Ифрит — мифологическое существо
из арабской культуры, сильный, хитрый
и злобный подвид джиннов. Изначально
слово «ифрит» обозначало «сильнейший»,
но после закрепилось за особым подвидом
джиннов. Ифриты повелевают огнём, живут
под землёй и служат Шайтану.
Эту историю мне рассказал один человек, подсевший за мой столик в пивном баре на Новослободской, хотя свободных мест было более, чем достаточно. Будний день. Уже далеко не утро, но ещё и не вечер, и проливной дождь не способствовали наплыву клиентов.
- Разрешите? – несколько неуверенно спросил незнакомец. Я кивнул, - лицо у вас располагающее, сейчас таких мало, - устроился за столом визави.
Не найдясь, что ответить, я пожал плечами, неоткрыто разглядывая незнакомца. На вид ему было лет, около сорока. У него был высокий лоб, с большими залысинами, волевые губы и подбородок, правильной формы некрупный нос, и странные, разного цвета глаза. «Гетерохромия, - припомнил я название физиологического отклонения». В целом он производил приятное впечатление и… да, людей с такими лицами в советское время подбирали на роли царских офицеров и аристократов.
- Боюсь показаться навязчивым… впрочем, именно так это и выглядит, - смущённо улыбнулся мужчина, - но мне сейчас просто необходимо выговориться, а у меня в Москве ни одного знакомого, кроме дяди, нет.
Только сейчас я заметил, что незнакомец говорит с едва уловимым акцентом.
- Вы иностранец? – спросил я, уже предвкушая познавательную беседу.
- Не совсем. Всё же больше да, чем нет… Не умею объяснить. Моя мама русская, а отец бельгиец. Мама уехала из России уже беременная мной. Здесь я по её просьбе изредка навещаю дядю, маминого младшего брата. Я являюсь представителем бельгийской стороны в одной совместной компании в Санкт-Петербурге.
- Общения с дядей вам явно не хватило, – не удержался я от ехидного замечания.
Мужчина как-то странно посмотрел на меня, и медленно произнёс:
- Вот, о дяде-то для меня и необходимо с кем-нибудь поговорить. Я выбрал вас… Как вы относитесь к мистике? – ошарашил он меня неожиданным вопросом.
- Нормально. Читал Кинга, иногда смотрю ужастики, - я поморщился, оценив, насколько глупо прозвучал мой ответ.
Незнакомец улыбнулся уголками губ, и предложил:
- Если вам это будет интересно, и вы располагаете временем, я могу рассказать одну историю, которая ни к литературным триллерам, ни к голливудским поделкам никакого отношения не имеет, как и не имеет логического объяснения. Мне поведал её мой дядя, в одно из своих просветлений.
- ?
- Мама поместила его в частную клинику для умалишённых. Дядя очень плох, - пояснил собеседник, - рассудок возвращается к нему всё реже и реже.
Мне действительно сегодня нечем было себя занять. Я бесцельно бродил по городу, пока неожиданно не пошёл дождь, и мне пришлось укрылся от него в этом баре. Предложение истории от незнакомца, точнее, Энтони (позже он представился), меня заинтриговало, и я согласился его выслушать.
Рассказ Энтони, он попросил называть его Антоном, я перескажу по возможности ближе к первоисточнику, как запомнил.
Итак:
Эта история началась очень давно. Прапрапрадед Антона, мичман Российского императорского флота Антон Аверин, волею судьбы и чиновников Министерства морских сил, оказался под началом лейтенанта Ивана Александровича Кускова.
Под его руководством в конце сентября 1808 года промыслово-исследовательская экспедиция в составе шхуны «Святой Николай» и судна «Кадьяк», на котором находились сам Кусков и мичман Аверин, вышла из бухты Новоархангельска на Аляске, и направилась к берегам Калифорнии, чтобы сделать разведку местности, и в начале следующего года встала на якорь в заливе Бодега.
Вот с этой-то экспедиции всё и началось.
В семье Энтони, по отцовской линии, из поколения в поколение передавали некий артефакт, служивший талисманом для всех мужчин рода Авериных. О появлении его в семье имела место одна, если можно так выразиться, притча.
Их предок, тот самый мичман с «Кадьяка», сошедши на берег, заметил едва не умирающего с голоду человека, разительно отличавшегося от аборигенов. У него были густые вьющиеся волосы и некогда ухоженные борода и усы. Пожалев беднягу, офицер поделился с ним хлебом и солониной. В знак благодарности тот подарил ему предмет, похожий на шкатулку или табакерку. Вещь была выполнена из неизвестной породы дерева, украшена тончайшей замысловатой резьбой, и выглядела очень древней. Даритель на ломаном английском объяснил, что это талисман, и что его много-много лет назад привезли из-за моря его предки. Талисман принесёт его владельцу удачу во всём. Мичман тогда рассмеялся, и спросил, почему же этот фетиш не принёс удачи самому дарителю? Несчастный пояснил, что он не владелец талисмана, а только его хранитель, как и его предки, и что хозяином этой замечательной вещи может стать только человек с отзывчивой и чистой душой.
