себе. Что там – город со своими огнями, или геенна огненная? Он начал взвешивать свои шансы:
- За десять секунд я сумею добежать до холмов. А назад я уже могу и не успеть.
Посмотрел на бабочек, кружащихся над кромкой леса: «Уродливый край!».
Ответ не замедлил себя ждать:
- Никто, слышишь, человечек, никто ещё назад не возвращался. Дерзай, и мы попробуем приветствовать тебя, идущего на смерть! Или отважишься дождаться темноты? Что ты выберешь для себя, человек по имени Виталий?
На душе становилось всё тоскливее и тоскливее от понимания безысходности ситуации.
- Так! Ясно, что сегодня – это сегодня, и сейчас я, целый и невредимый, нахожусь в этом рыбацком «раю», но без шансов на спасение и вдобавок без одежды. Если здесь незаметно украли все мои вещи, тогда возникает естественный вопрос – кто это сделал?
Откуда я пришел? Кто я такой? Кто виноват, что моя память угасла?
Неизвестно.
До наступления темноты осталось примерно пару часов. Спать не хочу. Следовательно, выспался. Но где прошла ночь? В этом ли месте? Вот это расклад – одни вопросы. А что было со мной вчера? Думай! Если хочешь жить и встретить завтрашний рассвет – думай!
Лес вокруг сказочный, лес кругом бамбуковый. А лес должен быть из деревьев. Ага, деревья!
Вчера мне не хватило деревьев?
Я должен вспомнить! Я просто обязан вспомнить!
Корабельная сосна? Сосенка?
Вспоминай, Виталик, вспоминай. Виталик? Это мое имя? Как же я упустил из виду – местные бамбучины называли моё имя. Хорошо, пусть Виталий.
Деревья? Чем стройнее и тоньше сосенка, тем лучше мне. Хорошо, когда кора сухая. Но вчера мне леса не хватило! Так! Пётр Петрович? Пятнадцать гривен? Гадюшник? Та-ак! Приплыли…
Гадю-ю-шник!
Гадюшничек! Опять?! Или снова?!
Словно снежная лавина в горах, воспоминания внезапно обрушились на него, ярко и довольно точно, без всякого сожаления, расставив все точки над «и»…
* * *
Он сейчас Сильвестра Сталлоне разорвал бы на мелкие кусочки, железным Арни играл бы, как баскетбольным мячом. Всё внутри кипело и бушевало от переполнявшей его ярости. Виталий мылся в бане долго, с остервенением тёр тело мочалкой, ругая всё и вся из-за нарушенных планов. Сегодня был день, когда у него могла появиться «пятнашка», незарегистрированная в семейном бюджете. Цель, к которой шел всю неделю, лопнула, взорвалась, рассыпалась…
Успокоившийся после бани, он поднимался на второй этаж АБК. В нарядной его участка, нормировщик, в роли шахтного кассира, выдавал премиальные. Взглянув на вошедшего забойщика, предложил с улыбкой на лице:
- Ну что, рубака, подходи – расписывайся, если заслужил.
Кассир имел же необыкновенную жадность. В троллейбусе, подошедшему кондуктору, приходилось долго стоять, ожидая, пока он насобирает мелочь по карманам, потом медленно отсчитает, приговаривая:
- Быстро бегаешь по салону, от сердца заставляешь отрывать.
Кондуктора, уже привыкшие к подобной манере общения, не обращали внимания на его ворчливость, хотя частенько слышали себе вслед, после вздоха:
- Когда же вы «наедитесь»? Скорее бы – на пенсию.
Виталий знал, что подходить с любой просьбой к этому (до мозга костей) скряге – бессмысленно. Стоит только заикнуться: «в долг», или что-нибудь в этом роде – кассир сразу замурлычет:
- Угля нет, а мне «пятнашками» разбрасываться? Это капиталисты богатые, а у нас лишних денег никогда не было, нет, и не будет.
- Когда-нибудь я ему скажу, что он, со своей идиотской улыбкой, похож на «дядюшку Сэма», героя Кукрыниксов. Быть может, даже сегодня, - подумал Виталий, у которого от вида счастливчиков, уходивших с премией, на душе опять стало тоскливо. Было сделал шаг с намерением осуществить задуманное, потом вздохнул, махнув рукой, развернулся, собираясь уходить, но краем глаза заметил директора, заходившего в технарядную. Он мгновенно среагировал на появление директора. Недаром, на срочной службе, Виталий считался лучшим водителем танка в дивизии, носящей имя Рыбалко П. С. Резко развернувшись, пошёл быстрым шагом к директору.
- Пётр Петрович!
- Да.
- Как премиальные получить бы?
- Заработал – иди, и получай.
- Да я всего-навсего одну полоску срубал.
- Нет угля – денег нет. Закон знаешь, не ребёнок маленький.
