Скорый из... Гл. 3. 12. Всё обман, всё мечта...

Анатолий Решетников
      Близилось время заняться готовкой ужина для Игорёши, и блудливая пара возвратилась в городскую квартиру. Памятуя, что путь к сердцу энергичного и сговорчивого Максима лежит всё же и через желудок, Людмила Егоровна предложила ловеласу не только перекусить, но и выпить. Он обрадовался:
               
       — Отличное предложение! Нарежь сыру, пожалуйста, и добавь ещё чего-нибудь вкусного на своё усмотрение. Ты удивительная хозяйка — не устаю повторять.

       — Знаю. Только наперёд учти. Если вдруг ни с чем вернёшься из намеченной поездки и женишься здесь, то я — твоя любовница на долгие годы. Моё дело правое.

       — В таком случае, какой смысл жениться? Ты, видно, шутишь, Люся?

       — Пусть так, но в каждой шутке есть доля правды, мой хороший. Я заранее завидую твоей будущей жене. И ты ведь прекрасно знаешь, почему завидую.

       Максим в ответ самодовольно улыбнулся.

        Вот уже на столе золотистый французский коньяк в хрустальном графине, швейцарский сыр, внушительная порция жареной телятины  с оливками, чёрная икра, сёмга и виноград, чашки под кофе, бокалы под коньяк. Отнюдь не перекус.

       — Максим, пожалуй, выпью с тобой, поскольку я в эти дни по-настоящему счастлива!

       — А я рядом с тобой чувствую себя настоящим мужчиной.

       — Когда ты женишься, вторая половинка будет о тебе заботиться сказочно. Красивый, сильный, любвеобильный. Только детей не заводите. Пелёнки, распашонки — никакой личной жизни.

       — Ты мне об этом не раз говорила. Успеется обзавестись ими. Хотя как же первая брачная ночь и медовый месяц?

       — Проблема с гулькин нос. Пусть привыкает аборты делать.

       — Страшно ведь, наверное?

       — В первый раз и мне было боязно. Ничего, перетерпела, как зубную боль. А потом подставлялась хладнокровно.

       — И догадываюсь, что аборты делала от разных мужчин, поскольку не замужем?

       — Ну да, от разных.

       — Разве ты совсем не грамотная в смысле предохраняться?

       — Я не везучая по этой части. Залетала капитально. Или мужики такие неуступчивые попадались.

       — Мне интересно: сколько их было?

       — Кого? Мужчин или абортов?

       — Нафиг мне знать о твоих мужчинах! Сколько абортов, конечно?

       — Сразу и не вспомнить, но приличная семейка получилась бы. Нисколько не сожалею, что её нет со мной. А за свою Любаву не переживай: обеспечу тебя заграничными. Канал поставки надёжный. На всех хватит. 
               
       — Было бы хорошо.

       — Когда поедешь с потенциальной невестой поближе знакомиться, то прихвати с полсотни. Вдруг у неё кровь взыграет, как у меня. Красивый и обворожительный.            
Знаю, Люся, что может взыграть. Только мне ещё тогда, в поезде, показалось, что она по-другому воспитана.

       — Не так дурно воспитана, как я. Так хотел сказать?

       — Не обижайся. Я же не соврал. 

       Мелкими глотками они пили коньяк, часто целовались. Людмила Егоровна вынуждена была то и дело мягко удерживать его руки:

       — Максим, у нас ночь впереди. А сейчас надо для Игорёши ужин готовить.

       Зазвонил телефон, и она попросила:

       — Если твои знакомые из Речовска, то меня здесь нет. Долго объяснять, кто я такая.

       Максим взял трубку, вежливо аллёкнул и услышал голос мамы:

       — Здравствуй, родной! У меня хорошие новости. Я сама позвонила Любаве и её маме. Тебя ждут на следующей неделе. Лучшего всего в четверг, 28 июня. Никакой гостиницы бронировать не надо. Жить будешь на даче Игната Васильевича столько, сколько захочешь. Я и папа прилетим в пятницу вечером, поселимся там же. Сынок, ты меня слышишь?

       — Да, мама. Я внимательно тебя слушаю.

       — Ага. В субботу Игнат Васильевич и Роза Григорьевна зарегистрируют свой брак, и мы все отметим это событие в лучшем ресторане или на его даче. Ты обрадован?

       — Конечно, мама. А ты с папой в гости к ним надолго?

       — Нет. На воскресенье взяли обратные билеты. Сейчас не до отпусков нам.
 — Понятно.

       — Папа домой приедет только к программе «Время». Очень занят текущей работой, как и следовало ожидать. Просил не волноваться за него.

       — Хорошо.
               
        — Тебе Любавушка передаёт привет и ждёт встречи с тобой. Я с ней немного поговорила. Чувствуется, что воспитанная девушка. И голос у неё приятный и нежный.

       — Помню.