Здесь Энтони выразил сомнение, что всё происходило именно так:
- Лейтенант Кусков купил участок земли, в будущем Форт Росс, у индейцев, заплатив три одеяла, три пары штанов, два топора, три мотыги и несколько ниток бус. Вряд ли русский дворянин, владеющий крепостными крестьянами, а прапрапрадед именно таковым и являлся, вообще обратил бы внимание на какого-то оборванца, если бы не захотел приобрести у того понравившуюся вещь, расплатившись за неё мелочью, или хуже, выменяв на какую-нибудь безделицу. Семейный талисман, подаренный таинственным незнакомцем, как награда за щедрую душу, или неравноценный обмен на какую-нибудь пеньковую трубку с неискушённым в торге индейцем, это несоизмеримо разные вещи. Вот родичи и заменили нелицеприятную сделку притчей.
Случайное ли совпадение, или и вправду талисман обладал некой магической силой, но дела нашего мичмана пошли в гору. После возвращения в Санкт-Петербург его произвели в лейтенанты, а через год он удачно женился, взяв в жёны прехорошенькую молодую баронессу, да вдобавок с большим приданым, вышел в отставку, и наладил производство пеньковых канатов для нужд флота, получив вскоре государственный подряд. Прожив долгую и безбедную жизнь, прапрапрадед мирно почил в своём собственном доме на Васильевском острове, оставив детям, двум дочерям и позднему сыну, огромное состояние. Ко всему прочему сын получил в наследство талисман – напоминающий шкатулку продолговатый предмет из дерева, покрытый искусной резьбой.
Сын также выбрал стезю военного моряка, и удача сопутствовала ему на этом поприще. В Крымскую компанию, ещё будучи молодым офицером, он снискал себе славу обороной Севастополя, сделал военную карьеру, и в отставку вышел контр-адмиралом, сохранив и преумножив отцовское наследство, и поспособствовав появлению на свет двум сыновьям и трём дочерям. Артефакт он передал младшему сыну, тоже предпочетшему военную карьеру (старший решил связать жизнь с юриспруденцией). У старшего не сложилось, а у младшего всё пошло, как по накатанной. В русско-японскую войну, капитан второго ранга Аверин участвовал в Цусимском сражении, пережил плен, впрочем, японцы вполне лояльно относились к пленным русским офицерам, уважая их за мужество, проявленное в войне.
По возвращении, младший Аверин до выхода в отставку преподавал морское дело в Морском кадетском корпусе. Своему единственному отпрыску он традиционно передал в собственность талисман, сопроводив приукрашенной историей его появление в семье, и поведав о способности положительно влиять на судьбу его владельца.
У сына жизнь ожидаемо началась успешно. Окончив Морское училище (Морской кадетский корпус с 1867 года стал именоваться Морским училищем), он служил на Балтике, воевал с кайзерлихмарине в первую мировую, а потом… потом революция. Но и здесь ему, можно сказать, повезло. Пережив резню в Гельсингфорсе, он вернулся в Петроград. После октябрьского переворота его не расстреляли, а конфисковав родительский дом и имущество, с женой и дочерью отправили на поселение в Архангельскую губернию. Артефакт, не представлявший для большевиков какой-либо материальной ценности, остался в семье. В посёлке Мезень, где они обосновались, в тысяча девятьсот двадцать седьмом году у него родился сын.
То ли талисман растерял свои магические свойства, а может быть их никогда и не было, и всех благ представители рода Авериных добились благодаря своим личным качествам, а только в тридцать седьмом году его, жену и двадцатилетнюю дочь арестовали, и отправили в исправительные лагеря, где те и сгинули, как и десятки тысяч других представителей ненавидимого победившим пролетариатом сословия.
Перед арестом отец успел передать малолетнему сыну артефакт, который тот сумел сохранить, пронеся через детский дом, школу юнг на Соловецких островах, и войну. После победы молодой старшина первой статьи, с полной грудью орденов и медалей, успешно выдержал экзамены в Ленинградское высшее военно-морское пограничное училище. По окончании оного, остался служить на Краснознамённом Балтийском флоте. Как и у его предков, карьера у него складывалась успешно. К сорока годам он уже командовал пограничным сторожевым кораблём, женился на значительно моложе его выпускнице политехнического института, которая на следующий год родила девочку. В семьдесят пятом у четы родился сын… «Кстати, - Антон улыбнулся, у него, как и у меня, были разные глаза. Собственно, они и сейчас есть. Я говорю о моём дяде Михаиле Владимировиче Аверином. С него-то и начинается мистическая драма, коей я хочу с вами поделиться. Простите за пространный экскурс в историю моей семьи, но мне хотелось, чтобы вы поняли, что талисман не появился ниоткуда, что он более двух веков сопровождал представителей рода Авериных в их, чем-то схожих и, вне сомнения, неординарных жизнях.
- О трагической судьбе дяди я расскажу более подробно, - Антон отпил из кружки пива, промокнул губы салфеткой.
Миша был поздним ребёнком. Отцу тогда уже исполнилось пятьдесят, а матери тридцать пять. Сестра была старше его на двенадцать лет. Миша, что называется, рос беспроблемным ребёнком. Не шалил, хорошо учился в школе, мечтал стать, как и отец, военным моряком, но уже в шестом классе от мечты пришлось отказаться. У него стало заметно ухудшаться зрение. В седьмой класс Миша перешёл, уже привычно нося оседлавшие его переносицу очки.
Ещё в начальных классах, готовясь к службе на флоте, он попросил родителей «записать» его в какую-нибудь спортивную секцию. Отец поговорил с учителем физкультуры, и тот посоветовал отдать Мишу в лёгкую атлетику: «Данные у парнишки подходящие, а этот вид спорта поможет ему правильно и всесторонне развиться физически». Лёгкая атлетика, так лёгкая атлетика. У Миши и в мыслях не было строить спортивную карьеру.
