Антология русской прозы Литвы 5 том 2 часть

Иеромонах  СИМЕОН ПОЛОЦКИЙ
(1629 — 1680)

Духовный писатель, богослов, поэт, драматург, переводчик. Родился в Полоцке, который в то время входил в Великое княжество Литовское в составе Речи Посполитой. Около 1656 года принял православное монашество в Богоявленском монастыре и стал дидаскалом православной братской школы в Полоцке. В 1667 году назначен придворным  воспитателем детей царя Алексея Михайловича, составлял речи царя, писал торжественные объявления.
Считается одним из ранних представителей русской силлабической поэзии. Стихотворно переложил Псалтирь, под названием «Псалтырь Рифмотворная» (1680). Написал множество стихотворений, составивших сборник «Рифмологион», в которых воспевал разные события из жизни царского семейства и придворных, а также множество нравственно-дидактических поэм, вошедших в «Вертоград многоцветный» (1676—1680).


КАРТИНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Лишь только на этот свет Бог человека выводит,
             Лет до шестнадцати, приметь, чем он занимается:
             Бодрое воспитание тут для разных увидишь,
             Найдешь баловство, удовольствия, разные игры.
             Потом, набрав разума и силы,
             Учится ремеслам мальчонка милый
             Следующие столько же лет, к чему имеет охоту.
             Как и там, видишь, тут - разные дела.
             Третье 16-летие полно забот -
             Искать пропитание предстоит каждому от своей работы.
             В это время, кто хочет, о спасении души заботиться, может,
             Подчиняйся законам и старшим, мил друг.
             Сорок восемь лет когда уж минует,
             В четвертом 16-летии, как пример свету,
             Смело своими познаниями с другими делятся,
             Что в труде обретено, молодым предлагают.
             Как шестьдесят четыре уже наступило,
             Ходи на трех ногах, ибо уж мало силы.
             Голова тут тяжела, ручьи из глаз льются,
             Не влачись, а сядь при теплом камине.
             Есть ли что у тебя - употребляй, да помни о могиле.
             В ней отдохнешь, скоро конец тебе будет.
             Пять раз по шестнадцать лет - конец века,
             На что после того надеяться человеку?
             Прах ты есть, стало быть, в прах будешь обращен,
             Рухнешь, будь ты хоть как кедр высок.
             Скипетры, обряды, замки и тиары,
             Смотри, конец имеют. Твой конец - катафалк.

НЕБЛАГОДАРНОСТЬ

Неблагодарный солнцу за светлые лучи
             Месяц заслоняет его, чиня ему затмение,
             Ибо когда под солнце прямиком подходит.
             Мерзкий мрак на златом Фебе порождает.
             Вот таким его видно у ног
             Прелестной дамы, рогатым.
             Ящерицы детеныши зубами прогрызают
             Живот своей матери, когда на свет являются,
             За что получают они месть от своих детей,
             Ибо, детьми загрызенные, также умирают.
             Жестокий огонь от дров возрастает,
             Их же пожрав, сам тотчас угасает.
             Каждый неблагодарный пусть знает о том,
             Что расплата настигнет его и в смертном гробе,
             Если Бог воздержится воздать при жизни
             Или злую фортуну забудет наслать.

ПЕРЕМЕНЫ ВСЕХ ДЕЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ

             Время днем и ночью по кругу всегда ходит,
             Славе, богатствам и расчетам вредит.
             Матерью гордыни является богатство мирское;
             Кто им не владеет, разумом здрав?
             С глупостью смешанная гордыня зависть порождает,
             Чужому благополучию таковая немалый вред наносит,
             Сердцеедка ж зависть счастью
             Ссоры, войны, гнев порождает и всякое зло.
             Дочери войны - огонь, грабеж,
             Нужда, убожество, нищенство от голода.
             Бедность, мать смиренной кротости,
             Доверчивость отнимая, учит терпеливости.
             Кротость смиренная всегда мир дарует,
             Отпугивает завистей и раздоров своры,
             Желанный мир в науках обучение
             И в хозяйстве достаток обществу дает.




















СОЛОМОН ПОЗНЕР
(1876 — 1946)

Публицист, прозаик, историк, мемуарист, юрист, общественный деятель. Изучал историю евреев и защитой их прав, издавал соответствующую литературу в руководимом им издательстве «Разум». В мае 1921 года выехал в Литву, публиковал статьи, очерки, политические обзоры в каунасской газете «Вольная Литва». С сентября 1921 года обосновался в Париже. Печатался  в газетах «Дни», «Еврейская трибуна», «Народная мысль»,  журналах «Современные записки», «Руль» и др.
В 1924 — 1933 годах секретарь парижского Комитета помощи русским писателям и ученым во Франции, в который за  помощью обращались видные деятели эмиграции - Бунин, Цветаева, Ремизов, Бальмонт, Ходасевич и др.
 

КАК ОНИ ЖИВУТ И РАБОТАЮТ

Столовая в «Доме Литераторов». Большая комната в бывшем барском особняке. На стенах гобелены. За двумя рядами длинных столов собрались обедающие. Меню, увы! очень скромное: картофельная запеканка из старого промерзшего картофеля и воблы. Посетители сами ходят в буфет и приносят на большой тарелки скромные куски блюда. Хлеба не полагается; его приносят с собой - небольшие ломти, полусырые, какого-то странного цвета. На второе - чай или кофе из суррогатов с конфетиной - то и другое за 160 рублей.
Вот у одного стола группа поэтов: Кузмин, Гумилев, Георгий Иванов, Ауслендер-Нельдихен. Кузмин в летнем пальто зимой; Гумилев изможденный, вытянувшийся; Георгий Иванов в своем единственном костюме. Их можно встретить здесь каждый день. Да и не они одни приходят сюда погреться. И прошлую зиму, и эту Гумилев сидел без полена дров. Когда становилось совсем не в моготу, бегал к знакомым занимать по полену, и если удавалось достать сразу больше, нагружал на санки и тащил по снежным сугробам домой. Дома сидел всегда в дохе и, когда к нему приходили, советовал шубы не снимать. Кузмин тоже всю минувшую зиму не топил печей и ходил обогреваться в тот же «Дом Литераторов», книжный кооператив «Petropolis» и к знакомым.
Вспоминаются встречи на улицах. Иду по Надеждинской. Из ворот дома показывается большая тележка, нагруженная бревнами, а за нею высокий мужчина. Это критик Корней Чуковский. Счастлив необычайно: достал четверку дров и везет домой. Другая встреча зимой на площади Зимняго Дворца. Очень скромно, но все-же изящно одетая дама тащит салазки, на которую нагружена бутыль для керосина. Бутыль ежеминутно сползает, дама останавливается и, стоя на корточках, терпеливо привязывает ее. Останавливаюсь.
- Елена Павловна куда вы?
Это известная писательница Султанова-Леткова, глубоко уважаемая в литературной среде.
  - В "Дом ученых" за керосином.
- Я оттуда. Сегодня выдачи нет. На будущей неделе.
- На будущей неделе?.. А я без керосина....
И на её - лице такое отчаяние...
«Дом Ученых», «Дом Литераторов» и «Дом Искусств» - места спасения для писателей и ученых. Чтобы получить пять селедок или кусок мыла в «Доме Литераторов» поэт Ф. Сологуб ходил с 10-й линии Васильевского острова на Бассейную, т. е. расстояние в шесть верст в одну сторону. И это пешком, в разорванной обуви по снегу.
Но он не унывает.
- Я еще слава Богу! рассказывал он мне. Мне не приходится, как другим, рубить дрова и носить воду. Обед готовим сами с женой, многому научили нас большевики, саркастически заканчивает он и машет рукой.
А другой поэт, произведения которого переведены на все культурные языки, - Александр Блок, - колет дрова. Художник Ю. Анненков две зимы носил воду из соседнего дома.
Институт прислуги вывелся. Все готовят и убирают комнаты сами. Нежная поэтесса Анна Ахматова проводит пол дня, если не больше, на кухне, стирает белье, печет лепешки на дымящейся печурке. Рубка и носка дров - судьба всех мужчин. Академики, профессора, беллетристы, поэты, художники: - все по необходимости стали пильщиками, младшими дворниками, водоносами. У всякого есть обязательно мешок - и не один, а несколько, - в котором приносят домой пайки. И это несколько раз в неделю, иногда ноши по пуду и более. А что? - промерзший картофель, такую же брюкву, свеклу, морковь, которую нельзя есть. Но ведь было бы хуже, если бы и этого не было.
Вспоминается встреча в «Доме Ученых» с Н. С. Таганцевым. Гордость русской науки, он при брел со Знаменской на Миллионную за двумя носовыми коленкоровыми платками, но опоздал: выдача уже прекращена. Как был огорчен маститый старик.
Жить невыносимо тяжело и хуже со дня на день.
- Как же тут жить? - задается вслух вопросом беллетрист Алексей Ремизов. Я получаю в ПТО (Петроградский Театральный Отдел) 4800 руб. в месяц, за чтение лекций имею фунт сахара, и это - все доходы. Все, что было, продал. Остались книги, но и их уж малость. А что потом?
Гумилев, пока были книги, менял книгу на бутылку молока. Потом ходил на Мальцевский рынок и продавал галстуки. В «Petropolis» то и дело поступают в продажу библиотеки ученых и писателей, библиотеки, собиравшиеся десятками лет с такой любовью и лишениями, в изящных переплетах и с автографами.
- Ведь книги - наши интимнейшие друзья, необходимое орудие производства. Поймите, чего стоит расстаться с ними, говорил мне приятель-профессор.
Этой зимой скончался в Петрограде проф. М. Я. Острогорский, ученый, произведения которого по государственному праву считаются первоклассными в Англии и Америке. Он умер в больнице от истощения. И он-ли один?
«Жутью веет от бесстрастных страниц протоколов Академии Наук, читаем мы в хронике исторического журнала «Дела и Дни» (вышел в апреле с. г.), когда читаешь, что работа одного академика, за его смертью, передается другому, через несколько страниц - постановление, что за смертью второго работа переходит к третьему, а потом новое постановление - о передаче работы за смертью третьего - к четвертому. Одних ученых, членов Академии Наук за один 1919 г. умерло 42 чел. А сколько умерло потом, и таких крупных, как академик Федоров, основатель современной кристаллографии...
И в этой обстановке и писатели и ученые продолжали и продолжают работать. Большевистская цензура, отсутствие бумаги, разгром типографий не дают возможность издавать написанное. Но у каждого писателя заготовлено к печати не один, а несколько томов новых произведений. «Примерно около 200 томов остаются не напечатанными впредь до изменения условий типографского дела», говорится в хронике вышеназванного журнала о трудах петроградской Академии Наук. Да и где тут думать о печатании в большом масштабе, когда приходится самим ученым набирать труды для печати. Так, часть статей, вошедших в первый выпуск «Известий Российской Академии Истории Материальной Культуры» было набрано членом Академии И. А. Орбели и ассистентами её К. В. Тревером и Б. Г. Крыжановским.










ИВАН ПРОЗОРОВ
(1900 — 1956)

Публицист, религиозно-общественный деятель, педагог, историк, оперный певец. Родился в Ковно, с золотой медалью окончил Краславскую гимназию, учился на историко-филологическом факультете каунасского университета Витаутаса Великого. Участник вечеров и спектаклей Общества любителей изящных искусств в Каунасе. В 1921 - 1932 годах оперный солист Литовского Государственного театра. Руководил и преподавал на старообрядческих духовных курсах в Каунасе, для слушателей подготовил «Историю старообрядчества» (1933). В 1932 - 1935 гг. преподавал историю старообрядчества в русской гимназии в Каунасе. Был один из главных идеологов и авторов старообрядческого журнала «Китеж - град» (1933). Писал повести, путевые заметки (под псевдонимом Ив. Алексеев) и публицистические статьи. В 1938 году избран председателем Центрального Старообрядческого Совета в Литве. В июня 1941 года арестован советскими властями и сослан в Самусь (Томский район).

ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО СОВЕТА
СТАРООБРЯДЦЕВ ЛИТВЫ
О ПОЕЗДКЕ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ

В 1929 году старообрядцы Литвы очень заинтересовались эмиграцией в Южную Америку. В связи с этим весною того же года Демократическим Союзом граждан Литвы Русской Национальности были посланы 4 лица в качестве ходоков для подробного обследования местности в Бразилии и Уругвае.
По возвращении ходоков из Америки, при докладе местному русскому населению, их мнения разделились: одни настаивали сейчас же приступить к организации группы крестьян-хозяев к отправке их в Бразилию, другие заявляли, что Бразилия не совсем подходит для жизни наших граждан, как в климатическом, так и в сельскохозяйственном отношениях и предлагали организовать эмиграцию в Уругвай, третьи вообще предостерегали и советовали осторожнее отнестись к эмиграции.
Ввиду такого неясного положения и, кроме того, видя, с одной стороны, стремление крестьян к эмиграции, с другой - сильную заинтересованность и агитацию разных комиссионеров по эмиграции и даже отдельных лиц из среды старообрядцев, я, посоветовавшись с русскими общественными деятелями Литвы, решил поехать лично сам убедиться и более подробно ознакомиться с жизнью в Южной Америке. Для этой цели пригласил приват-доцента Литовского университета агронома Н. В. Квашнина-Самарина * сопутствовать мне, и в конце декабря, с Божьей помощью, отправился в дальний путь.
Выехали мы из города Амстердама голландским пароходом. Первые сутки ехали благополучно, заехали в Англию, потом во Францию; на третьи сутки при переезде из Франции в Испанию в Бискайском заливе нас настигла буря, и пароход изрядно покачало. Во втором классе публика хворала морской болезнью, но еще сносно, а в третьем классе, который расположен на носу парохода, почти все пассажиры - эмигранты, около 1500 человек, два дня сильно хворали. Хотя эти болезни по рассказам врачей и не опасны, но очень неприятны (сильное головокружение и тошнота). К счастью, болезнь продолжается 1 - 2 дня, потом человек привыкает и чувствует себя хорошо.
Первое время жутко становится при переезде из Европы на Канарские острова (2 суток) и от Канарских островов до гор. Пернамбук, первого порта Южной Америки (8 суток). За это время, кроме воды, летающих стаями рыбок и играющих стадами дельфинов (рыба от 3 до 15 пуд.), ничего не видно. При переезде через экватор чувствуется сильная жара и становится душно, - приходится одеваться очень легко.
Приезд в Пернамбук сразу меняет обстановку - здесь тропическая страна: южные деревья, сады, масса разных фруктов - апельсинов, бананов, ананасов и пр., и все очень дешево. С этого дня поездка становится приятною: каждый день новые города, а через 4 дня перед нами и главный город Бразилии - Рио-де-Жанейро. Этот город отличается своей чистотой, богатством и живописной окрестностью: кругом высокие горы, на которые идут подъемные машины - трамваи, и много заливов с красивыми берегами; вообще культура очень высокая и жизнь кипит. Сообщение трамвайное, автобусное и автомобильное, лошадей нет, кое-где имеются только мулы, перевозящие в двуколках товары.
Ознакомившись с жизнью города и сделав необходимые визиты, мы отправились по железной дороге - около 800 километров в местность Минас-Жирас, куда предполагалась эмиграция. Так как это ближе к экватору, то и значительно жарче. Население большею частью - чернокожие негры (очень добродушные). Господствующее положение занимают бразильцы, тоже цветные - коричневые.
Железные дороги в Бразилии отвратительные, пыль ужасная, масса туннелей и поворотов, для непривычного пассажира ощущение неприятное. Имения, которые предполагаются к парцелляции, - 160 тысяч гектаров - расположены в районе высоких скалистых гор и глубоких узких долин; земля, хотя местами и удобная, но для устройства сельских хозяйств не подходит, т. к. сообщение крайне затруднительное. Леса в этой местности наподобие наших заросших фруктовых садов: деревья низкие и никуда не годные.
Ввиду того, что эта местность когда-то была заселена испанцами, которые оставили свои усадьбы, и ушли жить ближе к городам, в этой местности еще сохранились фазенды - усадьбы с садами апельсинов, бананов и громадными деревьями «манго», фрукты которых похожи на наши груши, только очень крупные и с особым привкусом. Все эти усадьбы охраняются сторожами-неграми. Ввиду сухой местности в каждую усадьбу проведены с гор водопроводы для орошения.
Владельцы имений были очень любезны, ознакомили нас с местностью и условиями жизни. Принимая во внимание все нами виденное, мы пришли к заключению, что в этой местности можно заняться только скотоводством (овцеводством), а другим хозяйством не представляется возможным, так как доставка продуктов в город стоит несколько раз дороже самих продуктов.
Земля действительно очень дешева - по одному доллару за гектар, - судя по ценам можно судить и о ее качестве и продукции.
Местности ближе к городам заняты испанцами и бразильцами и земля дорогая - до 300 долларов за гектар, - разводят преимущественно виноградные и апельсиновые сады. Кроме небольших городов, которые ничего особенного не представляют, пришлось побывать в гор. Сан-Пауло. Этот город фабричный по чистоте далеко отстал от Рио-де-Жанейро. Окрестности тоже менее живописны и рельеф местности более ровный; климат более прохладный, на полях, кроме кофейных плантаций, растет рис, кукуруза. В окрестностях имеются хозяйства японских и итальянских колонистов, которые при помощи своих правительств устроены очень хорошо. Земля, как видно, здесь более плодородная, почва коричневого цвета. Мелкие плантаторы живут зажиточно. Что касается русских эмигрантов, то жизнь их довольно тяжелая, за исключением нескольких счастливцев, которые устроились в городе. В религиозном отношении они совершенно не устроены: на окраине Сан-Пауло имеется старообрядческий приход, но не организованный, и молебствия почти не совершаются. Живут каждый по-своему, есть старообрядческие семьи, дети которых по-русски почти не умеют говорить.
Осмотрев окрестности Сан-Пауло, мы отправились в русско-латышскую колонию, расположенную около 1000 километров от города. Жизнь в этих колониях произвела на нас очень тяжелое впечатление: живут в лесу в 120 километрах от железной дороги, многие в течении 2 - 3 лет никуда не выезжали. Имеются только по несколько кур и более ничего, питаются мукой, имеют 20 гектаров леса, из коих обработано по 2 - 3 гектара; остальную же площадь обработать они не в состоянии, потому что нужно выжигать лес, а на это необходимы средства, каковых у них не имеется.
По предложению одной английской компании мы решили отправиться для осмотра местности в Парому - тоже около 200 верст от железной дороги. Между прочим англичане, желая поднять цену на землю в этой местности, сами на свои средства прокладывают повсюду железные дороги.
В лесах водятся ядовитые змеи и мухи, от укусов которых люди очень страдают. Местность здесь более подходящая для эмиграции: небольшие холмы, изобилие рек и ручьев, почва плодородная, земля коричневого цвета; стоит от 15 до 20 долларов за гектар. Лес нужно выжигать, так как деревья большей частью никуда не годны. Обработка гектара леса стоит 15 долларов; заселение возможно крупными партиями и с необходимыми средствами.
Подробно ознакомившись с местностью и условиями жизни в Бразилии, мы отправились в Уругвай - главный город Монтевидео. Город красивый, чистый и большой (известный всемирно южный курорт), климат здесь значительно прохладнее, замечается отсутствие леса, зато пришлось видеть пшеницу, ячмень, кукурузу, массу садов и виноградников.
При осмотре полевых хозяйств, каковые по местным законам должны состоять не менее, как из 50 гектаров; заметили, что имеются тракторы, разные сельскохозяйственные машины и, кроме того, довольно много лошадей. Обращает на себя внимание в каждом хозяйстве большое количество породистых кур. В некоторых хозяйствах ведется молочное хозяйство. Живут все зажиточно. Есть поселки, заселенные русскими эмигрантами 20 лет тому назад и сохранившие русский язык и обычаи.
В Уругвае много крупных имений до 5000 гектаров, но земля не обрабатывается, а пасется скот. Владельцы занимаются скотоводством и имеют от 5 до 10 тысяч голов скота особой мясной породы (коров и овец). Вся земля разбита на крупные участки и огорожена колючей проволокой в 6 рядов, в этих участках много башен - ветряных водокачек и бассейнов с водой для водопоя.
Проезжая по степи 300 - 400 километров, изредка встречаются маленькие фазенды-усадьбы сторожей егерей. Усадьбы имений очень богато устроены: красивые дома, большие фруктовые сады и виноградники. В каждом имении около центра есть обработанной земли от 300 до 500 гектаров. Почва плодородная, похожая на чернозем, но местами под почвой скала из каменных плит. Поэтому имеются хозяйства, заселенные 3 года тому назад и до сего времени вынуждены возить воду за 3 - 5 километров, так как колодцев не в состоянии выкопать. На это обстоятельство правительство обратило внимание и выдало хозяевам специальное пособие на устройство колодцев.
Земля в Уругвае дорогая, от 50 до 100 долларов за гектар. Колонисты получают от правительства разные льготы, на что, имея 500 долларов, можно получить участок земли в 50 гектаров, приобрести необходимый инвентарь и вести хозяйство. Вообще здесь поселится возможно, но только крупными партиями и организованно. Необходимо иметь свой кооператив и автомобиль для сообщения.
При объезде Бразилии и Уругвая пришлось случайно встречаться с нашими гражданами, уехавшими искать счастья в Америку. Некоторые из них очутились в весьма тяжелом положении: продав свои усадьбы, они ничего не приобрели, теперь ищут поденных работ, в надежде заработать и вернуться на родину. Вообще народ в Бразилии и Уругвае хитрый, коммерческий, и среди них поселенцы, не имея своей организации, очень эксплуатируются.
В Аргентине жизнь несколько лучше. Только там почти все лучшие места уже заселены и ехать осматривать вглубь страны было нецелесообразно. Город Буэнос-Айрес один из величайших городов в мире и главный порт Аргентины; довольно много русских эмигрантов, литовцев, латышей и поляков. Живут они в двух районах города и довольно объединены, общий язык русский.
В заключение должен сказать, что эмиграция в Южную Америку возможна, но только организованно, крупными партиями и с капиталом не менее 300 - 550 долларов на каждую семью. Отдельные семьи или лица могут искать только счастья, но не рассчитывать на обеспеченную жизнь.


СЕРГЕЙ ПЕСЕЦКИЙ
(польск. Sergiusz Piasecki)
(1901 — 1964)

Один из наиболее ярких польских писателей-сатириков  белорусского происхождения. В 1927 году польским судом осужден за разбой на 15 лет тюрьмы. За организацию тюремных бунтов переведен в самую жестокую в Польше Свентокшицкую тюрьму, где  выучил польский язык и начал писать на нем художественную прозу. Известность и освобождение от заключения принес автобиографический роман о жизни контрабандистов на польско-советской границе «Любовник Большой Медведицы» (1937). В годы Второй мировой войны воевал на Виленщине в отрядах Армии Краевой, устроил в Вильнюсе побег из гестапо Юзефа Мацкевича, позже писателя польской эмиграции. 
Самый известный роман «Записки офицера Красной Армии» (1948), где в жанре сатиры, автор от имени младшего офицера-красноармейца описывает события с момента пересечения «ограниченным контингентом Краской Армии» советско-польской границы. В романе «Адам и Ева» (1963) рассказывается о сложных любовных взаимоотношениях двух героев в 1939 году на Виленщине. 
Проза автора, основывалась на наиболее экстремальных и приключенческих годах жизни.
Издано 12 романов, новеллы, киносценарии, публицистические статьи. По произведениям писателя снимались художественные фильмы, телевизионные сериалы, ставились спектакли.


ЗАПИСКИ ОФИЦЕРА КРАСНОЙ АРМИИ

22 сентября 1939 г. Вильнюс

Товарищу И. В. Сталину

Ночь была чёрной как совесть фашиста, как намерения польского пана, как политика английского министра. Но нет такой силы в мире, которая сдержала бы солдат непобедимой Красной Армии, гордо и радостно идущих освобождать от буржуазного ярма своих братьев: рабочих и крестьян всего мира.
Мы застали врага врасплох. Я шёл первый с пистолетом на изготовку. За мной бойцы. На границе мы никого не встретили. Нам преградил дорогу какой-то озверевший фашистский солдат. Я приставил к его груди пистолет, а бойцы штыки.
— Руки вверх, холуй!
Мы разоружили его и шуруем внутрь. Почти все там спали. Никто не оказал сопротивление.
Забрали оружие со стоек, отключили телефон. Я спросил у одного из солдат:
— Где ваш командир?
— Вот этот — он показал пальцем.
Гляжу я: совсем худой мужик. Может даже из рабочих выбился, продавая своих братьев. Такие ещё хуже. Спрашиваю я его:
— Ты тут за командира?
— Я — говорит он. — А что?
Меня злость взяла, но не было времени разбираться с ним. Я лишь сказал:
— Кончилось твое командирство и конец вашей панской Польше! Вы и так хорошо попили людской крови! А теперь будете в собственной крови купаться!
Конечно, надо было, по справедливости, и его, и всех этих отуманенных капиталистических холуёв расстрелять, хотя на такое буржуйское отродье было жалко тратить пули. Но у нас был четкий приказ: «Пленных направлять в тыл». Поэтому мы оставили конвой и пошли дальше. Наши орлы из НКВД там с ними разберутся. А у нас нет времени. Нам ещё предстоит выполнить важную боевую задачу.
Мы направились дальше по прямой дороге. Направление на Молодечино. Тихо… Нигде ни огонька, ни людей. Меня это даже удивило. Я так много читал о хитрости польских панов. А тем временем это мы их перехитрили. Упали им как снег на голову.
Эх, вот бы моя Дуня посмотрела, как гордо и смело я шагаю во главе всей Красной Армии, как защитник пролетариата и его освободитель. Но она наверное спала и ей даже не снилось, что я, Мишка Зубов, в ту ночь стал героем Советского Союза. И не знала, что для того, чтобы она могла спокойно, радостно и в достатке жить и работать, я шёл в кровавую пасть буржуазного чудовища. Но я горжусь этим. Я понимаю, что принёс в Польшу, для моих замученных панами братьев и сестёр, свет неведомой им свободы и нашу великую, единственную в мире, настоящую советскую культуру. Именно в ней всё дело, в культуре, чёрт возьми! Пусть они сами убедятся, что без панов и капиталистов станут свободными, счастливыми людьми и строителями общей социалистической родины пролетариата. Пусть надышатся свободой! Пусть увидят наши достижения! Пусть поймут, что только Россия, великая мать порабощённых народов, может избавить население от голода, неволи и эксплуатации! Да.
Лишь пройдя семь километров от границы мы наткнулись на зверское сопротивление кровавых капиталистов. Наверное кто-то из польских пограничников успел сбежать, воспользовавшись темнотой, и предупредил буржуазию, что идёт непобедимая армия пролетариата. Кто-то нам крикнул что-то на собачьем польском языке. Я ничего не понял, и лишь громко и грозно ответил, что аж эхо пошло по лесу:
— Сдавайся, фашист, иначе мы тебя уничтожим!
Перед нами загремели выстрелы. Ну, мы по кустам, по канавам, как этого требует военная тактика — искать укрытие. Потом подтянулись пулемёты и давай по ним очередями. Только лес стонал. Два часа мы строчили из пулемётов. Никто не отзывался. Но надо всегда быть осторожным. Враг хитрый, может затаиться и выжидать.
Тем временем рассвело. Смотрим, а перед нами на дороге стоит нагруженная сеном телега, а около неё убитая лошадь лежит. И больше никого… Тогда мы осторожно двинулись вперёд, чтобы не попасть в засаду. Но всё счастливо закончилось. Вероятно враг понял, с какой силой приходится иметь дело и позорно бежал.
Вот таким образом я, младший лейтенант непобедимой Красной Армии, вошёл во главе моего взвода в буржуазную Польшу. И случилось это в ночь на 17 сентября 1939 года. Ура! ура! ура!

Эти записи я начинаю вести в городе Вильнюс. Пишу их во славу нашей сильной Красной Армии — и прежде всего — её великого вождя, товарища Сталина. Естественно, я посвящаю их и ему. Я хорошо понимаю, что моё перо бессильно, когда я хочу описать нашего великого вождя и мою любовь к нему. Для этого нужно перо Пушкина или Маяковского. Я же могу лишь точно зафиксировать то, что вижу и слышу в эти знаменательные, исторические дни, которые освободили несколько угнетённых народов от капиталистической неволи.
Когда я думаю о нашем великом вожде и учителе, то чувствую, что к моим глазам подступают слёзы. Кем бы я был без него? Невольником царя, не человечески угнетаемым и эксплуатируемым. А теперь я, у которого отец был простым рабочим, офицер. Удостоен чести состоять в комсомоле. Закончил десятилетку. Умею читать и писать почти без ошибок. Могу также разговаривать по телефону. Знаю политграмоту. Каждый день ем настоящий хлеб. Хожу в кожаных ботинках. Я образованный и культурный человек. Кроме того, я пользуюсь самой большой свободой, какую только может иметь человек на земле. Мне даже можно называть его — нашего вождя — товарищем. Вы только подумайте — я имею право свободно и всюду называть его товарищем! Товарищ Сталин! ТОВАРИЩ СТАЛИН!.. Так вот, это моя самая большая причина для гордости и радости!.. Разве может гражданин капиталистического государства называть своего президента или короля товарищем? Никогда! Разве что какой-нибудь другой кровожадный президент или озверевший король. А я… Чувствую, как слёзы радости и гордости подступают к глазам… Вынужден прерваться и закурить, иначе не выдержу избытка счастья и у меня разорвётся сердце.

