— Игорёша, мы приехали домой! — мелодичным голосом Людмила Егоровна возвратила Игоря Петровича из лёгкой полудрёмы.
— Кажется, я переволновался в раздумьях о завтрашнем дне, вот нервная система и среагировала должным образом. Чуть было не уснул.
— Ты береги себя, зайка. Тяжёлая ноша на плечах, и я за тебя переживаю. А что на ужин приготовить?
— Не могу прожить ни дня без порции любимого супчика.
— Хорошо. Вермишелевый, на курином бульоне, с яйцом и зеленью. Максим, а ты как?
— Я не против. Вы готовите вкусно.
— Спасибо, Максим. Угощу вас также домашней бужениной и осетровым балыком. Поднимайтесь в квартиру, а я быстренько с машиной определюсь.
Доверительный разговор между отцом и сыном не возник. Игорь Петрович уединился в той из комнат, которая негласно считалась его рабочим кабинетом. Там он решительно сделал в блокноте краткие записи, шаг за шагом распланировав свою работу на завтрашний день, а затем принялся что-то безжалостно вычёркивать в графике, исправлять и дополнять. Не без веской причины.
Многочисленные предприятия и организации Главстроя — среди них были и хронически убыточные, и явно дублирующие работу друг друга, и с раздутым управленческим штатом — могли преподнести ему, новому руководителю, неожиданные сюрпризы. И одно дело в баньке беседовать с их начальниками на взаимовыгодную тему, и совсем другое — в официальной обстановке, например, сурово озвучивать требование безотлагательно сократить на четверть раздутые штаты инженерно-технических работников и служащих, среди которых есть друзья и родственники этого самого начальства или просто его «хорошие и полезные» знакомые.
А если предприятие убыточное, то кого надо гнать метлой, в первую очередь, с насиженного места? Ясное дело, того же директора, которому недавно помог построить нечто приятное глазу после тайных взаимовыгодных договоренностей.
И как «без пролития крови» разобраться с предприятиями, годами дублирующими работу друг друга?! Да мирным путём никак невозможно!
Многих руководителей Игорь Петрович знал лично, не раз общался с ними и в деловой обстановке, и во время каких-нибудь застолий. И, конечно, не в копеечной баньке, когда с ним, директором крупного домостроительного комбината, надо было без свидетелей потолковать кому-нибудь на особую тему. Например, о «левом» строительстве дачи, «левых» строительных материалах, «левых» специалистах. Игорь Петрович невесело усмехнулся, вспомнив «Левый марш» известного революционного поэта: «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!» Вокруг одни бодро шагающие «леваки». Помешались на зависти и личной наживе. И всё им мало, мало, мало!
Размеренно расхаживая по периметру довольно большой комнаты, Игорь Петрович остановился: он сам-то кто? Тот же «левак». Загородный дом от фундамента до самой крыши — левый. Понятно, что комар носа не подточит и всё с его строительством, от первого и до последнего кирпичика, шито-крыто, но ведь дом — левый! А всякие там «Отблагодарим щедро, Игорь Петрович!», реализованные неукоснительно во что-либо движимое и недвижимое?
От невесёлых размышлений стало не по себе. Нет, в его ситуации, неразумно заручаться, как он ещё вчера уверенно полагал, поддержкой обкома партии. Даже планировал подготовить убедительную записку в обком о необходимости принятия эффективных мер по кардинальной реорганизации всей работы вверенного ему территориального управления строительством. В известном смысле, форменное самоубийство! Ведь бывший начальник Главстроя — надо же такой оказии случиться! — отныне курирует в обкоме партии именно строительную отрасль. Получается, что он, Игорь Петрович, должен объяснять и доказывать новоиспечённому партийному чиновнику, что тот хреново руководил Главстроем вплоть до перехода на работу в обком?! Как пить дать, за такую правду заклюют, сотрут в порошок.
Тяжело вздохнув, Игорь Петрович прилёг на диван. От мрачных предчувствий мозговые извилины завязались бантиками. В комнату вошла Люся:
— Вижу, ты чем-то расстроенный. Что-то не так в планах на завтра?
— Затопчут меня, растопчут, Люсенька! Я могу вывести Главстрой за короткий срок в число передовых, лучших в стране. Знаю, как это сделать. Только передовым он никому не нужен. Всё мне припомнят, разнюхают, обольют помоями, затравят.
— Милый, ты о чём? Конечно, с прежним начальником Главстроя у тебя были не самые лучшие отношения, но ты и для него кое-что капитальное смог организовать, добротно построить. Придраться к тебе серьёзного повода никогда не было. Домостроительный комбинат в передовиках год за годом. Переходящие знамёна, а про почётные грамоты уж и не говорю. Гляди, и орден получит. Так что на новой должности у тебя не должно быть никаких проблем. Перестань, Игорёша, сомневаться и сгущать краски. Кроме того, если тебя затронут, то ты такое сможешь сообщить о каждом недоброжелателе, что мало не покажется. Мы все повязаны друг с другом.