В то время многие увлекались контурной резьбой: гладко отшлифованную фанеру закрашивали тушью, наносили рисунок, и при помощи ножа и полукруглых стамесок фактурно срезали в нужных местах окрашенный слой фанеры. Законченную работу покрывали лаком. Получалось что-то вроде гравюры. Миша, с детства хорошо рисуя, тоже увлёкся этим нехитрым занятием. Со временем это дело показалось ему слишком простым, и он попросил отца купить несколько берёзовых разделочных досок. На досках, оттачивая мастерство, он вырезАл геометрические и растительные орнаменты, всякий раз усложняя себе задачу. Миша и сам не ожидал, что так увлечётся резьбой по дереву.
Отец, Владимир Арсеньевич, смирившись с тем фактом, что на нём заканчивается династия Авериных-моряков, присмотревшись к поделкам сына, пришёл к выводу, что тот обладает отменными способностями, и стал принимать активное участие в увлечении Миши. Через знакомого торгового моряка старший Аверин «достал» набор профессиональных инструментов для резьбы, немецкой компании «Wilh. Schmitt & Comp. GmbH & Co. KG», заплатив немалые деньги, и озадачился добычей древесины для работ отпрыска. Помимо традиционных берёзы и липы, опять же, с помощью «торгашей», в каких только уголках света не бывавших, снабжал сына палисандровым, красным, эбеновым и прочими экзотическими породами деревьев. Из комнаты Миши они оборудовали мастерскую, к вящему неудовольствию матери. Квохтавшая над «превращённой в «сапожню» комнатой, как наседка над разорённой кладкой, она, после того, как сын, выставивший свои работы на конкурс «Молодые таланты Ленинграда», получил гран-при, вздохнув, заставила мужчин уплотнить дверь мастерской валиками, чтобы пыль при ошкуривании изделий не летела по всей квартире.
Зрение Миши продолжало ухудшаться, и отец купил ему большую настольную увеличительную лупу. «Вот эта-то лупа и сыграла роковую роль в жизни дяди. Казалось бы, какая мелочь! Увы. Дьявол в мелочах…
- Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого, что в кузнице не было гвоздя, - продекламировал Энтони-Антон, запив горечь осознания несуразности мира большим глотком пива.
Владимир Арсеньевич, как-то раз, увидев, что Миша который час бьётся над прорисовкой нового узора, принёс тот самый артефакт, и показал сыну: «Может это подскажет тебе решение проблемы?». Отец вышел из комнаты, а Миша, за-интересовавшись необычным узором, чтобы рассмотреть его более тщательно, поднёс артефакт к линзе. Только благодаря многократному увеличению ему удалось рассмотреть, что фактура дерева на предмете обычным зрением, вос-
принимаемом как монолит, неоднородна, а плод одного из диковинных растений цветом заметно отличается от других. Сердце Михаила учащённо забилось, ладони стали влажными. «Папа никогда не говорил, что это шкатулка, - думал он, суетливо подыскивая подходящий инструмент, - слышал я байку о прапрадеде, о талисмане, приносящем его владельцу удачу, правда, увидел только сейчас". На просьбы показать талисман отец всегда отшучивался: «Вот, получишь лейтенантские погоны и кортик, тогда не то что покажу, а передам в полную собственность!». Но артефакт всегда считался вещью в себе – так, украшенный резьбой кусок дерева, не более того».
Выбрав пинцет, одним его кончиком Миша легонько надавил на горошину плода. Тот подался, и на талисмане обозначился невидимый ранее, делящий его на две неравных части стык. Затаив дыхание, Михаил потянул вверх малую из частей артефакта, предвкушая сопричастность к какой-то тайне. Да. Всё-таки это была шкатулка, но… внутри неё ничего не было. Совсем ничегошеньки. Ни старинной карты, с крестиком, указывающим на место, где спрятаны несметные сокровища, ни древнего заклинания на клочке (человеческой!) кожи, с помощью которого можно было привлечь удачу, прославиться, стать бессмертным… да мало ли чего ещё!
Раздосадовано фыркнув, Миша положил шкатулку на верстак, и откинулся на спинку стула. На секунду он почувствовал себя крайне неуютно, как будто кто-то невидимый осторожно, словно изучая, коснулся ледяными кончиками пальцев извилин его мозга, проникая вглубь сознания, листая его, как страницы книги. Но это странное ощущение прошло так же быстро, как и появилось. Михаил не придал ему какого-либо значения, списав странность своего состояния на разочарование никчёмностью своего открытия. За текущими делами и событиями, влекущими для него серьёзные изменения в жизни, он и о самой шкатулке-то забыл, сумев тогда без её помощи придумать отвечающей его задумке замысловатый узор.
Отца отправляли на заслуженный отдых. И то, три года, как шестой десяток разменял. Как не упрашивал начальство – ни в какую. Пилюлю подсластили третьими большими звёздочками на погоны, именным «макаровым» на память, и всё. Прощай служба.