И тут Виталий взвыл:
- Пётр Петрович, если бы вы знали, как я потрясён подлостью сегодняшнего дня! Не виноват же я, что леса было только на полоску! Было бы больше – срубал две! Пётр Петрович, - Виталий, выкинув руки перед собой, резко упал на пол, лицом вниз. Начал тут же отжиматься, - сила ещё осталась, ну не виноват я, что леса не было в уступе.
- Ладно, ладно, поднимись.
- Нет, шеф, ты смотри – сколько энергии у меня в запасе, - продолжая интенсивно отжиматься от пола, скороговоркой проговорил Виталий. Вдох сделался глубже, жилы на руках напряглись, вена на левом виске надулась.
- Так, всё – прекращай клоунаду!
- Я мог бы, «пятнашку» заработать. Мог, но я стал жертвой обстоятельств. Лесогоны…
Пётр Петрович, постукивая концом ручки по столу:
- Виталий, при всём моём уважении к тебе, «крыловские» времена прошли. Точка.
Дыхание нашего гимнаста участилось, лицо увлажнилось, первая капля пота стекла с подбородка на пол. Со стороны могло показаться – Виталий занят своим делом, а директор разговаривает с кем-то другим. Петру Петровичу вместо капли, упавшей на пол, уже почудилась огромная лужа с тяжёлой маслянистой жидкостью. Он обвёл взглядом притихший персонал в технарядной:
- Деньги тебе зачем? Пропить? - в голосе директора уже явно слышалась нотка раздражения.
Рожают нас, не спрашивая нашего согласия. Забирают в мир иной, опять таким же вариантом – без спроса. У многих этот отрезок времени, называемый жизнью взрослых, обозначается двумя точками: А и Б, где А – дом, Б – работа. Многие люди, пытаясь вырваться из этой обыденности, попадают в плен чужих условностей, придумывают разные хобби, порой впадают в крайности, но, кроме суеты, ничего у них не получается. Между этими двумя злосчастными точками у нашего героя была рыбалка.
- Да вы что! Не хватает для покупки спиннинга, на который тайком от жены собираю. Пятнадцать гривен, как раз не хватает. Завтра выходной, думал, что поеду и куплю снасть, а послезавтра уже уйду в отпуск.
Директор, сам изредка рыбачивший, однажды слушал, как Виталий рассказывал о своих «подвигах» на водной глади Углегорского водохранилища:
- День ничего хорошего не сулил. Клёва ни у кого не было, а я толстолобика поймал, – развёл руками на всю ширину, - как газета «Социалистический Донбасс». Лещ потом пошёл, - чуть сузив руки, - «Дзержинский шахтёр».
Потом долго над ним шахтёры подтрунивали, по поводу необычных сравнений.
Директор улыбнулся:
- Иди, скажешь, что я разрешил.
Виталий через мгновение на ногах:
- Спасибо, Пётр Петрович, я в следующий раз обязательно отработаю!
У собравшегося уходить Виталия, директор спросил:
- Ты сколько раз отжался?
- Восемьдесят шесть.
- А ведь ты меня обманываешь.
- Честное слово – 86 раз.
- Я сейчас не об этом, но меня ты всё равно обманул.
Виталий стоял в растерянности, не понимая, к чему клонит директор, в глазах невинно светился немой вопрос.
- Обманул, потому что не срубаешь.
- Клянусь!
Пётр Петрович, улыбаясь:
- Клянись, не клянись, ты ведь уже будешь в отпуске. Хорошо, иди – отдыхай, набирайся сил, лови своих лещей.
- Пётр Петрович, днём – позже, днём – раньше…
- Да и я тоже такого мнения. Но есть в нашей речи одно несложное слово «дисциплина», которая, в свою очередь, делится: на производственную, на финансовую, на… - директор махнул рукой. - Иди, не морочь голову.
С победоносной ухмылкой, наш гимнаст заходил в участковую нарядную, где кассир продолжал выдавать премиальные. Виталий передал устное решение «папы» (так между собой шахтёры звали директора). «Ходячий банкомат» сначала замер, растерявшись от такой наглости, потом, глубоко вздохнув, аккуратно рассовал деньги по карманам, ведомости свернул трубочкой, и, не поверив на слово Виталию, пошёл, даже не пошёл – полетел к директору за подтверждением. Назад возвращался грозовой тучей. Улыбка улетучилась. Он был посрамлен и унижен. Ему, начальнику ОТиЗа, не один десяток лет стерегущему каждую шахтную копейку, просто махнули рукой – иди, мол, не мешай, занимайся своей работой. Из-за каких-то пятнадцати рублей, его многолетняя преданность своему делу, была оплёвана и растоптана в течение нескольких минут. И кем?! Отсчитывая с ущемленным достоинством незаслуженную премию, шептал:
- Все норовят, не замарав рук, хапнуть, как можно больше. Ничего, ничего, «отольются кошке мышкины слезы». На пенсию выйду – ни дня больше не отработаю. Хоть директор и поговаривает… Закроется лавочка… Пусть теперь попробуют найти кого-нибудь другого…
Виталий был на десятом небе. Мало того, что завтра осуществится его давняя мечта о спиннинге, но он ещё был и первым победителем главного нормировщика, т. е. первым забойщиком на шахте, положившим на лопатки Вечного Жида, как за глаза рабочие называли человека, почти всю свою жизнь просчитавшего чужую копейку.