23 сентября, 1939 года. Вильнюс

Я нахожусь в Вильнюсе. Сюда нас направили из Молодечино. Приехали поездом, потому что наши танкисты опередили пехоту и первые заняли город. Но я считаю, что неприятеля победили именно мы — пехота во главе со мной, потому что мы первые перешли границу и нагнали на панов такого страха, что у них только пятки сверкали.
Наш батальон стоит в казармах на улице Вилкомерской. Нам, офицерам, Комендатура дала разрешения поселиться отдельно вблизи казарм. Я расположился на улице Кальварийской в доме номер четыре. Пришёл туда вчера утром с «ордером» из Комендатуры и спрашиваю домоуправа. А мне сказали, что никакого домового комитета у них нет и не было. Я плюнул:
— Вот порядки! Как же вы тут жили?
Они говорят:
— Нормально. А все вопросы по регистрации решает дворник.
Пошёл я к дворнику. Мне показали, где находится его подвальная комната. Спускаюсь я вниз и думаю себе: «Наконец-то я увижу хоть одного эксплуатируемого пролетария». Но где там! Вижу я в большой комнате сидит толстый, хорошо одетый мужчина. Я только на ноги посмотрел и сразу увидел: ботинки с голенищами! А он ничего. Сидит и кофе пьёт. На столе настоящий хлеб лежит и сахар в банке стоит. Даже колбасу на тарелке заметил. Как меня злость взяла, что такой капиталист дворника изображает. Но я ничего не сказал, только подумал себе: «Придёт и твоё время! Закончится твоя колбасная жизнь и о ботинках тоже забудешь!» А вслух говорю:
— Добрый день!
— Добрый день! — говорит он и на стул показывает. — Присаживайтесь! — добавил он.
Я сел и кладу ему на стол ордер из Комендатуры.
— Вот — говорю — тут про квартиру для меня в этом доме.
Он взял эту бумажку в руки. На нос нацепил очки. Повертел бумажку и так, и сяк. А потом говорит:
— Я по-русски говорить умею, но буквы знаю не все. Вы сами мне прочитайте, про что там.
Я прочитал ему. А от говорит:
— Свободных квартир целых три. Пять комнат и кухня. Это одна. А две из трёх комнат и кухни. Берите какую хотите.
Но я ему говорю, что мне нужна только одна комната. Но хотелось бы поселиться к порядочным хозяевам, чтобы не обокрали. А за комнату будет платить Комендатура согласно «норме».
Он задумался и говорит:
— Пожалуй лучше всего вам будет у учительниц. Женщины спокойные, на пенсии. Хотят сдавать две комнаты, но можете взять одну.
Это мне понравилось. С женщинами всегда менее опасно. Может не нападут неожиданно, не зарежут. Всё же более культурный элемент.
Пошли мы вместе к учительницам. Они все дома были. Одна из них хорошо по-русски говорит.
— Мы — говорит — охотно вам комнату сдадим. Для нас дорого. А так нам арендную плату снизят.
— А где хозяин? — спрашиваю я. — Наверное с другими капиталистами сбежал?
— Тут хозяина нет. Дом принадлежит магистрату. Был управляющий, но его призвали в армию. Ушёл на немецкий фронт. А плату за квартиру мы вносим в кассу магистрата.
Показывают они мне свои комнаты. Никогда в жизни я не видел такой роскоши. Распутство какое-то! На полу даже ковры лежат. И всякие там цветы. И живая птица, похожая на воробья, но вся жёлтая, в клетке посвистывает. И разные там столы, столики, полки, полочки, шкафы, шкафчики, стулья, кресла… Там такие вещи, что черт его знает как их назвать! А я ничего. Делаю вид, что меня всё это не удивляет и что я не понимаю, что попал в капиталистическую пещеру эксплуататоров трудового народа. В самое змеиное буржуйское гнездо.
Оказалось, что три бабы в трёх комнатах жили! Учительницы!!!.. Ну ничего, советская власть их выведет на чистую воду. И «дворника» заодно. Пусть немного поживут. Для всех найдётся подходящее место.
Я договорился с «учительницами», что вечером заселяюсь. Они отдали мне наружную комнату с балконом. Спросили, много ли у меня вещей? Но я ответил им: «Разве у боевого офицера могут быть вещи? У меня ничего нет. Война ведь». Они сказали, что дадут мне постель. Я согласился на это, но подумал себе: какого чёрта она мне нужна?
Мы попрощались очень спокойно и культурно, я пошёл осматривать город. Иду по улицам и вижу, что попал в настоящий буржуйский заповедник. Публика на улицах одета как на бал. Каждый в кожаных башмаках, а кое-кто даже в сапогах. У многих также заметил галстуки и воротнички. И почти все в шляпах. Вот паразиты!.. А самое удивительное женщины. У каждой волосы уложены как у киноактрисы. На ногах тонкие чулки, наверное купленные в Париже, гладкие, коричневые. Платья лёгкие, цветные… как цветы. В жизни таких не видел. Красивые буржуйские стервы разодетые. Иду я себе и думаю: «Пожалуй сюда со всей Польши съехались капиталисты с жёнами и дочками? Такое богатство!»
Мне даже чуточку страшно стало. Вокруг столько кровопийц шастает! Но вижу и наших парней много. Ходят по улицам и тоже фасон держат. Каждый наодеколонился так, что издали слышно. Пусть буржуи знают, какая у нас культура! Жаль, что и я не наодеколонился. Не было времени. В другой раз.
В одном месте смотрю я — пекарня. В витрине хлеб и булки заметил. Даже пирожные были. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Думаю себе, или это буржуйская пропаганда, или специальный магазин польского «Интуриста». Стою я у окна и наблюдаю. Люди заходят, покупают, выходят. А я только разглядеть пытаюсь, у них особые стахановские «боны» или обычные карточки? Трудно разобрать. Думаю я себе: «Попробую и я. А вдруг продадут?» Вхожу я внутрь, кашлянул и говорю, как бы спокойно:
— Пожалуйста свешайте мне полкило хлеба.
Паненка, красивая такая и сисястая, спрашивает:
— Какого?
Я пальцем показываю на самый белый… как булка. И ничего. Она взвешала, даже в бумагу завернула и подаёт мне.
— Пожалуйста, пан.
Мне аж плохо стало: она меня паном назвала! Не узнала. Наверное это потому и хлеб мне продала. А может немного подслеповатая. Спрашиваю:
— Сколько платить?
Она говорит:
— Десять грошей.
Дал я ей рубль, а она мне целую кучу польских, капиталистических денег сдачи сдала. И никаких «бонов», талонов или «ордеров» даже не спрашивала.
Вышел я из магазина. Хлеб тёплый, белый, а как пахнет. Хотел я сразу съесть, но заметил, что на улице никто не ест, только наши парни ходят и грызут семечки. Сунул я хлеб в карман. Жаль — думаю — что килограмм не попросил. Может продала бы. А сам считаю: значит выходит, что на наш рубль я мог бы купить пять кило хлеба! Сладко жилось буржуям, в той прежней Польше, на бедах трудового народа!
Иду дальше и вижу — снова пекарня. Люди заходят, выходят, каждый что-то там покупает. Ну и я набрался смелости и айда внутрь. На этот раз попросил уже кило хлеба. Пальцем опять на белый показал. И ничего: отвесили, взяли двадцать грошей и хлеб мне подали. Жаль — думаю — что не попросил двух килограммов. Может тоже продали бы? Кто его знает? Но немного дальше снова замечаю пекарню. Шурую внутрь и говорю… как бы совсем спокойно и равнодушно:
— Пожалуйста два килограмма белого хлеба.
А капиталист, что хлеб продавал (даже воротничок и галстук не снял, чтобы скрыть классовое происхождение), спрашивает:
— А может всю буханку возьмёте? Три кило весит.
— Давай — говорю я.
Заплатил я 60 грошей, забрал хлеб и выхожу на улицу. Иду я и в уме считаю: вот, за девяносто грошей, то есть меньше чем за рубль, я купил четыре с половиной килограмма хлеба и даже в очереди не стоял. Не могу я этого понять. Не иначе как капиталистическая пропаганда. Надо будет выяснить это дело.
Т. к. с хлебом мне неудобно было по городу лазить, пошёл я в казарму. Там столпотворение. Полно парней. Некоторые из города пришли и рассказывают чудеса о глупости польских панов. Оказывается, можно купить кто сколько хочет не только хлеба, но и сала, и колбасы. Некоторые говорят, что тут так всегда было. Не могу я в это поверить. Ведь ясно же, если продавать всем сколько они хотят, то одни раскупят всё, а другие будут с голода помирать.
Вечером заселился я в свою комнату. Учительница (та, что по-русски говорит) открыла мне дверь и показала комнату.
— Можете быть уверены — тут чисто — сказала она. — А мыться можно в ванной комнате.
Она проводила меня в комнату около кухни. Там красивый умывальник и большая ванна. Посмотрел я на всё это и думаю себе: «Убить тебя надо на месте за всё это. Сколько же наших братьев, рабочих и крестьян, поумирало с голоду, чтобы ты, паразитка, могла наслаждаться в такой ванне!» Но я ей тогда сказал:
— Все нормально. Пулемёт посложнее будет и с этим разберёмся. А ваша ванна это глупость!
Пошёл я в свою комнату и давай всё рассматривать. Но ходить было неудобно, мешали ковры. Я вышел на балкон. А там полно цветов в горшках. Смотрю я на город. Стемнело. Слышу, как наши бойцы «Катюшу» поют. Ну и я им подтянул. А потом как засвистел, так мне печально стало. И Дуняшка вспомнилась. Какой была, такой и осталась, но всё равно баба и хорошо мне с ней было. Решил я ей письмо написать. Пошёл я в комнату, включил свет и настрочил моей симпатии такое вот письмо:

23 сентября 1939 года.
Город Вильнюс.
«Моя любимая Дуняшка!
Пишу тебе это письмо из самого центра польского, буржуазного логова. Мощным ударом нашего несокрушимого, красного кулака мы сокрушили польских, фашистско-капиталистических генералов и освободили от буржуазного гнёта стонущий в когтях тиранов польский рабоче-крестьянский люд и все иные народности, безжалостно угнетаемые и эксплуатируемые кровожадными панами.
Я шёл во главе всей Красной Армии и бил фашистов и их холуев, пока они не бросились бежать. Живу я в красивом доме, хозяин которого — капиталист, сбежал. Здешние буржуйки наносили мне цветов и застелили всю комнату коврами. А всё это от страху. Каждый день плаваю в ванне. Ванна — это такая большая лохань, из железа, в которую наливают воду и человек целиком, даже с ногами, может в неё поместиться.
Можешь гордиться своим Мишкой, который, гордо шагая по знаменем Ленина-Сталина, смёл на века зверское сопротивление польских захватчиков и освободил все, стонущие в кандалах, народы.
Писать мне можешь в Вильнюс, какое-то время мы ещё будем тут. Мой точный адрес на конверте.
Крепко жму твою руку, с комсомольским приветом.
Лейтенант героической Красной Армии, Михаил Зубов».

Я закончил письмо, разулся, чтобы не зацепиться за ковёр, и прохаживаюсь, «Трёх танкистов» насвистываю. Тут слышу, кто-то в дверь стучит.
— Войдите — говорю.
В комнату зашла девочка лет десяти. Хитрая такая. Сразу видно, буржуйское отродье. Глазами так и зыркает по углам. Наверное шпионить её прислали, чтобы посмотрела, чем я занимаюсь.
— Мамочка — говорит она — приглашает вас на чай.
Я думаю, идти, не идти? Но пошёл. Было интересно посмотреть, как буржуйки чай пьют. Прихожу значит я в их столовую. Вижу, белая скатерть на столе лежит, а на ней полно разной драгоценной посуды. На столе лежит сыр, молоко в кувшинчике, какие-то копчёности, в сахарнице сахар насыпан. Только хлеба было мало. Тогда я сказал: «Подождите минутку». И вышел. Вернулся в свою комнату и думаю: «Взять кило хлеба, или всю буханку?» Но может много сожрут? И мне тоже есть захотелось. Взял я огромную буханку, принёс к ним и положил на стол. «Это — говорю — для всех».
— Но зачем? — спрашивает одна. — Хлеба у нас много, только мы не режем весь, чтобы не засыхал.
— Ничего — говорю я. — Не стесняйтесь и ешьте сколько хотите. Мне по карману купить хоть две такие буханки!
Они посмотрели друг на дружку. Вероятно дивятся моей щедрости. Налили мне чаю… Ну, ничего, разговариваем. Та, что хорошо владеет русским (Марией Александровной зовут), угощает меня: «Пожалуйста сыра! Колбаски! А чего масло на хлеб не мажете?»
— А где масло? — спросил я.
Она пододвинула мне такое специальное блюдце с крышкой, а в нём лежит что-то жёлтое как воск. Тогда я говорю:
— А, так это и есть масло! Мне мама рассказывала, что когда-то у них тоже масло из молока делали.
Начал я это их масло на хлеб намазывать. Но неудобно. Оно только скатывается. Его бы лучше ложкой есть, а не намазывать. Тогда я взял себе кусочек колбасы. Но так тонко буржуйки нарезали. Видно скупые.
Ну, ничего. Беседуем. Я спрашиваю её, кого как зовут? Мария Александровна на одну показывает и говорит: «Пани Зофия». А другая оказалась пани Стефания.
— А как малую зовут? — спросил я.
— Андзя.
— А почему не пани Андзя?
— Потому что детей у нас зовут только по имени. Когда подрастёт, то будет панна Андзя.
«Естественно — подумал я — её могут выучить только фашисткой и врагом трудового народа. Тоже сделали бы из неё гадину, если бы наша советская власть не пришла! Теперь кончатся эти панские штучки!»
Ну, ничего. Сидим себе и беседует довольно культурно, то о погоде, то об урожае. Я вижу, что и я их собачий язык немного понимаю. А чего не понимаю, то мне Мария Александровна сразу переводит. И всё бы было хорошо, но одна из них (та старшая, пани Зофия), говорит мне на ломаном русском языке:
— Пан лейтенант, а долго вы пробудете у нас в Вильно?
Очень мне этот вопрос не понравился. Сразу понял, что она хотела хитростью, от красного офицера, узнать о стратегических намерениях высшего командования. Но я её тут же раскусил. Знаем мы фашистские уловки! Так что я сказал очень любезно и спокойно, хотя, собственно говоря, за такое надо с ходу бить по морде:
— Сколько нам захочется, столько и пробудем.
А она снова:
— Пан лейтенант, а вам нравится наш Вильно?
Я заскрипел зубами. Издевается, холера, надо мной, красным офицером и порядочным большевиком. Уже второй раз меня «паном» назвала. Но я стиснул под столом кулаки и стараюсь держаться.
— Во-первых — говорю я — не Вильно, а Вильнюс. Вот что. Во-вторых: не ваш, а наш. В-третьих: мне он совсем не нравится, потому что никакой культуры нет. Даже на вокзале нет вошебоек. Что же это за жизнь! Что же это за гигиена! Что же это за культура!
Тут вмешалась Мария Александровна и говорит так чисто по-русски… это очень подозрительно и надо будет сообщить об этом в НКВД. Так вот, говорит она:
— Вошебоек у нас в самом деле нет. Но потому, что у нас нет вшей. Так что зачем нам вошебойки!
Сами вы как вши — подумал я и говорю:
— Вошебойки являются санитарным и гигиеническим оборудованием. Мышей у вас тоже может не быть, а вот, котов у вас всюду множество. Вот что.
А та первая (пани Зофия) снова обращается ко мне и вижу я, морда хитрая, хитрая, хитрая!
— Пан лейтенант…
Но на этот раз я ей закончить не дал. Бросил нож на стол и рявкнул:
— Заткнись, старая обезьяна! Никакой я тебе ни пан, а защитник пролетариата! И я тут именно затем, чтобы уничтожать такую фашистскую заразу как ты! Понимаешь?! А если не понимаешь, то я тебе сейчас своими руками объясню!
Я как приложился кулаком к столу, что аж все стаканы на нём запрыгали. Девочка плакать начала. А Мария Александровна умоляет меня и тоже чуть не плачет.
— Михаил Николаевич — говорит она. Не гневайтесь. У нас каждому говорят пан. Даже нищему. Так же как во Франции «мсье», или в Англии «мистер».
Но я не дал уломать себя этим хамкам.
— Подождите немного — сказал я. — Мы наведём порядок и панами, и месьями, и с мистерами! Придёт время для всех и каждому найдётся подходящее место! А мне, порядочному человеку, сидеть в вашем обществе и попивать чаи негоже! До свидания!
Я встал. Естественно, сплюнул на пол. И гордо вышел. Даже свой хлеб со стола не забрал. Пусть подавятся им подлые фашистки!
Пошёл я спать. Кровать, вижу, хорошо застелена. Большое одеяло, лёгкое, мягкое, в белую оболочку затолкнуто. А на оболочке той разные цветочки, листики и мотыльки вышиты. Две подушки… тоже в оболочках с цветами. Ну и простынь. А всё такое белое, словно краской выкрашено. Я даже пальцы послюнявил и попробовал, не мажется ли?
Залез я на кровать и полностью в ней утонул. Только нос наверху. Вертелся я, крутился, а сон не берёт. Не по мне, порядочному большевику, такие буржуйские изобретения! Как они на таком с бабами спят?… Вылез я из постели, подушку у стены положил, завернулся в одеяло и в два момента заснул.
Утром просыпаюсь. Вижу — солнце светит. Красота.
Вышел я на балкон. Видна большая часть города и река тут же течёт… Я вздохнул: чудно!.. Небо голубое, голубое, голубое… Вот, думаю я, из такого голубого материала пошил бы я себе рубашку, а Дуне юбку.

перевод Алеся Островцова





БОРИС ПИМОНОВ
(1901 — 1961)

Архитектор, политический и общественный деятель, избирался депутатом польского Сейма. Родился в Вильно, по окончании гимназии в Варшаве учился на отделении изящных искусств и архитектуры в виленском Университете Стефана Батория, затем на строительном отделении Варшавского политехнического института. Статьи о старообрядцах и русском меньшинстве в Польше опубликованы в газетах «Наше Время», «Русское Слово» и др. С 1931 года председатель Совета Союза русских меньшинственных организаций в Польше, с 1932 член Совета Русского национального объединения. С 1940 года живет Вене, после войны пребывал в лагере перемещенных лиц в Блюденц (Австрия), работал переводчиком в социальной службе перемещенных лиц, в 1949 году с семьей переселился в США, работал в Русском обществе взаимопомощи, участвовал в старообрядческих съездах.


РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НА  ЗАСЕДАНИИ СЕЙМА 20 ФЕВРАЛЯ  1937 ГОДА

Высокий Сейм! Суммы расходов, предусматриваемых на нужды религиозные и на дело просвещения, при сопоставлении их с другим позициями расходов, занимают второе место после расходов на оборону страны. Тот факт, что расходы на дело науки и просвещения в общей сумме государственных расходов составляют почти 16 процентов, свидетельствует о том, что мы являемся государством, в котором по мере возможности делается все, чтобы удовлетворить те громадные нужды, какие имеются в области просвещения. И если наше государство вследствие неблагоприятных исторических условий до сих пор еще не достигло в этом отношении уровня других государств, то в скором времени оно этого уровня достигнет. Гарантией этого являются: всеобщее понимание наших нужд в области просвещения, планомерные усилия школьных властей, работа учителей и всего общества. Постановка нашего школьного дела, несмотря на неблагоприятные условия, вызванные всеобщим кризисом, все более и более отвечает требованиям государственной жизни. B частности o6 этом свидетельствует развитие сети профессиональных школ и рост числа учащихся в этих школах. Увеличение штата учителей на 4.000 человек дает возможность уменьшить число детей, не посещающих школ, на четверть миллиона, а кроме того уменьшить и число безработных кандидатов на учительские должности.
При этом я обращаюсь с горячим призывом к школьным властям, чтобы в первую очередь на должности учителей назначались кандидаты из крестьянских детей, окончившие соответствующие школы и по несколько лет ожидающие работы. Эта вынужденная бездеятельность вызывает у них чувство горечи и отчаяние, под влиянием которых они могут вступить на ложный путь и сыграть отрицательную роль в окружающей их среде.
В связи с работами, ведущимися в направлении пересмотра основных положений в школьной политике, в первую очередь своевременно было бы обратить внимание Сейма, на проблему которая всегда существовала и теперь стала особенно злободневной.
Проблема эта - мeньшинcтвeнный вопрос в части, касающейся школьной политики.
Воскресшее волею и силой духа польского народа Польское Государство в числе своих граждан насчитывает свыше одной трети граждан, принадлежащих к иным (не польской) национальностям. С этим надо считаться как с историческим фактом.
Каким же образом при таких обстоятельствах должна разрешить школьная политика стоящею перед ней задачу? Я вижу решение задачи в том, чтобы школа воспитывала новые поколения граждан в духе дружного соседского сожительства поляка с не поляком, католика с нe кaтoликoм. Школа должна сгладить всякий антагонизм и заботливо предохранить молодое поколение от нарождения такового как на почве вероисповедной, так и национальной.
Для такого полноценного воспитания нужно прежде всего, чтобы молодежь росла в атмосфере взаимного уважения своих и чужих вероисповедных прав. Этого нельзя будет достигнуть до тех пор, пока в польскую школу не будет допущен родной язык ребенка каждой, значительно представленной в государстве, национальности. Отрицание этой истины, так хорошо известной польскому народу и не раз высказанной наиболее выдающимися польскими педагогами, неуклонно ведет к обострению антагонизма и росту настроений, противоречащих интересам государства.
«Школа, - как учил Болеслав Трентовский 1,  один из наиболее светлых умов Польши, - является средством к оздоровлению, к поднятию морального уровня граждан».
Щепановский 2, Червинский 3 и другие, а их было много в истории польской педагогики, учили, что «нельзя допускать в школе принципов национальной и вероисповедной нетерпимости, так как школа должна быть связана с самим народом».
          Только таким образом польская школа может наиболее прочно и лучше всего объединить всех граждан с государством для того, чтобы большинство меньшинственного населения в Польше не явилось причиной ее слабости. Я верю, что благодаря высоким духовным качествам польского народа и логическому продолжению прекрасных исторических традиций, это меньшинственное население может и должно стать источником славы, защиты и могущества Польского Государства.
          Я знаю, что в наш век неслыханного роста примитивного и грубого материализма трудно оградить школу от влияния низменных страстей и течений, подрывающих основы общественного сожительства. Нельзя, однако, с этим примириться, нельзя оставить школу беззащитной перед вредными влияниями, противоречащими настоящим правилам воспитания, так как это может вызвать угрозу правильного представления о зле, об этике, о человеческом достоинстве и принципах общественного сожительства. Кроме того, школа должна быть призвана к оказанию противодействия такого рода нежелательным явлениям, каким является склонность к вредительству, нередко проявляющаяся у нашей молодежи в форме битья изоляторов, уничтожения придорожных деревьев, битья стекол, подкладывания петард и т. п. Необходимо противодействовать таким явлениям, как, например, в Вильне, где в одном из кинематографов студент первого курса, только недавно покинувший стены гимназии, позволил себе для развлечения столкнуть лбами двух перед ним сидевших пожилых дам. B суде в свое оправдание он ничего другого не мог сказать, как только то, что он думал, что дамы эти еврейки, а так как это оказалось не так, то он «приносит глубочайшие извинения».
Приводя эти факты, я не собираюсь их обобщать или обвинять вообще наши школы, учителей или молодежь. Я хочу только установить, насколько важным и ценным инструментом является школа, насколько большего внимания она требует от своих руководителей для того, чтобы выполнять свое назначение и не быть низведенной на роль упрощенного технического средства в политике обучения при отрицании основного права каждого народа, лояльно выполняющего свои обязанности по отношению к государству, - учиться вместе с государственным языком и своему родному языку.
Если я говорю об этих вещах, то потому, что мы стоим перед фактом пересмотра меньшинственной проблемы в школьной политике и попыткой создания, может быть на долгие годы, определенной в этом отношении государственной политики. Я искренно и горячо желаю, чтобы при принятии принципиальных решений в этой области не были забыты возбужденные мною вопросы о требованиях, которые следует применить к нашей школе. Они согласуются с нашей конституцией и глубоким пониманием государственных интересов. Я уверен, что практическое осуществление этих стремлений найдет отражение в соответствующих законах и поэтому ограничусь пожеланием, чтобы эти законы охватили школьные потребности всех граждан государства. До сих пор, к сожалению, эти законы не предусматривали удовлетворения школьных нужд русского меньшинства Польши.
Мне известно, чтo для объяснения такого положения былo в cвoe вpeмя пpивeдeнo мнoгo oпpaвдaний и мoтивoв co ccылкoю нa историческое обоснование, но я считаю этот вопрос слишком большим и важным в особенности потому, чтo большинство приводимых прежде аргументов в настоящее вpeмя потеряло свое значение. Вот почему я нахожу возможным поднять этот вопрос пред высокой палатой.
При рассмотрении этого вопроса надо прежде всего отличать сравнительно небольшую численно русскую эмиграцию от значительного по своей численности русского меньшинства. B состав этого меньшинства входят русские старообрядцы, представителем которых в частности я и имею честь быть и которые гордятся тем, что они дождались, чтo их Церковь первая получила законное признание после заключения конкордата с Апостольской Столицей. Эта группа состоит из 80 тысяч человек. A русский язык для старообрядцев преподается лишь в одной начальной школе в Bильне в то время, как дети старообрядцев составляют иногда 90 - 100 процентов всех детей, посещающих школу.
Другая значительная группа русской национальности состоит из польских граждан, которые, независимо от своего происхождения и местожительства в Польше, за время ее 18-летнего существования с момента возрождения, с одной стороны, дали безусловные доказательства своей лояльности в отношении государства, а с другой, при весьма неблагоприятных условиях выявили непреклонную волю считать ce6я принадлежащими к русской национальности и желание культивировать наряду с польским государственным языком свой родной русский язык, содержа на средства русской общественности 5 частных русских гимназий и 5 русских начальных школ.
Эти учебные заведения до сих пор не получили от государства никакой материальной помощи и в них обучаются только дети русских родителей. Единственная казенная начальная школа с русским языком преподавания, насчитывающая несколько сот учеников, была по распоряжению куратора осенью прошлого года закрыта и только благодаря особым ходатайствам, она была по распоряжению г-на министра открыта, но уже без существовавшего до этого 7-го отделения. В этом отношении вопрос о школе для населения, принадлежащего к русской национальности, в сравнении со всеми остальными, даже менее численными, меньшинствами, является определенной аномалией.
Таким образом, основываясь на том, что:
1) вопрос этот может быть легко разрешен в положительном смысле, так как его разрешение находится в границах возможности, отвечает смыслу Конституции общепринятым принципам для меньшинственных школ,
2) вопрос касается правового положения представителей великого соседнего народа, народа Пушкина, Толстого, Менделеева, Чайковского и других,
3) вопрос этот касается признания прав представителей русского народа, являющихся в то же время польскими гражданами, в большинстве своем носителями вековых традиций совместного сожительства, хорошо осведомленных о своей принадлежности и своих обязанностях по отношению к государству и
4) не разрешение этого вопроса в исторической перспективе может явиться поводом для политической спекуляции, я позволяю себе предложить высокому Сейму следующую резолюцию:
«Сейм призывает правительство при выработке правовых норм, регулирующих вопрос обучения детей, принадлежащих к национальным меньшинствам, в публичных и государственных школах, принять во внимание также нужды русского меньшинства и оказать надлежащую помощь и заботу по отношению к школам с русским языком обучения».

1 Бронислав Фердинанд Трентовский (1808 - 1869) - польский философ, педагог и публицист, педагогическая система которого предусматривала национальное возрождение через просвещение и воспитание патриотизма.
2 Станислав Прус-Щепановский (1846 - 1900) - польский политический деятель (в Австрии), экономист, предприниматель и педагог, с развитием просвещения увязывал экономический подъем страны.
3 Славомир Червинский (1885 - 1931) - польский педагог и общественный деятель, министр вероисповеданий и общественного просвещения Польши (1929 — 1931)

СЕРГЕЙ ПОВОЛОЦКИЙ
(1908 — 1994)

Прозаик, журналист, переводчик. Родился в Вильне, окончил гимназию им. Адама Мицкевича (1926) и отделение права и общественных наук виленского Университета Стефана Батория (1930). В 1931 - 1935 годах продолжал образование в Брюсселе и Париже. С  1930 года. сотрудник газет «Наше время» (Вильно), «Сегодня» (Рига), «Kurjer Powszechny» (Варшава). Участник вечеров Литературно-артистической секции Виленского Русского общества, автор заметок о музыкальных вечерах, рецензий о театральных постановках, статей о кинематографе. Брал интервью у Л. Собинова, Ф. Шаляпина, А. Вертинского.
В сентябре 1940 года  арестован советскими властями и отправлен в концентрационный лагерь в Воркуту. В 1945 году освобожден стараниями «Союза польских патриотов». В 1946 году репатриировался Польшу.  Публиковал в газетах и журналах Польши литературно-критические и театроведческие статьи, переводил советские пьесы и оперетты.

К. Д. БАЛЬМОНТ

Имя и творчество К. Д. Бальмонта широко и хорошо известны в Польше уже в продолжении многих десятилетий. Виднейшие польские поэты переводили его произведения на польский язык. Первые переводы появились еще в годы до начала первой мировой войны. Можно смело сказать, что Бальмонт является одним из самых популярных и охотнее всего переводимых русских поэтов в Польше. До сих пор много и охотно переводят его стихи и современные польские поэты. Одним из лучших переводчиков произведений Бальмонта на польский язык в настоящее время является известный поэт С. Поляк. Эта популярность творчества Бальмонта в Польше до известной степени объясняется тем, что сам Бальмонт в свое время много и охотно переводил на русский язык произведений виднейших польских поэтов, как классиков, так и современных.
         В частности, Бальмонт перевел на русский язык многие произведения великого польского поэта Юлиуша Словацкого, современника Мицкевича и Пушкина, а также одного из виднейших более поздних польских поэтов, Яна Каспровича. Хорошо зная польский язык и польскую литературу, Бальмонт очень интересовался Польшей, ее литературной жизнью и поддерживал близкие и дружеские отношения со многими представителями польских литературных кругов. В частности, в особенно тесном контакте Бальмонт в период 1920-30 годов был с поэтами Т. Буйницким, Л. Бельмонтом, а также с вдовой Яна Каспровича - М. В. Каспрович. Поэтическое творчество Каспровича Бальмонт особенно высоко ценил и очень им интересовался. Мария Викторовна Каспрович была русской по происхождению. Она родилась в Петербурге. Ее девичья фамилия - Бунина. Она была родственницей писателя Бунина. Выйдя замуж за Каспровича за несколько лет до начала первой мировой войны, Мария Викторовна поселилась с мужем в горном поселке Поронине, расположенном по соседству с польским курортом - Закопане. После смерти мужа, Каспрович создала в доме, где он жил и творил, мемориальный литературный музей. Написала она также книгу интересных воспоминаний. В этой объемистой книге она рассказала подробно о своем муже, тайниках его творчества, о людях, писателях и артистах, с которыми Ян Каспрович и она встречались на своем жизненном пути. Эта книга выдержала несколько изданий в Польше, как до войны, так и в послевоенные годы. М. В. Каспрович умерла в своем доме-музее «Харенде» в Поронине в 1968 году. Она похоронена рядом со своим мужем в специальном мавзолее, устроенном в «Харенде». Я пишу об этом так подробно, во-первых потому, что М. В. Каспрович до известной степени связана с тем, что мне хочется рассказать о К. Д. Бальмонте, а во-вторых, Мария Викторовна была близкой подругой детства моей матери и тетки. Гостя у нее в «Харенде», вскоре после возвращения из Пятигорска на родину в Польшу, я познакомился с ее мужем, прославленным польским поэтом Яном Каспровичем незадолго до его кончины. Кстати, как я уже упоминал, именно благодаря Бальмонту и его переводам замечательные по своему мягкому лиризму и глубине мысли, слегка философско-мистические стихи Каспровича стали известны русскому читателю.
Бальмонт посетил Польшу в 1927 году. Он побывал, между прочим, и в Вильно, куда приехал в начале мая по приглашению местных польских литературных кругов и Виленского университета. Не лишним будет также отметить, что в Вильно проживало в те годы немало людей, с которыми Бальмонта связывали долгие годы дружбы и близкого знакомства. Особенно близок он был с М. Байрашевским, известным адвокатом, защитником в ряде политических процессов, начинавшим свою карьеру в Петербурге, где он окончил университет. Будучи близок к литературным и артистическим кругам столицы, Байрашевский еще в студенческие годы познакомился и подружился с Бальмонтом. Кстати, к числу его близких друзей принадлежал также и А. А. Блок, произведения которого были очень популярны, ценимы и хорошо известны польскому читателю по многочисленным переводам, авторами которых были виднейшие польские поэты.
Ректором Виленского университета в те годы был видный польский ученый - славист, знаток истории русской литературы 19-го века, профессор Мариан Здзеховский. Здзеховский хорошо знал Бальмонта по Петербургу, где в свое время проживал и учился. Кстати, этот всеми уважаемый ученый великолепно владел русским языком и был горячим и страстным популяризатором в Польше произведений Лермонтова и Чаадаева, творчество которых особенно высоко ценил. Именно Здзеховский и был одним из самых активных инициаторов приглашения Бальмонта в Вильно.
Первое выступление поэта в нашем городе состоялось в виленском драматическом театре. Само собой разумеется, что я, уже в те годы работая в местной печати, был на этом выступлении. Обширный зрительный зал Драматического Театра (ныне в нем помещается Вильнюсский Государственный Оперный Театр) был переполнен до отказа. Благодаря близкому знакомству с Байрашевским и протекции хорошо знавшего меня и всю нашу семью проф. Здзеховского, мне удалось получить место во втором ряду партера, т. е. буквально в двух шагах от сцены.
В зале присутствовали многочисленные представители виленской интеллигенции, профессора, писатели, артисты и журналисты, работники местной, да и не только местной, но и варшавской печати, специально приехавшие в Вильно на этот вечер. Ведь это было первое в Польше авторское выступление видного русского поэта, широко известного польской публике, как переводчика на русский язык произведений польских классиков.
На сцене стоял большой стол, покрытый темно-малиновой скатертью, у стола - несколько кресел, а на столе стоял традиционный для авторских выступлений, графин с водой и стаканы. Помню, что внимание присутствующих в зале привлекала к себе высокая и статная дама, одетая в темное бархатное платье с большим, так называемым «боа» из лисиц, небрежно накинутым на плечи. Она была в обществе уже упомянутого мною адвоката Байрашевского. Это была супруга поэта, приехавшая вместе с ним в Польшу.
Когда в зале потух свет, на сцене почти в тот же момент появился Бальмонт в сопровождении профессора Здзеховского и председателя местного отдела Союза Польских Писателей, известного польского поэта В. Гулевича. Небольшого роста, довольно коренастый, поэт выглядел несколько необычно, благодаря своему оригинальному костюму. На нем была черная бархатная блуза, достигавшая почти колен и подпоясанная тонким поясом. Белый крахмальный воротничок блузы был украшен огромным галстуком кремового цвета, повязанным в виде банта. Черные брюки и лакированные полуботинки дополняли этот несколько необычный наряд. Бальмонт держался очень прямо, не глядя на публику, а смотря куда-то, поверх голов зрителей, в даль. Время от времени он слегка нервно «вздергивал» головой. Его уже значительно поредевшие волосы создавали впечатление небрежной поэтической шевелюры. Бросались в глаза также остроконечная бородка и небольшие, но густые, усики, делавшие Бальмонта слегка похожим на средневекового испанского «гранда», какими мы их видим на картинах старинных мастеров.
При появлении поэта на сцене все присутствующие в зале поднялись со своих мест и, стоя, громкими аплодисментами приветствовали поэта, который в ответ слегка наклонил голову, продолжая смотреть куда-то в даль. Усадив именитого гостя в кресло у стола, профессор Здзеховский сказал несколько слов по-польски и по-русски, приветствуя Бальмонта и благодаря его за приезд в Вильно и согласие выступить в рамках авторского вечера. Приветствовал поэта от имени виленских польских собратьев по перу также и В. Гулевич. Бальмонт, в ответ на эти приветствия, молча, склонив голову, крепко пожал руки Здзеховскому и Гулевичу, а затем, прижав руки к сердцу, поклонился публике, вновь наградившей его шумными аплодисментами. Эти аплодисменты адресовались не только Бальмонту, но и его супруге, которая тоже сочла нужным поблагодарить приветствовавшую ее публику, встав с кресла, поклоном и улыбкой.
Затем Здзеховский пригласил Бальмонта начать вечер. И тут неожиданно произошла забавная заминка. Бальмонт молча поднялся с кресла и, не глядя по-прежнему на публику, выдержал довольно большую паузу. В зале воцарилась напряженная полная ожидания тишина. Бальмонт продолжал хранить молчание. Несколько обеспокоенный этим молчанием, Здзеховский озадаченно и вопросительно посмотрел на поэта. И, вдруг, Бальмонт быстро и скоро заговорил. Голос у него был слегка глуховатый, но достаточно сильный. Он говорил быстро, не заглядывая в какие-либо "шпаргалки", без которых не могут обойтись некоторые ораторы. Но чем дольше он говорил, тем больше худо скрываемое недоумение и смущение стало охватывать слушателей. В публике начали переглядываться, улыбаться… Дело в том, что никто из присутствующих в зале не мог понять буквально ни одного слова из того, о чем так горячо и громко говорил Бальмонт. Говорил он на каком-то абсолютно непонятном языке, да к тому же необычайно быстро. Воспользовавшись небольшой паузой, которую сделал Бальмонт, чтобы перевести дух, Здзеховский, привстав с кресла, громко сказал, обращаясь к публике: «Наш достойный гость, владея прекрасно польским языком, выразил желание говорить по-польски. Но я думаю, что мы не будем утруждать нашего дорогого гостя и будем просить его говорить по-русски. Ведь все мы, здесь присутствующие, хорошо знаем и понимаем язык Лермонтова и Пушкина!» Раздались аплодисменты и громкие крики: «Просим говорить по-русски!». Бальмонт улыбнулся; перейдя на русский язык, сказал: «Хорошо! Я буду говорить по-русски! Но, поверьте, что я польский язык знаю неплохо!». Он и действительно знал его весьма неплохо, но, не имея разговорной практики, был «не в ладах» с трудными польскими ударениями. Кроме того, его польскую речь сильно «коверкал» какой-то странный акцент и та быстрота, с которой он произносил слова по-польски.
В своем выступлении Бальмонт подробно рассказал о своей работе над переводами произведений польских поэтов. В особенности много внимания он уделил творчеству Яна Каспровича. По его словам, одно из произведений этого поэта, «Книга убогих», над переводом которого он предполагал работать, "является одним из лучших по своей лиричности и глубине мысли произведений не только польской, современной, но и мировой поэзии".
Во второй части вечера Бальмонт, по просьбе публики, выступил с чтением своих произведений. Мне запомнилась своеобразная манера Бальмонта декламировать свои стихи. Он читал их необыкновенно просто, без излишней аффектации, почти без жестикуляции, чуть-чуть нараспев и негромко. Читал только стоя неподвижно почти у самой рампы, слегка покачиваясь и закрыв глаза…
После окончания вечера, когда публика начала расходиться, меня подозвал Байрашевский и представил супруге поэта как «своего молодого друга, большого любителя поэзии, в особенности творчества Бальмонта, и сотрудника местной печати». В этот же вечер, пройдя вместе с Байрашевским и супругой поэта за кулисы, мне удалось познакомиться и с самим Бальмонтом. Представил меня ему профессор Здеховский, назвав меня «молодым журналистом и любителем литературы». Из театра мы вышли все вместе: Бальмонт с супругой, Байрашевский, Здеховский и я. Помню, что меня очень удивило то, что вместо пальто (вечер был довольно прохладный) Бальмонт накинул на плечи нечто вроде накидки или плаща черного цвета, подбитого кремовой шелковой подкладкой. Бальмонт был ниже своей жены и, когда он взял ее под руку, так казалось, что это она ведет его за собой, как мальчика.
В Вильно Бальмонты задержались на несколько дней, гостя и бывая у своих друзей. Короткую беседу с Бальмонтом для газеты, в которой я тогда работал, мне удалось провести в номере гостиницы, где остановились поэт и его жена. Бальмонт очень заинтересовался тем, когда, в ходе нашей беседы, я сказал ему о том, что жена Каспровича является другом нашей семьи и подругой моей матери и тетки. «Я очень ценю и люблю Марию Викторовну, - сказал, между прочим, Бальмонт, - ведь она - это подлинная муза и верная подруга Яна. И, кто знает, как расцвел бы без ее любви и опеки столь пышный цветок чудесного дара этого замечательного польского поэта. Ведь я теперь собираюсь серьезно поработать над переводом на русский язык «Книги убогих». В сущности, я и приехал в Польшу для того, чтобы побывать в «Харенде» и подышать тем воздухом, которым дышал Каспрович, повидать те горы, которые он считал главным источником своего вдохновения и всего творчества. Ведь он был в Татры, был их верным вассалом и паладином». Запомнился мне также ответ Бальмонта на мой вопрос о том, доставляет ли ему радость его творчество: «Я езжу теперь, несмотря на возраст, по многим странам. Работаю больше, как переводчик, выступаю только изредка с чтением своих стихов, как поэт… Конечно, выступаю там, где есть люди, понимающие русский язык… Для поэта живое общение с публикой - это самое главное и важное. Сказать по правде, я немного посвящаю теперь времени стихам… Почему? Трудно сказать, почему… К тому же жизненно удобнее быть странствующим лектором и переводчиком чужих произведений…».
Из Вильно, посетив Варшаву и Краков, Бальмонты направились в Поронин, куда пригласила их М. В. Каспрович погостить на «Харенде». О пребывании Бальмонта в Поронине мне подробно рассказывала Мария Викторовна: "Константин Дмитриевич заставлял меня подолгу рассказывать о моей жизни с Яном. Он интересовался малейшими подробностями, касавшимися его личной, повседневной жизни, его привычками, распорядком дня. В особенности его интересовало то, что Ян говорил мне о людях, о природе, о всем том, что окружало его и меня в Поронине и на "Харенде". Он мог часами слушать меня и мои рассказы. «Ведь для того, чтобы перевести произведение поэта, - часто говорил он мне, - надо чувствовать окружение так, как он его чувствовал и воспринимал. Надо проникнуться его «сознанием жизни» и даже всех мелочей этой жизни. Ведь перевод должен быть сделан так, как писал бы его сам автор, если бы владел данным языком, как своим родным».
Бальмонты гостили у Каспровичей несколько дней. По просьбе поэта, Мария Викторовна водила его по окрестностям Поронина, показывала ему любимые «уголки» и места прогулок Каспровича, обожавшего Поронин, Закопанэ и Татры. Между прочим, однажды, во время одной из таких прогулок произошел случай, весьма напугавший Каспрович. Она повела своего гостя в горы, расположенные неподалеку от «Харенды». Бальмонт восхищался чудесными горными видами, но, когда пришлось возвращаться, он неожиданно побледнел и приостановился. Испуганная его видом и состоянием Мария Викторовна спросила, что с ним. Бальмонт ответил ей не сразу, еле переводя дух, слабым и тихим голосом. Оказалось, что поэт страдал болезненной «боязнью пространства» и не мог заставить себя сойти даже с небольшой высоты. Он забыл, а, вернее не хотел предупредить об этом Каспрович. Теперь, когда при возвращении на «Харенду» им пришлось сходить с горы, Бальмонт не смог преодолеть охватившего его страха. «Мне пришлось буквально тащить его на руках за собой. Он почти полз по земле на четвереньках, тяжело дыша и почти теряя сознание… Возвращение домой нам заняло несколько часов».
Мне случайно удалось найти среди немногих сохранившихся у меня архивных материалов редкий снимок Бальмонта. Снимал его адвокат Байрашевский, прекрасный любитель-фотограф. Снимок сделан во время пребывания Бальмонта в мае 1927 года в Вильно. Интересен также личный автограф Бальмонта и две написанные им строфы, которые он написал на память, даря свою фотографию одной из польских виленских актрис, большой поклоннице его творчества.
Мне хотелось бы, в заключение, добавить несколько слов о самой М. В. Каспрович. Это была необыкновенно интересная и одаренная женщина. Я уже упоминал, что она была автором чрезвычайно интересных воспоминаний, до сих пор читаемых в Польше с большим интересом. В ее доме в Поронине, превращенном, благодаря ее энергии и стараниям, в литературно-мемориальный музей, посвященный жизни и творчеству Яна Каспровича, бывали ее многочисленные друзья, польские поэты и писатели. Многие из них, как, например, известный современный польский прозаик Ворцель, были обязаны ей своим продвижением в литературу. Кстати, именно Ворцель, а также другой известный польский писатель К. Макушинский, посвятили ей многие свои произведения, рассказав в них о хозяйке «Харенды», литературных спорах и беседах, происходивших в гостеприимном доме Марии Викторовны. В то же время, она никогда не забывала о своем русском происхождении, о своей родине и русской культуре, с которой с детства была нераздельно связана.










































МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ
(1925 — 2015)

Балерина, балетмейстер, хореограф, киноактриса, представительница театральной династии Мессерер-Плисецких, считается одной из величайших балерин XX века.  Родилась в Москве, в семье советского хозяйственного деятеля Михаила Плисецкого (1899—1938) и актрисы немого кино Рахиль Мессерер-Плисецкой (1902—1993). По окончании Московского хореографического училища  (1943) была принята в труппу Большого театра, вскоре утвердившись в статусе прима-балерины (1948—1990). Выступала в Англии (1950, 1963), США (1959, 1962), Франции (1961, 1964), Италии (1964) и других странах. Исполнила партию Анны Карениной на сцене Литовского театра оперы и балеты (1976).
После распада СССР жила на два дома — в Мюнхене (Германия) и Литве, в усадьбе неподалёку от Тракайского замка. Имела литовское гражданство.
Герой Социалистического Труда (1985), народная артистка СССР (1959), лауреат Ленинской премии (1964). Кавалер трёх орденов Ленина (1967, 1976, 1985) и полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством».


Я, МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ

Глава 3
РОДСТВЕННИКИ

Когда второго октября 1958 года я вышла замуж за композитора Родиона Щедрина, Лиля Юрьевна Брик, жившая с нами по соседству в одном доме на Кутузовском проспекте, 12, сказала ему полушутя-полусерьезно: «Ваш выбор мне нравится. Но один изъян у Майи велик. Слишком много родственников по всему белому свету». И впрямь, родственниками Господь меня не обделил. Из кого состоит семья.
Главой семьи был мой дед, московский зубной врач, Михаил Борисович Мессерер. Его имя и профессию я называю во второй раз, ибо, ясно помня его характер, доставила бы ему немалое удовольствие. Родом он был из Литвы и образование получил в Университете Вильно. Родным языком семьи был литовский. В Москву дед перебрался — со всеми домочадцами — в 1907 году. Шестеро из его детей, включая мою мать, родились в Вильно.
Дед был небольшого роста. Густые брежневские брови, массивный нос, лысая круглая голова, упитанный, если не сказать толстый. Ходил с достоинством, игриво помахивая резной палкой с фигурным набалдашником, с которой редко расставался. Гордиться было чем. Пломбы его держались крепко. У мамы до сих пор три из них целы. А ей уже под девяносто. Второе занятие его жизни составляло деланье детей. Когда они были готовы, надо было давать имена. Вот тут приходила eму на помощь третья любовь его жизни — Библия. От двух браков у него было двенадцать детей. Все получили от него в приданое звучные библейские имена. Всем им в нашей советской, полной подозрений жизни имена эти принесли заботы да бедствия. Но звучат они, coгласитесь, как стихи:

Пнина
Азарий
Маттаний
Рахиль
Асаф
Элишева
Суламифь
Эмануил
Аминадав
Эрелла…

Еще два мужских имени были такими заковыристыми и сложными, что память моя удержать их не смогла. Не обессудьте. Я назвала их Вам, читатель, по старшинству.
Пнина. Умерла девяти лет от воспаления мозга. Дед не мог забыть ее, и я назойливо слышала о ней все мое детство. Портрет худосочной, длинноносой девочки висел над дедовой кроватью. Дед уверял, что она была сущая красавица.
Азарий. Взял себе сценический псевдоним и стал Азарий Азарин. Он был самостийно талантливый драматический актер и педагог. Одним из самых первых получил еще в двадг^ать девятом году звание заслуженного артиста республики.
Работал вместе со Станиславским, Немировичем, Вахтанговым, Мейерхольдом. Был тесно дружен с Михаилом Чеховым. Их переписка — реликвия в нашей семье. Перед самой смертью он прошел кинопробы на роль Ленина для фильма «Ленин в Октябре». Контражуром что-то в его фигуре действительно напоминало силуэт памятника незабвенному вождю. Говорю это с уверенностью, так как подобные монументы наводняли все площади и закоулки нашей необъятной державы. И Азарий был коренаст, круглоголов и совершенно лыс. В тридцать седьмом году, тяжело пережив варварское закрытие второго МХАТа, где он работал, и арест моего отца, он внезапно умер от разрыва сердца.
Маттаний. Погодка с Азарием, и тоже взял фамилию Азарин. Профессор-экономист. Его первая жена Марьяна в 1938 году написала на него истеричный политический донос из ревности. Его посадили на восемь лет. Сначала Маттания изуверски пытали в тюрьме, заставляя стоять на ногах по трое суток. Ноги невероятно раздулись. Ему грозили, что если он не признается в своих антикоммунистических злодеяниях, не выдаст сообщников, то его отправят в «Лефортовскую мясорубку». А уж оттуда никто живым не возвращался. Но он выдюжил. Намучив, его отправили в Соликамский концлагерь. Там оказался и известный актер Алексей Дикий, впоследствии освобожденный, принятый в Малый театр, сыгравший в кино роль Сталина и получивший в петлицу Сталинскую премию. Бывали и такие судьбы. В лагере они организовали полусамодеятельный театр заключенных, что спасло им жизни. Маттаний вернулся из лагеря совершенно больной. Стали поддувать легкие и испортили сердце. Он вскоре умер.
У нас дома в Москве, в кабинете Щедрина, долгие годы висит на стене посмертная маска Бетховена. Каждый раз, наталкиваясь на нее взглядом, я вздрагиваю. Как похожа маска на лицо Маттания. Они и умерли с Бетховеном в одном возрасте — в пятьдесят семь лет.
Рахиль. Моя мать. Небольшого роста, круглолицая, пропорционально сложенная. С огромными карими глазами, маленьким носом-пуговкой. Черные, вороньего отлива волосы, всегда гладко расчесаны на прямой пробор и замысловатыми змейками заложены на затылке. Ноги прямые, с маленькой стопой, но не балетные. Было в ней что-то от древних персидских миниатюр. Потому, думаю, и приглашали ее сниматься в кино на роли узбекских женщин.
Снималась она в немых чувствительных фильмах недолго, четыре-пять лет, и сыграла с десяток ролей. В титрах фильмов ее величали Ра Мессерер. Жизнь намучила ее предостаточно. Она была и киноактрисой, и телефонисткой, и регистраторшей в поликлинике, и массовиком в самодеятельности. Модницей ее назвать было нельзя. Годами она носила одно и то же платье. Помню ее все летние месяцы в шифоновом голубом одеянии.
Был у нее и «пунктик». Родственники. Родственники ближние и дальние. Все родственники должны жить дружно, помогать друг другу, танцевать друг с другом и даже, если придется, друг с другом петь. Бацилла эта запала в нее от того же деда, который приходил в неистовое умиление от совместных танцев Асафа и Суламифь. Моего отца, так же как и меня до дня сегодняшнего, эта родственникомания раздражала и раздражает.
А характер у мамы был мягкий и твердый, добрый и упрямый. Когда в ^тридцать восьмом году ее арестовали и требовали подписать, что муж шпион, изменник, диверсант, преступник, участник заговора против Сталина и прочее, и прочее, — она наотрез отказалась. Случай по тем временам героический.
Ей дали восемь лет тюрьмы.
Асаф. Он, конечно, с балетного Олимпа. Танцевал замечательно. От него воистину начался отсчет многих технических трюков, да и виртуозный стиль сольного мужского классического танца. Превосходный педагог. Класс его лечит ноги. Почти всю свою сознательную балетную жизнь каждым утром я торопилась в его класс. У него занимались Уланова, Васильев, Максимова… Мало кто знает, что учиться балету он начал поздно, лишь в шестнадцать лет, а в восемнадцать его зачислили в труппу Большого. Это что-нибудь да значит.
Человек он тихий, ровный, приветливый, и на муравья не наступивший. Но когда вспыхивает гневом, не постесняется сказать и заведомую глупость. В театре его все любят.
Элишева. Упрощенно Елизавета. Эля. Она была неудачница. Все у нее было сломано-переломано. Профессионально и ярко играла на сценах драматических театров Юрия Завадского и в Ермоловском. КГБ принуждал ее стучать на братьев-артистов, и, когда она, обливаясь слезами, отказалась, ее выгнали вон из театра. Она восстановилась через суд. Но вновь назначенному директору дали команду снова ее убрать. Так было четыре раза. Суд, восстановление и новое увольнение, суд… Она мучительно, душераздирающе страдала и, затравленная, умерла от рака пищевода.
Суламифь. Мита сокращенно. Мои отношения с ней самые запутанные. И быть объективной потребуются усилия. Обещаю постараться.
Миниатюрная, темноволосая, живая как ртуть. Щурит глаза, когда смеется, и складывает лицо в гармошку. Громкоголосая, конфликтная в отношениях с людьми, нетерпеливая. Охотник бы из нее не получился.
Балерина была техничная, напористая (в жизни тоже напористая), выносливая, танцевала почти весь репертуар в Большом. Но чувства линии не было.
Делала людям много добра, но потом подолгу истязала их, требуя за добро непомерную плату. Потому люди сторонились ее — ничего, кроме горечи, попрекающий человек не вызывает.
У Миты я жила, когда мать посадили в тюрьму. И совершенно обожала ее. Не меньше, чем мать, иногда, казалось, даже больше. Но она, в расплату за добро, каждый день, каждый день больно унижала меня. И моя любовь мало-помалу стала уходить. Это она заставила меня разлюбить ее. Не сразу это удалось. А когда удалось, то навсегда.
Мита садистски жалила меня попреками. Ты ешь мой хлеб, ты спишь на моей постели, ты носишь мою одежду… Однажды, не вытерпев, совсем как чеховский Ванька Жуков, я написала матери в ссылку в Чимкент письмо. Запечатала его было уже. Мита почувствовала, что «перехватила», и приласкала меня. Тут же я ей все простила и письмо порвала.
Венцом притязаний было требование танцевать «Лебединое» с ее сыном, кончавшим хореографическое училище. И вся школа знала, что Миша получает дебют в Большом театре в роли Зигфрида с Плисецкой. На мое смущение и робкие возражения было отрезано: «Ты мне всем обязана. Это что же, я зря хлопотала за твою мать и воспротивилась, когда пришли забирать тебя в детский дом?..» Мой брат Александр все годы тюремных скитаний матери жил у Асафа. И ни разу ни он, ни жена его, художница Анель Судакевич, ничем не попрекнули его.
В семьдесят девятом году во время гастролей Большого театра в Японии Суламифь с сыном обратились в американское посольство и попросили политического убежища. Они остались на Западе.
Теперь, когда политический климат в России сменился, мой несостоявшийся партнер, мой единокровный кузен Миша Мессерер, приехал в Москву и подал на меня в Московский суд, чтобы отобрать у меня гараж, когда-то принадлежавший ему и Мите. Подал, даже не поговорив со мною. Как жгуче велико желание мести за мой отказ танцевать с ним тысячу лет тому назад…
Эмануил. Самый застенчивый, самый красивый из братьев и сестер Мессерер. Природа пометила его прелестной, кокетливой родинкой на щеке, словно у придворной французской маркизы. За тихий нрав в Нуле души не чаяли. К искусству отношения не имел, был инженером-строителем.
В сорок первом году, в начале войны, немцы стали бомбить Москву. Когда объявлялась воздушная тревога, люди спускались в метро и бомбоубежища. Власти в приказном порядке обязывали жителей домов поочередно дежурить на крышах. Тушить зажигательные бомбы, если немцы станут кидать их. По страницам журналов долго гулял снимок молодого Шостаковича на крыше консерватории, где он преподавал, в каске пожарного и с брандспойтом в руках. В тот роковой день была Нулина очередь. В дом попала фугасная бомба, и Эмануил погиб двадцати пяти лет от роду. Младший брат Аминадав искал его в дымящихся развалинах и нашел руку, которую узнал.
Аминадав. Самый маленький, субтильной комплекции. Похож на Асафа. Их часто путают. Но не танцует. Инженер-электрик. Человек, полный участливости ко всем. Полжизни простоял в длинных очередях за хлебом, сахаром, молоком, кефиром, картошкой… Потом, что доставалось, разносил родным в авоськах. Варил им обеды, приводил врачей, чинил водопроводные краны и дверные замки.
Советская власть затюкала его до крайности. Безответный, смиренный человек.
Жена от него ушла, так как из-за филантропии своей дома он никогда не бывал.
Эрелла. О ней ничего не знаю. Дед был совсем стар, когда его вторая жена Раиса родила девочку. В 1942 году Михаил Борисович Мессерер умер в эвакуации под Куйбышевом. Ему было семьдесят шесть лет, Эрелле — два.
О далеких предках своих вестей до меня не дошло. Знаю только, что жили они в Литве. Бабушка мамы, по материнской линии Кревицкая или Кравицкая, теперь уже никто не помнит, большую часть жизни провела в уездных судах. Она ходила пешком за двадцать километров в город, чтобы попасть на судебное заседание. Драмы судов заменяли ей театр. Семейное предание гласит, что она жалела осужденных, носила им съестное, калачики, сопереживала, вставляя реплики из зала. Это была ее страсть. Ей не перечили.
Теперь об отце.
Внешность свою я унаследовала от него. Он был хорошего роста, ладно сложенный. Худощав, поджарист, строен. Ниспадавшие всегда на лоб чубоватые волосы отсвечивали рыжезной. Его серо-зеленые глаза — мои их копия — вглядывались в тебя пристально и настороженно. Даже на моей памяти веселая искорка пробегала по ним все реже и реже — время гряло страшное. А старые друзья по привычке все еще величали его студенческим прозвищем «Веселовский». Они-то помнили его весельчаком, заводилой всех розыгрышей, картежником, азартным бильярдистом. Не одному ему переломала советская система хребет, сломала судьбу, поменяла характер, лишила жизни.
Отец был уроженцем тихого яблоневого, пропыленного города Гомеля. Плисецкие берут истоки из тех щемящих душу негромкой красотой краев белорусских криниц. Родился он в самом начале века — 1901 году. А в восемнадцатом, семнадцатилетним подростком, «записался в коммунисты», вступил в партию. Как и все донкихоты той лихой годины, он исступленно верил в книжную затею — осчастливить все человечество, сделать его бессребреным и дружелюбным. В затею, абсурдность которой разумеет сегодня каждый юнец. За десяток лет до развязавшей языки перестройки я как-то сказала в запале одному старому музыканту, ненавидевшему все сопряженное со словом «советский»: «А мой отец был честный коммунист…» Каким же ледяным сожалением смерил меня его долгий взгляд. Если честные коммунисты тогда и были, то они были скудоумными, наивными донкихотами. За свое легковерие и прожектерство отец заплатил сполна. В 1938 году чекисты расстреляли его, тридцатисемилетнего, а в хрущевскую «оттепель» посмертно реабилитировали «за отсутствием состава преступления». Какая банальная заурядная история!..
Его старший брат (Лестер) в свои шестнадцать лет был куда дальновиднее, не забивал себе башку кудрявыми марксистскими теориями спасения человечества. За несколько лет до того, как стал «гордо реять буревестник» кровавой революции, скопив деньги на заграничный паспорт и пароходный билет усердным сбором обильных гомельских яблок, он благополучно достиг Нью-Йорка. Сколотил себе некоторый капиталец на ниве американского общепита, обзавелся семьей и наградил меня в далекой Америке двумя двоюродными братьями — Стенли и Эмануэлем. Эта родственная связь ретиво шилась в строку моему идейному отцу на ночных пытках и допросах в подземельях Лубянки, моей растерянной матери с семимесячным младенцем в забитой рыдающими и воющими бабами камере Бутырской тюрьмы, мне, горемычной, «невыездной», невыпускаемой за границу и тщащейся достучаться в любую чиновную Дверь, чтобы просто спросить — за что?.. Я тогда и не ведала, что Стенли (американский вариант Плисецкого — PLESENT) очутился в самой верхушке команды президента Джона Кеннеди, в должности советника по юридическим вопросам… Ну есть ли еще более прямой путь у спрута американского империализма выведать через меня все тайны артистических уборных Большого, лукавого предназначения каждого подъезда, норму износа балетных туфель на спектакли, план и время текущих репетиций?..
Это сейчас легко шутить. А тогда не до шуток было.
Старший брат отца, сам того не ведая, взял на свою американскую душу еще один тяжкий грех перед российскими родичами. В тридцать четвертом году, за несколько месяцев до иезуитского убийства Сталиным Кирова, он прибыл в Москву с визитом. Роль богатого заокеанского дядюшки доставляла ему откровенное наслаждение. Убогость нашей московской жизни сочила снисходительный скепсис. Отец, чтобы не ударить в грязь лицом, повез вояжера в наше кооперативное дачевладение в подмосковном поселке Загорянка. Двухкомнатный дощатый домик под сенью дурманящих свежестью лип казался нашему семейству царственной роскошью. Какие-то насупленные серолицые люди внимательно вслушивались в переполненном дачном поезде в обрывки фраз разговора двух братьев. Папа, как я сегодня ясно понимаю, не мог не представлять себе надвигающейся беды «за связь с иностранцами», но не хотел проявить себя трусом. Это было в его характере.

4
«Родственники за границей», так они именовались в вопросниках бесчисленных анкет, были великой провинностью. Все стремились скрыть их существование; замешкавшихся да смельчаков ждала жестокая кара. Лишь когда пришли годы хрущевской «оттепели», далекие родственники стали возникать как грибы после дождя. Дирижер Файер, успешно выдававший себя своим партийным сотоварищам за круглого пролетарского сироту, нежданно обрел за океаном родного брата Мирона. Актриса Алла Тарасова, верная дщерь коммунистической партии, припомнила о брате в Париже. Таких забывчивых оказалась целая куча. Слово это пишу намеренно. А тут в яви в 1934 году ходит по Москве, не таясь, единоутробный американец. Да еще после своего отъезда, когда Плисецкие только-только вздохнули с облегчением — пришло-таки избавление, — наивный брат, ничегошеньки не понявший, не услышавший, не увидевший, обуреваемый внезапной ностальгией, стал слать отцу и сестрам любвеобильные письма. Вот была забава цензуре.
У отца жили тогда в Ленинграде мать, две сестры — Лиза и Маня да младший брат Володя. И их судьбы были нелегки и печальны.
Володю я очень любила. Он был красив, безрассудно смел и замечательно спортивен. Профессиональный акробат и лицедей. Участвовавший в антрепризе знаменитой эстрадной певицы Клавдии Шульженко. Номер его назывался «трио кастелио», и трюки Володиного трио стали классическими. С первых же дней войны Володя оказался на фронте. Как спортсмена, Владимира Плисецкого определили в парашютный десантный полк. 31 декабря 1941 года, точно в день своего рождения (он был на два года моложе отца), Володю в упор расстреляли немцы при приземлении на парашюте…
Две сестры, Елизавета и Мария, более страдали от судеб своих близких. Муж Мани, как я ее звала, Илья Левицкий, крупный ленинградский инженер, по политическим доносам дважды подолгу сидел в тюрьме. И, выйдя оттуда, на чудо свое, живым во второй раз, первым же делом отправился в баню. Тут его и настигла смерть. В первый же счастливый день избавления.
Погиб в начале войны и двадцатилетний сын Лизы Марк Езерский. Погиб, как позже выяснилось, геройской смертью. После победы на месте гибели ему воздвигли обелиск. Лизу долго не пускали на могилу сына. Она была сердечница. Когда Лиза с материнским упрямством, втайне от домашних, все же добралась туда, — сердце ее не выдержало…
Так отозвалась сталинская эпоха на судьбах моих родичей с отцовской стороны. Хотя в коммунисты они не записывались. Без сомнения, что и российское путешествие старшего брата, и его любовь к эпистолярию были взяты НКВД на карандаш и много раз извлекались из пухлых «личных дел» в каждый переломный момент их жизней.
Масштаб вызова властям, если иметь в виду туристический приезд на родину старшего брата из Америки, яснее представится несведущему читателю, коли вспомню, как бежали врассыпную дети да внуки моих ленинградских теток от наведавшегося в Россию по стопам своего путешественника-отца моего американского кузена уже в брежневское застойное время… (Один свет в окошке — моя ленинградская двоюродная сестра Эра Езерская, дочь Лизы. Красивое, бесстрашное, участливое, чистое существо.)
После всех трагических исчезновений отрезвевшие со страху Плисецкие оставляли без ответа родственные письма с броскими американскими марками и потеряли из виду историю жизни семьи Плезентов в Нью-Йорке.
Лишь в пятьдесят девятом году, после моего письма Хрущеву, наконец-то достигшего своего адресата, председатель КГБ А.Н.Шелепин вальяжно принял меня в грозном, холодном кабинете на Лубянке.
— Ваш дядя умер 7 апреля 1955 года в Нью-Йорке. Два его сына с семьями живут там же. Если они захотят встретиться с Вами, что ж, мы запрещать не будем. Это уж Ваше дело. Не бойтесь.
«Как они все это узнали? — стрельнуло у меня в мозгу. — Неужто следили, побывали на похоронах?»
Но я вовсе не хочу сводить всю трагедию моей семьи к родному дяде с американским паспортом в кармане клетчатого твидового пиджака.
Это был целый клубок стечений обстоятельств и грязной политики. Ниже я расскажу подробнее об аресте и убийстве моего отца.
А сейчас пойду дальше к следующей главе…






















ГРИГОРИЙ ПОТАШЕНКО

Историк, доцент исторического факультета Вильнюсского университета, ведет курсы по истории и антропологии этнических меньшинств, истории русских Литвы в XIV– начале XXI вв., истории культуры староверов Литвы. Живет в Вильнюсе


РУССКИЕ СТАРОВЕРЫ ПОЛЬШИ И ЛИТВЫ В 1920 — 1930-Х Г.Г.
(по материалам старообрядческой печати)
 
До сих пор в Литве немногие имеют возможность пользоваться журналами "Вестник Высшего Старообрядческого Совета в Польше" (1929 - 1934), "Календарь Высшего Старообрядческого Совета в Польше" (1936 - 1939), которые издавал Высший Старообрядческий Совет (далее - ВСС) в Вильнюсе, и "Китеж-град" (1933), который выпускали преподаватели и участники духовных курсов в Каунасе. Эти журналы выходили небольшими тиражами. В настоящее время они стали библиографической редкостью. Большинство номеров "Вестника", "Календаря" и "Китеж-града" хранится лишь в библиотеке Вильнюсского университета. Однако полных комплектов этих изданий, к сожалению, не приходилось видеть ни в частных собраниях, ни в таких крупных хранилищах местных старообрядческих рукописей и изданий, как библиотека Рижской Гребенщиковской общины и Древлехранилище им. В. Малышева Пушкинского дома в Санкт-Петербурге (большая часть документов архива ВСС в Польше утрачена).
Без этих изданий трудно представить, какие яркие страницы были вписаны в историю местной церковной и культурной жизни русских староверов.
Материалы настоящей публикации знакомят с важными чертами религиозно-общественной, культурной и просветительской деятельности русских старообрядцев-поморцев Польши и Литвы в период между первой и второй мировыми войнами, отразившейся на страницах их периодической печати. Кроме того, несколько более важных текстов взято из других источников. Во введении дается краткий обзор исторической ситуации староверия в этих странах, приводятся главные биографические сведения об авторах и рассматриваются некоторые наиболее важные проблемы истории культуры русских староверов того времени, затронутые в периодической печати. Тексты частично приближены к современному правописанию, однако во ряде случаев сохранены характерные особенности языка и орфографии первопубликаций. В истории культуры делается попытка не описать "памятники" прошлого (это всего лишь накопление материала для нее) и не интерпретировать отдельные тексты (это задача интеллектуальной истории, философии и литературоведения), но реконструировать изменения структур ценностей, генерировавших эти памятники, и способов применения этих структур ценностей в обществе.
В Польше и Литве, получивших независимость после Первой мировой войны, старообрядцы составляли религиозное меньшинство. В середине 1930-х гг. в Польше проживало более 50 тысяч поморцев1  (1,6 % от общего числа населения страны в 32,1 млн.), в Литве - более 42 тысяч поморцев2  (почти 2 % от общего числа населения страны - более 2,3 млн.). Небольшая группа поповцев в Варшаве, поселившаяся здесь в середине XIX в., не была объединена организационно и не имела своих священников. В отличие от потомков русских православных XIX в. и русских эмигрантов из Советской России, русские староверы были старожилами Польши и Литвы. Заселение старообрядцами этих земель относится ко второй половине XVII и XVIII вв., когда преимущественно в районе Браслава, Друи, Постав, Зарасай, Рокишкиса, Утены, Швенчениса, Тракай, Сувалк и Августова стали возникать их поселки с моленными и федосеевские3  общежития.
С точки зрения истории старообрядчества важным событием было официальное признание Старообрядческой Церкви правительством Литвы (1923 г.) и Польши (1928 г.). Это было не только одним из необходимых условий законного оформления Церкви в демократических странах, принесшего избавление от неравноправия и дискриминации старообрядческих наставников, прихожан и общин, как это было в царской России (правительственные преследования, лишение или ограничение гражданских прав, откровенно антистарообрядческие настроения, по крайней мере, до 1905 г.). Завершился процесс становления полной церковной структуры старообрядцев-беспоповцев, неоднократно прерывавшийся на протяжении всего XIX в. Но в новых политических условиях верх взяла не столько национально-церковная идея, сколько необходимость церковного обустройства в новых национальных государствах. В результате в Польше и Литве, как и в Латвии и Эстонии, впервые были созданы самостоятельные Старообрядческие Церкви (церковные организации), которые были признаны новыми государствами и получали от этих правительств некоторую финансовую поддержку. Это в целом обеспечило лояльность староверов как к новым демократическим правительствам, так и даже к авторитарным режимам после государственных переворотов в Польше и Литве в 1926 г.
Одновременно с этим завершился процесс утверждения (ново)поморского учения и поморского самосознания среди местных старообрядцев-беспоповцев, начавшийся в начале XIX в. с признанием федосеевцами Дегуцкого прихода (ныне Зарасайский район Литвы) бессвященнословных браков. Бессвященнословный брак - форма брака в беспоповской общине, учрежденная в последней трети XVIII в. поморским наставником Монинской часовни в Москве Василием Емельяновым, который установил для этого особый чин (обряд) с чтением канона Всемилостивому Спасу. Согласно Емельянову, для заключения законного брака необходимы согласие жениха и невесты, благословение родителей, венчание, свидетели и соответствующий возраст вступающих в брак. Священническое венчание, как "такмо благолепное украшение", может быть заменено, в отсутствие священства, соответствующими случаю молитвами, которые могут читать и "мужи нерукоположенные". В Москве такой бессвященносословный брак приобрел много приверженцев. В 1803 г. будущий настоятель московских поморцев Г. Скачков установил для бракосочетания, совершаемого беспоповским наставником, новый чин с чтением составленного им канона Всемилостивому Спасу, получивший признание у части поморцев. Защитники брачной жизни среди поморцев и федосеевцев нашлись и в других городах и губерниях России. И хотя большинство федосеевцев и часть поморцев в начале XIX в. продолжали по-прежнему проповедовать безбрачие, в беспоповстве усилилась общая тенденция в защиту бессвященнословных браков с благословением наставника. В настоящее время в Поморских Церквях практикуются оба чина бракосочетания, по желанию вступающих в брак.
В первой половине 1920-х гг. религиозно-церковная жизнь местных старообрядцев обновилась с созывом первых соборов - в 1922 г. и 1923 г. в Литве и в 1925 г. в Польше. На этих соборах были избраны высшие органы управления Церквями между соборами - Центральный Старообрядческий Совет в Литве (председатель Василий Прозоров) и Высший Старообрядческий Совет в Польше (председатель Арсений Пимонов). В конце 1920-х и 1930-х гг. религиозная жизнь поморцев заметно оживилась и расцвела (продолжение на бывших окраинах Российской империи прерванного религиозного возрождения старообрядчества начала XX в.?).
Это религиозное оживление старообрядчества в Польше и Литве приобрело различные формы в церковной и общественно-политической областях: созывались старообрядческие соборы (съезды), строились и обновлялись храмы, открывались приюты для детей, престарелых и иконописные мастерские; старообрядцы принимали участие в деятельности организаций русского меньшинства, польского Сейма и Сената, литовского Сейма (в последнем до 1926 г.). Расцвет выразился в более активной и насыщенной религиозно-культурной жизни и просветительской деятельности. В Вильнюсе и Каунасе действовали старообрядческие школы. При общинах Литвы и Польши создавались библиотеки и религиозно-просветительские кружки для молодежи. Проводились двухгодичные старообрядческие духовные курсы в Каунасе, а также летние курсы по подготовке вероучителей в Вильнюсе. ВСС в Вильнюсе и ЦСС в Каунасе осуществляли достаточно широкую издательскую деятельность.
"Вестник Высшего Старообрядческого Совета в Польше" был важным издательским достижением ВСС. В конце 1920-х и начале 1930-х гг. это был единственный в Польше старообрядческий "орган, посвященный церковным делам" и первое их печатное периодическое издание в крае вообще 4.  Журнал выходил не менее 6 раз в год тиражом в 400 экземпляров. С 1929 г. по 1933 г. его редактором был Павел Киселев (ум. 27 февраля 1933). Потом "Вестник" выходил под редакцией Бориса Пимонова и Осипа Андреева. Журнал выполнял огромную религиозную и культурно-просветительскую задачу. Он всесторонне освещал церковно-общественную жизнь старообрядцев не только Польши, но и Литвы, Латвии, Эстонии и отчасти США, Аргентины. Кроме того, он являлся пропагандистом родного русского языка и национального самосознания.
Первый старообрядческий календарь в Польше вышел как приложение к "Вестнику" на 1932 г. (с. 2 - 26). В 1936 - 1939 гг. вышли четыре отдельных "Календаря Высшего Старообрядческого Совета в Польше" (ред. Иван Романов).
В 1933 г. более скромный староверческий журнал "Китеж-град" (он печатался на ротаторе) издавали старообрядческие духовные курсы Литвы, иногда еще называемые старообрядческим институтом (1931 - 1933 гг., заведующий - Иван Прозоров, их окончило 16 человек), а редактировал участник этих курсов Иосиф Никитин. Однако главными идеологами журнала были заведующий этих курсов Иван Прозоров и его редактор Иосиф Никитин, позже - долголетний духовный наставник Каунасской общины и один из видных руководителей Старообрядческой Поморской Церкви в советской Литве и старообрядчества (беспоповства) в целом. Издавать журнал побудили не только насущные для русских староверов в стране религиозно-нравственные и просветительские (относительно низкий уровень их грамотности) задачи, но также научные и отчасти литературные амбиции молодежи: они не хотели отставать от издаваемого духовным наставником Авдеем Екимовым церковного "Старообрядческого календаря" (Двинск, ежегодник), желание приблизиться и занять свое место среди известных к тому времени старообрядческих изданий в Польше, - церковного и общественно-культурного "Вестника ВСС в Польше", - и в Латвии - журнала "Родная старина", посвященного "вопросам религиозно-нравственного и национального просвещения" (Рига, 1927 - 1933, отв. ред. А. Смейльс, редакция - И. Заволоко, Д. Михайлов, А. Фомичев).
Свои статьи и заметки в "Китеж-граде" печатали преподаватели - И. Прозоров, П. Линев - и учащиеся духовных курсов - И. Никитин, М. Терентьев, М. Колесников, Ф. Каштелянов, Г. Панкратьев, Е. Ранцев, П. Марков, А. Минкевич, Л. Воробьев и др. В журнале были представлены и публикации духовных наставников (Агафонник Панкратьев, О. Орлов и др.).
В "Китеж-граде" печатались проповеди и поучения местных духовных отцов, статьи религиозно-нравственного и исторического содержания, духовные стихи, повести и стихотворения русских поэтов-классиков (напр., М. Ломоносова, В. Жуковского, А. Пушкина и др.) и местных авторов. Журнал также публиковал материалы к истории старообрядцев края, вкратце сообщал об общественно-политических событиях в Литве и мире, приводил хронику старообрядческой жизни в странах Балтии и Польши. Он был иллюстрирован рисунками на библейские темы, эскизами старообрядческих храмов Литвы, отцов Церкви и чудотворцев, сделанными местными староверами - М. Стрелковым, Н. Панкратьевым, Б. Удаловым. Всего вышло 10 номеров (В 1990 г. ВСС в Вильнюсе было возобновлено издание журнала под таким же названием. Кроме того, еще в 1927 - 1931 гг. в Варшаве издавался журнал со схожим названием - "Китеж. Русский католический вестник").
Особенность русской старообрядческой культуры в Литве и Польше, как и в Латвии и Эстонии, выразилась в том, что с XVIII в. она питалась и развивалась на основе одного из трех, наряду с церковно-православным и фольклорным, направлений в русской культуре новых времен - старообрядческого или народно-консервативного. Это третье направление в русской культуре образовалось к середине XVIII в. и было итогом кризиса средневекового миропонимания, древнерусской культуры в целом, разрешившегося во второй половине XVII в. в России рядом сложных и внутренне противоречивых явлений в социально-политической, религиозной и культурной сферах5.  В конце XIX в. и первой половине XX в. этот региональный вариант старообрядческой культуры был подвержен более быстрой модернизации, секуляризации и ускоряющемуся взаимодействию культур, что сделало его более сложным в структурном отношении, более разнообразным и неоднозначным по содержанию и форме. Можно утверждать, что процесс модернизации русской старообрядческой культуры ярче выразился на двух уровнях. Это - разрыв модернизации и антимодернизма в центре процесса; возникающие в его глубине программы архаической реставрации.
Модернизация тогдашней старообрядческой культуры выразилась, во-первых, в желании не отставать от жизни, что, прежде всего, отразилось в просветительской, издательской и благотворительной деятельности; во-вторых, в умеренной открытости к новизне, - например, издание старообрядцами церковных и научно-литературных журналов, первый и единственный сенатор-старообрядец Арсений Пимонов в польском парламенте, два звуковых кинотеатра "Казино" и "Голливуд" в Вильнюсе - частные предприятия Леонида и Бориса Пимоновых (интересно, сколько из более чем 4 тысяч прихожан Вильнюсской общины посетило эти кинотеатры, если они вообще могли себя позволить эту роскошь для того времени). Для антимодернизма в русской старообрядческой культуре была характерно резкая критика, неприятие и даже боязнь некоторых форм современной культуры (например, джаза). На "архаическом" уровне старообрядческой традиции, подверженной модернизации, воссоздавалась местная, объединенная иерархия ценностей, основанная на учении старообрядцев поморцев (брачников), а не федосеевцев. Это значит, что (ново)поморское учение было отчасти новой традицией и образом жизни, чего этот способ мышления был склонен не замечать. Проявлением "постмодерна" в русско-старообрядческой культуре были бы попытки отделения религиозного импульса от ортодоксии. Однако отсутствие надлежащей культурной документации в избранном нами фрагменте этой культуры - старообрядческой периодической печати - не позволяет рассматривать этого аспекта.
Нужно заметить, что в контексте русской культуры 1920 - 1930-х гг. в Польше и Литве целесообразнее говорить о местной старообрядческой традиции как о самостоятельной части русской культуры, имеющей свою трехсотлетнюю историю и свои законы внутреннего развития. Это скорее одно из направлений русской культуры (ее локальный вариант) в целом, а не исключительно "низкая", "провинциальная" или недостаточно развитая культурная традиция польского или литовского старообрядчества, как нередко изображалось или подразумевалось в исторической литературе. Такой подход не только не исключает сравнительной перспективы двух пластов русской культуры в регионе, но делает ее более обоснованной и необходимой. Это позволяет увидеть более полный образ русской культуры в крае в целом.