Пользуясь его растерянностью и меланхолией, супруга, Ольга Андреевна, подсуетилась, и получила его одобрение на переезд в Москву. Сама, коренная москвичка, она полжизни прожила в Ленинграде. Она была профессорской дочкой, и доказывая отцу свою независимость, сама поступила в ленинградский политех. Потом замужество, рождение дочери, много позже, сына. Юношеский максимализм давно иссяк, а вот жизненные необоримые обстоятельства, напротив, как балтийские волны, накатывали одни за другими. Отец Ольги вышел на пенсию, и переехал с матерью жить на дачу. Они уже давно предлагали ей перебраться в просторную профессорскую квартиру в центре: «Оленька, ну право слово! Что ты там в этом промозглом Питере делаешь? Володя подолгу в плавании. Вы с Мишкой и Машкой одни. Приезжайте. Внука я в хорошую школу устрою, а там и в университет. Машу в любую ведущую больницу (сестра Миши окончила 1-й Ленинградский медицинский институт имени академика И. П. Павлова). Жениха ей столичного найдём. Это же Москва! Перспективы какие для детей! А Володя прилетать будет. Тут лёту-то, всего ничего. Не артачься, доченька. повольтерьянствовала, и будет».
Ольга Андреевна и рада бы. Ну, недолюбливала она Ленинград. Да, красивый город. Каждый камень культурой дышит, но не её это всё. Как в музее живётся. «В Москву, в Москву!»,- твердила она как чеховские сестры. И вот, появилась такая возможность. Лучше поздно, чем никогда. «Пока ты служил, я тебе ни о чём таком даже не заикалась, в Ленинграде через силу жила, а домой только в гости наведывалась. Теперь тебя самого здесь ничего не держит. Пойди теперь и ты мне навстречу, дай хоть на старости лет, как душа лежит пожить. Эту квартиру Маше оставим, если переезжать не захочет. Мишку в художественное училище устроим. Да и тебе там какую-нибудь работу подыщем. У отца связи серьёзные», - увещевала она мужа.
Владимир Арсеньевич только рукой махнул. В Москву, так в Москву. Хоть в Самарканд, только бы не вдыхать бередящий душу морской воздух, не слышать сирен возвращающихся из похода кораблей. Но только через год, пусть Миша получит свидетельство о восьмилетнем образовании. Посоветовавшись с детьми, на том и порешили. Маша обещала подумать, и против переезда родных против ничего не имела. Мишка, так сразу художественное училище в Москве выбирать кинулся.
Кончились длинные летние каникулы. Миша перешёл в восьмой класс.
В школе у него дела шли хорошо. Учёба давалась ему легко, одноклассники, к крепкому, физически развитому гимнасту-перворазряднику, относились с должным уважением. Занятый своим увлечением и тренировками в секции, большим количеством друзей и приятелей Михаил не обзавёлся. Был у него, правда, один друг – Лёня Гутмахер. Они с ним жили по соседству, с первого класса за одной партой сидели. С первого же класса Миша заступался за маленького худенького Лёню, за что тот искренне был тому благодарен.
Были и постоянные неприятности, в лице ученика из параллельного класса Паши Максумова, по кличке Мабута, и его дружков. Эта гоп-компания держала в страхе не только ровесников, но даже старшеклассников. Два старших брата Паши уже отбывали срока наказания за разбой где-то в Мордовии. Сам Мабута, судя по его поведению и наклонностям, уже в обозримом будущем, запросто мог составить братьям компанию.
Особенно Мабута невзлюбил Мишу Аверина. Началось всё с того, что в пятом классе, перед Днём победы, отца Михаила, в числе других ветеранов войны, пригласили на встречу с учениками школы. Капитан второго ранга, в красивой парадной форме, с кортиком, с грудью, увешанной орденами и медалями, произвёл на школьников неизгладимое впечатление. Он интересно рассказывал о жизни курсантов школы юнг на Соловецких островах и о войне на море. После встречи он задержался, и о чём-то поговорил с сыном, на прощание потрепав того по голове. За этой сценой неприязненно наблюдал Паша Максумов. Была ли это ревность к сверстнику, имевшему такого героического отца, своего-то Павел в глаза не видел. Мать обмолвилась как-то, что тот где-то на Севере «пятнашку» тянет. А может, испорченная с детства натура категорически не принимала ничего позитивного в человеческих отношениях, Бог весть, а только с тех пор гнобил Паша младшего Аверина нещадно.
То ужасное происшествие случилось в начале весны, в год окончания Мишей восьмилетки, и запомнилось ему на всю жизнь. Было слякотно. На школьном дворе стояла большая лужа с плавающими в ней, как гренки в бульоне, комочками снега. Попытки дворника устранить это мокрое безобразие потерпели полное и безоговорочное фиаско. После уроков, и без того всё это время допекавший Мишу Мабута, специально, улучшив момент, толкнул того так, что тот пятой точкой приземлился, точнее, приводнился аккурат посреди ледяного «бульона». Окончившие занятия ученики валом валили из школы, и у большинства из них вид барахтающегося в луже однокашника вызывал приступы дурашливого хохота. Миша был готов сгореть от стыда, но больше всего он хотел задушить Мабуту собственными руками. Такой жгучей ненависти он никогда и ни к кому не испытывал.
Переход через проезжую часть, отмеченный знаком и «зеброй», находился прямо напротив школьных ворот, но Мабута и несколько его дружков сознательно его игнорировали, перебегая дорогу метрах в двухстах от перехода, перед самыми бамперами движущихся по ней в противоположных направлениях машин.