— Нет-нет, Люсенька! На этот раз ты не права. Я уверен, что бывший руководитель Главстроя завидовал моему таланту по-умному руководить комбинатом. Может, и презирал, ненавидел. Люся, я догадался! Он принял решение погубить меня, растереть в порошок.
— Ты, хороший мой, чересчур нафантазировал.
— Нет, Люся, всё сходится, всё логично. К моему несчастью, я имел неосторожность не раз критиковать стиль его работы, говорить о нём не лицеприятно в кругу, казалось, моих единомышленников. Кто-то из них, правда, посочувствовал мне и предупредил любопытной запиской. В ней говорилось, что я неплохо разбираюсь в людях, но начальник Главстроя рано или поздно коварным образом отомстит мне за критику, пусть и правдивую. Весьма злопамятный тип, он никогда и никому ничего не прощает. Словом, я влип, Люся. И только сейчас это отчётливо понял. Как говорится, в последний час.
— Милый мой, ты не бывшему обязан назначением на высокую должность, а, в первую очередь, нашему большому другу Леониду Артёмовичу. Забыл разве, кто он? Он наша с тобой полная безопасность с не мелкими звёздочками на погонах. Будь умницей, и тогда ничего страшного не случится. Впредь будь осторожным. Надо кому-то в чём-то помочь — помоги безотказно. Ни с кем никаких конфликтов, тем более, с недоброжелателем из обкома партии. В любом случае, за тебя есть кому вступиться, только не берись за неподъёмный груз. Пусть в Главстрое всё идёт своим чередом, как и раньше.
— Не смогу, Люся. Я на комбинате быстро прекращал любой начинавшийся бардак, любую бесхозяйственность. А теперь должен быть плохим руководителем, так что ли? Кто будет перестраивать Главстрой на эффективный лад? Кто, если не я?!
— Хороший мой, рыба гниёт с головы, — Люся нежно чмокнула его в обе щёки. — Сначала пусть там, наверху, объявится какой-нибудь энергичный лидер и всё перестроит на новый лад. А ты самоотверженным трудом ничего и никому не докажешь, экономику страны не поднимешь до высокой планки и лишь навлечёшь на себя гнев завидущих и злых людей. А ссориться с обкомом — неразумно. И не забывай, что инициатива наказуема: тебе же и придётся разгребать всякие управленческие завалы. Но это — мартышкин труд. Только слепой не видит, что партия наша коммунистическая давно стала неприкасаемой кастой — господствующей, привилегированной и непогрешимой. Стену лбом не прошибёшь. Там, наверху, прекрасно знают, что многие предприятия просто-напросто убыточные. Ан нет, упрямо твердят о развитом социализме и светлом будущем. Не бюрократическим словоблудием и бумаготворчеством надо заниматься, а конкретной экономикой, разумными реформами в ней. Правда, сейчас, наверное, только и забот, какого старца в генсеки определить.
— Да и сам об этом думаю и только вслух не говорю.
— Вот видишь. Мой тебе совет: не торопись с перестройкой Главстроя. По-умному создавай видимость работы и помни не о нашей необъятной стране, а, в первую очередь, о самых близких. И о себе, разумеется. Зачем тебе лучшие годы своей жизни гробить на какой-то «строй» и борьбу с новоявленным обкомовским функционером? Подумай хорошенько.
— Наверное, ты права, как всегда. Видимость работы создать нетрудно. Лишь бы совесть не замучила.
— Игорёша, сейчас никто не живёт по совести. Ты же сам прекрасно знаешь. А кто живёт согласно ей, давно без штанов ходит или мечтает хоть раз в году вдоволь поесть варёной колбасы. Так что оставь в покое болевые точки развитого социализма, но планируй видимость бурной деятельности. Оперативные совещания, мероприятия по «усилению, повышению, улучшению» и тому подобное. Чаще бывай на людях, агитируй, обещай, здоровайся с работягами за руку. Придумай какой-нибудь местный почин. Например: «Дневную норму — на час раньше!». Вышестоящему начальству он обязательно понравится. Главное, будь в гуще народа, откликайся на его просьбы. Со стороны ты будешь смотреться, как свой в доску. Ага, жалуются на кого-то? Приглашай виновного на чашку кофе с коньяком и советуйся, что же следует предпринять для решения жгучего вопроса. Будет случай, поощри. Да твои следы будут целовать и дорогие подарки приносить. Вот так-то.
— Люся, даже полегчало. А не пристроить ли тебя в управление ко мне поближе? В родственных отношениях мы с тобой не состоим, никто нас не упрекнёт. Я — Тихлов, ты — Бесфамильная.