       — Ты извини, что я не смогу в ближайшие дни встретиться с тобой. Очень занята работой. Может быть, на выходных организуемся. Как там Людмила Егоровна? Не держит тебя впроголодь?

       — Всё отлично.

       — Я рада. Всего тебе доброго, сынок! Передай Люсе, что я ею довольна.
               
       — Обязательно передам. До свидания.

         Людмила Егоровна всё слышала, прижавшись чутким ухом к обратной стороне телефонной трубки, и заметно расстроилась. Вот и обозначен предел ее короткому женскому счастью:

       — Не хочу тебя отпускать, а должна!

       — Не надо плакать и расстраиваться, — принялся целовать ее щёки.

       Она отстранилась и молвила рассудительно:

       — Погоди. Дай разденусь. Везёт нам с тобой.
     
       А отец, действительно, припозднился, но никто не огорчился. И он — тоже. В доме царил, как ему показалось, полный порядок.

       Максима никак не заинтересовал телеочерк «Подвиг в Арктике», а интересней и веселее в этом доме всё-таки магнитофонные записи.

       На кухне Людмила Егоровна заранее готовила отбивные — завтра будет больше свободного времени. Как только приехал Игорёша, она тотчас доверительно сообщила, что была у врача, и он рекомендовал ей полное воздержание.

       — Нам не следует даже спать вместе. Пару недель, не больше. Потерпишь, мой хороший?

       — Конечно. Честно скажу, мне не до объятий. Бывший начальник Главстроя, ну, тот, что в обкоме партии пригрелся на руководящей должности, чрезвычайно огорчил. Заслушивать меня будут в конце июля на обкоме о проделанной работе в свете недавнего Постановления ЦК КПСС, Совмина СССР об улучшении планирования, организации и управления капитальным строительством. Оказывается, «бывший» еще в мае лихо сочинил соответствующий план мероприятий. Чушь собачья, а не план. Получается, что я должен расхлёбывать его словоблудие. Вот ведь времечко лихое наступает! Сегодня оперативное совещание проводил — полная деградация логического мышления. Боюсь, что и у многих чиновников во властных структурах.

       — Я тоже так считаю. Встречалась с некоторыми по делам. Ужас какой-то. Привези мне «план мероприятий», ладно?

       — Ты моя палочка-выручалочка с высшим экономическим образованием. Тебя бы на руководящую должность!

       — Нет, ни за что. Каждый сверчок знай свой шесток. Мне хорошо там, где мне хорошо. В твоём доме, рядом с тобой. Обедал нормально?

       — Вполне сносно кормят. А сейчас чаю с чем-нибудь и на боковую.

       — А любимую программу «Время» посмотреть?  
   
       — Обязательно. Принеси чай в гостиную, пожалуйста.

       — Хорошо. Там Максим крутит магнитофон. Немного выпил, но с моей стороны он под неусыпным контролем, алкоголем не увлекается.

       — Как я хочу, чтобы в его жизни всё сложилось хорошо! А вот даже просто поговорить по душам — нет времени. Я ведь ещё не поздоровался с ним.

       — О сыне не волнуйся, старательно километры накручивает.

       — Скоро уедет. Лена обещала сообщить ему о дате отъезда.

       — Звонила. Грядут перемены в семье.

       — Надеюсь, что благоприятные.

       — Пусть женится со спокойной совестью.

       В гостиной за лёгким ужином Игорь Петрович разволновался:

       — Извини, сын, что не могу уделить тебе хотя бы чуток внимания. О чём сообщили в новостях?

       — Да ничего особенного. Решения партии — в жизнь. Выполним, перевыполним, накормим, догоним и тому подобное.

       Действительно, телевизионный  диктор, сосредоточенный и с непроницаемым лицом, вновь вещал об успешном претворении в жизнь продовольственной программы, принятой два года назад.

       — Я с тобой согласен, Максим: как заведённые, твердим одно и то же. Рапортуем, информируем. На первый взгляд, вроде не предвидится ничего тревожного. По крайней мере, для простого человека. В космос летаем, армия сильная, медицина и образование — бесплатные, молочной продукции в магазинах достаточно. Тем временем зреет патовая ситуация  в экономике. Обюрократились мы запредельно. Планируем, говорим о реформах, но не выполняем задуманное. Куда ни глянь, казнокрадство и разгильдяйство. И нет смельчака повернуть оглобли в нужную сторону. Чувствует моё сердце: что-то случится, в конце концов, нехорошее. А что именно, не могу понять.

        — Папа, а что тут понимать? — категорично отреагировал сын. — Грубо нарушили, исказили ленинские принципы и методы социалистического хозяйствования. Вот и результат.

        — Я с тобой согласен, но уточню. Не то, чтобы нарушили, исказили, а перечеркнули пустопорожней и бесконечной болтовней.