Миша только-только, с помощью Лёни, выбрался из лужи, отряхивая с промокших насквозь брюк прилипший снег, как слева от школы раздался неясный шум, и уже отчётливо слышимые женские истошные выкрики. Забыв про мокрые брюки, Аверин с Лёнькой рванул к месту, несомненно, какого-то происшествия.
То, что он увидел, заставило его желудок сжаться до размеров напёрстка, а затем вывернуться наизнанку. Лёню тоже вырвало.
На мокром асфальте лежала груда грязных, заляпанных красным тряпок, из которых с одной стороны торчала пара (почему-то Мише это особенно врезалось в память) основательно стоптанных ботинок, а с другой какое-то серо-буро-красное месиво. Метрах в пяти впереди, горбатым носом к тротуару, стоял грузовик, доверху гружёный поддонами с кирпичами, толпа зевак по сторонам дороги, вставшие в пробке машины.
Немного придя в себя от увиденного, Миша почувствовал, что сильно замёрз. Поднявшийся ветер прижимал холодные мокрые брюки к ногам, заставляя трястись от озноба. Наскоро попрощавшись с Лёнькой, и заручившись его обещанием, что тот узнает все подробности случившегося, и тут же прибежит к нему, Аверин припустил в сторону своего дома.
Лёнька нарисовался минут через сорок. На его лице отражалась сложная гамма чувств, дать определение которым было крайне затруднительно.
Из сбивчивого рассказа друга Миша узнал, что сбили «самого» Мабуту. Тот, как обычно, перебегал дорогу перед самым носом грузовика, но неожиданно поскользнулся. Шофёр не сумел быстро среагировать, и поздно нажал на тормоз. Пашу, перемалывая кости, затащило под машину, а сдвоенные задние колёса в лепёшку раздавили его голову.
Аверин на некоторое время словно впал в ступор. Он же сам мечтал задушить своего извечного недруга. Ненавидел того всеми фибрами души и… и вот, ненавистного врага больше нет. Он умер страшной смертью. Казалось бы, и по-делом изуверу, а чувства удовлетворения нет, как нет. Мало того, на душе неспокойно. Будто именно он, Михаил, был, пусть и косвенной, причиной этой смерти. Да. Он желал чёртовому Мабуте смерти, но как-то не по-настоящему, только в фантазиях, а не в реальности. От недетских, слишком сложных мыслей у него разболелась голова. Выпроводив продолжающего что-то тараторить Лёньку из квартиры, Миша добрался до своей кровати. Накрывшись пледом с головой, он замер в позе зародыша, незаметно для себя уснув. Проснулся он оттого, что кто-то тормошил его поверх пледа. Высунув голову из «укрытия», он увидел обеспокоенное лицо матери. «Ты кричал во сне, - словно оправдываясь, зачастила она, - я испугалась, что у тебя что-то болит…». «Всё нормально, ма», - успокоил её Миша, и вздрогнул, вспомнив приснившийся ему сон: он, с каким-то нечеловеческим утробным рычанием толкает сопротивляющегося изо всех сил Мабуту к воронке огромной мясорубки, внутри которой плотоядно вращается шнек.
Настало время переезда. За предотъездной суетой Михаил на время забыл о Мабуте, его нелепой гибели и странном, чем-то взволновавшем его неприятном сне.
Сестра решила остаться в Ленинграде, пообещав навещать родных в перво-престольной. Попрощавшись, чета Авериных с сыном, взяв только самое необходимое, на ночной «Красной стреле», под «Гимн великому городу» Глиэра, отбыла в Москву.
Новое жильё было не в пример просторнее их ленинградской «хрущёбы». Четыре комнаты, одну из которых Миша занял под мастерскую, гостиная и две спальни.
Понемногу стали обживаться на новом месте. Михаил поступил в Абрамцев-ское художественно-промышленное училище на отделение «художественная обработка дерева». Тесть, как и обещала Ольга Андреевна, помог Владимиру Арсеньевичу устроиться преподавателем в детский клуб юных моряков «Якорёк».
Миша с головой окунулся в учёбу. В училище он, что называется, на короткую ногу сошёлся с двумя старшекурсниками. Друзьями они не были, но приятелями стали закадычными.
Как-то раз, придя на обед в столовую, Михаил попал в неприятную ситуацию. У раздаточной стойки впереди него втиснулся здоровенный старшекурсник. Миша сделал ему замечание.
- Отвянь, салажонок, - презрительно процедил сквозь зубы бугай.
Михаил попытался занять место впереди старшекурсника. Тот его не пропускал. Назревала драка. Подоспевшие приятели с трудом погасили конфликт. Бугай, пообещав с ними разобраться в другой раз, ретировался. Они уже сидели за столом, когда увидели обидчика Михаила, идущего к дальнему от них столику. По дороге он поскользнулся на пролитом кем-то кефире, и рухнул на пол. Пытаясь подняться, он напоролся запястьем на острый осколок стакана, повредив сухожилие. Ему наскоро перевязали руку, и проводили в медпункт.
- А ведь ты Мишка прям колдун какой-то, - без намёка на шутку, косясь на красно-белую лужу на полу, заявил один из парней.
- Точно, - закивал второй.
- Да ладно вам, пацаны, - неуверенно улыбнулся Михаил.
- Не ладно. Совсем не ладно, - покачал головой обвинивший его в колдовстве, - мы уже год с тобой знакомы, и уже давно заметили, что абсолютно все, кто вызвал твоё неудовольствие, непременно за это расплачиваются. И далеко неравноценно нанесённой тебе обиде…
- Помнишь, ты поспорил с преподавателем истории искусств? – перебил второй товарища.