— Милый мой, я же птица свободного полёта! Повседневная обязанность подрежет крылья. Я и так постоянно рядом с тобой.
— Спасибо, Люся. Воспользуюсь полезными советами. Видимо, иного пути нет.
— Рада за тебя. Всё будет хорошо. Пойду дальше супом заниматься, бульон уже готов.
— А где Максим? Не скучно ли ему? Я тут сразу уединился.
— В гостиной смотрит телевизор. Кажется, «международную панораму».
— Ну, ладно. Пускай смотрит. Я хорошенько поразмыслю о нашем с тобой разговоре, по-другому спланирую завтрашний день.
— По-умному планируй, не наломай дров.
По дороге на кухню Людмила Егоровна заглянула в гостиную и, проворно усевшись на колени Максиму, обняла его:
— У нас есть несколько минут, чтобы поцеловаться.
— Люся, какая ты вся... в искренних чувствах. Я бы женился на тебе.
— Невозможно, Максим, пожениться. Никак невозможно. Мама не разрешит. Маму надо во всём слушаться.
— Да ладно тебе.
Ужинали в гостиной — так решила Людмила Егоровна:
— Пока гостит Максим, мне не составит труда накрывать здесь по-праздничному.
— Тогда к ужину и коньяк напрашивается! — предложил Игорь Петрович. — Правда, я воздержусь. Нет, самую малость можно. Ты же, Максим, не стесняйся.
— Я с удовольствием. Спасибо, папа.
— Люся, а себе бокал? Расслабься немного. Вся в заботах о нас. Отдохни хоть немного.
— Игорёша, когда я возражала? Ой, забыла нарезать твёрдого сыру, я мигом.
Выпили за праздник и «за всё хорошее», не забыли пожелать Игорю Петровичу «больших трудовых успехов» на новой должности. Он расчувствовался:
— Спасибо, дорогие мои! Только вот дальше размышляю. Можно мне так и надо, что из худых рук принимаю Главстрой? Что заслужил, то и получил. Хотя могли бы предложить на карьерной лестнице что-нибудь более подходящее, благополучное.
— Не заблуждайся, хороший мой. В нашей стране ничего благополучного не существует, кроме балета и номенклатурных льгот. Ну да — и космоса. Куда ни глянь, всё работает по инерции, а то и наперекосяк. Чудовищная болтология, хотя ещё есть, чем гордиться.
— Согласен, Люсенька, абсолютно согласен. Без умолку славим КПСС за мудрое и чуткое руководство, продаём в немыслимых объёмах газ и нефть, но очереди у полупустых прилавков с каждым годом всё длиннее. Я не понимаю: неужели некому свести концы с концами?
— Игорёша, не надо так сильно волноваться по всякому поводу. Запасы золота, нефти и газа в обозримом будущем не иссякнут. А потом, гляди, что-нибудь изменится к лучшему.
— Реформы нужны, умные, решительные. Увы, на всех уровнях власти засилье бюрократов и призывы работать сегодня лучше, чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня. Слова, одни слова.
— Ты прав: нужны реформы. Зато сейчас, при Черненко, всё стабильно и, считай, всё по-прежнему, как и при Брежневе. Потом будет новый генсек, такой же стабильный, поскольку наш развитой социализм — корабль непотопляемый.
— Нет-нет, Люсенька, ты заблуждаешься. Не так всё однозначно. У того же рабочего человека, я уж не говорю о бюрократе, нет заинтересованности работать лучше и лучше. Вот Леонид Ильич на партийном съезде несколько лет назад громко сказал, что «экономика должна быть экономной». Мол, таково требование времени. И что? Для рабочего человека и вездесущего хозяйственника-бюрократа — это очередной лозунг. Не более того.
— Грубо искажены ленинские принципы и методы социалистического хозяйствования, поэтому у трудящихся не возникает стимула трудиться по совести, — счёл нужным заметить Максим, с интересом вслушиваясь в спонтанно возникший разговор. — Несправедливость может погубить великую идею социального равенства. Мы тут как сыры в масле катаемся, а другие?
— Да, сынок. И стимула работать лучше нет, и справедливости маловато. Поэтому что-то надо делать с нашим социалистическим укладом. На каких принципах — не знаю.
— Игорёша, не перегружай себя, умоляю, ни в словах, ни в делах! — вновь посочувствовала ему Людмила Егоровна. — В самом деле, тебе что больше всех надо?
— Сам не знаю. Там уж как получится. Кстати, Максим, ты великодушно извини, что до выходных я весь в работе буду. Ничего не поделаешь — забот полно. Как новая машина себя чувствует?
— По-моему, в полном порядке. Подарок, что надо. Спасибо большое!