Довольный Виталий вышел из АБК. Слегка хлопнул себя по правому карману брюк, где лежали три пятерки: «Вот он – мой спиннинг». Радостно глянул на июльское яркое солнце, предвещавшее золотой отпуск с незабываемыми зорьками на водных просторах Донецкого края. Теперь можно смело сказать:
- Здравствуй, светило! Здравствуй, моё сороковое лето.
Путь проходил мимо гадюшника, который днём и ночью проклинают шахтёрские жены. Раньше, при царе, хозяин напротив шахты всегда кабак держал, чтобы свои денежки далеко не убегали, а тут…
Помнится, лет сорок назад, здесь торговали мороженным и водкой на разлив, правда, из-под полы. А теперь наступила демократия – всё… разрешено, и в гадюшнике (в документах написано с уважением – пивбар) – торгуют непонятно чем. Хотя бы пойло было нормальным, а то и не поймёшь, как его шахтёрский желудок переваривает! Так ведь он по выезду, натощак переварит всё, что глаз увидит. Отож.
Проходившему мимо Виталию, ребята с его бригады махнули рукой:
- Давай-давай, заходи, тем более отпуск обмыть нужно!
- Нет-нет, домой! У меня сегодня трезвость – норма жизни.
- Чисто символически – по сто грамм, и идёшь куда хочешь, зачем хочешь. Мы угощаем. Насильно вливать никто не будет, - чувствовалось, что его коллеги уже успели маленько принять на грудь, пока он остатки своей силы демонстрировал директору.
- Только не обижайтесь, ребята, не больше соточки. Завтра выходной – поеду спиннинг покупать…
* * *
Туман в голове рассеялся полностью, но пришло новое чувство – словно он заглотнул блесну, а кто-то очень плавно и осторожно, мастерски, выуживает её, и делает это довольно успешно. Внутренности до определённого момента пружинили, стараясь сопротивляться (в точности, будто рыба на крючке), потом сжались в один цельный комок и подступили к горлу, образовав пустоту в нижней части живота. Ещё немного… и неведомый рыбак вытянет за леску желудок, а за ним уже всё остальное… Боль стала нестерпимой, он уже испытывал подобные ощущения, когда дежурный хирург, полжизни назад, на 7-е ноября, бесцеремонно ковырялся в его разрезанном животе, удаляя аппендикс, при этом не переставал удивлять сальными шуточками. Сейчас такая же боль подступила к горлу, только вокруг была мёртвая тишина.
Приоткрыл глаза, потом от неожиданности зажмурился, пытаясь сообразить, что сейчас больше поразило его воображение: усиливающаяся боль, или эффект резкой смены декораций.
Открыл глаза – сколько же ему сегодня судьба будет преподносить сюрпризы? Рыбацкий «рай» растаял, и кровожадные бабочки со смертельным жалом больше не вились над верхушкой леса. И уже не нужно бояться наступающей ночи. Исчезла ослепительной красоты синева неба. Теперь перед глазами родные обои в его спальне, которые будут переклеиваться через неделю.
- Ну и хорошо, что всё возвращается на круги своя. Хорошо, что это был сон. Дикий, необузданный сон. Такой кошмар даже придумать трудно.
Мои милые стены…
Через минуту Виталий почувствовал внутри себя толчок – кажется, конец сна начинал оживать в этом доме, в этой кровати. Кто-то всемогущий всё-таки сумел дёрнуть изо всей силы за леску… Следующий спазм выкинул Виталия пружиной из постели. Несмотря на морскую качку, через несколько мгновений он уже стоял возле двери, но вдруг с ужасом заметил: на улицу ему хода нет – одежды было на нём, ровно столько – сколько и во сне. Вот тебе и сон-явь, вот теперь и смейся над вещими снами. Одеться не успевал, ещё мгновение и он уже стоял возле раковины, на кухне.
- Успел! Есть всё-таки справедливость на свете.
Он стоял, согнувшись над раковиной, с головной болью и с сильной пульсацией в висках.
- Хорошо, хоть раковина пустая, - успел заметить Виталий, зажмурившись перед последним аккордом. Тело напряглось, дрожа в конвульсиях. Воздух, которым он дышал, отдавал чем-то страшным, неестественным и пугающим.