- Ну…
- Антилопу гну! Вы тогда не на шутку сцепились. В тот день препод ногу сломал. До сих пор с палочкой ходит.
- А на девчонку когда обиделся, она тебя всего-то шутя мишкой косолапым обозвала. Бедняжка кипятком обварилась. Теперь шрамы на всю жизнь останутся.
Ребята своими дурацкими примерами, которых набралась уйма, сами, своими домыслами, будто кипятком Мишаню облили.
- Да ну вас! Двадцатый век на дворе, а вы всё в бабкины сказки верите!
- Ты это, извини, мы ничего такого… мы пойдём, а то на «пару» опоздаем, - испугались не на шутку чего-то ребята.
С тех пор они старались реже попадаться ему на глаза, сократив общение до минимума, чувствуя себя крайне неуютно в его компании.
Миша на них не обиделся. Это ведь они не позволили тому бугаю с ним разобраться, нажив себе врага. Просто было грустно, что из-за глупых предрассудков их отношения разлаживаются.
Он уже перешёл на третий курс, когда пришла нежданная радость. Его школьный друг, Лёнька, после окончания школы, передумал учиться в Ленинграде, и ни в одном письме не обмолвившись о своём решении, приехал в Москву, поступать в университет.
Ожидаемо поступив, он заселился в общежитие универа. Они стали встречаться. Нередко Лёня заходил к Мише в гости «на домашнюю снедь». Хлебосольная Ольга Андреевна кормила друга сына на убой.
У Миши не выходил из головы давний разговор с приятелями. Как ни крути, а ребята в чём-то были правы. Михаилу вспомнился Мабута, да и прочие случаи, о которых те упоминали. Собравшись с духом, он всё, что надумал, выложил Лёне.
Тот зачем-то попросил рассказать историю Мишиной семьи. Михаил с детства помнил семейное предание о прапрапрадеде и «волшебном» артефакте, точнее шкатулке.
- Ерунда это всё конечно, - вздохнул Миша.
- Я так не думаю, - покачал головой Лёня.
- ?
- У нашего народа есть одна притча. В шестнадцатом веке населявшие Прагу чехи и немцы гнобили евреев почём зря. Запрещали им селиться за пределами своего гетто, всячески их притесняли и измывались над ними. Верховный раввин Лев, желая облегчить участь своего народа, обратился с молитвой к Богу, и тот ответил ему, научив, что нужно делать – слепить из глины Голема, чтобы тот наказывал врагов евреев. Лев и его адепты провели тайный ритуал, и оживили глиняное подобие человека. Голем был нем, но отличался невероятной физической силой. Он уничтожил гонителей иудеев, и потом ещё тринадцать лет защищал их от всяческих напастей.
- А что было потом? – заинтересовался историей Михаил.
- Когда потом? – не понял Лёня.
- Ну, после тринадцати лет.
- Лев навсегда усыпил Голема.
- Почему?
- Дело в том, что Голем наличием ума не отличается, но обладая нечеловече-ской силой, может выйти из подчинения, станет крушить всё подряд, и мочить всех без разбора, ибо в нём изначально заложено зло, - пояснил Леонид.
- Интересно. Но моя-то проблема здесь с какого боку? – недовольно дёрнул плечами Миша.
- С такого! В твоей шкатулке была заперта некая сущность, нечто вроде джинна или ифрита…
- А разве джины не добрые? – перебил друга Михаил.
- Старика Хоттабыча насмотрелся? Чучело! Среди джиннов есть как праведники, почитающие Аллаха, так и отступники, приспешники Шайтана. Вот кого-то из последних ты и освободил. Для людей они, как правило, невидимы, а нас видят, и могут чувствовать наше настроение. Вот эта сущность и решила отблагодарить тебя по-своему – наказывать твоих обидчиков. Будучи злом, добро она творить не умеет, - вот так-то, мой юный «дрюг», - дурашливо хохотнул Лёня, и уже серьёзно, - из твоего рассказа о происхождении шкатулки ясно, что запертый в ней джинн, ифрит, марид, или чёрт его знает, кто ещё, очень опасен, раз его через океан отправили, да ещё потомственных хранителей к сему артефакту приставили.
- И что теперь делать? – совсем сник Миша.
- А хрен его знает! Вообще-то вот что можно попробовать…
- Ну, не тяни! Что попробовать-то!
- Тренируйся сдерживать свои эмоции, не реагируй на провокации и обиды, пореже общайся с неприятными тебе людьми. Словом, не давай сущности повода мстить за тебя.
- Легко сказать…
- Увы, но другого способа поумерить пыл твоего защитника я не вижу, - состроил кислую гримасу Лёня.
Больше к этой теме они не возвращались.
Михаил последовал совету друга, даже в секцию йоги записался. Со временем он научился управлять своими эмоциями, не заводил новых знакомств, избегал шумных случайных компаний.
Шли годы. Давно умерли дедушка с бабушкой. Умер Мишин отец, спустя два года мать. В стране многое изменилось. На волне перемен Лёня иммигрировал на историческую родину. Сестра вышла замуж за иностранца, и переехала на ПМЖ в Бельгию. Михаил остался один. К тридцати семи годам он крепко стоял на ногах, имел собственную мастерскую, в которой реставрировали антикварную мебель, делали реплики и авторские изделия на заказ.