— Всё, что могу, для тебя сделаю. На маленьком километраже не останавливайся. Каждый день накручивай по сто вёрст, не меньше. Не подведёт здесь, тогда хоть на край света.
— Я тоже так считаю.
— Налицо маленькое неудобство. Я думал в черте города гараж для твоей автомашины мигом организовать, но ты засобирался уезжать. Надо будет тебе в наш загородный дом, где твоя «семёрка», добираться ежедневно. Люся, поможешь, если нет других планов?
— Запланировала важные встречи на каждый день, но Максиму без проблем помогу.
— Я и автобусом доехал бы туда и обратно или на такси, — разумно возразил сын.
— Зачем зря время и деньги терять? Так что тост за доброту сердечную Людмилы Егоровны! Да, Люсенька, ты наша поддержка и опора. А умными советами чудесно окрылила меня на весь завтрашний день.
— Ой, Игорёша, не нахваливай меня чересчур. На моём месте могла быть рядом с тобой другая женщина. Ещё краше, добрей и милей, чем я.
— Нет, Люся, ты особенная, неповторимая. Так сказать, в единственном экземпляре. Спасибо тебе за любимый супчик, буженина была тоже аппетитной, ну и всё остальное. Кофе я пить не буду, надо хорошо выспаться.
— Завтрак ровно в 7.00, как и раньше?
— Ничего не изменится с моим утренним распорядком. В 7.30 отъезд в управление. А вот вечером возвращусь не скоро. Планирую провести оперативное совещание по итогам дня. Продумаю первые приказы и распоряжения. Ты, Максим, не стесняйся, угощайся коньяком, не на работу ведь.
— Хорошо, папа.
— Я в свой кабинет. Пораскину мозгами, как лучше выстраивать дружеские отношения с новыми подчинёнными. Не прощаюсь. Загляну перед сном.
В наступившей тишине мягко захлопнулась за «дорогим Игорёшей» дубовая дверь самой дальней комнаты. Людмила Егоровна принялась убирать посуду со стола и наотрез отказалась от помощи со стороны Максима. Ему было хорошо слышно, как Люся завершила мытьё посуды, но он не стал спешить к ней с объятиями и поцелуями. Вот-вот отец придёт прощаться перед сном, так что лучше держаться от жгучих соблазнов подальше. Он добавил в бокал армянского и включил магнитофон.
Тем временем Людмила Егоровна вновь направилась прямиком к Игорёше. Скоро его надо будет укладывать спать. Большой ребёнок, не иначе. Вот и сейчас он стоял у окна и отрешённо смотрел, как быстро сгущаются сумерки. Кошачьей походкой она приблизилась к нему и, чувствительно прижавшись грудью, обняла, но была уверена, что он никак не отреагирует на её ласку, как бывало раньше, и не поцелует её трепетно. В который раз она не обиделась, что именно так и случилось. И тем более, сейчас, когда он озабочен свалившимися на него грузом возникших проблем на новой должности. Людмиле Егоровне было жалко его, но она на ходу придумала и виновато озвучила «неутешительную» новость:
— Игорёша, я не хотела тебя заранее огорчать тем, что завтра должна навестить женского врача. Ничего страшного. Возникли какие-то сущие пустяки. Я к тому говорю, что ни сейчас, ни утром между нами в постели ничего не должно быть. Ты сильно не расстроишься?
— Почему я должен расстроиться? — Игорь Петрович существовал в параллельном мире.
— Я говорю про любовь между нами, хороший мой. Врач настоятельно советует мне воздержаться некоторое время.
— Извини, не сразу понял. Само собой разумеется. Береги себя, выздоравливай.
— Пойдём к сыну. Один там без тебя. Гляди, выпьет много.
— Пить, упиваться нехорошо. Ты проследи за ним. Может, выкроишь время позагорать с ним на озере?
— Как скажешь, мой хороший. Я же, в конце концов, не чужая тебе и Лене. Переживаю за него вместе с вами, родителями.
— Спасибо. Пожалуй, загляну в гостиную на пару минут и уйду отдыхать. Скажу Максиму честно, что устал и спать хочу.
Скоро Игорь Петрович посапывал в постели — безо всяких телячьих нежностей по отношению к Людмиле Егоровне и хотя бы мимолётных поцелуев перед сном. Насмешливо, чуть ли не презрительно, она взглянула на него, спящего. Через край шторы на улицу — не зги не видно. Вот и пришло её с Максимом время афинской ночки. Наказ Игорёши присмотреть за сыном, она намеревалась выполнить безукоризненно. Управлять Главстроем он, наверное, когда-нибудь сможет эффективно, а вот ею, Люсей, — увы, нет. Сам виноват.
— Пойдём, Максимка, в мою квартирку, — Люся вошла в гостиную. — Будешь желанным гостем.
Продолжение: http://proza.ru/2021/04/12/1228