- Какие у меня мощные мышцы живота, с какой силой они… Ох, работай мой желудочек, работай. Вот так рождаются легенды, - в голове у него, кроме этих мыслей, уже восстановилась картинка вчерашнего дня, процентов на семьдесят. - Хороший у нас директор, Пётр Петрович, но лучше бы он после второго наряда сразу домой уехал. Фантазия у него напрочь отсутствует, воображения – нет, и хорошо было, если бы ему ещё и память отказала.
Виталий открыл глаза, радуясь, что превратности судьбы остались позади. Но это так ему хотелось. На самом деле, последствия вчерашнего посещения гадюшника на этом не закончились.
- Люди добрые! Не может быть?!
В месиве непонятного цвета, лежали его собственные кишки. Раковина была пуста, он мог бы дать голову на отсечение. Отказывающийся верить своим глазам, Виталий смотрел с омерзением на свои внутренности, несколько минут назад ещё принадлежавшие ему. Объятый ужасом, уставившись на них, на свою собственность, он стоял, содрогаясь от вихря мыслей, которые пронеслись у него в голове:
- Мой кишечник умер, и ты, Виталик, сейчас вытрешь губы и тоже умрёшь. Отчего я так несчастен? Хотя, если это мои запчасти, я сейчас уже бы умирал. Конечно, мои! В этом доме ничего чужого быть не может. Да, что же я – свои кишки узнать не могу?!
На свете нет ничего невозможного, и если я отрыгнул свои собственные кишки, значит, так оно и есть. И вся эта действительность, заполненная непереваренной вчерашней закуской, лежит сейчас на дне раковины. Несмотря на то, что моё горло превратилось в сточную канаву, исторгнувшую массу полуразложившихся продуктов и энное количество жидкости, оно пересохло, оно горело, оно задыхалось. И в подобном состоянии нужно иметь железное самообладание, чтобы так спокойно смотреть на свои фаршированные кишки.
Я, выбравшийся из коварных объятий страшного сна, и, вернувшийся на свою Родину, нахожусь один на один с этими предвестниками смерти, с жутким омерзительным запахом своих внутренностей. Лучше бы я не возвращался из рыбацкого «рая»!
А, возможно, я уже умер?
Быть этого не может!
Я же думаю – значит, соображаю. А если соображаю – выходит, живой.
На этом заключении его в чувство привёл кот. Услышав возбуждающие запахи, преданный друг начал ожесточённо тереться о ногу. Виталий глянул на своего рыжего лохматого Маркиза, потом – на раковину:
- Это ты, гад о четырёх ногах, аппетитную поживу чуешь. Точно мои кишки, а я просто уже боли не чувствую. Произошла мутация желудка, и он уже начал работать по укороченной схеме.
- Помогите, хоть кто-нибудь! Люди, помогите! Мамочка!
Но добротный дом, ни звука не выпускал из себя. То ли послышалось, то ли действительно Маркиз промурлыкал замогильным голосом:
- Жр-рать меньше нужно.
- Галлюцинации? Да, что же сегодня за день выдался такой нехороший?
Последнее рассуждение послужило своеобразным толчком, и Виталий начал прощупывать вилкой свои кишки, предварительно промыв их водой. Хоть кусочки и небольшие, но отчётливо видно, что внутри они чем-то плотно заполнены.
- Можно только удивляться, как ровно и аккуратно мои внутренности порвались. Хана желудку – желудочный сок перестал вырабатываться. Хана кислотности. Всему пришла хана!
Прощай Лида! Прощай мамочка! Прощай жизнь!
Включил свет, присмотрелся внимательнее – в кишках обнаружились какие-то белые вкрапления неизвестного происхождения. Подцепил вилкой один кусочек, осторожно понюхал.
- Проклятье! Сколько раз я давал себе слово – не заходить в гадюшник?
Эх-х! Колбаса «Охотничья», девятнадцать гривен за килограмм. Да-а, неплохо живём – при рабочей ставке в двадцать пять… едим колбасу по девятнадцать гривен… Нет. Не едим – закусываем.
С тоской взглядом обведя стены, Виталий тяжело вздохнул:
- Нет моего спиннинга, нет моего желанного, и, видимо, нескоро здесь, в уголке, ему место найдётся, - затем опять вздохнул над раковиной. - Нужно будет Лиде показать, чем вчера меня отравили. Какую отвратительную колбасу начали производить! Халтурщики! А если бы на нашем месте дети оказались? Безвинные – отравились бы…
Пошёл в спальню, накинул халат и вернулся на кухню.
- Сейчас включу чайник и пойду «пыхну» на свежем воздухе. Потом чайку попьём, подлечимся. Должно полегчать, не было ещё такого случая, чтобы чаёк не помог.