Помня о висевшей над ним дамокловым мечом опекой злобной сущности, Михаил закрылся в себе, отталкивая тянущихся к нему людей своим мрачноватым безэмоциональным поведением, и плохо скрываемым нежеланием общаться с окружающими. Работники его мастерской за глаза прозвали хозяина Командором, по аналогии с пушкинским, из «Маленьких трагедий».
Так бы уныло его жизнь протекала и дальше, не случись ему влюбиться. Свою избранницу он повстречал на выставке авторской мебели, на которой представлялись работы его мастерской. Лера, так звали девушку, была заметно его моложе, ослепительно хороша собой, и совершенно неиспорченна современными модой и нравами. Одевалась скромно, но со вкусом, используя минимум косметики. Она заинтересовалась резными панно, которыми он украсил свой стенд. Миша подошёл к ней, они разговорились, а дальше… дальше, благодаря Лере, он снова почувствовал вкус к жизни, а его бесцветный мир снова обрёл краски. Они встречались уже скоро год, и дело шло к свадьбе. Лера наотрез отказалась до совершения бракосочетания переезжать в его квартиру, проживая на съёмной. Она была родом из Орла, и училась на четвёртом курсе РЭА имени Плеханова.
В тот роковой день Михаил пригласил Леру в театр. Лера отказалась, сославшись на необходимость готовиться к экзаменам. Расстроившись её отказом, он, проведя часа три в бездумном просмотре телевизора, не выдержал, вышел из дома, сел в машину, и не выбирая направления колесил по городу.
Припарковавшись на стоянке у какого-то шикарного ресторана, Миша решил немного отдохнуть. Его внимание привлекла пара, подходившая к «вольво» с иностранными номерами, стоявшему метрах в пяти впереди него. Девушка в туфлях на высоких каблуках была выше своего кавалера почти на голову. Одежда и макияж не оставляли сомнений в её принадлежности к древнейшей из профессий. «Как на мою Леру похожа», - только и успел подумать он, как девица поначалу лениво мазнув взглядом по его «внедорожнику», посмотрела на номера, и замерла на месте. Клиент недоумённо посмотрел по сторонам, не понимая, что её так напугало.
Ещё не веря в происходящее, Михаил вышел из машины, и направился к топчущейся на месте паре.
Никаких сомнений, это была Лера.
Он, на уровне подсознания, подавив эмоции, подошёл к ней…
- Ну, что, козёл старый, выследил? Радуйся!
В её глазах и намёка не было на прежнее обожание. Только досада, напускное презрение, и… страх. Страх!
Внутри Михаила словно какой-то клапан сорвало, с каким-то утробным рычанием он потянулся к ней руками. Лера истерично взвизгнула, и юркнула в предупредительно открытую кавалером дверь автомобиля, захлопнув её прежде, чем он успел что-то предпринять. Не растерявшийся иностранец обежал автомобиль спереди, юркнул за руль, и пока Миша безуспешно дёргал за ручку заблокированной дверцы, завёл двигатель, и рванул с места, помяв бампером крыло стоящего рядом «ниссана».
Михаил побежал к своему «крузеру». Глаза застилала багровая пелена.
Началась погоня по уже освободившимся от привычных пробок улицам. Иностранец оказался опытным водителем, и заметно оторвался от тяжёлого внедорожника Миши. Только чудом Михаил, через крыши зло сигналящих им машин заметил, как преследуемые свернули на ведущую к заправочной станции дорогу.
А дальше произошло невообразимое. Заправка, как ни странно, была пуста. Автомобиль беглецов, только немного сбросив скорость, помчался вдоль заправочных колонок, шланги которых, словно взбесившись, поливали его бензином. Не задумываясь о своих действиях, Михаил затормозил, и заглушил мотор. Секунда, и откуда ни возьмись появившийся сноп искр превратил «вольво» в огромный факел. Почти одновременно взорвались бензобак и двигатель. С пассажирской стороны вывалилась на пылающий асфальт горящая фигура. Её переходящий в вой крик было слышно даже через поднятые стёкла «крузера». Лера, объятая пламенем, попыталась встать, но волной от взрыва колонок её швырнуло через капот покорёженной машины.
Оцепенев, будто в режиме Слоу-Мо, Миша широко распахнутыми глазами смотрел на бушующее море пламени, поглотившее станцию. Его внедорожник остановился от неё чуть в стороне, несколько мелких догорающих обломков колонок упали на крышу и капот. Он этого даже не заметил. Он не помнил, как ещё до приезда милиции и пожарных уехал домой. Не помнил, как поднялся в квартиру. О разрушающуюся черепную коробку неистово билась одна единственная мысль: «Я её убил. Я убил Леру!».
Передвигаясь словно сомнамбула, пройдя в гостиную, Михаил открыл старинный секретер, нашёл ключ, и отпер один из ящиков. Достав из него отцовский пистолет, он опустился на стоявший рядом стул, снял оружие с предохранителя, и дослал патрон в патронник: «Этот ужас давно надо было прекратить, тогда бы она была жива». Сунув ствол пистолета в рот, он нажал на курок. Раздался сухой щелчок – осечка. Снова взвёл курок… После нескольких осечек, отчаявшись, Миша направил ствол пистолета в напольные часы. Раздался звук выстрела, заглушивший звон бьющегося стекла. Пуля пробила циферблат, и застряла в механизме. «Он не даст мне умереть, не даст», - всхлипывая запричитал Михаил. Потом он начал смеяться, бормоча сквозь смех: «Верёвка оборвётся, нож не удастся удержать в руке, под окном окажется рояль в кустах, в смысле, грузовик с матрасами. С матрасами! Ха-ха-ха!».