        — В том-то и дело, папа! Следовало бы не только в лозунгах, но и в практической плоскости всё-всё в нашей большой стране подчинить главной цели — победе коммунизма.

       — Насчёт цели я мог бы аргументированно возразить тебе, поговорить с тобой обстоятельно на эту тему, но как-нибудь в другой раз. Я на жизнь смотрю в практической плоскости. Не умеем хозяйствовать, не умеем учиться на своих же ошибках. Выдвигаем ложные цели, пускаем пыль в глаза. Призывы партии и правительства работать эффективнее остаются не услышанными и превращаются в политические лозунги. Вот взять Главстрой. Я сегодня в тихий ужас пришёл, когда ознакомился с его работой в последние годы. Дармоед на дармоеде сидит и дармоедом погоняет. Друг за дружку держатся, как не знаю кто. И только тронь хоть одного бездельника и пустобрёха!

       — Пап, всё равно ты кулаком по столу и выгони хотя бы часть бездельников.

       — А никому не нужно, чтобы я решительно возопил. Нынешнее положение вещей в экономике многих устраивает.

       — Наверное, воровать легче.

       — Съязвил в мой адрес?

       — Да нет. Просто думаю, размышляю. Разворовываем страну. Пап, представь себе на минуточку, что вдруг все, без исключения, перестали воровать и брать взятки. Вот уже и коммунизм. Честно трудиться — спокойно спать.

       — Я без обиды на тебя. Ты ведь в самую больную точку попал. Но одно дело — десяток поддонов качественного кирпича налево сбыть, если они кому-то позарез нужны, и совсем другое — поддерживать ту систему порочного хозяйствования, которая поглощает, как бездна, материальные и финансовые ресурсы огромной страны. Вот послушай, что в новостях вновь твердят: «необходимо значительно повысить эффективность производства...». Кто бы спорил!

       — Вот поэтому я и утверждаю, что все неограниченно воруют, всем хорошо. Расточительство и взяточничество — стиль жизни хозяйственников. Ни учёта по-ленински, ни контроля в нашем бюрократическом социализме. Тотальное хищение.

       — Максим, ты словно обвиняешь и меня?!

       — Да нет вовсе. Я знаю, я много читал, обдумывал жизнь. Не обижайся, пожалуйста. Ты просто мелкая сошка, сознательный винтик партийно-хозяйственной системы. Впрочем, как и мама со своей идеологией. Она усердно тянет вверенный ей партийный воз, потому что за бесполезный труд хорошо платят и щедро доплачивают. Поэтому мы живём в изобилии и, так сказать, лопаем икру ложками. Я папа, не слепой, всё вижу и понимаю.

       — Слышу мнение не равнодушного человека. Что же, похвально, хотя я не во всём согласен. На ночь глядя, не буду затевать горячие дискуссии. Жаль, что мы с тобой мало общаемся. Актуальных тем для вдумчивых разговоров у нас было бы много.

       — Конечно, папа! Веских доводов у меня по всякой теме полно. Меня же в армии не зря прозвали «верным ленинцем». Беззлобно прозвали. За то, что я свободное время обычно тратил на чтение сочинений вождя мирового пролетариата. Смысл жизни хотел постигнуть. Увлекательное чтение и богатая пища для размышлений. Тебе тоже не мешало бы заглядывать почаще в кладезь мудрости Ильича.

       — Красиво ты говоришь, Максим, возвышенно рассуждаешь. А меня больше волнуют элементарные вещи. Почему у людей нет элементарной совести? Почему нельзя доверять друг другу? Почему подчинённые лгут в глаза? У меня порой создаётся впечатление, что я могу доверять только твоей маме, тебе и, конечно, Люсе. Почему так, скажи?

       Максим не нашёлся, что ответить, поперхнулся кофе, откашлялся и словно воды в рот набрал. Своим «доверием к Люсе» отец невольно сразил его наповал, словно огрел обухом по лбу. Всё же опасаясь, что Максим может косвенно проболтаться об их шашнях, Людмила Егоровна прервала возникшую паузу:

       — В нашей стране однажды всё разрешится само собой, а сейчас чересчур волноваться и не надо. Там, наверху, непременно найдут дееспособного руководителя страны вместо Черненко. Пока же с этим посылом я полностью согласна: никаких перемен не предвидится для трудящихся масс, и, куда ни глянь, товарный дефицит и сплошной блат, а среди власть предержащих — ложь, зависть и лесть. В их умах некому навести должный порядок. Вот где собака зарыта! Правда же, Максим?

        Но Максим разумно промолчал, а Игорёша рассудительно молвил:
            
        — Видимо, так, Люся, и должно быть, именно так и случится: найдут энергичного лидера. А пока — «всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!». Уважаемый Николай Васильевич Гоголь как будто в нынешнюю жизнь заглянул.

       Продолжение: http://proza.ru/2021/04/13/854