На столе увидел записку: «Когда-нибудь ты лопнешь от своей водки, милый, или утонешь в прохладе пивной бездны, если не научишься проходить равнодушно мимо гадюшника. Я тебя закрыла, в обед прибегу – открою. Отдыхай, мой соколик».
- Ну, нежная моя, - Виталий кинул взгляд на часы – до обещанного прихода жены оставалось полчаса. Как раз по времени – чай попить и себя в порядок привести.
Ополоснул лицо водой, пополоскал рот. Чистить зубы лучшей зубной пастой в мире, рекламируемой с экранов телевизоров щёлкающими челюстями отечественных стоматологов, Виталий не рискнул, боясь спровоцировать повторное извержение. Подошёл к двери – действительно заперта на замок, и нет никакой возможности открыть её без ключа.
- На днях обязательно поменяю замок. Недели не пройдёт – заменю. На то и отпуск, чтобы хозяйство в порядок привести и рыбки половить, - мечтательно подумал о последнем времяпровождении. Прошёл по комнатам, открыл форточки – до прихода жены колбасный дух выветрить. На кухне засвистел чайник, призывая хозяина. Виталий, заваривая чай, начал приговаривать:
- Покрепче сегодня, покрепче нужен чаёк, головушка – «бо-бо», лечиться надобно, да и после колбасы желудку легче станет. Это же надо, какую отраву вчера употребил в пищу и, главное дело, выжил!
На буфете, возле всякой всячины, лежала развёрнутая книга. В ожидании пока настоится чай, решил посмотреть название, оказалось – «Молодой хозяйке».
- Я же сам это издание подарил ей на первом году нашей совместной жизни, и чем наша молодая хозяйка сегодня интересуется? Итак, страница двадцатая, первый абзац: «…тщательно промойте, разрежьте на куски по 25-30 см, один конец тщательно перевяжите…».
С улыбкой (первой за сегодняшний день) Виталий перевернул страницу назад, чтобы узнать – конец чего Лидонька собирается перевязать. Читает начало предложения:
- Возьмите 700 гр. кишек телячьих или бараньих…
Спазм! Жесточайший! Вновь внутренний «мир» сжался в комок и подступил к горлу…
- Неужели вторая волна? - метнулся к раковине. - А, чтоб тебя!
- Да что же это за день такой сегодня? - оторвался от раковины и с тоской посмотрел на зарешечённые окна. - Ну и выходной день – некому ни полюбить, ни пожалеть, меня в минуту скорби и печали. Некому…
Первое мгновение ни о чём не думал, ничего не видел. Сознание сопротивлялось спазму, пытавшемуся вновь его задушить. А сейчас, успокоившийся Виталий прозрел – содержимое раковины исчезло, растаяло, словно утренний туман.
- Или я до сих пор нахожусь в кошмарном сне?
В растерянности посмотрел под раковину, подошел к столу, заглянул под него – нигде нет даже напоминания о случившемся казусе. Опять посмотрел на раковину-виновницу. Перевёл взгляд вниз – там сидел Маркиз, умываясь лапой, и периодически мурча. Фантастические видения легко объяснялись:
- Так это ты, рыжий проказник? Ненасытное чудовище!
Кот глянул на хозяина, глаза светились благодарностью.
- Ах ты, людоед проклятый, начисто лишённый воображения, - начал выговаривать ему обрадовавшийся хозяин, - вещдоки вчерашнего отравления съел. Лидуся опять скажет – от водки чуть не помер.
После крепкого чая, по «остаткам» внутренностей забулькало, заурчало.
- О! «Везувий» кушать захотел.
Открыл холодильник, прошёлся по кастрюлям – не густо нынче у нас. Из обрывков памяти сложилась картинка вчерашнего вечера – пришёл домой с работы, почти следом кумовья нагрянули в гости.
Кажется, организм восстановил силы после пьянки, но всё равно Виталий чувствовал себя довольно скверно. Позвонил по телефону своему коллеге, вчерашнему участнику незапланированной пирушки, у которого сегодня тоже был выходной. После обмена приветствиями, спросил, пытаясь узнать причину печального финала:
- Что пили вчера?
- Водку.
- Я понимаю, что – водку. Какую?
- Казёнку.
- Какую казёнку?
- Хорошую.
- Ты меня «убиваешь», название скажи.
- Да я не помню… Чувствую себя, будто меня через гестапо пропустили, или гестапо – через меня.
- Казёнка – это точно? Хорошо, завтра я специально появлюсь на шахте, чтобы посмотреть всем вам в глаза, если кровь в моих венах не остановится…
Окончив разговор, Виталий подошёл к зеркалу, и, почти уткнувшись в своё изображение, начал рассматривать себя:
- Что-то Лида задерживается, жалко с ней связи нет. Говоришь – казёнка?
