НЕХОРОШИЕ СЛОВА
Ябедать нехорошо. Когда в ответ на что-то нехорошее кто-то закричит: «Да, будет сказано!» – все сразу начинают его дразнить: «Ябеда солёная, на горшке варёная!» И ему становится очень обидно. Особенно из-за того, что – на горшке. Потому, что горшок – это смешно, и быть варёным на горшке – обидно. Все тогда смеяться будут.
Когда Красная Шапочка шла отнести бабушке горшочек масла – все сразу начинали смеяться, и Зинаида Захаровна кричала: «А ну-ка перестаньте, что ещё такое!» Воспитательницы почему-то не понимали, что очень смешно, когда масло в горшке.
Но зато что мы, правда, тоже не всё понимаем. Нет, насчёт ябедать – там понятно. Никто не хочет, чтобы знали, когда он чего-то наделал, поэтому на ябеду и дразнятся. А Зинаида Захаровна говорила, наоборот, что когда кто-то чего-то наделал – надо рассказывать. Такого человека надо наказать, чтобы он сказал: «Я больше так не буду», и больше так не делал. Чтобы не было плохого. Когда не ябедали, она говорила, что мы «наказываем человеку медвежевую услугу». Ну, если просто его самого наказать – в угол поставить – то он больше не будет, а если наказать «медвежевую услугу», то он снова чего-нибудь наделает.
Непонятно другое. Когда Витька в саду кушал гнилые сливы, которые нападали с дерева, я испугался, что он отравится. Витька вредный, но он мой брат, и он маленький. Он не понимает, что можно отравиться гнилыми сливами, и его надо спасать, чтобы он не отравился. Я побежал к папе и сказал: «Да, а чего Витька кушает гнилые сливы на земле!» Я думал, что папа сразу побежит его спасать, но он сказал: «А ты не ябедничай!» Взрослые говорили «ябедничать» – то же самое, только по-взрослому.
Вот тут я не понял ничего. Ведь ябедничать – если им так удобнее – это когда потом ставят в угол. А тут ведь же надо было спасать человека… Да и вообще, когда делалось что-то плохое – надо было как-то исправлять.
Например, Кринюшкин говорит нехорошие слова. Глупости. Он говорит «сдохла», это глупость, нехорошее слово. Это такая игра: «Ехали татары, кошку потеряли. Кошка сдохла, хвост облез. Кто промолвит – тот и съест». И надо молчать, а кто первый заговорит – тот съел кошку.
Мы все в неё играли, но мне она никогда не нравилось. Во-первых, кошку жалко. Во-вторых – противно её есть. Когда я представлял себе, как её кто-то ест – мне становилось очень противно, и жалко уже обоих. И кошку, и того, кто её ест. Это даже хуже, чем гнилые сливы подбирать с земли. Но я уже знал, что рассказывать про это взрослым не надо, получится, что – ябедаю. Ябедничаю. То, что жалко – тоже никак не исправить, и рассказывать об этом нет никакого толку. Но глупости говорить нехорошо, и я решил рассказать Зинаиде Захаровне. Вот тогда Кринюшкина, конечно, поставят в угол, и он уже не будет рассказывать про кошку.
А ещё мне не нравилось, что там было нескладно. «Ехали татары – кошку потеряли»! Не складно. Правда, он иногда говорил и по-другому: «Ехали китайцы, потеряли яйцы». Это совсем другое дело. Хотя, непонятно – откуда потом взялась кошка, но – какая разница? В конце концов – и там много чего непонятного… Как же они могли потерять правдашнюю кошку – ведь она стала бы мяукать и они услышали бы. И почему с нею такое приключилось – подумаешь, потерялась… Если они даже не смогут её кормить – может покормить кто-то другой. Кошкам всегда кто-нибудь наливает молока в блюдечко. И они вообще могут ловить воробьёв, чтобы кушать, или мышей. Воробьёв, правда, ещё жальше, но прокормиться она бы всё равно как-то могла. Бывают же ничьи кошки… А то, что у них там яйца покатились и разбились – это бывает, и могли не заметить. Сколько раз так было, уронил – и всё. А если при этом едешь – можно и не заметить. Это бывает.
В общем, всё это как-то объяснялось, а вот то, что нескладно – не поправить ничем. А мне не нравится, когда нескладно. Поэтому, когда я решил рассказать Зинаиде Захаровне – выбрал китайцев, хотя именно в этот раз Кринюшкин говорил про татар. Подумаешь… Ведь нехорошее слово «сдохла» всё равно оставалось на месте. Я не стал кричать «Да, будет сказано!» Зачем… И так не очень уж это приятное дело – ябедать. Вот только что – никуда не денешься, потому что ведь же нельзя, чтоб было плохое…
Я просто подошёл к Зинаиде Захаровне и сказал: «Да, а чего Кринюшкин глупости говорит…» Она спросила: «А что он говорит?» Наверное, она уже где-то слышала эту игру. Потому что, когда я начал отвечать, она даже не дослушала до конца. Я только успел сказать «Ехали китайцы, потеряли яйцы…», как она тут же хлопнула в ладоши и закричала: «Кринюшкин! А ну-ка иди сюда!»
В общем, его поставили в угол. И вот мы играем на прогулке, а Зинаида Захаровна, конечно, не в песочнице с нами, а в беседке, на такой скамейке. И он тут же, в беседке, стоит в углу. Тоже, конечно, жалко – разве я не понимаю… Но потом он, конечно, стал говорить, что больше не будет, и его простили, а зато что после этого он всё равно говорил – да и не только он, если честно.
Только я уже про это больше не рассказывал, потому, что если наябедаешь – всё равно толку от этого не будет. Я уже заметил. Всегда так. А если совсем по правде, то с этими глупостями тоже не всё так ясно. Вот, например, есть ещё такое слово «чёрт». Тоже плохое слово, когда кто-то его скажет – Зинаида Захаровна всегда его ругает и говорит, что так говорить нельзя. Плохое слово. Но тогда, скажите на милость…
Это бабушка так говорит: «Скажите на милость». Или ещё: «Спрашивается». Так вот, спрашивается: если слово такое плохое – почему же оно в хорошей песне? Но вот как раз спросить про это не у кого. Ну, правда же – не подойти ведь к папе или Зинаиде Захаровне с вопросом: «Да, а чего это в песне такое слово?» Уж не знаю, ответит ещё или нет, а в угол точно поставят…
Но песня-то действительно хорошая? Хорошая, про войну. Законная песня. И петь её хочется? Хочется. И вот мы играем на прогулке, а я тогда отхожу в сторонку, подальше, и начинаю негромко петь. Пою себе. А когда дохожу до этого слова – смотрю по сторонам, чтоб никто не услышал и не наябедал. Ну, и, конечно, чтоб сама Зинаида Захаровна не услышала… И совсем тихо, неотчётливо промямливаю «чёрт» и тут же, как ни в чём не бывало, уже погромче, продолжаю: «…Идёт под знаменем – красный командир. Гэй, гэй, красный командир…»