* * *

Оперный певец, педагог, историк и религиозно-общественный деятель Иван Прозоров (1900 - 1956) был, по-видимому, и самой видной фигурой литературной жизни среди русских старообрядцев межвоенной Литвы. Надо заметить, что словесное творчество русских староверов того времени, бесспорно, было большим шагом вперед (в частности, в развитии литературного вкуса), но их литературная жизнь в целом оставалось малозаметной в литовском обществе. Главные причины этого явления с нашей точки зрения были следующие: явное преобладание крестьянского населения среди русских старообрядцев Литвы, более 60 % которого в 1923 г. было безграмотным, экономические трудности, немногочисленная группа городской интеллигенции и - что более важно с нашей точки зрения - преобладающая культурная ориентация на традиционные ценности (антимодернизм), частично замораживающая динамику культуры, а также чрезмерная критика и неприятие новых форм культуры.
И. Прозоров родился в состоятельной семье предпринимателя в Каунасе. Он окончил Краславскую гимназию с золотой медалью, потом был оперным солистом в Литовском Государственном театре, учился на историко-филологическом факультете каунасского Литовского университета (с 1930 г. Университет Витаутаса Великого), что позволило ему стать руководителем и преподавателем Духовных курсов в Каунасе (1931 - 1933). Для слушателей этих курсов он подготовил достаточно обширную "Историю старообрядчества" (1933), самую значительную историческую работу по этой тематике в межвоенный период в Балтийских странах. Накануне Второй мировой войны он вместе с Борисом Пимоновым и Иваном Заволоко достиг международного признания среди старообрядчества в Балтийских странах и в то же время стал одним из наиболее почитаемых старообрядцев в Литве. В 1938 г. И. Прозоров был избран председателем ЦСС в Литве и стал активным участником подготовки собора представителей старообрядцев-поморцев, проживающих вне Советской России (его проведению помешала Вторая мировая война). 15 июня 1941 г. Иван Прозоров вместе с братом Василием был арестован и сослан в Сибирь, где и умер.
Разносторонне одаренный И. Прозоров писал повести, путевые заметки (под псевдонимом Ив. Алексеев) и публицистические статьи. "Ответ старообрядца" - полемическая статья Прозорова, в которой он дельно и аргументировано отреагировал на высказывания в местной русской газете "Новые дни" (1938, № 39, 30 декабря) ее редактора Александра Жукова. Последний в своей статье писал о "двух разновидностях русских", о препятствиях на пути совместной общественной работы среди русского меньшинства в Литве и высказал в адрес старообрядчества упреки в его культурной отсталости, практическом отсутствии интеллигенции и будущей смены руководства в нем. Традиционно натянутые религиозные отношения между русскими православными и старообрядцами в межвоенной Литве постепенно улучшались, а совместные культурные начинания тогда лишь начали налаживаться. Эта проблема общей социальной, культурной деятельности и относительное размежевание среди русской общины Литвы по признаку религиозной принадлежности - православный или старовер -сохраняется по сути и в современной Литве, хотя и не так явно выражена как раньше.
Старообрядческая элита оказала более заметное влияние на общественно-политическое устройство русской национальной жизни и на защиту прав всего русского меньшинства в Польше. Несмотря на то, что старообрядцы постоянно подчеркивали различие между ними как старожилами края и новой русской эмиграцией, они не только были готовы сотрудничать с ней, особенно в области просвещения и политической жизни, но и возглавили "Союз русских меньшинственных организаций" в Польше, председателем которого был избран депутат Сейма Борис Пимонов. Он был представителем известного старообрядческого рода, в 1925 г. стал заместителем председателя ВСС в Польше, а после смерти своего отца Арсения Пимонова (7 января 1939) недолго, до крушения Польши в сентябре 1939 г., исполнял должность председателя этого Совета и позже возглавил его в оккупированной нацистами Литве (1943 - 1944).
Преданность Б. Пимонова делам общественного и государственного прогресса, политическая деятельность и активное участие в движении русского меньшинства отражают его приверженность теории "органической работы" польских позитивистов, усвоенной им, видимо, в вильнюсском Университете Стефана Батория и в Варшавском университете. Он был интеллектуал, испытывающий влияние ряда политических и философских течений того времени, способный в старообрядческих общинах, в русских общественных организациях и в Сейме выступать по разным вопросам, но в религиозной сфере оставался верным своим корням - старообрядчеству. Это сказалось во многих его устных выступлениях и обыкновенных по слогу речах, некрологах, хорошо аргументированных печатных статьях, касающихся отдельных церковных деятелей, правового устройства Церкви или просвещения старообрядцев Польши и зарубежья. Однако наибольшую известность приобрели его сеймовские речи (всего более 20 выступлений), которые звучали на заседаниях парламента и потом нередко печатались в русских и польских газетах.
Приводимая речь Б. Пимонова, произнесенная на заседании Сейма 20 февраля 1937 г., дает возможность ближе познакомиться с одним из направлений его активной парламентской деятельности и с его отношением к вопросу государственной политики просвещения, в частности к вопросу просветительских нужд русского меньшинства (см. № 21). В 1937 г. эта речь Б. Пимонова была опубликована в русских газетах Польши "Русское слово", "Русский голос", в польской газете "Слово" и др. Позже она вошла в отдельный сборник его речей "О нуждах восточных воеводств (Польши "Б")…" (Вильна, 1938).

Примечания
1 Z. Jaroszewicz-Piereslawcew, "Starowiercy w Polsce i ich ksiegi", Olsztyn, 1995, s. 49; см. также: E. Iwaniec, "Z dziejow staroobrzedowcow na ziemiach polskich", Warszawa, 1977, s. 272. В 1939 г. руководители старообрядцев сообщали, что в Польше было 53 общины, объединяющие 75 тысяч прихожан, а в Литве - 53 общины, объединяющие около 50 тысяч прихожан. Об этом см.: "Старообрядчество Балтийских стран и Польши готовится к общему собору", "Сегодня вечером", 1939, № 91, 22 апреля, с. 4. 
2 Центральный государственный архив Литвы, ф. 391, оп. 4, д. 708, л. 26. 
3 Федосеевцы или Федосеевское согласие - одно основных течений (наряду с поморским) в беспоповстве, основанное на рубеже XVII-XVIII вв. в Новгородском крае дьяком (по другим сведениям - диаконом) Феодосием Васильевым. Для ранних федосеевцев характерно убеждение в пришествии антихриста (эсхатологизм), неприятие церковной иерархии, проповедь строгого аскетизма, в частности безбрачия, немоление за царя. В 1699 - 1708 гг. в Речи Посполитой около Невеля была основана община с мужским и женским монастырями, ставшая на некоторое время духовным центром федосеевцев за рубежом и в северо-западной России. В 1771 г. духовным центром федосеевского согласия становиться община при Преображенском кладбище в Москве. В XVIII - начале XX вв. федосеевцы численно преобладали над всеми другими беспоповскими согласиями, кроме часовенного. Однако в XIX и, особенно, в первой половине XX вв. в большинстве федосеевских общин признается бессвященнословный брак, а сами общины переходят в брачное (ново)поморское согласие. В настоящее время небольшие группы приверженцев федосеевства сохраняются главным образом в северо-западных областях России. Традиционно роль авторитетного духовного центра сохраняется за московской Преображенской общиной, имеющей официальное название "Общество христиан-староверов старопоморского безбрачного согласия". Это радикальное течение в современном беспоповстве. После 1994 г. федосеевцы принимают к себе даже брачных поморцев только после перекрещивания. В XVIII в. и начале XIX в. старообрядцы-беспоповцы, заселявшие земли Великого княжества Литовского и Царства Польского, были главным образом федосеевцами, а часть - поморцами и филипповцами. Однако в 1820-х гг. с признанием местными беспоповцами церковных браков, благословляемых их наставником (так называемые бессвященнословные браки) начался процесс утверждения (ново)поморского учения, который завершился в Литве и Польше после Первой мировой войны.
4 В 1845 г. в деревне Саманяй (ныне Зарасайский район) коротко выходило что-то вроде периодического издания - рукописная "Новая газета" религиозно-полемического характера. Подробнее о ней см.: "Хронограф, сиречь Летописец Курляндско-литовской", подг. текста, коммент. и вступ. статья Г. Маркелова, in: "Древлехранилище Пушкинского Дома. Материалы и исследования", Ленинград, 1990, с. 220 - 221. 
5 Подробнее см.: Бычков В., "Русская средневековая эстетика XI - XVII века", Москва, 1995, с. 455.
6 "Вестник Высшего Старообрядческого Совета в Польше", 1930, № 4 - 6, с. 7. 
7 Можно вспомнить, что и один из великих учителей Церкви Ефрем Сирин называл себя человеком "неученым и малосмысленным"; но это им было сказано лишь по смирению: его ученость отмечали современники, напр., Василий Великий. В случае С. Егупенка видим подражание традиции смирения отцов Церкви, избранные произведения которых так охотно читали и часто цитировали в своих полемических и апологетических сочинениях старообрядцы разных согласий. 
8 Этот сборник был окончательно составлен в 1928 г. и имеет следующее заглавие, данное, по-видимому, составителем, а не самим автором: "Книга глаголемая нравоучение, его добропобедная и венценосная творения духовного отца нашего первонастоятеля Симеона". В 2002 г. его обнаружила исследователь старообрядчества Н. Морозова в рукописном отделе Национальной библиотеки им. М. Мажвидаса в Вильнюсе. 
9 "Вестник Высшего Старообрядческого Совета в Польше", 1934, № 1 - 2, с. 1 - 4. 
10 См. об этом: "Вестник Высшего Старообрядческого Совета в Польше", 1933, № 1 - 3, с. 19 - 21.
11 "Календарь Высшего Старообрядческого Совета в Польше на 1936 г.", Вильно, 1936, с. 37-39.
12 Подробнее о К. Галковском см.: П. Лавринец, "Русская литература Литвы: XIX - первая половина XX века (Учебно-методическое пособие)", Вильнюс: Petro ofsetas, 1999, с. 155 - 158.
13 Поморцы-брачники ссылаются на каноническое право, согласно которому в отсутствии священника брак разрешалось совершать и "по нужде". Брак у них благословлял наставник по установленному по этому случаю обряду.

ИДИЛИЯ ПРАНЦКУС
(1927 — 2020)

Музыкант,  педагог, преподаватель фортепиано, знаток театрального искусства. Отец,  Бронюс Пранскус-Жалёнис (1902-1964 гг.) – настоящее имя  Вацловас Анскайтис – поэт, писатель, переводчик, литературовед, критик, педагог, профессор, член Союза писателей России. Как один из организаторов комсомола Литвы, в 1923 году из-за преследования литовских властей эмигрировал в СССР. В Москве  преподавал в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада. В 1939 году был репрессирован, жена Генриетта Докальска с детьми была эвакуирована на Урал, где Идиллия с 14-ти лет начала работать на военном заводе в посёлке Билимбай.
Отец будучи реабилитирован возвращается в Литву в 1947 году, и возглавляет кафедру литуанистики Вильнюсского университета. Идиллия, получив музыкальное образование, стала работать в Грузии в Тбилисской консерватории и преподавать фортепиано в Музыкальных училищах Кутаиси и Рустави. В 1964 году она возвращается в Вильнюс и становится преподователем Музыкального училища имени Ю. Таллат-Кялпши. Идиллия Пранскус сумела разглядеть и поддержать талант актера Русского драматического театра Литвы, исполнителя романсов Валерия Агафонова. Среди её учениц -  концертмейстер Академии музыки и театра Элина Маслакова, преподаватель музыкальной школы Валентина Гроцкая, преподаватель музыки в общеобразовательной школе Ирина Буравцева,  исполнительница русских романсов Любовь Назаренко и многие другие известные музыканты.


ПОХОРОНЫ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

В Москву, перед открытием Московской Олимпиады, можно было приехать только по особым пропускам, поэтому для организации выступления литовских музыкантов в Москве, я выехала 19 июля, на три дня раньше закрытия города для приезжих. Обычно я останавливалась у хорошей знакомой Марии Рогачевой, работавшей в Москонцерте и много делавшей для гастрольных выступлений в Московской филармонии литовских артистов.
25-того, 8-мь часов утра ей позвонили из Госконцерта и сообщили, что сегодня, в 4 утра умер Владимир Высоцкий, на календаре в ее квартире, так и остался не оторванным листок за 25 июля.
Мы с ней сразу поехали в театр на Таганке. С утра входные двери в театр были закрыты, кассы не работали. У входа в театр, от дороги до стен этого двух этажного здания, совсем не напоминающего театр, очень узкий тротуар что «троим не разминуться», но уже стояли переносные заборчики, а за ними, на левом большом окне, за стеклом,  был прикреплен портрет Владимира Семеновича, а снаружи к стеклу прислонена гитара, между струн которой был вставлен расправленный листок из блокнота, с четверостишием написанным большими буквами:

«Хотя не высок
Ты в звании,
Но высок Ты
своим призванием»

Не знаю откуда узнали люди, которые шли и приносили цветы оставляя их на тротуаре слева от входа и там вскоре образовался ковер из живых цветов, многие со вставленными записками. Записки были и со стихами и я несколько стихотворений переписала в блокнот:

Как мало постоял он «на краю»,
Как зыбко в этом тексте слово «мало».
Ему бы петь, хрипеть бы песнь свою
О том, что всем нам и ему мешало.
Как сжат, как горек, страшен некролог,
Как тесно в нем земле, Боям, Шекспиру,
Бессмысленным словам: о, как я мог
Вонзить в наш быт разящую рапиру?
Куда ж, куда ж вы, кони, занесли?
Ведь только в песне вас кнутом стегали,
А вы по краешку по самому земли
Рванули и его не удержали!
На струнах замерли бессмертные стихи,
Оделись в траур все деревья леса.
Он спит! И сны его легки,
Его баюкают Москва, Париж, Одесса.

Только недавно, из интернета, я узнала о журналисте Станиславе Романькове, работавшем в Чернобыле, оказывается, это были его стихи.
Весь день 25 числа мы были возле театра стараясь что-то узнать, но ничего официального о смерти Высоцкого, ни на дверях театра, ни на кассах не сообщалось. Количество людей у театра увеличивалась, пришедшие молча подходили вдоль заборчика и возлагали цветы, а «комсомольские дружинники» в одинаковых брючках и белых рубашках, с эмблемой «Олимпиада 80» на рукаве, «поддерживали» порядок - «проходите товарищи, не толпитесь….».
Вечерний спектакль в театре не отменили, но говорили, что Любимов перед спектаклем объявил о смерти Высоцкого и попросил зрителей почтить его память минутой молчания.
Наконец только в субботу на стекле у входа, появилось сообщение с портретом Высоцкого и текстом: «Дирекции и общественные организации театра с глубоким прискорбием извещают, что 25 июля скоропостижно скончался ведущий артист театра Владимир Семенович Высоцкий». Слева отдельно был приклеен листок с краткой биографией: « Высоцкий Владимир Семенович родился в 1938 году в Москве, в 1960 году окончил школу-студию МХАТ. С 1964 года работает в театре на Таганке» и в газете «Вечерняя Москва», на последней странице, внизу в самом  в конце, в этот день мы прочитали маленькое объявление: «...Московский театр драмы и комедии на Таганке, с глубоким прискорбием извещают о скоропостижной кончине артиста театра Владимира Семеновича Высоцкого и выражают соболезнование родным и близким покойного.»
Наконец в воскресение, 27 июля, на окне театра появилось объявление: «Доступ для прощания с телом Владимира Семеновича Высоцкого будет открыт в понедельник 28 июля с 10 часов».
Когда утром, 28-го, мы на метро подъезжали к станции возле театра, то узнали выход на станцию закрыли и пришлось проехать до следующей и потом добираться пешком. Оказывается еще с глубокой ночи желавшие попрощаться начали занимать место в очереди у театра. К утру эта очередь растянулась уже на несколько километров. Когда мы подошли, я увидела что впереди все пространство возле театра и прилегающие улицы заполнены народом, и все, для свободного прохода. отгорожено рядами милиции. Прилегающая к театру проезжая часть дорог была без проезжающих машин, только кое где у обочины стояли «служебные» автобусы и «крытые» грузовики, да ряды «жигулей» и черных «волга». Очередь, в ширину по несколько человек, с одной стороны ограничивалась стенами прилегающих домов, а с другой переносными заборчиками, двигалась вдоль пустой улицы очередь медленно. Стоя в тишине несколько часов, то медленно передвигаясь, окружающие стали шептаться, что мы не успеем попасть в театр на прощание, но все надеялись что хотя бы издалека увидим как будут выносить Высоцкого. Вдалеке, где-то из из магнитофона звучали его песни.
В полдень становилось все нестерпимее жарко, попить негде, в туалет сходить не куда, у кого были зонты прикрывались ими от палящего солнца принесенные букеты. Так простояв пол дня и почти не продвинувшись с места, многие сзади стали передавать по цепочке вперед охапки букетов. Ближе к театру, стали видны как возвышались над людьми милиционеры белых фуражках и рубашках, верхом сидящие на переминающихся с ноги на ногу и фыркающих лошадях. Вдруг, где-то впереди, в тишине стали слышны  аплодисменты и по толпе пронеслось «выносят». Увидев, что некоторые девушки поднимают над головой зеркальце, мы тоже достали свои, что бы понять, что происходит впереди. К сожалению я поняла, что траурную колону машин направили не в нашу сторону, а противоположную и вереница из нескольких грузовиков, с горами цветов на кузове, а за ними несколько маленьких автобусов стали медленно удалятся.
Из нашей очереди, кто по моложе, прорвав оцепление, побежали вперед бросая на машины цветы, а остальные надеющееся, что траурный эскорт свернет на «нашу улицу», продолжали молча стоять, пока кто-то из милиционеров не объявил в мегафон: «Товарищи! Прощание закончено, просьба расходится...».
У меня до сих пор сохранилась газета «Вечерняя Москва», за 28 июля, где на последней странице, рядом с объявлениям о спортивных соревнованиях «Фехтование. Сабля командное первенство» поместили в самом низу страницы столбиком над подписью «Редактор С. Д.  Индурский» маленькую заметку с черной полоской слева от текста:
«В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
Скоропостижно скончался артист Театра на Таганке Владимира Семенович Высоцкий.
В траурном убранстве  сегодня помещение театра. На сцене,  на высоком постаменте, гроб с телом В. С. Высоцкого. Рядом — венки от Министерства культуры РСФРС, Союза кинематографистов СССР, коллектива театра, от коллективов других столичных театров и учреждений культуры, от близких и друзей покойного. Состоялась гражданская панихида. В. С. Высоцкий похоронен  на Ваганьковском кладбище.»….

2020 г. Вильнюс


























ЛЮДМИЛА ПЕТРУШЕВСКАЯ
(1938)

Русский прозаик, поэтесса, драматург, сценарист, переводчица, эссеист, автор сказок, исполнительница разных музыкальных направлений. Награждена десятком премий: литературных, театральных и музыкальных (начиная с Государственной и «Триумфа» и заканчивая американской «World Fantasy Award», Всемирной премией фэнтези, единственной в России). Произведения печатаются миллионными тиражами, переведены на разные языки. Библиография: Собрание сочинений в пяти томах (1996). Романы и повести «Время ночь» (1992), «Номер Один, или В садах других возможностей» (2004), «Нас украли. История преступлений» (2017) и др.
Неоднократно бывала в Вильнюсе. Произведения включены в программу изучения на уроках литературы в некоторых школах Литвы, с русским языком обучения.

МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА ИЗ «МЕТРОПОЛЯ»
3. Командировка в сторону Манна

А теперь надо вернуться в 1973 год.
Мы как-то в условиях безработицы прожили зиму, а летом моего сына Кирилла наша районная медсестра Валечка устроила в санаторий для астматиков. Она ходила к нам, делала уколы и ставила банки моему сыну, мы с ней дружили. Она была в курсе нашей жизни. И однажды специально пришла, опытным взглядом окинула нашу квартиру, а затем сказала: «Есть путевка для Кирилла в санаторий на июль. Собирай его».
Так я оказалась временно свободной от проблемы как пропитать ребенка и пришла просить командировку в журнал «Сельская молодежь». В период командировки на каждый день полагались суточные 2 рубля 60 копеек. Это были деньги!
Дружественный человек, завотделом прозы журнала, хороший прозаик Боря Ряховский, которому так и не удалось напечатать мои рассказы (в результате проделанной им работы каждое упоминание моего имени вызывало на редколлегии громкий смех главного редактора Олега Попцова и сотрудников) — этот Боря даже обсудил со мной, куда я хочу поехать. Он вообще опекал вдов писателей, нищих поэтов и непечатаемых авторов (среди которых были такие киты как Ю.Домбровский).
Я-то собиралась уже давно, такая была мечта, в литовский город Ниду, где стоял дом моего тогдашнего кумира Томаса Манна. Но в Прибалтику мне командировку дать не могли. Все равно что за границу!
Получивши отказ, я посмотрела на карту и нашла город Верхнедвинск, как раз на границе Белоруссии, Латвии и Литвы. Оттуда я намеревалась автостопом поехать через Литву в город Ниду. Когда-то я использовала этот вид транспорта в казахской степи, он был там единственный.
Боря Ряховский выписал мне командировку.
И я оказалась в Верхнедвинске, грязном городке, где не было никакой еды в магазинах. Пройдясь утром после поезда по мокрой главной улице, я нашла гостиницу и для начала сутки проспала (1 р. за 24 часа), а потом пришлось встать, купить что-то для пропитания (к счастью, в столовой нашелся пирожок с картофелем) и стронуться с места.
Пешком я добралась до окраины, спрашивая дорогу, затем пошли поля.
Тяжело было даже и думать о том, где придется ночевать, как передвигаться и т. д. В казахских степях водители были даже рады любому попутчику. А что будет тут?
И я впервые подняла руку, когда через час, издали громыхая, качаясь как корабль при сильном шторме, показался грузовик. Он остановился!

Я начала свое путешествие автостопом.
И так, в кузове трехтонки, держась за борт, подпрыгивая вместе с пассажирками-доярками по жутким ухабам, налитым глинистой жижей, по типичной советской дороге я и дотряслась до государственной границы Белоруссии. Затем пришлось слезть и идти пешком к Латвии. Карта показывала, что это рядом, буквально в одном миллиметре.
Пройдя километра два, я ее увидела. Латвию.
Не надо было никаких пограничных столбов и указателей, чтобы это понять. Безо всякого перехода сразу от колдобин и глубоких рвов, от шишковатых, поросших сорняками полей начиналось гладкое как сталь шоссе, оно лентой изгибалось к горизонту, по сторонам стояли строгие строевые леса, ели и сосны как на подбор. На обочинах аккуратных кюветов густо краснели земляничные россыпи.
Честно говоря, я не видала такого никогда.
Тут же я стала собирать землянику. Даже как-то неловко было ее есть (обычно собираешь для кого-то или про запас). Я жалела, что нету никакой баночки. Страшно жалела, что со мной нет сына Кирюши.
Начинались волшебные края, заграница!
Я пошла быстрым шагом по абсолютно пустому шоссе, дальше должен был быть какой-то перекресток и хоть какое-нибудь автомобильное движение.
Звон в ушах от тишины, запах теплой смолы, хвои, огромные земляничины, темные, блестящие как драгоценные камни, в сочной, грубой, яркой зелени самой сердцевины лета… Никогда со мной ничего подобного не происходило. Это был рай.
(Теперь-то я могу сказать, что в Прибалтику шло все, чего были лишены остальные довольно нищие республики — например, это были средства и материалы для содержания дорог, т. е. щебенка, битум, асфальт самой высокой марки. А также автомобили, кирпич на строительство, лес на мебель, текстиль, трикотаж, обувь и т. д. Не говоря о металлоизделиях, бензине и химии. Западные республики не доили так же нещадно, как другие. Например, в Чебоксарах был случай, когда озверевшие от бескормицы бабы (именно бабы, нечем было кормить детей) легли на рельсы поперек очередного состава, груженного изделиями местного мясокомбината. Видимо, их дальнейшие следы надо было искать в милиции, куда сажали за хулиганство на 15 суток. Бесперебойно шли вагоны-холодильники с дефицитом, т. е. колбаса и сервелаты, сосиски и ветчина, шли в Москву, сыры и сметана ехали туда же, а бедным голодным чувашам не перепадало ничего… Им оставалось только садиться в автобус или в общий вагон поезда и ехать в столицу стоять в очередях. Это был редкий случай движения сопротивления.
Да, Прибалтику партия и правительство содержали как собственный курорт. Они туда частенько ездили отдыхать. Правительственных дач и санаториев было множество, все побережье. Начальственным лицам нравился безопасный местный климат, старая архитектура, красивые города, но больше всего им подходила европейская аккуратность аборигенов. Тот же номер (европейская аккуратность) абсолютно не прошел в Калининграде, где местных полностью выселили. Приезжие руководители разворовали все фонды, работяги и колхозники привезли с собой нравы и обычаи русских окраин. Понаставили развалюх-сараев, цветов не выращивали, дома не ремонтировали, разводили страшную помойку везде и пили беспробудно.)
Как-то я, ошалев от всего этого великолепия, все-таки поймала попутку и добралась до города Краславы, это была пока что Латвия, маленький город, целиком сохранившийся с прошлого века, — даже вывески были написаны на стекле буквами стиля модерн, как будто вдоль улицы стояли декорации фильма про дореволюционные времена… Городок весь был на холмах. Улочки ныряли и вылезали из-под крутых горок. На одном перевале, поднявшись наверх по мостовой, я увидала, что внизу стоит над обрывом в полной нетронутой красоте католический храм с огромной статуей Мадонны, тоже диво дивное.
Это была чистая заграница.
Затем я оказалась уже в Литве (срезала уголок Латвии через совершенно неинтересный промышленный Даугавпилс), и в городке Зарасай на автобусной станции зашла в буфет, поскольку оголодала. В Верхнедвинске, в Белоруссии, мне с утра удалось купить только недешевый пирожок с картошкой в буфете гостиницы. Столовую я в городе не нашла, а в ресторан соваться не решилась.
В пристанционный зарасайский буфет я ступила довольно неуверенно. Бог его знает, какие у них тут, за границей, цены.
Тут же у меня вылезли глаза на лоб: в витрине стояли невиданные блюда — сырники со сметаной, какие-то огромные картофельные котлеты, шницеля, сосиски с капустой, а в меню я заглянула — слова иностранные и непонятные, а цены просто копеечные, боже ты мой! Какие у них тут деньги?
Буфетчица не понимала по-русски принципиально.
Все-таки удалось добыть путем тыка и мыка сырники со сметаной и стакан чая, а мелочь тетенька выбрала у меня с ладони.
Зарасай стоит на огромном озере, из воды поднимаются стены древнего рыцарского замка, так я запомнила.
Я была настолько потрясена всеми этими видами, что ходила как во сне.
Тем не менее дело шло к вечеру. Погодка была облачная, сырая. Дул ветер. Продирало до костей после всех этих прогулок. Надо было устраиваться на ночлег.
На глаза после блужданий и вопросов попалось что-то вроде гостиницы. Дрожа от холода, я вошла и сунулась в окошечко администратора. Та ответила по-русски. И у них была койка свободная! Вещь совершенно небывалая, в те времена в гостиницу попасть было невозможно! (Номер в Верхнедвинске я заказала себе из редакции.)
Я заплатила семьдесят копеек и свалилась как сноп, предварительно выстирав в общем душе белье и свои единственные белые брючки.
Пробуждение мое было резким: кто-то ритмично стучал по полу.
Это оказалась новая соседка. В прозрачном газовом платочке, повязанном вокруг бигуди (такие железные трубочки, на которые в то время женщины еженощно накручивали волосы, чтобы добиться кудрей. Спать на «бигудях» было жутко неудобно, но что оставалось делать!), то есть она была с огромной как неровная тыква головой, и в трениках, халате и тапочках она колотилась на животе по полу, ухватив себя за щиколотки задранных ног! Это была у нее утренняя гимнастика. Упражнение «лодочка».
Баба была немолодая, за сорок, румяная, сбитая крепко как та самая лодочка, с лицом крестьянки, т. е. иссушенная ветрами и дождями. Пока мы пили чаек, она рассказала мне свою жизнь. Она в юности была «уполминзаг», то есть уполномоченная министерства заготовок. Она выколачивала из соотечественников, литовских крестьян, налоги, а также шерсть, кожу, овощи, зерно, мясо, яйца и молочные продукты. Она, случалось, даже проходила десятки километров пешком, транспорта не было, и бывало, что уйдя в соседнюю деревню и вернувшись в сельсовет, она заставала одни трупы. Море крови. Литовское движение сопротивления, «лесные братья», тоже работали по заготовкам, тоже собирали свою дань… То есть хлеб, мясо, яйца и все остальное. И убивали тех, кто снабжал русских. После одного из таких случаев она, уже устроившись на ночлег, услышала голоса, сообразила, что «братья» возвращаются за ней, еле успела вышмыгнуть глубокой ночью, выбралась на дорогу и услышала стук копыт, и буквально пробиралась всю ночь кустами, чтобы ее не увидели лесные. Недавно она тяжело болела, перенесла операцию, ходила еле-еле, «по стене». Что за операция, она не уточнила. И начала погибать. Слабость, чернота в глазах. И тогда она стала опять делать гимнастику! Через силу, через боль. И выправилась. «И тогда я каждое утро тепер занимаю гимнастика тшас!»
Она угостила меня черствыми домашними пышками.
Дальше мой путь лежал вокруг Игналины (это страна озер, там же располагалась атомная электростанция) через город Укмерге. Какая-то залетная хмельная литовская свадьба на своем автобусе подхватила меня с шоссе и чуть не увезла в сторону гулять. Но я твердо ехала в Вильнюс. Они высадили меня на пустом шоссе.