На него глядел двойник, явно превосходивший его в возрасте. У небритого мужчины, постаревшего за ночь на семь-восемь лет, с уставшим, вымученным лицом, с появившимися тенями под глазами, вместо обычного румянца, на щеках появилась странная бледность, схожая разве что с цветом лица многолетнего узника. В зеркале, словно в подробной автобиографии, отражалось, что человек в своей жизни хлебнул немало горя. Он прикоснулся пальцем к уголку правого глаза, вздохнул, включил бра, и начал более пристально разглядывать своё отражение. В темноте зрение сыграло с ним злую шутку, выдав вместе с неприглядным видом, десяток померещившихся морщин – предвестников ранней старости.
- Человек – венец мироздания, царь и повелитель природы! Какой идиот придумал этот постулат? Ну и рожа! Одни глаза остались, и то, кажется, цвет изменили.
Где я был ночью? На том свете? Можно смело сказать – из гроба восстал. Жене стоит рассказать о сне, или сразу к психиатру обратиться? Но в диспансер попадёшь на обследование – на детей начнут коситься, и на всю жизнь биографию испортишь. А сколько её осталось-то? Может быть, закодироваться? Нет-нет! Это не выход для мужчины, тем более для меня.
Виталий не мог оторвать взгляда от своего измученного отражения в зеркале. В сильном волнении, отойдя от трельяжа, он проверил карманы своей вчерашней одежды – пусто: ни сигарет, ни «пятнашки», этого недостающего кусочка надежды.
- Опять спиннинг на водку променял. Проклятая! Вообще-то, сам глупец! Кто бы мог подсчитать время моей жизни, украденное водкой? Ужас! Лида спасёт меня, только Лида!
Хмуро глянул на часы – перерыв у жены кончился, значит, до спасения оставалось четыре часа, плюс время, затраченное на поход в магазин. Снова кинул взгляд в зеркало – час от часу не легче. Вместо Виталия Денисовича – скользнула блесна, кидавшаяся на него (во сне ли?).
- Если у тебя осталась, хоть капля разума, ты откажешься в дальнейшей жизни от водки, и тогда будешь жить долго и счастливо. Запомни: долго и счастливо. До последнего своего дня! Спасай себя, погрязшего в грехах!
- О, Господи! Больше никогда… вот увидишь… Помоги мне! Самое горькое раскаяние, самые ужасные угрызения терзают мою душу. Поверь – мне можно верить.
На этой высокой ноте чувств и обещаний Виталий развернулся и направился на кухню. Где-то, внутри живота, заурчало. Опять наш вулкан просыпается.
- Кушать мои остатки хотят, и никуда от этого факта не денешься, - произнес Виталий, и в приподнятом настроении переступил порог кухни. Снова по квартире разнёсся звон кастрюль.
- Это не хочется, это явно не полезет, а это… Приготовлю, наверное, наше «национальное» блюдо.
Так они с Лидой, шутя, называли омлет, приготовлению которого однажды научились из программы, транслируемой по ТВ. Его достоинство заключается не только в том, что оно аппетитно, полезно и весь процесс занимает несколько минут, но, чем богаче у вас фантазия, тем оно будет вкуснее и разнообразнее.
- А что у нас в холодильнике? Яйца, морковь по-корейски – мне уже облегчение. Масло? Никакого. Что же делать?
Шпроты в масле? Кошмар! Но масла другого нет, а на маргарине, от которого Маркиз шарахается, пусть готовит тот, кто… опустим эту тему. Значит, так, сейчас я заткну Бурду10 за пояс.
Масло со шпрот – аккуратненько на сковородочку, следом – морковочка по-корейски с перчиком и лучок нашинкованный. Яйца, четыре штуки сначала в кружку, размешали, посолили, затем на сковородочку и размешиваем, размешиваем, чтобы всё равномерно поджарилось.
Виталий глянул на оставшиеся шпроты.
- А почему бы и не попробовать? Вперёд, килька благородная, вниз головой на сковородку!
Мешаем, мешаем. Всё, готово. Запах-то, какой – аппетитный, раздражающий. У Виталия слюнные железы зафункционировали, и он судорожно сглотнул слюну.
- Да-а, точно Бурде такое блюдо и не снилось!
Вершина кулинарных способностей холостяков! Здесь самый главный компонент – время.
- Но у меня сегодня на шпротах получился омлет по-царски, нет, омлет «Президентский». Омлет а ля Леонид Данилыч! - Виталий довольно улыбнулся, представив, как Президент, сидя с ним за одним столом, уплетает и похваливает его за кулинарные способности.
Быстро расправившись с оригинальным и сытным омлетом, Виталий включил телевизор, и прилёг на кровать. Тот, который в нём сидит, и каждый день кушать просит, вновь заурчал, но уже в благодарность за вовремя предоставленное спасение.