Наряд милиции, приехавший на вызов соседей, услышавших выстрел, застал Михаила с пистолетом в руке, захлёбывающимся надрывным хохотом. Обезоружив его, милиционеры отвезли бедолагу в психиатрическую клиническую больницу № 1 имени Н.А. Алексеева, по адресу Большой Златоустинский переулок. Мише поставили диагноз: острый психоз.
Первыми об этом узнали работники его мастерской, сообщили сестре. Та прилетела на следующий день. Переговорив с врачами больницы, и оценив всю серьёзность положения, она хотела увести брата в Бельгию, но ей сделать этого не дали. Михаила подозревали в причастности к непредумышленному убийству двух человек, и взрыву на АЗС (оператору станции повезло, он ненадолго самовольно отлучился с работы. Можно сказать, в рубашке родился). Сестра правдами и неправдами добилась перевода Миши в частную клинику.
- С того времени прошло почти двадцать два года, задумчиво покивал головой Энтони, - подозрение в причастности к непредумышленному убийству и взрыву, из-за некоторых неясностей и недостаточности доказательств с него сняли, учитывая его состояние. Думаю, ему недолго осталось. Вот, пожалуй, и всё о чём я хотел вам рассказать.
- Да-а, занятная история, - протянул я не зная, как реагировать на услышанное.
Энтони перекинул на грудь висевшую у него через плечо небольшую кожаную сумку, осторожно, словно там притаилась ядовитая змея, пошарил в ней, и достал какой-то предмет.
- Вот она, - положил он на стол украшенную замысловатой резьбой шкатулку, и подвинул её в мою сторону, - дядя, как последнему отпрыску рода Авериных, передал артефакт мне. Когда я попытался отказаться, с ним случилась прямо-таки дикая истерика. Санитарам даже пришлось вколоть ему лошадиную дозу успокоительного, и я не решился повторно откреститься от этого сомнительного «наследства».
Я повертел шкатулку в руках. Действительно, под невооружённым взглядом она выглядела монолитным куском дерева.
- Когда я вышел из клиники, какой-то, явно куда-то спешивший человек налетел на меня, едва не сбив с ног, и не разбирая дороги, помчался дальше, даже не извинившись… - Энтони, нависнув над столом так, что мои и его странные глаза оказались на одном уровне, выдержал, как мне показалось, несколько театральную паузу, и почти шёпотом продолжил, - я обернулся, и проследил за ним взглядом. Он не пробежал и десятка метров, как споткнувшись на ровном месте, кубарем покатился по асфальту, в кровь разбив себе лицо.
Визави вернулся на место, и замолчал, с неприязнью поглядывая на артефакт.
- А хотите, я вам её подарю. Вам-то чего бояться? - не трудно догадаться, что вы ни на йоту не поверили моему рассказу, - Энтони заставил себя улыбнулся.
- Пожалуй, не стоит, - я действительно не поверил его жутковатой побасёнке, но неожиданно мне припомнилась строчка из «Энеиды» Вергилия: «Бойся данайцев и дары приносящих». Эти слова нередко вспоминают в случаях, когда подарок несёт в себе некую угрозу тем, кто его принимает.
- Я знал, что вы откажетесь, - Энтони убрал шкатулку в сумку, - и всё же я бла-годарен вам за то, что вы меня выслушали. Прощайте.
Оставив на столе деньги за выпитое пиво, он ушёл. Больше наши пути никогда не пересекались. Впрочем…
Как-то в новостях сообщили о крупном пожаре в одном питерском офисе, принадлежавшем российско-бельгийской компании. Я тут же подумал об Энтони. В разговоре тот обмолвился, что работает в совместной компании в Санкт-Петербурге.
Я включил ноутбук, и набрал в поисковике «пожар в российско-бельгийской компании Санкт-Петербурга», и сразу наткнулся на статью «Скандал и пожар в офисе в совместной российско-бельгийской компании. Совпадение, или следствие?». Вот, вкратце, о чём я узнал: «Представитель бельгийской стороны, некто Энтони Бонхом, вскрыл в компании поражающую своими масштабами махинацию с деньгами вкладчиков. Разразился неслыханный скандал. Разгневанный бельгиец экстренно отбыл на родину с докладом о финансовых махинациях российской стороны. На следующий день уличённые в нечистоплотности руководители собрались в головном офисе, чтобы обсудить создавшееся пренеприятное положение, в котором они оказались. В офисе неожиданно разгорелся пожар, причины которого до сих пор не выяснены. Пламя отрезало находившимся внутри помещения главный вход. Здание, построенное в начале прошлого века, вспыхнуло, как спичка. Из-за вопиюще плохо организованной противопожарной безопасности (просроченные, нерабочие огнетушители, не сработавшая автоматическая система автоматического пожаротушения, заваленные всяким хламом, а то и вовсе наглухо заколоченные аварийные выходы), люди оказались в огненной ловушке. Никому спастись так и не удалось». Далее выдвигались конспирологические версии косвенной и даже прямой связи скандала с пожаром, одна нелепее другой. От статьи так веяло бульварщиной, что читать весь этот бред расхотелось. Хотя… мои догадки были не менее, если не более бредовыми.