Вот рассказ о том, что затем произошло со мной на этой дороге.

* * *
Я встретила свою родную душу рано-рано утром, приехав в Вильнюс на попутке, — это была немолодая женщина на пустой туманной улочке близ храма. Она шла явно оттуда. Гудели колокола. Сыпал мелкий дождик. Пахло дымом (люди топили камины), блестели черепичные крыши, старые стены источали сырость, я шла по Вильнюсу! По городу! Я была в безопасности, слава тебе, Господи. Я чуть не плакала.
Надо сказать, что накануне над моей жизнью нависла нешуточная угроза. Я ближе к вечеру голосовала на шоссе, и меня взял на борт русский дальнобойщик. «Мне до Вильнюса». — «Да, мы до Вильнюса». Парень был тихий, симпатичный, к таким сразу чувствуешь доверие. Но он был не один — за ним шел еще грузовик. Потом, ближе к ночи, вдруг обе машины свернули после моста на боковую дорогу и въехали на какой-то плешивый плац на берегу.
— Отдохнем, — объяснил мой водитель.
До шоссе было достаточно далеко, километров пять. И уже солнце садилось, то есть было где-то часов десять вечера. Мост вдали стоял совсем пустой.
Из второго грузовика спрыгнул здоровенный бугай с небольшими глазами. Поздоровался.
Запалили какой-то свой огромный, со струей огня, примус, поставили котелок. Достали две бутылки водки. Так. На сырую, топтаную траву постелили брезент. Поставили приготовленные три мутных стакана, нарезали хлеб, колбасу, огурцы своими черными руками. Два ножа у них было, у каждого по складному ножику.
Какое-то странное чувство окончания жизни заползало постепенно, вместе с холодом, в мою душу (как у овцы, которую куда-то привезли и выгрузили около костра), но у овцы нет речи, а то бы, может быть, она взмолилась и заплакала. Я болтала, делала вид, что все нормально, и разговаривала преимущественно с Алешей, моим водителем. Делала вид, что он мне нравится. Спрашивала его о родителях, об армии, и откуда он родом, рассказала о своем сыне, который сейчас живет в детском санатории. И бываете ли вы в Москве, вот мой телефон (дала номер бюро проверки). Бугай тоже вставил пару слов о жене и детях. Что-то я разливалась соловьем о том, что я журналистка и изучаю жизнь на дороге, буду писать книгу. Протянула им свой блокнот, чтобы они там оставили свои имена и телефоны. Они, сомневаясь (бугай похохатывал над Алексеем), написали телефон автобазы. Хорошо, что они у меня не спросили удостоверение — оно отсутствовало. Я нигде не работала. И в путешествие автостопом я отправилась именно потому, что на билеты денег не было.
Поели. Они выпили всю водку. Я сказала, что в завязке. Поверили?
Потом бугай (Алексей ушел в кусты) спросил меня, с кем я буду спать.
Я ответила:
— С Алексеем, вы что.
Он не стал спорить. Это было законное право друга. Я и ехала с тем и должна была выбрать того.
Совершенно спокойно он ушел в свою кабину вдалеке и угомонился там на верхнем сиденье, хотя время от времени всплескивался как запятая — так ведет себя червь, если поднять над ним камень и взбудоражить его покой.
Алексей вернулся, что-то спросил меня. Я поняла и ответила: «Нет, не могу, извините». Он не стал возражать. Тихий, нормальный, очень усталый (плюс бутылка водки) человек.
Я залезла на верхнюю полку над сиденьем, прикрылась своим свитером. Алексей заснул внизу.
Я еще видела, как в той, другой кабине, ворочается и поднимает маленькую головенку бугай, смотрит. Закат все не уходил, было светло и страшно.

Уже в пять утра Алексей поднялся, спрыгнул на луг, пошел к реке. Я перебралась на свое место внизу.
Я боялась выйти, справедливо подозревая, что меня могут здесь кинуть.
Он вернулся, не говоря ни слова, и мы поехали.
Он высадил меня где-то уже в городе, я поблагодарила и сошла под дождь, и очутилась в Вильнюсе, в мирном городе в семь утра.
Повторяю, пахло дымом, небо было низкое, стоял легкий туман, в храме звонили. Я шла счастливая, вся дрожа после теплой кабины.
И тут мне и встретилась эта женщина лет пятидесяти, скромно и аккуратно одетая, в платочке.
Я знала, что тут надеяться на гостиницу нечего, и спросила ее, где здесь гостиница. Так голодный нищий спрашивает, а где здесь можно достать хлеба.
Она все сразу сообразила, небогатая женщина в платочке, и на плохом русском языке очень любезно ответила, что в гостиницах сейчас мест нет, а если я хочу, то она отведет меня к себе.
Вот так да! Это небывалый случай даже в гостеприимной России, как где-нибудь в Туле, где можно зимним вечером спросить у двух девочек, кто бы мог мне сдать койку на ночь, и тут же девочки ведут тебя к себе домой и стелют раскладной диван, на котором ты будешь спать рядом с одной из девочек — после тихого ужина, когда за столом соберется вся семья, отец, бабушка, двое деток. А мама их только что умерла, тут, под этой неяркой, экономной лампочкой, среди бедной мебели, и щемит сердце от того, как просто и доверчиво девочки мне отдали половину дивана…
И тут то же самое, ранним-ранним утром эта литовская женщина в платке приводит тебя в свою квартирку — это половина верхнего этажа, практически чердачное помещение двухэтажного домика.
Небогато, чисто, вопиюще небогато, только самое необходимое. Никаких уютных мелочей, ненужного семейного скарба типа статуэток, кувшинчиков, салфеток, подушек, флакончиков, фотографий в рамках, цветов в горшках. Пусто. Какие все-таки аскеты эти литовцы!
Тебя поят чаем с сухариками, подсовывают масленку и сахарницу, тебе дают ключ и сообщают данный адрес, затем ты идешь в город, ходишь под дождем среди чужих прекрасных домов старого города, в оживленной, нарядной, хорошо одетой толпе, дамы в шляпках, о!
Заворачиваешь в редакцию литературного журнала, где главный редактор Альгис Балтакис беседует с тобой о своем выдающемся и самом архаичном в мире литовском языке, который родня санскриту, есть еще какие-то селения в Индии, в горах, там говорят на почти литовском, о чудеса!
Но это все присказки, он знает, что ты тут недаром, и ты преподносишь главному редактору свои совершенно ему не нужные тексты на русском, он берет не сомневаясь, спрашивает, оставлен ли обратный адрес, о боги. Он не знает, что ты есть запрещенный автор у себя дома, это идет 1973 год. Два рассказа в журнале «Аврора» за 1972 год, «Рассказчица» и «История Клариссы», все. Первой книге суждено появиться только через пятнадцать лет.
Он ничего не знает и берет эти рассказы! Но не гарантирует ничего, заранее извиняясь, — и через три месяца тебе в Москву приходит перевод опять-таки с извинением, что рассказы напечатаны в литовском журнале для женщин! Тридцать два рубля! Господи!
Да, я сидела в кабинете главного редактора после недели пути пешком, в грузовиках, в жигулях, на мотоциклах и в свадебном автобусе (где все были веселы и безумно радушны, пели мне битый час литовские песни, и я им пела что-то цыганское, они умилялись до назойливости), после ночевок в гостиницах за рубль — и вот ты и в цивилизации, с тобой разговаривает человек твоей профессии (поэт!), редакция, пишущая машинка, счастье!
Потом ты бродишь опять под дождем, заходишь в кафе, боясь цен, там сидят дамы в тех же шляпках (дама никогда не снимет шляпки в общественном месте. Не снимает шляпки и светлых перчаток!).

Дамы пьют кофе из чашечек, очень маленьких и белых, некоторые едят крохотные пирожные маленькими вилками и очень ловко, как-то без участия губ, то есть не делая изо рта дудку и потом не помогая себе высунутым языком, браво.
Денег у меня только на кофе. Четкая смета, в день рубль на еду, рубль на ночевку в гостинице. Сомнения с меню в руках, сидя под стоящей официанткой. Смятение с меню в руках. Не терять лицо! Я русский писатель!
Из чистого, уютного кафе я ступаю опять под дождь в своих мокрых туфлях. Зябну после тепла.
Наступает сиреневый вечер, огни дрожат в лужах, горят витрины с немыслимыми товарами, мокрая мостовая дымит легким туманом, потому что на самом деле лето, и тут путника, затерянного в чужом городе, охватывает мгновенный ужас — как найти ту окраину, тот дом, адрес где адрес на каком трамвае в какую сторону у кого спросить о о о?
Но как-то — и это тоже счастье — все обошлось, и впотьмах, взобравшись по крутому шоссе, среди очень редких огней и ровно подстриженных кустов, я иду по дорожке, вижу тот самый дом, вхожу в сени, поднимаюсь по темной, пахнущей старинной пылью лестнице.
Оказывается, меня ждут с ужином. Я смущена. Я потратила свой рубль на кофе и пирожок (надо было не потерять лицо перед официанткой), и у меня ровно еще рубль на ночь (воображаемый номер в гостинице).
И я могу заплатить Ядвиге только за ночлег! А за ужин не в силах!
Путано отказываюсь, язык не поворачивается говорить о деньгах. Она (Ядвига) не принимает моих слов всерьез, она же готовила и ждала меня!
Она кладет на тарелочку мои сырники, ставит баночку сметаны, наливает чай. О счастье! Горячий чай! Я шла домой два часа.
Она спрашивает.
Я отвечаю.
Да, я проехала много литовских городов, сел, деревень. Где была? Была ли в Паневежисе (ударение она делает на «и»)? Да! Там ведь театр! И я да, ходила вокруг этого театра, хотела оставить им свою пьесу, но там было закрыто на лето. Знаменитый театр с прекрасными актерами! Банионис, да!!!
Да, Банионис, Будрайтис, Мильтинис, отвечает Ядвига. Я из Паневежиса.
Да?! О, как здорово! Красивый город весь в цветах, какой парк! Скверы! Пеларгонии на всех балконах!
— Я из Паневежиса, — повторяет она, передвигая туда и сюда сахарницу, масленку, баночку сметаны. — Я переехала в Вильнюс, купила тут квартиру себе.
— О, здорово!
— Да, я не могла больше жить в Паневежисе.
Опять у нее ходы в этой шахматной партии на скатерти. Чайник чуть левее. Сметану рядом. Сахарницу на ее место.
— Вильнюс — красивый город, большой, — подтверждаю я, что-то предчувствуя.
— Я не могла жить там больше, мой дом сгорел.
Пауза. Язык не поворачивается отвечать.
— Я утром ушла на рынок, — бесцветно продолжает моя Ядвига. — Вернулась — все горит. Они сгорели, пока я ходила. Дочь, внук, муж, зять. Они спали все. Я их оставила во сне. С тех пор не могу плакать.
Молчание.
Свет, тусклый свет, экономная слабенькая лампочка из-под бедного абажура низко над столом. Как там, в Туле, в бедной сиротской, замершей за столом семье.
После этих слов что говорить. Наступает молчание.
Ядвига даже не пытается меня ни о чем спрашивать. По ее лицу видно, что она недовольна собой, слишком рано она выдала свою тайну. Надо было посидеть, побеседовать по-человечески, послушать до объявления. Надо было молчать.
Но как молчать? Она и так все молчит, здешним соседям не рассказывает ничего.
Новые знакомые не примут такого горя, будут шарахаться как от заразной больной. Как шарахались от нее в Паневежисе.
Каждый день в шесть утра она выходит из своего теперешнего дома в час, когда вышла из того дома в тот, последний раз, покинула мирных спящих, навеки уснувших детей. Куда она идет в шесть утра? Туда, где мы встретились. Она идет к храму.
Ядвига на следующее утро, однако, не уходит так рано, я еще с ней, тут. Она приготовила кофе, свежая булочка (все-таки сбегала в магазин) на столе, мед, масло. Запах кофе и дыма, бедная квартирка.
Я уезжаю дальше, к морю, у меня там дело, я должна видеть дом Томаса Манна, моего любимого писателя, я должна поклониться этому дому и там закончить свою пьесу, которую пишу по дороге.
Мне ехать и ехать, и надо спешить, автостоп не такое быстрое средство передвижения, а в конце августа нужно вернуться в Москву и забрать из санатория ребенка.
Кирилл астматик у меня, восьмилетний мальчик. А муж умер в прошлом октябре, умер, ушел, покинул нас. Ему было тридцать два года. Шесть последних лет он был парализован.
Ядвига неловко протягивает мне руку на прощанье, я ей тоже все рассказала. Я говорю хозяйке, что мой муж был такой худой, что выглядел как Иисус Христос на кресте.
Она тянется поцеловать мне руку. Она плачет вместе со мной.
Моя мама тоже всегда норовит чмокнуть нас с Кирюшей в руки.


 



























ЭЛЬВИРА ПОЗДНЯЯ
(1939)

Лауреат республиканских и международных конкурсов: «Золотое перо» ЕАИЛ и МАПП. Обладатель премии и звания «Серебряное перо Руси» (Москва, 2016). Диплом Департамента по делам нацменьшинств при правительстве ЛР «За активное творчество, обогащающее наследие русской поэзии в Литве» (2006). Автор трёх сборников стихов и эссе и серии 10-ти брошюр библиотечки поэзии и эссе. Главный редактор альманаха «Ступени», издание – «Золотой лауреат» (Москва, 2018). Награждена медалью «Мастер своего дела» им. Л. А. Булгакова. Член Союза писателей России и МАПП.


В РАСПРОСТЁРТОЙ ОГРОМНОСТИ ДЕТСТВА

После войны они жили в засекреченном военном лётном городке за двумя рядами колючей проволоки. Городок напоминал заброшенный громадный остров посреди Большой Земли. Большой Землёй взрослые, шутя, называли «свободную» территорию вне гарнизона. Она напоминала распростёртую в своей огромности пустошь. Ближайшая деревня Липки находилась в двенадцати километрах. В Липки офицеры ездили на велосипедах за водкой, или самогоном. Что удастся купить. В городке спиртные напитки не продавались, и среди офицеров ходила поговорка: «Все дороги ведут через Липки». От проходной гарнизона, один раз в неделю, а то и реже, курсировала до далёкого районного центра военная машина «Студебекер», крытая истрёпанным, в дырах и масляных пятнах, выцветшим до белизны, брезентом.
Все жители городка, даже школьники, имели специальные пропуска. С таким пропуском можно было выходить на Большую Землю и возвращаться через проходную, в которой круглые сутки дежурил военный патруль и проверял документы.
Их жилище – длинный бревенчатый барак стоял по-сиротски поодаль от других строений. В нём в жуткой тесноте ютились офицерские семьи. И, не смотря на то, что детей разного возраста было не мало, она любила уединяться в своих играх. Её увлекали детские фантазии сказочных миров; зыбкие, преображающиеся в разные фигуры облака; багряный, таинственный свет клонившегося к западу солнца, в мареве которого с пролетающего «Дугласа» спускались маленькие человечки, в виде чёрненьких чёрточек, на крошечных беленьких парашютиках. Задрав голову, она, затаив дыхание, следила за ними, пока они не скрывались за горизонтом. А самолёт, плавно покачивая крыльями, делал новый круг, выбрасывая очередную партию парашютистов. Это было захватывающее зрелище. 
Она часто бегала играть на небольшую поляну недалеко от барака. Поляну разделяла на две части ржавая колючая проволока. За ней находился лагерь немецких военнопленных. Немцев было много. Они, охраняемые конвоем, строили аэродром, дома, дороги, тянули до ближайшей станции железнодорожную ветку. В общем, устраняли последствия  чудовищно безумной войны.
Строения лагеря находились довольно далеко от колючей проволоки, и на лагерной территории ей никогда не приходилось видеть пленных близко.
И вот однажды... Он сидел на земле, поджав под себя колени, у самой проволоки, по ту сторону, в грязной, потрёпанной шинели. Его армейская форма солдата немецкого Рейха имела плачевный вид. Ноги до колен были обмотаны оборванными, замусоленными до черноты, тряпками, поверх которых обуты рваные  ботинки, вернее, то, что от них осталось. На голове такая же грязная, скомканная шапка, слегка сдвинутая помятым козырьком к правому уху.
Он смотрел на неё полудикими глазами, из глубины которых сочилась печаль. Его присутствие не испугало её. Немного помедлив, она развернулась и быстро ушла, недовольная тем, что на её территории появился незваный гость.
На другой день она пришла опять. Он уже сидел на прежнем месте. Они встретились взглядами. Его глаза потеплели, и он улыбнулся. Так состоялось их знакомство.
Она бегала по поляне в коротеньком пальтишке, из которого давно выросла, и собирала первые весенние цветы в маленький букетик. А он не сводил с неё глаз. Ей нравилось его внимание. Она сорвала колокольчик и подала ему через колючую проволоку. Он быстро протянул большую, грубую, почерневшую руку, бережно взял колокольчик двумя толстыми пальцами и поднёс к губам. Ей казалось, что он должен был поднести цветок к носу и понюхать. Но он поднёс его к губам, как бы целуя, и застыл. И вдруг из его глаз потекли слёзы. Они катились по серым щетинистым щекам, оставляя на лице светлые бороздки, и капали на шинель крупными каплями. Он их не вытирал. Она смотрела на него растерянно и не могла понять, почему он плачет. Ей было его жалко.
На третий день она снова пришла. Уже к нему. Он так же сидел на траве, поджав ноги, и, казалось, ждал её. Они улыбнулись друг другу как старые друзья. Внезапно в траве оба увидели маленькую ящерицу. Ящерица притаилась в ложбинке возле самой проволоки. И они, осторожно, приблизившись друг к другу головами, он с одной стороны проволоки, а она с другой, стоя на коленях, с интересом стали за ней наблюдать. Это была их общая игра, разделённая колючей проволокой. Они смотрели то на ящерицу, то друг на друга, и улыбались. Им было хорошо. Ей захотелось поймать ящерицу, и она схватила её за хвост, совсем не зная, что хвост останется у неё в руке. Растерявшись, она приготовилась плакать. Немец мимикой и жестами стал её успокаивать.
Они оба понимали, что разговаривают на разных языках, поэтому общались молча. За время их «тайного» знакомства они не произнесли ни единого звука, ни единого слова.
На следующий день она пришла опять. Немца не было. Она приходила и приходила, а его всё не было. Она перестала его ждать...
Когда офицеры уходили на полёты, к ним в барак приходил пленный немец. Другой немец. Он делал по дому всякую мелкую мужскую работу. И за это офицерские жёны немца кормили. Её мама ставила перед ним глубокую миску с супом и рядом клала большой кусок серого хлеба. Миска из белого фаянса была толстой и поэтому тяжёлой, а на её дне с оборотной стороны чернел рисунок – большая птица с распростёртыми крыльями держит в когтях крест. Позже, от взрослых, она узнала, что это была фашистская свастика. Немец благодарно кивал головой, часто повторяя «данке, данке», быстро всё съедал и так же быстро уходил. А однажды мама прятала его в кладовке от военного патруля. Ведь немец приходил в «самоволку». Так делала не только её мама, но и другие офицерские жёны.
А иногда приходил ещё другой немец. Он приносил деревянные прищепки. И за это женщины давали ему хлеб. Немец быстро хватал его дрожащей рукой и прятал за пазуху потрёпанной до дыр, измызганной, шинели.
А потом её папу и других офицеров вызывали в отдел, который назывался «особый». Тогда она видела, как мама с другими женщинами разговаривала шёпотом, и у них были испуганные глаза. Они почему-то очень боялись этого «особого» отдела.
В то, послевоенное, время у неё не было никаких игрушек, и она часто бегала играть на руины разбомблённого ангара. Там она разгребала осколки штукатурки и кирпича, из-под которых появлялись небольшие пятачки пола, устланные разноцветной кафельной плиткой. Плитки блестели на солнце, как драгоценные самоцветы, и ей казалось, будто она гуляет в сказочном волшебном замке.
Разгребая строительный мусор, она находила цветные шуршащие бумажки, похожие на фантики от конфет, только размером побольше. Их она аккуратно разглаживала и с интересом рассматривала. Они были разных цветов и рисунков – светло-зелёные, розовые, голубые, и ей очень нравились. Дома, от взрослых, она узнала, что это были немецкие деньги с изображением фашистской свастики и Гитлера...
Однажды пленных немцев отправляли в Германию. Они медленно тянулись по дороге, мимо их барака, широкой серой лентой, которой не видно было конца, поднимая облако пыли. Стоя на обочине, она смотрела на измождённые фигуры, и ей было жалко этих немцев. И вдруг... Вот он! Да! Да! Да! Он шёл, тяжело прихрамывая, опираясь на плечо другого немца. Так вот почему он не приходил на поляну. Он болел. У него больные ноги. В мгновение она влетела в дом, схватила немецкие деньги и бросилась догонять шеренгу. Как ни странно, военный конвой её не остановил. Схватив грубую руку немца, она сунула ему в кулак заветные бумажки. Немец разжал ладонь, посмотрел, снова сжал и грустно улыбнулся. А она, наивный шестилетний ребёнок, продолжая идти рядом, заглядывала ему в лицо, светилась радостью и не могла понять, отчего из его глаз текут слёзы. Ведь она дала ему его деньги. Теперь на эти деньги он сможет купить хлеб и лекарства. Но только не здесь. А там, у них. В их стране. И больше никогда не будет болеть.

ГОСТЬ
A. L.

Он пришёл в гостиную Клуба с какой-то дамой. Именно – дамой. Потому что на ней была аккуратная шляпка с вуалью, какие носили в тридцатые годы двадцатого столетия. И когда дама сняла пальто, то всё равно оставалась в шляпке, выгодно отличаясь от всех остальных, простоволосых, женщин, постоянно посещающих Клуб.
До чаепития читали стихи. Кто – свои, кто – чужие.  Мужчина долго молчал, с любопытством слушая и разглядывая присутствующих, а потом, немного картавя, стал уверенно читать:

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу...

Закончив, Он вдруг задал странный вопрос:
- Кто автор?
Кто же из выходцев бывшего Советского Союза не знал Владимира Высоцкого! Дама представила чтеца. Оказывается, Он живёт в Америке, а в Вильнюс приехал в гости. Вот, решил познакомиться с русской творческой интеллигенцией. В Клубе мужчин мало. Его радушно приняли, окружили теплом, подали чай, а Он увлёк в свой круг её, ведущую этой встречи, старался не отпускать и попросил задержаться, когда все стали расходиться.
За общей суетой Она не заметила, как ушла дама, и стала беспокоиться. Но Он сказал, что дама – знакомая их семьи, была у них в гостях в Америке, а теперь специально привела его сюда, живёт рядом, и специально оставила, так как сама не любительница таких сборищ.
Они долго сидели, разговаривали о поэзии. Он восхищался её стихами. Ей хотелось верить, что Он говорит правду. Немного смущаясь, Она показывала ему маленькую брошюрку, сделанную своими силами на компьютере, и читала из неё стихи.
Но пора было уходить. Клуб закрывался. Он проводил её до автобуса и попросил о встрече. Она дала ему номер своего телефона. Через несколько дней Он позвонил. Пригласил встретиться.
Фанатик творчества Владимира Высоцкого, Он очень много говорил о нём. Да и вообще много говорил на разные темы, а Она с интересом слушала. Она любила слушать. А здесь был такой многогранный говорун, что не слушать его было невозможно. Он начал рассказывать о своей жизни. И оказался мир тесен. Родился Он на два года раньше неё и совсем рядом – во Владивостоке, а Она – в Дальнегорске. И вот, пришлось им через всю жизнь встретиться в Вильнюсе.
В детстве папа часто говорил ему:
- Сынок, ты еврей. Тебе будет очень трудно. Но ты должен выстоять.
И Он выстоял. Окончил школу, потом институт, потом –  работа в Ташкенте, потом женитьба, потом дочь. А потом Обетованная Земля бросила свой клич. И пошла эмигрантская волна в Израиль. Слышал, что из Вильнюса легче будет уехать. Переехали в Вильнюс. Устроились на работу. Подали документы в ОВИР на выезд. И как только не изощрялся над ними КГБ, выстояли. Даже дочь, школьница, научилась отстаивать свои права. Многие друзья от них отвернулись. Только одна вот эта дама и осталась верной подругой. Уехали. Пять лет прожили в Израиле. Английский язык знал отменно. Отправили в США в командировку. И вот тут-то решил любыми правдами и неправдами перебраться в эту необыкновенную сказочную страну. Получилось. Через какие афёры прошёл, можно было только удивляться. Двадцать один год живёт в Калифорнии. Свой дом. Достаточная пенсия. Вложение ценных бумаг. Сюда, уже в независимую Литву, приехал наладить небольшой компьютерный бизнес для дочери.
А там, в Америке, с внучкой был на концерте Евгения Евтушенко, который каялся перед русскими американцами, что ему очень стыдно за то, что он когда-то писал стихи о стахановцах. Ну, что ж... бывает и такое... Ему казалось, что если бы Евтушенко не писал такие стихи тогда, то он никогда не стал бы известным поэтом СССР. В этом Она была со своим спутником согласна, и с удовольствием, молча, слушала все его рассказы, изредка вставляя своё мнение. А ему очень нравилось, что Она – внимательный молчаливый слушатель, и называл её своей самой лучшей аудиторией.
Так они гуляли по городу, заходили в кафе перекусить и опять гуляли. Как-то вечером вышли из кафе. В сквере, между ветками голых деревьев, низко над землёй висела полная луна
- Ах! Какое полнолуние! – воскликнула она.
- Это новолуние.
- Да нет же! Новолуние – это когда луны нет совсем, она только рождается. А полнолуние – вот оно! Какая красавица! Так и хочется её обнять и расцеловать!
- Я в этом ничего не понимаю...
Она с сожалением посмотрела на него: «Какой он несчастный. Не видит небо, не видит звёзды. Цивилизация проглотила его целиком, не оставив места для полёта». 
Однажды Он сказал, что пишет пьесу, а так как у неё есть компьютер, то не смогла бы Она ему эту пьесу напечатать, Он заплатит. Сто долларов. В то время это были большие деньги. Она согласилась. И тогда пришлось ей приехать к нему. Он снимал однокомнатную квартиру на Антакальнисе. Поднимаясь по лестнице на площадку, Она слышала, как за дверью орёт телевизор. Позвонила. Телевизор смолк, дверь открылась. Потом Он показывал ей слуховой аппарат – маленький шарик, который вкладывается в ушную раковину, и его совсем не видно. Стоила эта штука восемьсот долларов. На фоне бедственного положения населения Литвы в перестроечное время, Он как бы хвастался, что может позволить себе такую дорогую покупку.
На столе стояла сёмга с фиолетовым сладким луком, бутылка белого сухого вина и салат  из авокадо. Он его называл «израильский» и рассказывал, как его готовят в Израиле.
Он почему-то был уверен, что Она еврейка, и на её «нет» с пеной у рта доказывал обратное. Ссылался на её не маленькую грудь, ссылался на интеллект и ещё на что-то, и, что самое главное, Она умеет смеяться над собой, что свойственно большей части евреев, и никак не хотел соглашаться с тем, что Она не еврейка. А ей было всё равно. Она только улыбалась. Но всё же решила рассказать свою родословную. У её бабушки девичья фамилия была Мулеренко. Они выходцы с Украины. Ещё при царе-горохе было великое переселение в дальневосточные богатые края. Её предки, крестьяне, по маминой линии туда и переселились. А в Киеве у неё были друзья художники-евреи с фамилией Мулер. Тоже, как и Он, уехали в Израиль. Вот и думает она, что фамилия Мулеренко вполне может быть переделанная на украинский лад фамилия Мулер. Так что всякое может быть, «чем чёрт не шутит, когда Бог спит». Правда, когда-то Она вычитала у Сергея Довлатова в повести «Ремесло» такие строки «...Наш прадед Моисей был крестьянином из деревни Сухово. Еврей – крестьянин – сочетание, надо отметить, довольно редкое. На Дальнем Востоке такое случалось...». И, видимо, эта история побудила её однажды, задолго до их знакомства,  написать весёленькое стихотворение:

Меня часто принимают за еврейку.
(Может, и лукавит бабушка моя).
Курицу люблю я индейку,
И так тянет в Тель-Авив хоть на три дня.
Меня часто очень тянет в синагогу.
(Может, тяготеют бабушки долги?).
Каяться мне, видно, перед Богом
Надо за свои и за её грехи.
Ну, а как Адам и Ева – наши предки? –
То и каяться, похоже, не за что.
Тогда мы, выходит, все их детки.
Если мы евреи все, то негры кто?

Он часто расспрашивал её о детстве, молодости и вообще о жизни. Его интересовало всё.
- Зачем тебе это надо знать? – спрашивала Она.
- Может, я когда-нибудь напишу о тебе...
На окне стояли красный двухкассетный магнитофон и большая картонная коробка с кассетами концертов Высоцкого. Эту коробку Он купил в Москве на Ваганьковском кладбище у могилы поэта-певца-актёра, чем очень гордился, и при случае, вставлял какую-нибудь кассету в магнитофон, подпевая певцу. Как-то сказал:
- Смотри, как Высоцкий на одном только «чу» вытягивает такое, что никто так не сможет. Двенадцать «чу»!!!

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу...
Даже, если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить – не хочу, -
На ослабленном нерве я не зазвучу –
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!..

- Он великий поэт!
- Я тоже считаю его великим, - согласилась Она, - Но почему же это «чу» никто больше не сможет?
- А ты попробуй! – задиристо воскликнул Он.
- Попробую... - тихо сказала Она, пожав плечами...
Назавтра по телефону Она читала ему своё стихотворение:

А я своё «чу-чу» шепчу,
Шепчу с надрывом, так хочу.
Ведь мне кричать не по-плечу.
Сдавило горло – и шепчу.
А может, лучше помолчу?
Но зло над рифмами шучу
И до истерик хохочу –
За смех слезами заплачу.
Сквозь слёзы рифмы в стих вкручу.
Готов! – по дереву стучу,
Но кто-то рвёт с него парчу,
Швырнув на плаху палачу.
И вот, в руке зажав свечу,
С крестом на паперти торчу.
Там давка к райскому ключу –
Авось, в сермяжке проскачу.
Слюну сухую проглочу,
Завою волком, зарычу,
Кусок под солнцем отхвачу
И кровью раны залечу...

Он помолчал. Потом высчитал, что в её стихотворении двадцать «чу». Больше, чем у Высоцкого. Остался доволен и спросил:
- А ещё на что-нибудь сможешь?
- На что?
- Ну, например, на «за»?
- Не знаю. Попробую...
Через несколько дней Она приехала к нему и стала читать новое стихотворение:

В небесах, видно, спятила Муза
И свалилась ко мне, как обуза.
Я не знала смешнее курьёза –
До сих пор он саднит, как заноза.
Ошалев от такого союза,
Я тупею под тяжестью груза.
А она, ах, какая зараза! –
Так и липнет ко мне, как проказа.
Я в трясучке, как леший с мороза,
А она мне – стопарик, стервоза!
«Не дрожи, я не чёрт, не Спиноза.
Для поэта – сто грамм, что глюкоза».
Шандарахнула я – баба с воза,
Запыхтела сильней паровоза,
Стала лишней пижамная блуза,
Розовею, как мякоть арбуза.
Не ждала я такого сюрприза.
Ай, да Муза! – хитрюга, подлиза!
Что ни ночь, то шальная реприза.
Так недолго дойти до стриптиза.
А на вид – ну, торговка с Привоза!
А как пьёт! – королевская поза!
И до фени ей всякая проза.
Вот такая, брат, метаморфоза...