Виталий безучастно смотрел на скачущего Гойко Митича, безжалостно расправляющегося томагавком с бледнолицыми врагами.
- Не моё сегодня это жилище, и без малого три часа быть мне узником этого дома скорби и ожидания. Хорошо, хоть чувство голода притупил, теперь и Лиду легче ожидать. Опять «Везувий» не на шутку заработал, что-то чересчур быстро сегодня всё происходит у меня: то вверх, то вниз…
Чингачгук продолжал крошить врагов. Виталий, не обращая внимания на его победные крики, сам испустил вопль:
- Проклятье! Что же это сегодня за день такой?!
Чувствуя, что с минуты на минуту может наступить очередная развязка, заметался по квартире, не зная, как выйти из очередного скверного положения. В кладовке нашёл старый горшок, за ненадобностью, стоявший в углу под кучей разного хлама. Кажется, повезло, что на прошлой неделе не вынес весь этот хлам в сарай, пообещав жене, – в отпуске сам везде наведёт порядок. Уселся в коридоре, напротив входной двери. Положение, конечно комическое, но другого выхода у него не было.
- Хорошо, хоть успел. Горшок металлический, доперестроечный, а если бы современный пластмассовый – не выдержал бы напора… мысли. Ведь умели же раньше делать качественные вещи, - это были его первые озвученные мысли, после наступившего облегчения.
- Сплошное издевательство над личностью творится сегодняшним днём. Сегодня как-то всё происходит противоестественно, хоть во сне, хоть наяву. Уже почти сутки прошли, с того момента, когда я выехал из шахты, а все события, происшедшие со мной, вступают в противоречие с законами природы. Хорошую пищу для размышлений преподнёс выходной день.
Почему желудок так резко среагировал на «национальное»? Никогда ничего подобного не было, а сегодня, словно выстрелы снайпера – все в «десятку», и поражают меня наповал. Нужно будет попытаться отправить на конкурс рецепт моего омлета под названием «Вендетта от Виталика».
После веселой мысли приподнялось настроение. Виталий взял с подоконника газету. Разворачивая, почти месячной давности любимый «Социалистический Донбасс», краем глаза уловил мелькнувшую тень за окном. Не придав этому значения (подумал – померещилось), начал просматривать старые заголовки, и вдруг с ужасом услышал, как в замке поворачивается ключ, очевидно, оставленный женой с внешней стороны. Встать он не успевал – халат был оставлен на кровати. В голове молнией пронеслось:
- Что за наваждение? Лида? Не может быть! Хотя лучше бы – она! Продолжение сна?! Господа, извольте – эпизод третий… Ужас! Кого черти принесли?!
Одновременно с открывшейся дверью, он буквально сложился в несколько раз, если только можно было бы так назвать его новую акробатическую позу. Ну, нечего добавить по этому поводу – просто прирождённый гимнаст. Получился такой удлинённый колобок на горшке. В последнее мгновение, он успел-таки отгородиться развернутой газетой, именно эта случайность спасла его от неминуемого позора. И тут же скользнула мысль о своей избавительнице:
- Хорошо, что оказалась не районная сплетница; три недели лежала на подоконнике – своего часа ждала. Дождалась…
Вначале было слово:
- Фу-у?!
Виталий даже не разобрал, чей голос произнёс столь удивлённое восклицание: мужской или женский. Затем воцарилась тишина. Человек, переступивший порог, оказался не таким отчаянным, чтобы отважиться на второй шаг, поэтому он отступил за порог, оценивая ситуацию. Пройти же вперёд в «задымленную» атмосферу было слишком рискованно для здоровья.
Неизгладимое впечатление для невольного свидетеля может оставить подобный случай: некто открывает дверь, а перед ним сидит на горшочке неизвестный: то ли девочка, то ли мальчик. Он в полной растерянности, потому что лицом к лицу столкнулся с прообразом картины неизвестного художника «Будни детства»; но подобный сюжет под силу лишь единственному мастеру кисти – С. Дали, который, конечно, сумел бы через полотно передать атмосферу тех тревожных минут…
Виталий, через маленькую дырочку в газете, увидел пару стройных женских ног. Горячая волна прокатилась по спине, и ударила в голову. Он почувствовал, как его уши от стыда налились кровью, готовые лопнуть. Показалось, что мозги, вернее – остатки, бросили в работающую стиральную машину. Сердце забилось с невероятной силой, грозя взорваться. Ещё несколько секунд, и он заплачет, но нельзя, ибо тётка кинется слёзы вытирать, начнёт успокаивать…
Нежным голосом незнакомка неуверенно спросила:
- Мальчик, мама дома?
Наш «мальчик» испуганно ответил (насколько смог) тонким дребезжащим голосом:
- Не-а.
- А папа?
- Не-а.