Он хохотал до слёз и признал её тоже великим поэтом. Она смеялась вместе с ним и, конечно, понимала, что на счёт её величия Он шутит...
Она ему нравилась. Каждый раз, когда Она приезжала с готовым материалом пьесы, Он не скупился на комплименты, называл её «фрейдовской женщиной», а Она, не понимая, почему, была к нему снисходительно спокойной и только отшучивалась. Как-то раз, не сдержав своего порыва, Он бросился целовать её в губы. Вырываясь, Она оттолкнула его:
- Не хочу!
- Почему?
- Не хочу и всё! Не готова... не могу... никогда не смогу!
- Почему?
- У тебя достаточно денег, найми себе проститутку.
- Я боюсь заразиться. Я заплачу тебе... сто долларов...
Она, молча, пошла в прихожую и стала натягивать сапоги. Присев на корточки, помогая ей застегнуть замки, Он, запрокинув голову, тихо спросил:
- Ты ещё придёшь?
- Если не будешь приставать, приду.
- Хорошо...
Наконец, пьеса была готова, и Он решил защитить свои авторские права, так как хотел сдать её для постановки в Русский драмтеатр. Она повезла его в авторское агентство. В маленьком переулке старого города среди древних невысоких домиков красовалось, сверкая стеклом и металлом, новое двухэтажное строение. «Ничего – живут!» - оценила Она здание. В кабинете, за стеклянной стеной и стеклянными дверями, сидела молодая особа и на русское приветствие «Здравствуйте» даже не повела бровью. Он начал объяснять причину своего визита. Особа, молча, смотрела, как бы сквозь него, стеклянными глазами. А Она не спешила придти на помощь, зная, что все они владеют русским языком. Ещё не забыли. Ей было интересно, что же будет дальше. Стоя в сторонке, Она с любопытством наблюдала за происходящим. Увидев посетителей через стекло, из противоположного кабинета к ним направилась женщина постарше, и Она, сделав шаг ей навстречу, сказала:
- Ваша девушка не хочет разговаривать с нами по-русски. Может, она поговорит с нами по-английски?
Он перешёл на английский язык и опять не смог ни о чём договориться. Здесь английского языка не знали. Удовлетворённая нелепостью увиденного, Она, наконец, решила разрядить обстановку:
- Он из Америки, хочет зарегистрировать пьесу на русском языке на предмет защиты авторских прав.
Молодая особа подскочила с места, как будто её только что разбудил гром небесный. А пожилая, любезно перегнулась как бы в реверансе, приглашая их движением руки пройти впереди себя.
Они шли по коридору, и ей казалось, что эта женщина вот-вот начнёт сдувать пылинки с её шубки. Сплошная любезность! На какой-то момент ей даже стало жаль её. Зашли в кабинет. Женщина обратилась к обитателям, двум молодым особам, по-литовски, объясняя, что посетители из Америки. А те смотрели на них, как на чудо, и, улыбаясь, заполнили – ради Бога! – сами! – и выдали нужную бумагу, объясняя всё по-русски. Их повели дальше, на второй этаж. Там подвинули стулья, любезно усадили и попросили паспорт. Он подал маленькую зеленоватую пластиковую карточку. Сотрудники осторожно передавали её из рук в руки и, улыбаясь, внимательно рассматривали. А женщина, их сопровождавшая, склонилась к ней и со счастливой улыбкой чуть слышно прошептала:
- Скоро и у нас такие будут...
А Она, улыбаясь ей в ответ, согласно кивала головой.
Возвращаясь домой, сидя в автобусе, Она с горечью думала: «Бедная моя Литва. За что тебе такая доля?! Во что же ты превращаешься?! Дай Бог тебе возродиться, стать по-европейски цивилизованно свободной и научиться одинаково уважать все нации, все языки!»...
А Он уезжал в Москву. Оттуда, к Новому году, улетал домой, в Америку. Прощаясь, Она подарила ему своё стихотворение:

Луч закатный небо мажет,
Блики красок далеки,
И я жду, когда он скажет:
''Почитайте мне стихи''.
Я в смятении безмерном,
Сердце вздрогнет и замрёт,
Но Высоцкий «голым нервом»
Про психушку нам поёт.
Для него Высоцкий – гений
И поэт, и музыкант.
Что ему – моё смятенье
И мой мизерный талант?!
Вот уж  съедены и сёмга,
И израильский салат...
И его глаза бесёнка
Просят тело напрокат...

Он прочитал, посмотрел на неё с грустной улыбкой и тихо сказал:
- Знаешь, мне никто никогда не посвящал стихов. Если можно, подпиши: «Другу Алексу»... Нет... лучше: «Моему американскому другу Алексу»...


ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТСКИЙ РУБЛЬ

Ранним, на редкость солнечным в Прибалтике, летним утром Она ехала на работу. Дорога предстояла долгой – где-то минут двадцать автобусом до железнодорожного вокзала и оттуда примерно столько же другим автобусом до аэропорта, где Она работала заведующей частным круглосуточным кафе. Проехав Павильнис, предместье Вильнюса, автобус сбавил ход перед большим перекрёстком, и слева, за поворотом, Она увидела примостившийся на обочине безлюдной дороги одинокий БТР. Тревожно подумалось: «Что-то должно произойти...»...
А время было действительно тревожным. Весной активисты «Саюдиса»* подписали Акт о восстановлении независимости Литовского государства, Литва в одностороннем порядке выходила из состава СССР, компартия Литвы поспешно отделялась от КПСС, и, в итоге, «Поющая революция», возглавляемая секретарём ЦК КПЛ А. Бразаускасом, протянувшаяся через три Прибалтийские республики, всколыхнула весь мир. Московский Кремль, возглавляемый нерешительным первым и последним президентом СССР М. С. Горбачёвым, был в растерянности. Военные выжидали команды, не зная, что предпринять. В центре столицы площадь с памятником И. Д. Черняховскому, генералу-освободителю Вильнюса от немецко-фашистских захватчиков, была украшена наспех нарисованными на бумаге плакатами с надписями «Иван – домой!» и изображениями кровавых рук КГБ, как когда-то Кукрыниксы изображали в советском сатирическом журнале «Крокодил» кровавые руки «загнивающего» капитализма. Мир перевернулся. В стране началось двоевластие. А простые люди с тихой тревогой продолжали выходить на работу, по-разному реагируя на происходящее...
Маленькое одноэтажное кирпичное здание кафе находилось у самых ворот, пропускающих машины на территорию аэропорта и выезжающих из него. Немногочисленный коллектив, работающий в кафе (заведующая, два бармена, два повара, посудомойка и водитель) был русско-польским, за исключением одного бармена – молоденькой девчушки-литовочки. На фоне всех работающих в кафе своей колоритной фигурой выделялась повариха Клава, страшная матершинница, с весёлым, неунывающим нравом, рассказывающая неимоверные истории, от которых все катались со смеху. Но когда была не в духе, лучше к ней не подходи. Тогда она, вставляя нецензурные слова в свою речь, громко заявляла:
- Разве литовцы умеют работать?! Они умеют лишь потягивать кофе да покуривать. В Литве работают только русские и поляки! Вот, посмотрю, как они будут работать на своём хуторе, когда выйдут из Союза!
Клаву, конечно, можно было понять, это – столица, город чиновников, и все с нею соглашались. И когда в кухню за очередным блюдом забегала молоденькая барменша, Клава с натянутой улыбкой цедила сквозь зубы:
- Ну-у-у, иди! Уж я тебя, бедненькую, на-кор-млю!
Её рабочий стол находился у окна. И как только за окном происходило какое либо движение, она, пересыпая нецензурными словами свою речь, громко объявляла:
- Всё, ребята! Власть меняется! Вывешиваем красный флаг!
Все, кто в этот момент находился в кухне, бросались к окну. За окном появлялись, проходя мимо, высокие военные чины в советской форме, в сопровождении гражданских лиц и военных, чином пониже. Проезжали чёрные легковые машины. Встречали московское верховное начальство.
В другой день Клавдия объявляла:
- Всё, ребята! Власть меняется! Вывешиваем белый флаг!
За окном проходила группа лощёных гражданских лиц. Дамы растроганно подносили к глазам белые платочки. Встречали прилетевшего экс-президента США  Ричарда Никсона...
В один из жарких сухих дней к кафе залихватски подкатил запылённый военный «газик», крытый брезентом, без дверей, без государственных номеров и, резко затормозив на всём ходу, буквально упёрся носом в Клавино окно. Клава, быстро сообразив, метнулась из кухни и привела здоровенного детину в военной полевой форме. Чуть стоявшего на ногах от усталости, с покрасневшими глазами, парня, она втолкнула в кладовку и, вернувшись к плите, со «смаком» произнесла:
- Сейчас мы тебя, мой родненький, накормим!.. Может быть, в последний раз... Уж хозяин не обеднеет... – и, сунув в руки гостя большую тарелку с едой, коротко сказала:
- Ешь и отдыхай...
Парень, поблагодарив, принялся спешно глотать еду:
- Некогда отдыхать, матушка...
Тогда Клава схватила бумажный пакет и начала быстро укладывать в него продукты. Потом, сунув пакет парню в руки, предварительно осмотревшись, вывела его из кафе. Машина, громко взревев, сорвалась с места и умчалась, метнув столб пыли в окно...
Так и продолжали они работать, наблюдая, словно со смотрового поста, за изменениями в жизни города по машинам, проезжающим мимо в аэропорт и обратно, по публике, посещающей кафе. А так как кафе работало круглосуточно, то ночью его облюбовали ребята, занимающиеся «ночным промыслом». Соответствующая веянию нового времени, группа «смелых» ребят, возглавляемая Богданасом, каждую ночь, в отдалении от города, устраивала у них свой «отдых». Гуляли весело и смело, считая себя хозяевами жизни и не считая людьми обслуживающий персонал. Их все побаивались, и Она, заведующая, когда ей жаловались работники на хамское поведение этой компании, думала, что же предпринять. Сам хозяин кафе, грузный, напыщенный, придирчивый литовец, не хотел с ними связываться. Может, боялся.  Ночью за старшего в смене оставался повар. Однажды Она решила остаться на ночь. Надев белый халат, вышла в бар и стала наблюдать за весёлой гулянкой этих «смелых» ребят. Зрелище было не из приятных. Какая сила сорвала её с места, не понятно. Взяв со стойки пустой бокал, Она решительно направилась к столику, за которым сидел Богданас. Коснувшись рукой плеча одного парня, уверенно сказала:
- Уступите-ка место даме!
Двое, при молчаливом, чуть заметном движении головы главаря, потеснились, освободив ей стул. Усевшись в полном молчании, Она протянула пустой бокал Богданасу:
- Наливай!
Тот, хмыкнув, послушно налил. Она, как любили говорить сотрудники кафе, была не из их «системы», и, может, именно поэтому, только чуть смачивала губы крепким напитком. Потекла тихая, даже можно сказать, задушевная, беседа с главарём. Остальные молчали,  настороженно наблюдая за происходящим. В кафе висела удивительная тишина. Только из бара чуть доносилась лёгкая музыка. Несколько раз Она пыталась встать и уйти, но Богданас учтиво просил её остаться. Он видел, что Она только слегка прикасается губами к бокалу, но, как истинный джентльмен, не настаивал пить спиртное. Сам же изредка позволял себе глоток. Так они просидели чуть ли не до утра, мирно беседуя, словно старые добрые друзья, давно не видевшие друг друга и случайно встретившиеся.
Коллектив кафе работал через неделю. Она не знала, что творилось в другой смене, но у неё «смелых» ребят, как подменили. Всегда вежливые, доброжелательные, они никогда не отказывали ей, если нужна была какая либо помощь. А Богданас, этот вальяжный здоровяк, заходя в кафе и не видя её,  спрашивал барменов:
- Где ваша прекрасная ведея**?
Её звали. Она, улыбаясь, выходила к нему, и он, тоже с улыбкой, дружески обнимая её за плечи, интересовался, не шалят ли его ребята. Нет, его ребята не шалили...
Однажды днём пришёл парень из их компании и стал нести какую-то несуразицу. В кухню заглянул бармен и попросил Её выйти в зал. Она посадила пришедшего парня за столик и начала расспрашивать, что случилось. А тот, продолжая нести что-то несвязное, переходя на шёпот, со страхом показывал пальцем в тёмный угол:
- Вон она, видишь? Я её вчера отпустил домой, а она всё время ходит за мной. Вон-вон, смотри! Видишь? Смотри-смотри, вон, в белом платье!
Она посмотрела, куда он показывал, и согласно кивнула головой. Мелькнула догадка – «белая горячка»! Ну, не сдавать же его в милицию в таком состоянии. Зная, что его братва околачивается где-то в порту, попросила одного бармена, разыскать хоть кого из их компании. Вскоре пришли двое. Согласившись с её диагнозом – «сел на коней», увели парня. А Богданас стал охранять её смену от всяких недоразумений ещё зорче, ведь в кафе продавались спиртные напитки, ночью заглядывали всякие разные, ищущие приключений...  мало ли что... А через какое-то время эта компания, вместе с Богданасом, исчезла.  Кто-то сказал, что они отправились  на «заработки» в Польшу. Здесь уже «промышлять» было нечем...
Как-то вечером, подсчитывая дневную выручку, ей попался рубль, исписанный синей шариковой ручкой. Она стала внимательно рассматривать каракули. Разобрала только пару крупно написанных слов, заинтересовавших её. Не сумев полностью прочесть остальное, положила в денежную пачку свой рубль, а этот забрала, чтобы дома через увеличительное стекло прочитать написанное. «На долгую память. Последний выпуск ВВКУРЭ. 1992 год. НИ ПУХА! л-т В. Ив... (подпись) /Иващенко/» - гласила надпись на рубле...
Вот уже более двадцати лет Она хранит этот советский рубль, как самую дорогую реликвию, в память о той стране, об СССР, где она родилась на Дальнем Востоке, и которой уже нет ни на одной карте мира. Нет нигде! Только память за новыми границами, как за семью замками, с тихо щемящей грустью бережно сохраняет это родное далёкое...

Я жила в государстве, которого нет.
От него ничего не осталось.
Только хочется в кассе купить мне билет,
Я бы в светлое детство умчалась...
Дайте билет, дайте билет
В город, которого нет...

Не по своей воле став иностранкой для своей Родины, Она иногда держит в руках этот последний советский рубль и с грустью думает: «Интересно, счастливо ли сложилась судьба этого, тогда молоденького, лейтенанта В. Иващенко из последнего выпуска ВВКУРЭ***?..».

*) Википедия. «Саюдис» – (лит. Движение) – общественно-политическая организация (также «народное движение») Литвы, возглавившая в 1988-1990 гг. процесс выхода (отделения) Литовской ССР из состава СССР.
**) Ведея – (лит.) заведующая.
***) ВВКУРЭ – Вильнюсское высшее командное училище радиоэлектроники ПВО.


ЛЮДМИЛА ПЕТКЕВИЧЮТЕ (ИНТЕЕВА)
 (1945)

Родилась в Каунасе. Закончив с золотой медалью 19-ю среднюю школу, при поступлении в КПИ получила направление учиться в Московское высшее техническое училище им. Баумана.  После окончания МВТУ вернулась в Литву. Работала на Вильнюсском заводе топливной аппаратуры, преподавала в ВИСИ, вильнюсском университете и др. учебных заведениях города.
Член международной гильдии литераторов и художников «ВИНГИС» и  Литературной студии «Родник» клуба «Светоч» при Доме учителя.   Печаталась в альманахах: «ВИНГИС» (2018-2020), литературно-художественных изданиях «Присутствие Непостижимой» (2017), «Здесь всё — Литва» (2017), «Бессмертный взвод» (2020),  «Антология русской поэзии Литвы» (2020-2021).  Печатает юмористические стихи в еженедельнике «Пенсионер».



ИЗМЕНЕНИЕ ЖИЗНИ


Ох! Как хорошо!
Школа окончена, в руках аттестат с медалью. Не нужно больше ничего учить, запоминать. Весело и легко дышится. Жаль только расставаться со своими школьными друзьями, но мы договорились встречаться каждый год.  Надеюсь, никто не забудет своих обещаний. Мама поинтересовалась, куда дальше пойду учиться. Конечно лень, но сказала, что хочу в медицинский институт. Мама запротестовала:
- Нет, нет, туда без взяток не берут, у меня таких денег нет!
- А куда бы ты хотела, чтобы я поступила учиться?  – спросила я.
- Поступай в Политехнический институт, инженеры всегда нужны, работой будешь обеспечена,  посоветовала мама. Моя мама имела высшее техническое образование, работала зам. главного инженера в проектном институте.
Так была решена моя судьба. Вступительные экзамены (математика, язык) сдала отлично, и декан предложил мне поехать учиться в Московский Университет, по направлению от Литвы. Моя мама не ожидала такого поворота событий и была очень расстроена. Стала уговаривать остаться тут. Она согласна на любую специальность, которую я выберу. Но я была девочка упрямая и гордая, решений не меняла. И ещё хотелось пожить без давящей маминой опеки. Так я стала студенткой МВТУ им. Баумана. И вот вещи собраны, и я еду в Москву…
Москва меня ошеломила своим размахом и особенно огромными толпами людей, которые куда-то спешили, торопились, толкались. Появилось чувство маленькой ненужной песчинки. Город обрушился на меня не объемной энергией несущихся с бешеной скоростью колёс с горы. В контрасте с моим тихим спокойным Каунасом, Москва потрясла меня величием. Время шло, учёба поглотила меня, всё хотелось делать хорошо. В Москве жизнь была очень интересной: появилась возможность посещать музеи, театры, выставки, встречи с известными во всём мире людьми. Я научилась кататься на лыжах, участвовала в меж институтских соревнованиях КВН. Жизнь стала очень интересной, разнообразной. В Москве я привыкла к быстрой жизни, и эта привычка у меня сохранилась на всю жизнь. Всё всегда стараюсь делать быстро, всюду успеть,  больше узнать и увидеть.


ПОМНИ, КАК БЫЛО
(Что осталось в памяти из детства)
               
В этом году мы отметили 75 лет со Дня Победы в Великой Отечественной войне, унесшей миллионы жизней и изменившей судьбы людей, соприкоснувшихся с ней.
Размышляя и вспоминая всё, что пришлось услышать от своих родных, я понимаю, как много испытаний и несчастий она принесла моей семье, моим родным, близким и друзьям.
Мои родители жили в Каунасе, и хотя и было много разговоров о войне, для многих она началась неожиданно. Рано утром послышался гул множества самолетов, какая то канонада, потом началась бомбёжка и люди стали кричать: «Война!». В городе поднялась сумятица, всех охватил страх, неразбериха, появились первые погибшие, лежавшие на дорогах, и от ужаса происходящего многие жители побежали на восток, в сторону России. В руках беженцы несли лишь то, что удалось схватить впопыхах, но канонада войны приближалась очень быстро, быстрее, чем убегали ноги. И вот над безоружными людьми стали кружить самолёты с черными крестами и вокруг начали грохотать взрывы от падающих бомб, а беженцами были в основном женщины и дети, и когда самолеты отбомбились многие не поднялись.  Живые же продолжали бежать, пока их не обогнали немецкие танки, с такими же черными крестами. Оставшиеся в живых присели застыв, на опушке леса и с грустью поняли: «до России добежать не удалось и надо возвращаться», уныло побредя назад в свой город.
Осиротевших деток люди поделили между собой, их жалели, как могли утешали и баловали.
Вернувшись, те кто не успел оставить жилище под присмотр родных или соседей, увидели в своих домах сплошной переворот и разгром — все они были полностью разграблены, поэтому всё пришлось приводить в порядок и думать как жить дальше.
Моя семья вернулась домой с подобранными осиротевшими девочками  - Данутей, Ирутей и Риммой, и еще приютили у себя еврейскую семью беженцев, которые потом пережили всю войну в нашем доме став полноправными членами семьи. Хотя семья и увеличилась, но унывать не стали, ведь родные и друзья как были, так и остались, а так как все наши мужчины были войне, по ту сторону фронта, то все заботы и трудности легли на плечи женщин и детей постарше.
Вскоре стало не хватать еды, заканчивались запасы солений, картошки, муки, соли, сахара.    Бабушке помогали три сестры и четыре невестки женатых братьев, которые жили в своих небольших домах, располагавшихся  по соседству. Живя одной большой семьёй  и все проблемы и заботы женщины решали сообща и «за круглым столом» постановили - всю землю возле домов использовать под огород: сажать картошку, фасоль, горох и другие съедобные растения, семена которых найдутся или обретутся. Если будет возможность будем ходить в лес за грибами, ягодами, травами и собирать все съедобное - сушить, солить и мариновать.
Вначале в город выходить боялись, были слышны частые выстрелы, но надо было искать какую нибудь работу. В Каунасе немцы и их прислужники стали устанавливать свои новые порядки: не везде можно было ходить, разговаривать, на улицах часто стреляли, избивали людей, были казни и на виселицах висели раскачиваясь повешенные. Особенно лютовали немецкие офицеры, могли любого, кто не понравился, ударить, расстрелять, били, брыкали ногами. Появилось много бездомных, так как немцы заняли лучшие дома, а их жителей выгнали на улицу. В фортах создали концентрационные лагеря и туда согнали пленных, коммунистов, комсомольцев и других людей, на которых доносили соседи. Форты были не только на окраине, но и в центре города. Самым шокирующим было то, что заставили евреев на одежду пришить звёзды и сгоняли их в гетто. Мои мама, бабушки, тёти хорошо знали немецкий,  французский, литовский и русский языки. Мама и её тётя, бабушкина сестра,   смогли устроиться на службу на железной дороге диспетчерами, они знали движение всех поездов и имели право свободно передвигаться по вокзалу и перрону во время работы. Когда шли поезда с людьми, которых, как рабов, везли в Германию, если удавалось, мама выходила на перрон. Когда немцы охранники не видели, забирала детей, которых протягивали из вагонов, просили спасти, и приносила их домой. Однажды удалось увести даже мать с ребёнком. А тётя подстраховывала её отсутствие на работе. Домой с работы они возвращались по дороге мимо гетто. Было жалко голодных, бесправных людей, среди них были знакомые, соседи, одноклассники.  Если немцы охранники не видели, одна из них отвлекала их внимание, подавали хлеб или другую еду, которую имели. Однажды маму попросили забрать маленького мальчика-сироту  у которого убили родителей. Мама привела его домой и его стали звать Колей (настоящего имени я не знаю). Позже удавалось не раз помочь уйти из гетто взрослым и детям. Всю войну в подвале нашего дома прожила еврейская семья. Немцы туда не ходили, им объяснили, что там больные тифом, а у нас в в семье были медики и мы их лечим. В Каунасе было много знакомых друзей, которые не могли примириться с установившимися порядками, с той жестокостью и насилием, которое творили захватчики в городе. Семьи: Лидии  Голубовой, Елены Гольцман, Софии Бинкене, Елены Куторгене, Наталии Егоровой, Наталии Фугалевич, Марии Петкевичене, Наталии Егоровой - Мелиоранской и Надежды Мелиоранской, а позже  присоединились и другие, объединились и начали тайно сопротивляться оккупационному режиму: спасали пленных, евреев, людей, угоняемых в Германию, помогали всем, кто нуждался в помощи.
Этим людям за время войны удалось спасти более 60 человек и после войны все общались, как родные, и дальше помогали друг другу во всём. После окончания войны в нашей семье продолжали жить спасённые дети, пока не нашлись их родные. Они были старше меня, хорошо помню Ирочку, Колю и Грету, мы играли вместе, имена других забыла. Позже, когда нашлись их родные, я узнала, что их настоящие имена другие. Во время войны имена изменили для их безопасности. Пока были живы мои бабушки и мама, они каждый праздник получали поздравления из разных стран и городов от спасенных ими людей и их родных.
Война загубила множество жизней, много поломанных судеб, огромное количество вдов и детей сирот. И, сейчас, когда начинаются разговоры о новой войне, хочется напомнить ужасы свалилившиеся на плечи неповинных людей – тех, кто не желал войны, а хотел просто жить!
Война отняла у меня отца, а у моей мамы – мужа, погибли дедушки.   Пришлось вставать на ноги без мужчин. И так было во многих семьях…
























ГЕОРГИЙ ПОЧУЕВ
(1945)

Родился в г. Зельва, БССР, в семье партизана Великой отечественной войны, Почетного железнодорожника. Служил в армии (1964-1967). Образование высшее техническое. В Литву приехал из Калуги в 1976 году для участия в строительстве Игналинской АЭС. Первые стихотворения появились в периодической печати Украины (1969). Стихи опубликованы в альманахах «Висагинские зори», «Родник» (1998), «Литера», в сборнике «Опаленные революцией», Санкт-Петербург (2017), многих других. Также стихи опубликованы в альманахе МАПП «Планета поэтов», газетах «Российский писатель», «Российская федерация сегодня», московский «Интеллигент», «Обзор», «Литовский курьер», «Вильняле» (АРПЛ), а также в издании «МАПП. 5 лет в Литве», в сборниках стихов «Созвездие голосов» и других.
В «Литературной газете» и «Экспресс неделе», Вильнюс, опубликованы его иронические заметки. Написанная им сказка в стихах «Как сорока стала белобокой» поставлена вильнюсским театром «Арлекин», режиссёр Татьяна Тимко. Сказка переведена на литовский язык. Выпустил книги стихотворений «Излучина реки» и «Притяжение синевы», а также – прозы «Время иронии». Член Союза писателей России и Ассоциации русских писателей Литвы (АРПЛ), руководитель поэтической студии «Плеяда». Живет в Вильнюсе


О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИТЕРАТОРАХ В ЛИТВЕ

Я – русский. Живу в Литве довольно давно. И могу сравнивать современное положение, в котором находится русская культура, в частности – литература – в этой стране, с тем, что было до развала СССР. Попытаюсь обрисовать это положение в нескольких штрихах с точки зрения литератора, не имеющего официального статуса в соответствующих кругах этой страны.
Понятно, что после восстановления независимости Литвы все структуры, существовавшие здесь, в том числе творческие союзы, в которых фигурировала аббревиатура СССР, были упразднены. Но остались те, кто в них состоял, и литературный процесс не должен был останавливаться. Должны были создаваться новые произведения, появляться новые имена, литература должна была развиваться. Писатели по инерции, вероятно, писали, но без стимула, без возможности публиковать свои произведения. Многие русские писатели эмигрировали из страны дождей[1], некоторые ушли в мир иной…
На участке культурного поля, возделанного более чем двухвековым присутствием русской словесности в Вильнюсе, а значит – в Литве, не могли не появляться новые всходы. Но сейчас здесь царит почти полное запустение…
Существует легенда об английских газонах, о том, что должно пройти чуть ли не триста лет при рачительном уходе за ним, чтобы он достиг должной кондиции. Культурный газон, будь он травяной, или газон литературы, если можно так выразиться, без ухода деградирует, в определённых климатических условиях появляются проплешины, которые иногда зарастают. Но зарастают «некультурными» сорняками, или даже мхом. А климат, в котором находится русский литератор в Литве, не назовёшь благоприятным.
За годы, прошедшие со времени выхода Литвы из СССР, ни один из русских писателей, членов Союза писателей Литвы, не получил ни цента на издание своих книг. Единственный в Литве литературный журнал «Вильнюс», печатавшийся на русском языке и начавший выходить в 1978 году (тогда он назывался «Литва литературная»), в середине девяностых годов прошлого века стал, мягко говоря, испытывать трудности с финансированием, а в 2000 году вообще перестал выходить. При этом литовские власти, не выделяя средств на его финансирование, отчитывались перед Евросоюзом (тогда они активно готовились к вступлению в него), что журнал «Вильнюс» выходит на русском языке… ежемесячно.
После трёхлетнего перерыва журнал всё-таки «вернулся в мир литературы…», как писал его редактор Эугениюс Алишанка. Появился мизерный заработок для переводчиков с литовского.
Из пишущих по-русски были представлены два автора – из полутора десятков. Такое же соотношение русских и переводных произведений сохраняется и сейчас, когда журнал выходит два раза в год объёмом менее ста страниц. Тираж, к сожалению, не указан.
Не стоит сетовать на то, что русских авторов представлено мало, да и то в основном или член редколлегии журнала, или весьма заслуженный литератор. Ведь это издание в подзаголовке именуется как «Литературная панорама Литвы» и, наверное, предназначено для информирования русских читателей, прежде всего в России. Ведь журнал регулярно высылается в посольство Литвы в России и любезно распространяется господином Послом. В продаже на прилавках книжных магазинов даже в самом городе, давшем название журналу, найти его невозможно.
Ещё одно соображение о пропорциях переводных на русский язык и «чисто» русских публикаций. Наверное, такое соотношение справедливо с точки зрения издателей, ибо отражает соотношение численности людей коренной национальности и так называемых русскоязычных слоёв населения Литвы, да и, пожалуй, писателей и поэтов, пишущих на русском языке по сравнению с пишущими на литовском.
Один член редколлегии «Вильнюса» в своём интервью корреспонденту местной газеты сказал, что уменьшилось число читателей журнала, но не было сказано при этом, что на это повлияло и трёхлетнее отсутствие «Вильнюса» на книжном рынке, и то, что о возобновлении его выхода почти никто не знал – никакого пиара. Оно и понятно: еле наскребли денег на издание журнала. Узнали о выходе «Вильнюса» участники проходившего в 2003 году конкурса русской поэзии в Литве, который был организован силами энтузиастов и не имел поддержки от местной власти. Им, участникам финала, были вручены по одному экземпляру журнала. Кстати, такие конкурсы-фестивали в Вильнюсе проводились трижды. А номер «Вильнюса», доставшегося участникам финала, был сто шестьдесят седьмой. Последний номер, сто семьдесят пятый, о котором говорили в печати, и то по случаю тридцатилетия выхода первого номера, вышел в 2008 году.
При этом необходимо отметить, что радикально сузился перечень разделов. Теперь в «Вильнюсе» есть разделы прозы, поэзии и культурной аналитики, как сказал член его редколлегии Виталий Асовский, член Союза писателей Литвы, давая интервью по случаю тридцатилетнего юбилея со дня выхода первого номера журнала. Нет ни исторических, ни литературоведческих материалов. Очевидно, литературоведы ушли в тень ввиду невостребованности, которая, в свою очередь, вызвана урезанием средств на издание журнала.
Новая пресса, выходящая на русском языке, теперь вся частная, занимающаяся тем, чтобы побольше заработать – как за счёт увеличения тиражей, так и за счёт привлечения рекламодателей. И все редакторы откровенно заявляют, что публикация стихов, тем более – художественной, занимающей ещё больше площади, прозы не приносит дохода, хотя с этим можно спорить. Да и  бесполезно. Конечно, одним из факторов, заставляющих редакторов отказывать в публикации авторам стихов, является то, что в редакции нет специалистов, которые могут отсеять зёрна хороших стихов то плевел стихов халтурных. Но это, вероятно, очень напоминает ситуацию во всех, или в большинстве стран, отколовшихся от России…
Как известно, свято место не бывает пусто. Ведь не исчезает потребность людей в художественной литературе. Людей, привыкших к тому, что время от времени появляются новые произведения, и они становятся доступными широкому кругу любителей искусства, в том числе искусства слова – поэзии, прозы. Конечно, книжная продукция на русском языке, по большей части коммерческого характера, заняла место на прилавках, раскупается, судя по всему, неплохо. Ведь в одном Вильнюсе существует несколько больших магазинов русской книги. Но доля художественной литературы в этом потоке книжной продукции невелика, да и то по большей части это книги классиков. А книг современных авторов ещё меньше, и не только потому, что они малоизвестны. Тем более, не найти на полках книжных магазинов произведений русских литераторов, живущих в Литве.
В посткоммунистическую эпоху, характерную тяжёлым осложнением положения большинства групп населения, вынужденных бороться за выживание, появляется множество авторов, занимающихся сочинительством и выносящих плоды своего творчества на суд своих единомышленников, вынужденных довольствоваться ещё доморощенными стихами, песнями, презентациями книжек, выпущенных за свой счёт, или за счёт сердобольных спонсоров.
Многие одаренные люди, прежде трудившиеся в совершенно других, довольно далеких от литературы, сферах деятельности, чувствуя, очевидно, свой нераскрытый потенциал и опустевшие ниши, занимаемые ранее профессиональными литераторами, сами начали творить. И очень активно, часто объединяясь в группы творческих личностей-единомышленников.
Зачастую талантливые люди, научившиеся красиво (с их точки зрения, разделяемой их окружением) писать стихи, но не освоившие культуры слова, культуры стихосложения в полной мере, довольствуются суррогатом поэтических произведений, которые сами сочиняют. Они не видят огрехов, причем серьезных, в своих сочинениях. Они не стремятся обогатить свою культуру истинными достижениями в облюбованной ими сфере, не признавая ни достижений литературы предыдущих эпох ее расцвета, ни того, что принесли признанные среди профессионалов современные поэты…
Это их беда, которой многие из них не осознают, продолжая творить, хронически повторяя допускаемые ошибки и допуская новые ляпсусы. Их слог характерен приблизительностью поэтической речи, лишен стилистической цельности, достаточной ясности, правильности формы, избираемой ими при написании своих сочинений и многими другими погрешностями, низводящими их стихи до низкого уровня…
Литературный «газон» тоже вырождается без должного ухода. Когда нет регулярной «подпитки», нет регулярной «стрижки», когда профессионалам, ранее занимавшимся этим, не до того, он тоже деградирует. Вряд ли в России можно было услышать  в последние годы о новых русских авторах, новых произведениях в Литве, гражданами которой они являются, оставаясь русскими и по языку, и по культуре, и по духу. Но, к счастью, не все писатели эмигрировали, или ушли на покой, или считают, что оскудела литовская земля на таланты.
Один из писателей, поэтов и литературоведов, специалистов по истории русской литературы в Литве Александр Лысов, известный и ценимый сотрудниками Пушкинского Дома в Петербурге, и не только ими, в конце прошлого века собрал талантливых, ещё не признанных стихотворцев и стал руководителем Русского литературного объединения «Русло». В этом объединении, которое стало поддерживать и пестовать их, заниматься огранкой их способностей, некоторые из студийцев достигли успехов и в стихосложении, и в умении «делать» стихи художественными. Приходится сожалеть, что из-за большой загруженности и слабого здоровья Лысова «Русло» прекратило своё плодотворное существование, но все те, кто был его активным участником, с большой теплотой вспоминают недавно ушедшего, к сожалению, от нас своего руководителя. Но годы занятий под руководством Александра Григорьевича оставили заметный след и в душах, и в творчестве многих «русловцев». Он был не только одним из любимых преподавателей кафедры русской литературы Вильнюсского университета, но талантливым наставником и опекуном молодых дарований, посещавших «Русло». Теперь можно сказать, что годы, проведённые в этой студии, оставили заметный след в их творчестве. Благодаря Лысову творчество некоторых студийцев стало известным за пределами Литвы.
С прекращением деятельности «Русла» не прекратились занятия поэзией для его студийцев.
Можно привести довольно много фактов и историй, характеризующих состояние современной русской литературы в Литве. Это и наличие нескольких творческих студий и обществ, в которых происходят регулярные чтения новых творений довольно разного уровня, и их обсуждение, и обмен мнениями по поводу услышанного. Это и уже упоминавшиеся фестивали-конкурсы поэзии, которые, к слову, пользовались поддержкой Российского посольства в Литве. Конкурсы, при всей разношерстности представляемых на них текстов и не всегда профессиональном судействе, выявляли победителей с довольно интересными произведениями, которые оставались законсервированными в пределах русского общества в Литве.
Это и Пушкинские чтения, которые проводятся вильнюсской поэтической студией «Плеяда» накануне дня рождения поэта у его памятника на окраине Вильнюса, в бывшем имении его сына Григория Александровича под названием Маркучяй (при жизни Григория Александровича называвшемся Маркутье). В этом году 210-летнего юбилея А. С. Пушкина эти чтения (они здесь называются «Пушкинская лира») проводились в четвёртый раз и собрали множество любителей русской поэзии и почитателей таланта великого поэта. Читались по традиции стихи Пушкина и посвящённые ему стихи здешних авторов, были возложены цветы к его памятнику. Чтения проводятся по инициативе общественности, без официоза и пышных речей, но с вручением цветов и памятных книжек выступающим. Об этом заботятся общественные организации «Русский дом», руководитель В. Харитонов, и Клуб творческой интеллигенции Вильнюса, руководитель А. Тунгусова.
Это и Общество любителей русского романса в Литве «Мелос», руководительницей которого является доктор гуманитарных наук Елена Бахметьева. Вечера русского романса в «Мелосе» проводятся ежемесячно Здесь регулярно звучат не только романсы и другие популярные музыкальные произведения, но и стихи вильнюсских, и не только вильнюсских поэтов. Среди них есть и члены Союза писателей России – Иван Гажимон и Валерий Срибный, и члены Международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП) Любовь Антонова, Ирина Мастерман, ваш покорный слуга, Сергей Смирнов, Елена Шеремет, и другие…
Нельзя не отметить роль Союза писателей России и председателя его Калининградского регионального отделения (КРО) Виталия Шевцова, обладателя нескольких наград в области литературы. Он живо интересуется творчеством русских литераторов, проживающих в Литве (и не только членов СПР), оказывает им моральную поддержку, способствует тому, чтобы их произведения узнали в России, заботится о том, чтобы в литовское отделение КРО СПР принимались новые члены.
Несколько слов о региональной «ячейке» МАПП в Литве. В сентябре прошлого года президент МАПП Марат Каландаров, теперь и секретарь Союза писателей России, выдал первые членские билеты семи русским литераторам, живущим здесь, до сих пор известных только узкому кругу энтузиастов, борющихся по сути за то, чтобы русское художественное слово не умирало в этой стране.
Спустя год с небольшим, 25 октября этого года академик Каландаров привёз в наш город свежий, четвёртый сборник стихов «Планета поэтов», выпускаемый МАППом, презентация которого состоялась в помещении гостеприимного Славянского фонда милосердия. В этом сборнике впервые напечатаны стихи авторов из Вильнюса и Каунаса (их семь), в их числе обладатель Золотой Есенинской медали Георгий Деканидзе и ветеран Михаил Качанов. До этого стихи членов МАПП из Литвы (их теперь уже тридцать) публиковались в журнале «Настоящее время», в газете «Российский писатель, зарубежный выпуск» и в альманахе «Академия поэзии».
Всего в сборнике напечатаны стихи почти ста авторов, пишущих на русском языке, из сорока стран. Презентация этого сборника с успехом прошла в Москве, причём вызвала к нему огромный интерес, ведь это уникальное издание, которое даже заинтересовало фонд Гиннеса.
На вильнюсской встрече-презентации, на которую прибыли также литераторы из Каунаса и Клайпеды, местные авторы читали свои стихи, обсуждали выход в свет представленного Каландаровым сборника «Планета поэтов», а также другие новости, которые сообщил академик. Самыми интересными из них были предстоящее объединение Союза писателей России и МАППа и Балтийский фестиваль поэзии, который в недалёком будущем пройдёт в Риге и в дальнейшем станет ежегодным.
Дело в том, что вопрос объединения литераторов России и их коллег, пишущих по-русски, но живущих за пределами России, давно обсуждался в литературных кругах. В этом году на пленуме правления Союза писателей России (СПР) руководитель МАПП поднял вопрос о необходимости поиска новых каналов связи с писателями русского зарубежья и о предоставлении возможности самым талантливым из них публиковать свои произведения, которые дойдут до широкого круга читателей благодаря изданиям, распространяемым и в России, и за рубежом.
Следующим шагом в этом направлении было решение о создании Всемирной ассоциации русских писателей, принятое на заседании рабочего секретариата правления СПР весной этого года.
Осуществление этого решения уже не за горами. Это вселяет надежду, что произведения русских писателей, не живущих в России, выйдут из тени благодаря поддержке как МАПП, так и СПР.