- Скажешь родителям – «Энергонадзор» приходил. Я завтра зайду в это же время.
Женщина протянула руку, закрыла дверь, опять замкнув её. И уже за калиткой, обернувшись в недоумении на дом, произнесла, покачивая головой:
- Однако всё-таки какой-то странный мальчик.
Шелестя, из рук Виталия безвольно выскользнула газета. В бессилии он сидел, пытаясь понять, что было бы, если «гостья» вдруг сделала шаг не назад, а вперёд.
- Позор – это даже не то слово!
За что?!
Остальное время, в ожидании жены, Виталий провалялся в кровати, глядя: то на экран телевизора, то в потолок. В очередной раз, вновь и вновь раскладывал по «полочкам» произошедшее с ним, и удивлялся совокупности всех ужасных событий, свалившихся ему на голову.
Наконец раздался долгожданный щелчок дверного замка. Виталий облегчённо кинул взгляд на часы – точно по графику. Через мгновение он встретил жену на пороге, чмокнул в щечку, и протиснулся на улицу с горшком в руке, не пропустив удивлённую Лиду в дом.
- Ты куда, милый?
- Воздухом подышать. До заката ещё есть время, дорогая.
Он сел на лавочке под березой, растущей в трёх метрах от входной двери, и начал радостно, полной грудью вдыхать свежий воздух.
Воздух свободы. Как хороши эти минуты уходящего дня ужасов. Он смотрел на соседских голубей, парящих высоко в чистом небе, и радовался, словно ребенок – небу, безветренной погоде, даже жужжанию пчёл, собирающих с завидным постоянством свою дань с цветущей клумбы.
Радовался тому, что у него есть преданная, заботливая жена, которая, только переодевшись, уже стряпает на кухне.
Радовался немножко неправильно наступившему отпуску, но заставившему оглянуться и задуматься: зачем он тратит отпущенное ему драгоценное время на уничтожение самого себя.
- Зачем? Почему я?.. Ради чего мы убиваем то, что подарили нам родители – жизнь?!
Вспомнил себя, мечущегося в запертом доме, словно узник – в камере. Из головы не выходило отражение своего обнажённого тела в зеркалах, на мебели – точно «призрак бродит по Европе».
Встал, потянулся, и решительно произнёс:
- Всё! Больше – ни капли. Или сейчас, или никогда…
- Ты с кем разговариваешь, любимый?..
Виталий подошёл сзади к жене, «колдовавшей» над салатом, поцеловал в ямку за ушком.
- Что, милый, третье желание после пьянки не выполнил?
- Кумовья вчера приходили? - решил уточнить Виталий.
- Да.
- А кто, Лидочка? - он осторожно спросил виноватым тоном.
Лида, почувствовав его натянутую боль в голосе вчерашний за день, в тон ему ответила:
- Женечкины крестные, книжку взяли почитать.
Пройдя в зал, Виталий увидел на книжной полке опустевшее место, где стоял третий том собрания сочинений А. И. Солженицына. Минуту постоял, подумал, потом с тоской глядя на подписное издание, пробурчал:
- Тебя бы, «высшую ступень», вчера в мою шкуру…
- Виталик, кушать!
Проходя мимо зеркала, он останавливается на несколько секунд, подмигивает самому себе:
- Ужасный день закончился, с кошмарной ночью, в конце концов, разобрался, правда, прошлый вечер выпал из памяти. Значит, необходимо делать выводы, Виталик. Завязываем? Эх, хороша украинская ночь! После ужина предложу Лидусе пройтись по посёлку, да и к кумовьям зайдём, заодно объявлю о своём решении.
Поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, он, входя на кухню, начал напевать восточный мотивчик, услышанный недавно по радио: «Жена моя – прекрасная фурия». В это время Лида достала из сумки и поставила на стол бутылку водки со словами:
- Твой любимый напиток, похмелись родной, ты мне вчера пятнадцать гривен отдал.
Виталий глянул на этикетку с нежными пшеничными колосьями. Мгновенно зарябило в глазах, голова закружилась, и, схватившись рукой за живот, с криком: «Я больше не пью!», выбежал из дома в одних носках, не обращая внимания на внезапно повеселевшую и трижды перекрестившуюся жену.
Лида взяла бутылку, прижалась к ней щекой, потом поцеловала, и положила назад в сумку, приговаривая:
- Это надо же, как быстро подействовало, - она опять с благоговением посмотрела на бутылку «Хлебного дара», заговоренную знакомой бабкой в обеденный перерыв. - Нужно будет завтра куме дать попользоваться, а то наши мужички совсем уже расшалились…
Примечание:
10 Борис Оскарович Бурда (род. 25.03.1950), телеведущий; на Украине вёл кулинарное телешоу «Вкусно с Борисом Бурдой».
14.08.2004