Вильнюс

Короткая справка о студии «Плеяда», Вильнюс

Создана в феврале 2006 года группой любителей поэзии, в которую входят член Союза писателей России и Союза писателей Литвы Иван Гажимон, член СПР Валерий Срибный (в то время ещё не бывший членом СПР), Любовь Антонова, Георгий Почуев (с сентября 2008 года члены МАПП) и Альгирдас Бикульчюс. Он литовец, большой почитатель Пушкина, пишущий стихи и по-русски, и по-литовски. Теперь студию посещают более десяти человек, из них два члена СПР и пять членов МАПП.
Руководителем студии избран Георгий Почуев. Члены студии собираются для чтения и обсуждения своих произведений дважды в месяц. Регулярно устраиваются творческие вечера и презентации изданных книг членов студии в помещении клуба национальных общин, а также на сцене Вильнюсского клуба учителя – в виде участия в программе общества «Мелос».
Л. Антонова, И. Гажимон и В. Срибный на конкурсах русской поэзии в Литве неоднократно отмечались призами, становились лауреатами.
Г. Почуев в 2007 году стал победителем конкурса переводов поэзии на сайте .
В 2008 году студия выпустила альманах поэзии своих членов «Созвездие голосов» при финансовой поддержке Департамента национальных меньшинств Правительства Литовской республики. Стихи всех членов студии напечатаны в литературном русском альманахе «ЛИТЕРА», изданном в Вильнюсе в 2008 г. и содержащем произведения более ста авторов, а также в местной русскоязычной прессе.

Примечания

[1] Слова Литва и дождь по-литовски – однокоренные: Литва – Lietuva (произносится «Летува»), дождь – lietus (произносится «летус»). Так что перевод «страна дождей» абсолютно точный.



















АРВИДАС ПОЦЮНАС

Военный историк, заместитель директора военного музея имени Витаутаса Великого в Каунасе. В своей книге восстанавливает события не только по дням, но и по часам, и это многоголосие позволяет автору создать панорамную картину трагической и героической обороны Ковенской крепости в 1915 году.

АД ВОЙНЫ У КОВЕНСКОЙ КРЕПОСТИ. 1915 ГОД
1. Создание сухопутной Ковенской крепости. 1882-1914 гг.

Во второй половине ХIХ века Европу потрясли войны: в 1864 г. - между Данией с одной стороны и Пруссией и Австрией — с другой, в 1866 г. - война между Пруссией и Австрией, в 1870 — 1871 гг. Францией и Пруссией. Напряженные международные отношения, а также объединение Германии вызвали необходимость у большинства наиболее сильных европейских государств по-новому оценить собственное военно-политическое положение.
В начале 1873 г. в России состоялось чрезвычайное совещание под личным руководством царя Александра II, на котором обсуждались стратегическое положение России, состояние армии и другие подобные вопросы. На совещании шла речь и о необходимости укрепления западных границ Российской империи.  В связи с этим было принято решение о создании оборонной линии вдоль реки Неман и строительстве рядом с городом Ковно (совр. Каунас. В период Российской империи назывался Ковно. Далее — Ковно) крепости стратегического значения с системой фортов, стационарных батарей, других военных укреплений.
Город Ковно для строительства крепости был выбран неслучайно. Во-первых, он располагается на месте слияния двух достаточно больших рек, что соответствовало европейским фортификационным стандартам того времени. Такое местоположение крепости заставило бы во время военных действий наступающие войска неприятеля рассредоточивать свои силы. Во-вторых, здесь же, в Ковно, находились и многие другие стратегические объекты: через город проходили важнейшие железные дороги того времени Санкт-Петербург — Кенигсберг и Санкт-Петербург — Варшава, были построены железнодорожный туннель и мост через реку Неман. Таким образом в Ковно пересекались   основные стратегические пути сообщения. Эти обстоятельства способствовали тому, что вопрос о построении крепости в данном месте был решен положительно, кроме того, возведение в Ковно крепости предопределяло и будущее самого города как военно стратегического объекта.
Русско-турецкая война в 1877-1878 гг. помешала России завершить в запланированные сроки работы по укреплению западных рубежей империи, поэтому в 1879 г. военный министр Д. Милютин вновь предложил Александру II вернуться к вопросу о строительстве Ковенской крепости. В результате обсуждений 19 июля того же года (7 июля по старому стилю. Далее — ст. ст.) император подписал распоряжение о строительстве ковенского военного объекта.
В скором времени в Ковно были командированы представитель Главного штаба России генерал Н. Обручев, военные инженеры Главного инженерного управления К. Зверев и И. Вальберг, которые вместе с командующим войсками Виленского военного округа генералом П. Альбединским провели исследования и сделали необходимые для подготовки окончательного плана строительства крепости расчеты.
В феврале 1880 г. были составлены планы по строительству долговременных укреплений Ковенской крепости. Город должно было окружать кольцо из 7 фортов и 12 стационарных батарей, Центрального оборонительного укрепления, военных складов и т.д. В этот же год Россия, наконец, разработала первый военный план, вопрос о котором был поднят еще в 1873 г. - тогда речь шла о предполагаемой войне с Германией и Австро-Венгрией.
В августе 1882 г. на 1-й стационарной батарее начались земляные работы — прокладывались дороги, а в 1883 г. земляные работы велись уже во всех фортах и на 6-ти батареях. 8 сентября того же года (27 августа по ст. ст.) на 1-й батарее была официально установлена мраморная доска с надписью «Крепость Ковна заложена 27 августа 1882 года».
13 сентября (1-го по ст. ст.) 1887 г. был назначен первый комендант крепости — генерал от инфантерии Оскар Клемм. Одновременно был создан штаб крепости, в состав которого входили строевые и санитарные отделения, команды жандармов и пожарных, интендантское, инженерное, артиллерийское управления, проведен телеграф.
В строительстве крепости участвовали военно-инженерные части. Много строителей различных специальностей приезжало из российских губерний, т.к. местное население — литовцы и поляки — после еще незабытого восстания 1863 г. считалось в империи ненадежным. С жителями Ковно и Ковенского уезда лишь заключались договоры о поставке некоторых стройматериалов — например, качественного песка, щебня или производстве кирпича. Ежегодно в строительстве крепости участвовало около 4000 рабочих. Следует отметить что строительные работы проходили четко по плану.

* * *       

21. Бои за подходы к крепости с 19 июля до 7 августа.

19 июля (6 по ст. ст) наступление немецких частей было отложено на 24 часа: плохая погода помешала немцам подготовить к бою артиллерию и минометы, идти в наступление на хорошо укрепленные русские позиции без огневой поддержки было бессмысленно.
Ночью с 19-го (6-го по ст. ст) на 20 июля (7-го по ст. ст.) примерно в 24 час. Немцы, освещали прожекторами местность, открыли огонь из легкого оружия по сторожевым постам, находившимся в окопах правого фланга 1 отдела обороны крепости (Пипляй-Стангвилишкяй-Алшенай-Гарлява-Ринкунай). С русских позиций им ответили дружной стрельбой из винтовок. При мощной огневой поддержке немцы наступали плотными рядами, вынудили часовых покинуть посты и отступить в Девогалу. Срочно посланный туда постовой резерв совместно с 1-й ротой 2-й Ковенской дружины атаковал наступающих и заставил их покинуть занятые позиции. В то время большинство сторожевых постов Таурогенской сотни было расположено у окопов сторожевых позиций на левом фланге. Территория освещалась прожекторами, что помогло заметить активное движение противника между уже занятым им лесом и Вилемай. Командир 2-й Ковенской дружины з. Полковник В. Зеленский приказал батарее гаубиц, занимавшей постоянные позиции в Вершвай, немедленно направить свой огонь в сторону Вилемай. На помощь 2-й Ковенской дружине был срочно отправлен пограничный батальон из 800 солдат ( на каждую винтовку было выделено по 120 патронов). Около 3 часов ночи на участке наступило затишье, и батальон вернулся на прежние позиции.
20 июля (7-го по ст. ст.) в 8 часов утра с прлетающего над Шанчай немецкого самолетабыл сброшен небольшой мешок, который был подобран рядовым 1-й роты 8-й Ковенской дружины Н. Сухаревым. В мешке была картонная коробка, поделенная на 5 отделений, к которых лежало по 100 папирос и письмо на немецком языке. Посылку доставили старшему по чину офицеру, который из письма выяснил, что оно адресовано коменданту крепости с просьбой передать папиросы немецким летчикам, попавшим в плен в Ковно.
Было дано указание просьбу выполнить.
Однако один из самых известных летчиков того времени Манфред фон Рихтгофен впоследствии утверждал, что русские не проявляли снисхождения к немецким летчикам и, взяв в плен, обязательно убивали. Автору книги не удалось найти каких-либо данных о подобном отношении защитников крепости к военнопленным.
В тот же день, 20 июля (7-го по ст. ст), в гарнизон крепости прибыли 80-я, 81-я Московская и 84-я дружины государственного ополчения. Комендант Ковенской крепости отдал приказ за № 5788 разбирать в местах предполагаемых боев железнодорожные рельсы и переплавлять их в тыл, взрывать мосты, насосные станции, разрушать плотины, снимать колокола с церквей и костелов, вывозить все запасы  алюминия, свинца, меди, цинка, муки, зерна, шкур.
Вечером того же дняя у крепостных позиций на север от Ужледжяй показались передовые немецкие подразделения.
21 июля (8-го по ст. ст.) в 1час 30 мин по приказу з. Полковника В. Зеленского группа минеров установила 5 мин и взорвала последнюю оставшуюся целой стену Запишского костела.
В 4 часа после долгого артиллерийского обстрела немецкие пехотинцы начали атаку. Через три часа генералу от инфантерии Литцманну  стали приходить сообщения, что пехота занимает передовые окопы русских. В 9 часов немцы закрепились в Йуодбудисе, Вервяй и Пажерай. Около тысячи русских солдат попали в плен. В 10 час. пошел дождь, и темп наступления снизился. К тому времени воинские части  генерал-майора Боесса уже почти прорвались к реке Йеся, однако там им пришлось вступить в бой с прочно закрепившимися  на правом берегу реки русскими подразделениями, которые остановили атаку немцев. Дивизии Кенигсбергского ландвера, наступавшей в направлении Грабавы, повезло больше: ею были взяты в плен 4 русских офицера и 1211 солдат, захвачено шесть пулеметов, занята немалая территория, что позволило немецким войскам приблизиться к Ковенской крепости на 12 км.
В 20 час. артиллерия противника начала обстрел мельницы в Вилемай. Судя по траектории выпущенных снарядов, немецкие батареи были расположены в Алтонишкяй и в лесу, чуть левее деревни Потишкяй. Со сторожевых постов Пипляйских укреплений русскими были обстреляны немецкие разведчики, замеченные возле руин Запишкского костела. Немцы срочно отступили, но стрельба артиллерии не умолкала. Военная ситуация требовала, чтобы батарея крепости с правого берега Немана обстреляла немецкие батареи, находившиеся в Потишкяй. В окрестностях Эжяреиса гремела мощная артиллерийская канонада и не прекращался пулеметный огонь. Немцы, собрав силы, начали мощное наступление в сторону мельницы в Вилемай. Не выдержав напора, немногочисленный личный состав русских сторожевых постов начал отступать.
В вечерней сводке событий 26-го корпуса от 22 июля (9-го по ст. ст.) упоминается, что на левом берегу Немана немцы заставили отступить части Ковенской крепости и заняли городок Вейвяряй.
Было очевидно, что на фронте сосредотачиваются и перегруппируются немецкие части. С Западного фронта для участия в наступлении на Ковенскую крепость прибыл герцог Рудольф. Впоследствии впечатления об этих событиях нашли отражение в его стихах.
23 июля (10-го по ст. ст.) сестра милосердия 10-го временного госпиталя Ковенской крепости Аделе Мейер, дочь Вильгельма, лютеранка из Владиславова (совр. Кудиркос Науместис), крестьянка домохозяйка, до войны работавшая в больнице, а с 9 ноября 1914 г. ухаживавшая в госпитале за раненными, за образцовое исполнение своих обязанностей была награждена  медалью Св. Анны «За усердие» с лентой.
Жители окрестностей Ковно тоже почувствовали на себе ужасы войны. Об ожесточенности боев за Ковно свидетельствуют, например, воспоминания Станиславаса Андрюшиса: «Я понял, что и соседи Йонюнасы вернулись. Жена плачет, хозяин Йонюнас с деревянными башмаками в руках, увидев меня, с удивлением спросил: «А куда ты, Стасюня, на ночь глядя, ба еще и босой бежишь?». Говорю: «Бегу поглядеть не сгорели ли наши домишки тоже». «Сгорели, Стасик, сгорели. Да что эти дома сгоревшие? Ведь у тебя и мамуля умерла...». Когда прошел фронт, на полях и в лесах осталось множество всякого оружия — и немецких, и русских винтовок, патронов и ручных гранат. В лесу, где мы с Андрюсом пасли скот, было разбросано много ружей и патронов. Немецкие ружья нам больше нравились, поэтому мы брали только немецкие и только новые и красивые».








ВЯЧЕСЛАВ ПРЫТКОВ
(1950)

Родился в городе Мариямполе в семье военнослужащего. После окончания Каунасской средней школы, учился на вечернем отделении Каунасского политехнического института. В 1969 – 1972 годах служил на Краснознамённом Черноморском Флоте. Закончил машиностроительный факультет института в 1977 году.
Литературным творчеством начал заниматься ещё в юности. В 80 – е годы сотрудничал с рядом республиканских газет, выходящих на русском и польском языках. Подготовленные материалы печатались российских журналах и газетах «Природа и человек», «Техника – молодёжи», «Уральский следопыт», «Наука и религия», «Наука и жизнь» и др. Член каунасского литературного клуба им. Г. Державина. Лауреат международного литературного конкурса «Деяния Петра Великого в судьбах народов Евразии». Произведения включены в «Антологию русской прозы - 2018» - издания Российского союза писателей. Первая книга «Сборник коротких историй о людях, любящих родину, море и корабли» (2019).


ИСЧЕЗНУВШЕЕ ТВОРЕНИЕ А. АДАМИНИ

«История  не  учительница, а  назидательница,
наставница, она  ничему  не  учит, а  только  наказывает
за  незнание  уроков»
                В. Ключевский.

Для  императора  Николая I  это  был  обычный  день. Как  всегда  он  вставал  рано  и  долго  разбирался  в  оставленных  накануне  бумагах. Скромная  обстановка  царского  кабинета  в  Зимнем  дворце, как  нельзя  лучше  способствовала  работе. Незаметно  подошёл  час  докладов  министров, которые  уже  занимали  очередь  в  приёмной  перед  кабинетом.
Первым  на  доклад  к  Николаю  I  вошёл  министр  финансов  граф  Канкрин, пользовавшийся  особенным  благоволением  императора:
«Ваше  Императорское  Величество, - начал  Канкрин, - согласно  Вашему  Высочайшему  повелению  о  постановке  16 – ти  чугунных  памятников  трёх  разрядов  на  местах  важнейших  сражений  из  Отечественной  войны  1812  года  и  объявленному  по  этому  случаю  конкурса, порученного  Академии  художеств, результатом  которого  стало  несколько  работ. Я  Вам  их  сейчас  представлю.»  Порывшись  в  своём  портфеле, министр  финансов  выложил  на  стол  перед  Николаем  I  целый  ряд  рисунков, выполненных  конкурсантами.
Царь  долго  рассматривал  рисунки. Канкрину  ничего  не  оставалось, как  в  томительном  ожидании  обводить  взглядом  привычные  уже  предметы  и  мебель  царского  кабинета – часы  в  деревянной  отделке  на  камине, большой  бюст  графа  Бенкендорфа, диван, несколько  стульев  и  стоявшие  у  трюмо, сабли, шпаги и  ружья.
Наконец, царь  взял  в  руки  три  рисунка. Все  они  были  выполнены  плавными, тонко  очерченными  линиями, изображавшими  памятники  одинакового  стиля  в  виде  восьмигранной  удлинённой  формы, по  периметру  украшенные  колоннами. Навершие  их  венчал  луковичный  купол, напоминающий  очертаниями  православный  храм.
«Вот  эти, -  коротко  сказал  Николай I, - я  вижу  их  подписал  Антонио  Адамини, кто  таков?» - царь  не  мог  знать  всех  архитекторов, работающих  в  городе, хотя  поимённо  мог  назвать  большинство  офицеров  и  нижних  чинов  Петербурга  и  окрестностей. Граф  Канкрин  был  готов  к  такому  вопросу: «Антонио  Адамини – уроженец  кантона  Тичино, так  называемой  Итальянской  Швейцарии. В  Петербурге – с  1816  года. В  1828  году  назначен  помощником  Огюста  Монферрана, главного  строителя  Исаакиевского  собора, руководил  работами  по  возведению  Александровской  колонны  на  Дворцовой  площади.»
«Хорошо, по  рисункам  исполнить  на  первый  раз  три  памятника – при  Бородине  (1 – го  разряда), Смоленске  и  Ковно  (2 – го  разряда). Вам, граф, подготовить  в  дальнейшем  сообщение  о  всех  воздвигаемых  памятниках.» - строго  прозвучали  слова  императора.
8  января  1836  года  военный  министр  писал, что  Его  Величество  высочайше  повелеть  соизволили: памятников  воздвигнуть  16, разделив  оные  на  3  класса, в  отношении  к  величине  и  форме, сообразно  важности  самих  сражений  или  степени  влияния  оных  на  последовавшие  за  ними  военные  действия  и  с  отнесением: к  первому  классу – Бородино, ко  второму – Тарутино, Малоярославец, Красный, Студянка, Клястицы, Смоленск, Полоцк, Чашники, Кулаково  и  Ковно, к третьему – деревни  Салтановка, Витебск, Кобрин  и  Вязьма.
Лучшие  места  для  постановки  памятников  подбирал  откомандированный  министерством  финансов  для  этой  цели  полковник  Генерального  штаба  Яковлев, с  подробным  их  описанием.
Во  исполнение  высочайшей  воли  памятники  установили  в  Бородино, Смоленске, Ковно, Малоярославце  и  Красном. В  Тарутино  памятник  сооружали  крестьяне  графа  Румянцева. Оставалось  воздвигнуть  ещё  десять. Однако, по  всеподданнейшему  докладу  военного  министра  повелено  ограничиться  возведением  памятников  в  Полоцке, Клястицах  и  Вязьме, а  сооружение  памятников  в  остальных  местах  отменить. Из  поставленных  памятников  первые  пять  отливались  на  Александровском  литейном  заводе  в  Петербурге, а  остальные – три – на  Луганском.
Такова  предистория  памятников  Отечественной  войны  1812  года, сооружённым  по  проекту  А. Адамини.
Памятный  чугунный  монумент  в  Ковно  возвели  в  1843  году  на  центральной  Ратушной  площади. Его  высота  составляла  23, 5  м, а  общий  вес – 26  тонн. Это  был  красивый  восьмигранный  обелиск  на  цилиндрическом  цоколе  с  круглым  четырёхступенчатым  основанием, верх  которого  украшала  луковичная  главка  с  крестом. На  цоколе – восемь  пар  декоративных  колонн  с  капителями.
16  сентября  1915  года  немцы  устроили  парад  на  Ратушной  площади  в  честь  взятия  Ковно. Его  принимали  сам  кайзер  Вильгельм  и  фельдмаршал  Гинденбург. Кайзеровские  войска  торжественным  маршем  проходили  мимо  русского  памятного  монумента, ставшего  безмолвным  укором  бездарным  генералам, сдавшим  город. Памятник  простоял  до  конца  немецкой  оккупации, до  1918  года, а  затем  исчез. Расчётливые  и  бережливые  немцы  разобрали  его  и  вывезли  в  Германию, пустив  на  переплавку, причём  совершенно  не  вспомнив  о  том, что  Россия, воюя  с  Наполеоном, освобождала  и  их  страну. После  этого  осталось  только  изображение  памятника  на  гербе  Ковенской  губернии. Позже  памятник  так  и  не  восстановили. Слава  Богу, что  из  установленных  в  Российской  империи  семи  памятных  монументов  Отечественной  войны  1812  года  чудом  сохранились  только  два -  на  Бородинском  поле  и  в  Смоленске (подобный тому, что  некогда  стоял  в  Ковно).

14  декабря  2016  года               











МИХАИЛ ПУСТОБАЕВ
(1958)

Родился в Куйбышеве (в настоящее время город Самара). Закончил Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков. Проходил службу в Советской Армии на различных должностях, уволен в запас в звании майора. В период с 1990 по 1992 гг. сотрудничал с программой «Взгляд» Телекомпании «ВИД» и редакцией издательства «Совершенно Секретно». Автор книги «Хроника агрессии» (1994). Награжден медалями СССР,  Российской Федерации и Литовской Республики. Награжден Почетной грамотой Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации.

ХРОНИКА АГРЕССИИ
Балтийский полигон
Литва,
1990 г., январь

«Силой не допущу, чтобы сосед лукавый процветанию нашему противился. Придет час — покорится державе московской», сказал царь в фильме С. Эйзенштейна «Иван Грозный», созданном по заказу Сталина и повторно показанном по Центральному телевидению СССР 10-11 января, накануне визита М. С. Горбачева в Литву.
С 11 по 13 января Президент Советского Союза М. Горбачев находился с визитом в Литве. Во время одной из встреч на улице М. Горбачев сказал: «Ни один вопрос не будет решаться без вас» и добавил: «Помните, если кому-нибудь удастся вызвать враждебность между нами, произойдет трагедия. Мы не должны это допустить».
Цель визита просматривалась одна: увещеваниями и намеками на неизбежные трудности заставить одуматься и остаться в составе СССР. Эффективность этой поездки была не велика. Но руководство страны (реакционная его часть), видимо, извлекло урок, что «добром» с этими прибалтами ничего не решить.
В Вильнюсе, на всем пути от аэропорта до площади Ленина, его встречали тысячи граждан, скандировавших «Свободу Литве!». На встрече с работниками Вильнюсского завода топливной аппаратуры М. Горбачев заявил, что думать надо не об отделении, а о создании новой федерации.
На Кафедральной площади собралось около 300 тысяч митингующих с требованием предоставления независимости Литве.
Жители города Шяуляй встретили М. Горбачева теми же лозунгами: «Свободу Литве!».
По призыву Народного Фронта Латвии 11 января у статуи Свободы собралось около 10 тысяч граждан, чтобы выраить свою поддержку литовскому народу и солидарность с ним.
12 января на сессии Верховного Совета Латвийской ССР принята резалюция в поддержку суверенного государства Литовской ССР в его курсе на независимость.
Вероятно, не без ведома Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР был решен вопрос о передаче в карательный орган — КГБ мобильных и наиболее боеспособных частей Воздушно-десантных войск (ВДВ) и Сухопутных войск.
Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР шифрограммой от 3 января 1990 года на основании директив министра обороны СССР Д. Т. Язова и председателя КГБ СССР В. А. Крючкова передал из подчинения ВДВ и Сухопутных войск в КГБ 103-ю воздушно-десантную дивизию, 75-ю мотострелковую дивизию, 48-ю мотострелковую дивизию специального назначения, 27-й отдельный батальон специального назначения. Таким образом, численность войск КГБ СССР увеличилась на 23 тысячи человек. Вскоре из подчинения командующих округами в подчинение командующему ВДВ было передано 15 десантно-штурмовых бригад. Вследствие этого повысилась мобильность и оперативность управления при одновременном увеличении численности ВДВ, которыми командовал известный своими взглядами, преданный делу КПСС генерал В. Ачалов.
Только в сентябре 1990 года эта ротация стала достоянием гласности, когда В. Крючков на заседании Верховного Совета СССР был вынужден отвечать на вопросы народного депутата СССР С. Белозерцева о причинах нахождения войск в Подмосковье. Этот скандал получил широкую известность под названием «картофельные маневры».
Видимо, на подобные акции по укреплению сил быстрого реагирования уповал Председатель Верховного Совета СССР А. Лукьянов, когда в феврале того же года, при встрече с народными депутатами от Нагорного-Карабахской автономной области Азербайджана, заявил им, что его не волнуют Карабах, Молдова и Прибалтика, - раз кулаком стукнет и присмиреют.
«...Окраины раскачивают корабль страны. Если мы через полгода не стабилизируем обстановку, то введем военное положение, хоть Михаил Сергеевич и не очень хочет этого...».          
 
Февраль

4 февраля в Вильнюсе прошел Форум демократических сил Восточной Европы. Главная тема форума — развитие независимых информационных средств. Перспективы независимых рабочих движений и проблемы молодежного движения. Организатор форума - «Саюдис».

Март

Вильнюс, 11 марта, воскресенье
Парламент Литвы провозглашает независимость.


АКТ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА ЛИТОВСКОЙ РЕСПУБЛИКИ О ВОССТАНОВЛЕНИИ НЕЗАВИСИМОГО ЛИТОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

Выражая волю Народа, Верховный Совет Литовской Республики постановляет и торжественно провозглашает, что восстанавливается осуществление суверенных прав Литовского государства, попранных чужой силой в 1940 году, и отныне Литва вновь является независимым государством.
Акт Литовского Совета о Независимости от 16 февраля 1918 года и Резолюция Учредительного Сейма от 15 мая 1920 года о восстановлении демократического Литовского государства никогда не утрачивали правовой силы и являются конституционной основой Литовского государства.
Территория Литовского государства является целостной и неделимой, на ней не действует конституция никакого другого государства.
Литовское государство подчеркивает свою приверженность к общепризнанным принципам международного права, признает неприкосновенность границ, как это сформировано в Заключительном акте Хельсинского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, гарантирует права человека, гражданина и национальных меньшинств.
Верховный Совет Литовской республики как выразитель суверенной мощи настоящим актом приступает к реализации полного суверенитета государства.

Председатель Верховного Совета
Литовской Республики                В. Ландсбергис
Секретарь Верховного Совета
Литовской Республики                Л. Сабутис
Вильнюс. 11 марта 1990 г.


Следует отметить, что в статье 73 Конституции СССР определен порядок принятия республик в состав СССР. Статья же 72 гарантировала, что «за каждой союзной республикой сохраняется право свободного выхода из СССР». Причем в Конституции не определялся механизм выхода, и союзные республики, надо полагать, могли толковать эту ситуацию по-своему. Но в том-то и особенность коммунистической системы, что Центр оставлял за собой все права и определял судьбы народов, а малейшее неповиновение строго каралось.
Уже 12 марта первый заместитель командующего ВДВ О. Пилкаускас в шифротелеграмме на имя В. Ачалова сообщает:
«Провел встречи в Вильнюсе с бывшим Предсовмином В. В. Сакалаускасом, и его первым заместителем В. А. Казанавичюсом, помощником первого секретаря В. Ф. Комиссаренко, командиром дивизии А. В. Житниковым. Из беседы выяснил, что если бы была четкая позиция Центра и поддержка, в таком случае они приступили бы к действию и отпору. При отсутствии четкой позиции Центра выступления несогласных жителей республики не предвидится.»
Там же указывалось, видимо, видимо силы, которые можно было бы задействовать для подавления освободительного движения:
«Мотострелковый полк, военное училище ПВО — около 3000 человек, конвойные охранные подразделения, 7-я воздушно-десантная дивизия, 97-й, 108-й, 119-й парашютно-десантные полки (кроме арт. Полка). Три учебно-парашютных десантных полка по 1000-1100 человек Учебного центра. Время на подготовку к действиям — сутки. Требуется КШМ (командно-штабная машина), переносные радиостанции и 3 тысячи бронежилетов. Исправительно-трудовые колонии (ИТК, ЛТУ) — 14 единиц. Всего осужденных 8397 человек.
Нетрудно предположить, что в данном случае разговор велся о возможном открытом выступлении против конституционных властей республики и обсуждался использования, кроме войск, и заключенных. Подобный прием использовал и Л. П. Берия в 1953 году для дестабилизации обстановки в стране. Поистине, коварство беспредельно, а арсенал большевиков мало обновлялся. 
    
18 марта, воскресенье

Через неделю, когда на площади Гедиминаса в Вильнюсе проходил многотысячный митинг в поддержку парламента, над головами собравшихся на низкой высоте прошли военно-транспортные самолеты ИЛ-76. Это перебрасывались в Литву 234-й и 104-й паращютно-десантные полки 76-й воздушно-десантной дивизии.  234-й паращютно-десантный полк — в Северный военный городок Вильнюса, 104-й в Каунас.   















Царь АЛЕКСЕЙ МИХАЛОВИЧ РОМАНОВ
(1629 — 1676)

Второй русский царь из династии Романовых, прозванный Тишайшим. В его правление была проведена церковная реформа, приведшая к расколу, образована регулярная армия, Россия объединилась с Украиной в 1654 году. Вел войны за выход к Балтийскому морю и присоединение Сибирских земель.
Весной 1655 года возглавил военный поход на Запод в земли Великого княжества Литовского, в ходе которого посетил Вильну. После взятия Ковно и Гродно, принял титул «Великого князя Литовского, Белой России, Волынского и Подольского».
Осенью 1656 года между Речью Посполитой и Россией было заключено «Виленское перемирие», в ходе которого велись переговоры по вопросу окончательного мира и межевания границ и вопрос о избрании русского царя наследником польской короны.

 
ГРАМОТА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА
ВИЛЕНСКОМУ ВОЕВОДЕ КНЯЗЮ МИХАЙЛЕ ШАХОВСКОМУ
 11
Грамота (в списке) Царя Алексея Михайловича Виленскому Воеводе Князю Михайле Щаховскому подтверждаюшая прежние права и привиллееии, данные гражданам Великими Князьями  Литовскими  и Польскими Королями, с предоставлением на некоторые статьи с разрешения впредь. — Писана 1658, Июня 30.

От Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, всея Великия и Белыя и Малыя России Самодержца, в Вильну воеводе нашему Князю Михайле Семеновичу Шаховскому. Били челом нам Великому Государю нашему Царскому Величеству Виленский войт и бурмистры и райцы и лавники и все Виленские мещане, чтоб нам Великому Государю нашему Царскому Величеству пожаловавши их против их прав и привилий и вольностей, данных им от Великих Князей Литовских и от Королей Польских:

а  статья.
Веры у них отнимать не велеть
в.
Которые Виленские мещане  будут в уряде, и им бы писаться в челобитных по прежнему против шляхты
г.
Как мы Великий Государь наше Царское Величество укажем быти на сеймех шляхте, и им бы Виленским урядникам быть тут же, посполу с шляхтою.
д.
Животыб после умерших отдавши в род до осьмого колена.
е.
На войну их посполитым решением никуда не посылать.
s.
Которые суды в Вильне будут мещанские трех стах талерей и больше, а мещанский суд кому не полюбишся, и те дела, по челобитью их присылать к нам Великому Государю к нашему Царскому Величеству, а Виленским воеводам ведать их не велеть.
з.
Которые Немцы приезжают в Вильну из иных окрестных Государств, и тех бы до мещанского права припускать и в Вильне торговать им ничем не велеть.
и.
В Вильне бы быть трем судам: воеводскому, духовному и мещанскому, и улицы и слободы, которые пристойны к тем судам, и их бы в тех местах и судить.
е.
Который шляхтич учинит убийство или иное какое большое дело, томуже достойно, и тех бы судить против прежняго.
i.
Которые езы на реке Вилее и реку от берегов засыпают землею и оставляют только одни ворота, и от того ченяще купцам убытки большие, чтобы те езы свесть. (Езы и удобные места для ловли рыбы. Прим сост.)
И мы Великий Государь наше Царское Величество Виленского войта и бурмистров и райцов и лавников и всех Виленских мещан пожаловали: тем делам, которые писаны выше сего, указали быть по прежним их правилам и привилегиям и вольностям, данных им от Великих Князей Литовских и от Королей Польских, и как у них о тех статьях напечатано в конституциях.
А что ониже войте и бурмистры и райцы и лавники и мещане били челом нам Великому Государю нашему Царскому Величеству против Королевских же привелий.

а  статья
Доходы бы всякие церковные и косшельные и шпитальные попрежнему отдавать к тем же церквам и местам.
в.
В наших Великого Государя нашего Царского Величества в городах пошлин с их товаров, для их скудости, имать не велеть.
А что церковных и косшельных и шпитальных всяких доходов в сборе наперед сего бывало, и почему в городах с товаров своих пошлин платить, того в челобитьи своем они именно не написали.
И мы Великий Государь нашего Царского Величества их урядников и мещан, для их недостатков, пожаловали: с товаров их пошлин в городах в Вильне, в Полоцке, в Витебске, в Борисове, в Могилеве, в Гродне, в Ковне, в Менске, имать не велели.
А православных церквей, в которых ныне служба есть, доходы всякие велели отдать к тем церквам по прежнему, также и к костелам Римския веры и к шпитальням, которые ныне не в пусте, доходы всякие отдать по томуже, как бывало наперед сего.
А которыя православныя церкви, также и Римские костелы и шпитальни ныне пусты, и о том отписать к нам Великому Государю к нашему Царскому Величеству именно, что к тем церквам, также к костелам и к шпитальням прежь сего каких доходов бывало,  и чем те церкви и костелы строились и в шпитальнях питались.
Да и том отписать именож, сколько в Вильне с важни и с лавок и с постриганья сукон и с гостино двора всяких доходов преж сего в приход бывало, и на какие расходы то сбирано и в расход давано, и поскольку ныне тех доходов сбирается и в расход дают, и что дано будет к церквам и к костелам и к шпитальням, тому всему учинить роспись порознь по статьям, и тое роспись за руками прислать к нам Великому Государю к нашему Царскому Величеству тотчас с нарочным гончиком.       
Да ониж войт и бурмистры и райцы и лавники били челом нам Великому Государю нашему Царскому Величеству, чтоб пожаловати их урядников и мещан, на которые дела Королевских привилий и конституций сеймовых у них нет:

а статья
Которые всяких чинов люди живут в Вильне в шляхетских и иных чинов в полатах, и им бы во всяких мирских делах помогать. И мы Великий Государь нашего Царского Величества указали против той статьи к нам Великому Государю отписаши: каких чинов люди в тех шляхетских и иных чинов в палатах живут и сколько давно почали жить.
в.
Как будет в Вильне требунал, и чтоб депутаты требунальские со всякого повета наймовали каменицы своим коштом.
г.
Жидов бы из Вильны выслать на житье за город.
д.
Приезжих бы мещан из Вильны выслать в те городы, где кто проживал.
е.
На откупных бы мельницах за меливо откупщикам имать против прежняго, по указанной цене.
s
Будет волей Божиею случится в Вильне на люди моровое поветрие, и их бы мещан отпускать бы из Вильны по местечкам и по деревням без поруки.

И мы Великий Государь нашего Царского Величества пожаловали их:  как будет в Вильне требунал, и на требунальские на всякие расходы палаты наймовать велели со всякого повета своими деньгами будет преж сего наймовали;  а Жидов бы из Вильны выслать на житье за город; а приезжих бы мещан из Вильны выслать в те городы, где кто проживал наперед сего; а на откупных бы мельницах за меливо откупщикам имать против прежняго, по указанной цене; а будет волей Божиею случится в Вильне на люди моровое поветрие, и их мещан отпускать из Вильны по местечкам и по деревням без поруки.
И как к тебе ся наша Великого Государя нашего Царского Величества грамота придет и ты б Виленскому войту и бурмистрам и райцам и лавникам и мещанам те дела, о которых они нам Великому Государю нашему Царскому Величеству ныне били челом, велел делать по сей нашей Великого Государя нашего Царского Величества грамоте, как о том в статьях писано выше сего; а об иных делах, о чем о ниже нам Великому Государю нашему Царскому Величеству били челом, наш Великого Государя нашего Царского Величества указ будет им впредь.
 
Писана в нашем Великого Государя нашего Царского Величества в преименитом великом царствующем граде Москве, лета  1658 Июня 30.

По склейке листов помечено: диак Артемей Степанов












Император ПЁТР АЛЕКСЕЕВИЧ РОМАНОВ 
(1672 — 1725)

Родился в ночь на 30 мая 7180 года, по принятому тогда летоисчислению «от сотворения мира», (на новое летоисчисление от Рождества Христова перешли в декабре 7208 года, ведя летоисчисление с 1 января, как 1700 года). Проявлял интерес к наукам и заграничному образу жизни, первым из русских царей совершил длительное путешествие в страны Западной Европы. Развернул масштабные государственные реформы и изменение общественного уклада жизни населения. Значительно расширил территорию России и основал новую столицу Российской империи - город Санкт-Петербург.
Император Пётр I – Великий, неоднократно посещал Литву. В Биржах, в замке князей Радзивилов встречался с польским королем Августом II.  В 1705 году, по вступлении русских войск в Литву,  жил в Вильно в «палатах пана Слушки» на Антоколе. Принимал в главном литовском трибунале депутации горожан, участвовал во внеочередном созыве трибунала, присутствовал на заседании виленской иезуитской академии.
В «Пушкинском доме» Санкт Петербурга, на рукописи «африканца» Ибрагима Ганнибала «Геометрия и фортификация», рукой автора надписано: «Был мне восприемником от Святой Купели Его Величество в Литве в городе Вильно в 1705 году».
При передислокации армейского корпуса в Гродно, по маршруту через Рудники на Эйшишки, последние дни августа Пётр I провел в имении Леона Ильцевича «Трабушки», в 20 километрах от Эйшишек, оставив за гостеприимство владельцу имения «охранительный лист».

МАНИФЕСТ ВАРШАВСКОМУ СЕЙМУ
О ВСТУПЛЕНИИ РУССКИХ ВОЙСК В ЛИТВУ
23 Июня  1705 года
Мы Петр I, Божиею милостию, и проч. объявляем всем Сенаторам и особам духовным и светским, высшим и низшим офицерам и шляхетству наяснейшей короны Польской, и Великого Княжества Литовского, и всем тем, которым знать надлежит.
Мы уверены, что как им, так и всей Европе известно, по каким причинам, в сходственность наших обязательств и для утверждения последняго вечного мира, мы заключили новый весьма тесный союз с Его Величеством Августом П, законным Королем Польским, и с республикою обоих народов, в том намерении, чтоб обще продолжать войну против нашего неприятеля; союз сей заключили мы с Посланником, присланным к нам короною Польскою и Великим Княжеством Литовским.
Мы прилагали всякия возможныя усилия, чтоб разными диверсиями принудить неприятеля выдти из земель республики, куда призвали его внутренния несогласия, и чтоб темже самым средством укротить неслыханныя насильствия и уничтожить намерения Шведской фракции, так как и воспрепятствовать свержению с престола законного Государя, в чем некоторые подданные более двух лет трудятся для частных своих выгод, при помощи угроз неприятеля и рассеяннаго силою его страха, в надежде получить от него какое-нибудь облегчение, через сие столь мерзкое пред очами Всевышняго дело.
Мы довольно объявили наши расположения в рассуждении сих клятвопреступников, по силе наших обязательств и дружбы с Королем Августом, и того долга, которой мы имеем, сохранять права Государей, в письме, посланном уже нами о сем предмете ко всей республике, в котором, мы доказываем важными причинами, что столь недостойное разумных творений дело непременно получит от Бога самое строгое наказание. Посему мы почитаем нашими неприятелями всех непреятелей своего Короля и республики, и будем повсюду преследовать их огнем и мечем.

ОХРАНИТЕЛЬНЫЙ ЛИСТ
ГОСУДАРЯ ПЕТРА I  ЛЕОНУ ИЛЬЦЕВИЧУ
30 Августа 1705 года
Божьею милостью мы присветлейший и державнейший великий Государь царь и великий князь Петр Алексеевич, самодержец всероссийский. Повелеваем всех войск наших генералам, нашим фельдмаршалам, генералам и малоросскийских наших войск гетманам, також и залежным от них региментаржам и прочим высоким и низким офицерам и рядовым, дабы властности Трабушек пана Леона Ильцевич в Лидском уезде, без нашего великаго Государева указа, отнюдь никаких чрезвычайных запросов а иных никаких налог и обид не чинили, и поборов и никаких вещей, також и лошадей своевольно и без повеления не брали кроме самых нужных посылок и то с подорожными, от вышеописанных наших генералов под опасением себя за то от нас великаго Государя нашего царского величества жестокого наказания по воинским правам.
В свидетельство того дань есть сей наш царского величества охранительный лист за нашего царского величества печатью.
По указу его царского величества (L. S.) Секретарь Шафиров


























Император ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ РОМАНОВ
(1754 — 1801)
 
  Император Павел I, сын императрицы Екатерины II и императора Петра III, стал императором в 1796 году в возрасте 42 лет. В детстве обучался и владел латынью, французским и немецким языками. Наследнику Екатерина приобрела библиотеку академика Корфа, преподаватели давая воспитание и образование обучали Закону Божиему, истории, географии, арифметики, астрономии, рисованию, фехтованию и танцам. Образование цесаревича считается самым лучшим, какое только можно было получить в России в то время.
В день коронации Павел ввёл новый закон о престолонаследии, отныне женщины были отстранены от наследования российского престола, так как появилось жёсткое требование перехода короны по мужской линии от отца к сыну. После вступления на престол вернул свободу радикалам - 87 человек - Радищеву, Новикову и Костюшко, разрешив последнему выехать в Америку.
Первым указом утвердил новые воинские уставы ограничившие срок службы до 25 лет, ввёл в обмундирование войск длинные шинели, появились новые подразделения — инженерное, фельдъегерское, картографическое. Впервые в Европе были введены наградные знаки для рядовых.
Последующими Манифестами было запрещено продавать дворовых людей и крестьян без земли, разделять семьи, отрабатывать «барщину» по воскресным и  праздничным дням. Отменена хлебная повинность, недоимки подушной подати и внедрена льготная продажа соли.
После коронования, состоявшегося 5 апреля 1797 года, и приема поздравлений от духовенства, военных и гражданских чиновников и многочисленных депутаций, Павел I отправился в свою первую поездку по России. К посещению были назначены следующие города: Смоленск, Орша, Могилев, Минск, Вильно, Гродно, Ковно (Каунас), Митава, Рига и Нарва.
При посещении Вильны, Павел I с сыновьями, великими князьями Александром и Константином, отслужили молебен в Свято-Духовом монастыре и осмотрели  католический Кафедральный собор, ассигновав при этом римско-католической епархии на завершение  работ 10.000 рублей. Пo случаю визита высоких гостей, Городской управе списали долгов за недоимки пo налогообложению ещё на 36.000 рублей.


УКАЗЫ
III.

Предложение управе благочиния графа Буксгевдена, С.-Петербургского военного губернатора.

Августа 9-го дня, 1797 года.

В подтверждение предписания 13-го января сего года о не ношении никому круглых шляп, кроме тех, кои носят русское платье и матросов иностранных и российских, хотя сии последние и не немецкое платье имеют.

Октября 15-го дня, 1797 года.

Во исполнение всевысочайшего государя императора, за собственноручным е. в. подписанием, повеления следующего: “повелеваем наблюдать, чтобы приезжающие из-за границы французы не инако в столицу впускаемы были, как те, которые имеют не старые, но вновь, им данные письменные виды от короля, или принца Конде, или же от наших министров. А если бы случились из них такие, которые быв уже здесь прежде присягу учинили и потом отсюда выехали, то и их равномерно не впускать обратно, если они не предъявят новых о себе видов”. Предписать к непременному исполнению иметь по сему точнейшее наблюдение и полиции, для надлежащего исполнения, предлагает с тем, чтобы об оном в-м повелении за известие сообщила от себя и московской полиции.

Октября 26-го дня, 1797 года.

Вследствие высочайшего повеления, за собственноручным его в. подписанием, к непременному в потребном случае исполнению, предписал: если из природных итальянцев, или же из жителей того края кто-либо вздумал ехать в Россию, тот должен быть аккредитован от министров графа Мусина-Пушкина-Брюса, находящегося при неаполитанском дворе, или графа Моценига при великом герцоге Тосканском, или д. с. с. Лизакевича при Генуэзской республике, их письмами или к послу графу Разумовскому или же к пограничным начальникам. А без такого свидетельства никто из Италии едущий впускаем быть не должен. О исполнении чего частным приставам предписано, а потащи в сведению.

Января 20-го дня,1798 года.

К непременному наблюдению всем гг. частным приставам от меня предписано, чтобы в праздничные дни, так называемые двунадесятые, в торжественные императорской высочайшей фамилии и в воскресные никаких торгов и продаж не производилось, кроме съестных припасов, вон дозволить в помянутые дни продавать с утра до начатия оной до позволенных часов вечера. Но как обыкновенно в воскресные дни бывает привоз разных потребностей из уездов, то таковых продажу на указных площадях исключительно дозволить. В так называемом же толкучем рынке продажа и покупка между народом производиться может каждодневно по-прежнему.

Января 20-го дня, 1798 года.

К непременному наблюдению господам частным приставам предписано: всем в городе здесь находящимся, с подпиской, чрез кого следует, объявить и подписки в полицию представить: 1-е воспрещается всем ношение фраков, а позволяется иметь немецкое платье, с одинаково стоячим воротником, шириною не более как в три четверти вершка; а обшлага иметь того же цвета, как и воротники, исключая сюртуки, шинели и ливрейных слуг кафтаны, кои остаются по нынешнему их употреблению. 2-е, запрещается носить всякого рода жилеты, а вместо оных употреблять обыкновенные немецкие камзолы. 3-е, не носить башмаков с лентами, а иметь оные с пряжками, а также и коротких, стягиваемых впереди, шнурками, или с отворотами сапогов. 4-е, неувертывать шею безмерно платками, галстуками, или косынками, а повязывать оные приличным образом без излишней толстоты.

1-го и 2-го из сих пунктов непременное наблюдение иметь с 30-го числа сего месяца, а 3-й и 4-й пункты исполнять со дня о сем объявления. При том, домоправителям, приказчикам, или хозяевам строжайше подтвердить, чтобы всем, приезжающим для жительства или на время в дома их, объявили не только об исполнении сего предписания и о всех прежде бывших и если окажется, что таковых объявлений кому либо учинено не было, то с виновным поступлено будет по всей строгости законов. О чем полиции к сведению предлагает.

Января 21-го дня, 1798 года.

В дополнение прежней повестки господам частным приставам предписано жителям в городе объявить, что мера одинаковым стоячим воротникам не полагается, а оставляется [518] на произвол каждого; но желательно, чтоб небезобразною вышиною сделаны были. Ливрейное платье могут иметь лежачие двойные или как угодно воротники, но чтобы были по гербам цвету, с басонами или без оных. О чем полиции предложил.

Января 21-го дня, 1798 года.

В дополнение отданного сего января 20-го приказа и оной полиции предложения господам частным приставам предписано в лабазах, конфетных, табачных и милютинских лавках, цирюльнях и курятном ряду в праздничные дни, так называемые двунадесятые, в торжественные императорской высочайшей фамилии и воскресные дозволить производить торг, согласно с мелочными лавками, в коих продаются съестные припасы, с тем, чтобы в оные дни запертыми были поутру во время обедни от 9-го и по окончании оной до двенадцати часов. Торгующие шитыми фраками, жилетами, короткими шнурками, и отворотами сапогами и с ленточками башмаками, чтобы отнюдь оных в продажу не употребляли, под опасением жестокого наказания, которые и представить в полицию непременно чрез три дни, а полиции к надлежащему сведению предлагает.

Апреля 4-го дня, 1798 года.

Во исполнение высочайшего е. и. в. повеления, к должному и непременному исполнению предложил: чтобы все те из мальтийских кавалеров, здесь находящиеся или впредь сюда прибыть могущие, кои уроженцы из Франции, приводимы были на таковом же основании в верности подданства России, как и прочие французы по состоянию манифеста и (?) 793 года с тем, дабы о приведенных таковых к присяге представляемо было рапортом его сиятельству, о даче ж им надлежащих от губернского правления видов для свободного здесь прожития г-ну гражданскому губернатору от его сиятельства отношение учинено. О выполнении чего частным приставам предписано.

Апреля 4-го дня, 1798 года.

Сего апреля 3-го дня предписано от меня частным приставам повестить жителям города с подписками, что как носка перьев на шляпах принадлежит единственно чинам придворного штата, то и запрещается лакеям и кучерам партикулярных людей носить на шляпах перьев и полимажи, также и на шляпах банты какого бы то цвету не было; которые подписки и представить в полицию.

Апреля 4-го дня, 1798 года.

Замечено государем императором, что многие офицеры имеют мундиры из немоченого сукна, и для сего повелеть соизволил: сделать всем портным запрещение, чтобы из немоченого сукна на военнослужащих мундиров отнюдь не делали, а в противном случае, таковых брать под караул. Во исполнение сего высочайшего повеления, сего апреля 3-го дня частным приставам предписано всем живущим в частях портным объявить, дабы отнюдь не отважились никому из немоченого сукна делать мундиров, под опасением строгого взыскания; о чем обязать их подписками и представлять в полицию


Именной указ данный Мая 14-го дня 1797 года, генерал-прокурору князю Куракину.

Господин действительный тайный советник и генерал-прокурор князь Куракин.
Надворного советника и бывшего Могилевского верхнего земского суда стряпчего, который приносил нам жалобу на Белорусского вице-губернатора, что он назначил его комиссаром в Роговский уезд и что он унижением места огорчается, повелеваем: за таковые прихотливые желания выключить из службы.

Именной указ, данный Июля 28-го дня 1798 года, генерал-прокурору князю Куракину.

Господин действительный тайный советник и генерал-прокурор князь Куракин.
Из доклада, поднесенного нам от генерал-аудитора князя Шаховского по делу Апшеронского мушкатерского полка полковника Жукова, усмотрели мы развратные поступки Литовской губернии биржетского городничего Пирха, который, забыв все обязанности служения, против узаконениев наших публично ходил в круглой шляпе, во фраке и сей неблагопристойной одеждой ясно изображал развратное свое поведение; употребляя также казенных людей в свои домашние услуги, а потому, выкинув из службы оного городничего Пирха, велели мы просить прощение при разводе на коленях у полковника Жукова. Вы ж имеете сие наше повеление соделать гласным со всеми обстоятельствами развратности городничего Пирха, дабы и все прочие такового буйства, наглости и пренебрежения должности своей позволять себе не дерзали.

Правительствующий сенат приказали: о сем высочайшем е. и. в. повелении дать знать печатными указами всем губернском правлениям и прочим присутственным местам, а в святейший синод и в московские сената департаменты сообщить в ведении.

.


 

























Император  АЛЕКСАНДР  ПАВЛОВИЧ РОМАНОВ
(1777 — 1825)

Император и самодержец Всероссийский, великий князь Финляндский, царь Польский, старший сын императора Павла I и Марии Фёдоровны. В русской историографии удостоен эпитета  — «Благословенный».
Впервые посетил Вильну с отцом и братом в 1797 году. В июне 1812 находясь на балу в Закрете (ныне парк Вингис) npинял известие, что войска Напoлеона пepeходят Неман. На следующий день было подписано по армии от 13 Июня 1812 года.
В декабре того же,  года после изгнания войск Наполеона из приделов России, в Вильне подписал манифест «О возведении церкви во имя Спасителя Христа».
При Александре I к России присоединены территории Восточной Грузии (1801), Финляндии (1809), Бессарабии (1812), бывшего герцогства Варшавского (1815).

 ПРИКАЗ ПО НАШИМ АРМИЯМ

Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всём нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши; но и тогда, ласкаясь ещё примирением, оставались в пределах нашей Империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский Император нападением на войска наши при Ковне открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остаётся нам ничего иного, как призвав на помощь Свидетеля и Защитника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течёт громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог.

В Вильне, 13 июня 1812 года
Александр

Фельдмаршалу Графу Салтыкову

Граф Николай Иванович! Французские войска вошли в пределы Нашей Империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое соблюдение союза. Для сохранения мира Я истощил все средства, совместные с достоинством престола и пользою Моего народа. Все старания Мои были безуспешны. Император Наполеон в уме своем положил твердо разорить Россию. Предложения самые умеренные остались без ответа. Внезапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний. И потому не остается Мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные Мне Провидением способы к отражению силы силою. Я надеюсь на усердие Моего народа и храбрость войск Моих. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их со свойственной им твердость и мужеством. Провидение благословит праведное Наше дело. Оборона отечества, сохранение независимости и чести народной, принудило Нас препоясаться на брань. Я не положу оружия доколе не единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем. Пребываю к вам благосклонный.

Александр.
Вильна. 13 июня 1812.


МАНИФЕСТ

Божиею милостию мы Александр Первый Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая

Объявляем наше всемилостивейшее общее и частное прощение, предавая все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию и запрещая впредь чинить какое-либо по делам сим притязание, или изыскание, в полной уверенности, что сии, отпавшие от нас... почувствуют кротость сих с ними поступков и через два месяца от сего числа возвратятся в свои области. Пленные, взятые с оружием в руках, хотя не изъемлются из сего всеобщаго прощения, но, без нарушения справедливости, не можем мы последовать движениям нашего сердца, доколи плен их разрешится окончанием настоящей войны. Впрочем, и они в свое время вступят в право сего нашего всем и каждому прощения. Тако да участвует всяк во всеобщей радости о совершенном истреблении и разрушении сил всенародных врагов и да приносит с неугнетенным сердцем чистейшее Всевышнему благодарение.

Александр.
Вильно, декабря 24 дня 1812 года.



МАНИФЕСТ

«О возведении церкви во имя Спасителя Христа»

Божиею милостию мы Александр Первый Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всенародно.

Спасение России от врагов, столь же многочисленных силами, сколь злых и свирепых намерениями и делами, совершенное в шесть месяцов всех их истребление, так что при самом стремительном бегстве едва самомалейшая токмо часть оных могла уйти за пределы наши, есть явно излиянная на нас благодать Божия, есть по истинне достопамятное происшествие, которое не изгладят веки из бытописаний.
В сохранение вечной памяти того беспримернаго усердия, верности и любви к вере и к Отечеству, какими в сии трудныя времена превознес себя народ Российский, и в ознаменование благодарности нашей к промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились мы в первопрестольном граде нашем Москве создать Церковь во Имя Спасителя Христа, подробное о чем постановление возвещено будет в свое время.
Да благословит Всевышний начинание наше! Да совершится оно! да простоит сей храм многие веки, и да курится в Нем пред Святым Престолом Божиим кадило благодарности до позднейших родов, вместе с любовию и подражанием к делам их предков.
Александр.

Вильно, декабря 25 дня 1812 года.



Император НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ РОМАНОВ
(1796 — 1855)

Император Всероссийский, царь Польский (единственный коронованный польский монарх из числа Всероссийских императоров), великий князь Финляндский. Третий сын императора Павла I и Марии Фёдоровны, родной брат императора Александра I, отец императора Александра II.
Пo делам службы неоднократно приезжал в Литву: в 1821 году, в Вильно в Игнатьевские казармы по случаю празднования «кавалерственного дня Святого Георгия» с двумястами  георгиевскими кавалерами, в 1837 году проинспектировал отремонтированную цитадель, новый военный госпиталь, дворянский институт и «разныя городские богоугодныя заведения».
В 1832 году по решению Николая I был закрыт Виленский университет, крупнейший на тот момент университет Российской империи в котором обучался 1321 студентов, (в Московском университете было 734 студента).
В мае  1850 года произвел смотр дислоцированным под Вильною гренадерским дивизиям. По распоряжению императора, в память о почившем брате, заселенный русскими староверами город Езеpcк, Ковенской губернии, переименован в Ново-Aлександpoвск (ныне Зарасай).
12 февраля 1839 года собор униатских архиереев и высшего духовенства, собравшийся в неделю православия в Полоцке, составил торжественный акт о присоединении униатской церкви к православной и всеподданнейшее прошение о том государю, с приложением 1305 подписей духовных лиц. 25 марта государь написал на этом прошении резолюцию: «Благодарю Бога и принимаю».


ВЫСОЧАЙШИЕ ПОВЕЛЕНИЯ ЗА АВГУСТ МЕСЯЦ 1839 ГОД

ОПРЕДЕЛЕНИЯ И НАГРАЖДЕНИЯ
Из государственного казначейства:
По департаменту Народного Просвещения
Награждены:

с) Подарками

Отставный Инженер-Капитан Нарбут за поднесенное Государю — Императору сочинение его: Dzieje narodu Litewskiego ( 8 Июня)


Объявлено Монаршее благоволение:

Государь  Император, по поднесении Министра Народного Просвещения напечатанного по его распоряжению в Вильне собрания Опытов в Русской Словесности Воспитанников Виленского Дворянского Института и Гимназий: Виленской, Гродненской, Минской и Белостокской удостоив сию книгу благословенного принятия и Всемиловшейше и признать труды Воспитанников весьма удовлетворительными Высочайше повелет соизволил объявить Монарше боговоление как Начальникам и  Учителям Учебных Заведений так и Воспитанникам, участвовавшем в сем издании за похвальное их стремление к распространению и узнанию Русского языка и Словесности (10 Августа).

 Объявлена благодарность г. Министра Народного Просвещения
Штатным смотрителям уездных училищ:
Ковенского — Петровскому
Кедайнского — Юрковскому













































Император АЛЕКСАНДР НИКОЛАЙ РОМАНОВ
(1818 — 1881)

Император Всероссийский, Царь Польский и Великий князь Финляндский. Старший сын императорской четы Николая Павловича и Александры Фёдоровны.
Остался в истории под именем царя-освободителя. Прославился реформами отменившими крепостное право, введением всеобщей воинской повинности, учреждения земства, ограничением цензуры, гонений на старообрядцев. Амнистированы декабристы, петрашевцы и участники польского восстания 1830-1831 годов.  Империя значительно расширилась за счёт завоевания и включения среднеазиатских владений, Северного Кавказа, Дальнего Востока и других территорий. В 1867 году была продана Соединённым Штатам Аляска (Русская Америка) и Алеутские острова.  В 1875 году заключен договор о передаче Японии Курильских островов в обмен на Сахалин.
Александр II впервые посетил Вильну в 1849 году в бытность наследником цесаревичем. В Пречистенском соборе хранится икона образа Богородицы «Федоровская», подаренная  императором и отмечено место где молился  монарх. 
Погиб в результате террористического акта, организованного тайной революционной организацией «Народная воля».


МАНИФЕСТ
19 февраля 1861 года

Божиею милостию
Мы, Александр Вторый,
император и самодержец всероссийский,
царь польский, великий князь финляндский
и прочая, прочая, прочая.

Объявляем всем нашим верноподданным

Божиим провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский всероссийский престол, в соответствие сему призванию мы положили в сердце своем обет обнимать нашею царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния, от благородно владеющего мечом на защиту Отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду сохою или плугом.
Вникая в положение званий и состояний в составе государства, мы усмотрели, что государственное законодательство, деятельно благоустрояя высшие и средние сословия, определяя их обязанности, права и преимущества, не достигло равномерной деятельности в отношении к людям крепостным, так названным потому, что они частию старыми законами, частию обычаем потомственно укреплены под властию помещиков, на которых с тем вместе лежит обязанность устроять их благосостояние. Права помещиков были доныне обширны и не определены с точностию законом, место которого заступали предание, обычай и добрая воля помещика. В лучших случаях из сего происходили добрые патриархальные отношения искренней правдивой попечительности и благотворительности помещика и добродушного повиновения крестьян. Но при уменьшении простоты нравов, при умножении разнообразия отношений, при уменьшении непосредственных отеческих отношений помещиков к крестьянам, при впадении иногда помещичьих прав в руки людей, ищущих только собственной [211] выгоды, добрые отношения ослабевали и открывался путь к произволу, отяготительному для крестьян и неблагоприятному для их благосостояния, чему в крестьянах отвечала неподвижность к улучшениям в собственном быте.
Усматривали cиe и приснопамятные предшественники наши и принимали меры к изменению на лучшее положение крестьян; но это были меры, частию нерешительные, предложенные добровольному, свободолюбивому действованию помещиков, частию решительные только для некоторых местностей, по требованию особенных обстоятельств или в виде опыта. Так, император Александр I издал постановление о свободных хлебопашцах, и в бозе почивший родитель наш Николай I постановление об обязанных крестьянах. В губерниях западных инвентарными правилами определены наделение крестьян землею и их повинности. Но постановления о свободных хлебопашцах и обязанных крестьянах приведены в действие в весьма малых размерах.
Таким образом, мы убедились, что дело изменения положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою Провидения.
Мы начали cиe дело актом нашего доверия к российскому дворянству, к изведанной великими опытами преданности его престолу и готовности его к пожертвованиям на пользу Отечества. Самому дворянству предоставили мы, по собственному вызову его, составить предположения о новом устройстве быта крестьян, причем дворянам предлежало ограничить свои права на крестьян и подъять трудности преобразования не без уменьшения своих выгод. И доверие наше оправдалось. В губернских комитетах, в лице членов их, облеченных доверием всего дворянского общества каждой губернии, дворянство добровольно отказалось от права на личность крепостных людей. В сих комитетах, по собрании потребных сведений, составлены предположения о новом устройстве быта находящихся в крепостном состоянии людей и о их отношениях к помещикам.
Сии предположения, оказавшиеся, как и можно было ожидать по свойству дела, разнообразными, сличены, соглашены, сведены в правильный состав, исправлены и дополнены в Главном по сему делу комитете; и составленные таким образом новые положения о помещичьих крестьянах и дворовых людях рассмотрены в Государственном совете.
Призвав Бога в помощь, Мы решились дать сему делу исполнительное движение.
В силу означенных новых положений, крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей.
Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли, предоставляют крестьянам, за установленные повинности, в постоянное пользование усадебную их оседлость и сверх того, для обеспечения быта их и исполнения обязанностей их пред правительством, определенное в положениях количество полевой земли и других угодий.
Пользуясь сим поземельным наделом, крестьяне за cиe обязаны исполнять в пользу помещиков определенные в положениях повинности. В сем состоянии, которое есть переходное, крестьяне именуются временнообязанными.
Вместе с тем им дается право выкупать усадебную их оседлость, а с согласия помещиков они могут приобретать в собственность полевые земли и другие угодья, отведенные им в постоянное пользование. С таковым приобретением в собственность определенного количества земли крестьяне освободятся от обязанностей к помещикам по выкупленной земле и вступят в решительное состояние свободных крестьян-собственников.
Особым положением о дворовых людях определяется для них переходное состояние, приспособленное к их занятиям и потребностям; по истечении двухлетнего срока от дня издания сего положения они получат полное освобождение и срочные льготы.
На сих главных началах составленными положениями определяется будущее устройство крестьян и дворовых людей, установляется порядок общественного крестьянского управления и указываются подробно даруемые крестьянам и дворовым людям права и возлагаемые на них обязанности в отношении к правительству и к помещикам.
Хотя же сии положения, общие, местные и особые дополнительные правила для некоторых особых местностей, для имений мелкопоместных владельцев и для крестьян, работающих на помещичьих фабриках и заводах, по возможности приспособлены к местным хозяйственным потребностям и обычаям, впрочем, дабы сохранить обычный порядок там, где он представляет обоюдные выгоды, Мы предоставляем помещикам делать с крестьянами добровольные соглашения и заключать условия о размере поземельного надела крестьян и о следующих за оный повинностях с соблюдением правил, постановленных для ограждения ненарушимости таковых договоров.
Как новое устройство, по неизбежной многосложности требуемых оным перемен, не может быть произведено вдруг, а потребуется для сего время, примерно не менее двух лет, то в течение сего времени, в отвращение замешательства и для соблюдения общественной и частной пользы, существующий доныне в помещичьих имениях порядок должен быть сохранен дотоле, когда, по совершении надлежащих приготовлений, открыт будет новый порядок.
Для правильного достижения сего Мы признали за благо повелеть:
1) Открыть в каждой губернии Губернское по крестьянским делам присутствие, которому вверяется высшее заведование делами крестьянских обществ, водворенных на помещичьих землях.
2) Для рассмотрения на местах недоразумений и споров, могущих возникнуть при исполнении новых положений, назначить в уездах мировых посредников и образовать из них Уездные мировые съезды.
3) Затем образовать в помещичьих имениях мирские управления, для чего, оставляя сельские общества в нынешнем их составе, открыть в значительных селениях волостные управления, а мелкие сельские общества соединить под одно волостное управление.
4) Составить, поверить и утвердить по каждому сельскому обществу или имению уставную грамоту, в которой будет исчислено, на основании местного положения, количество земли, предоставляемой крестьянам в постоянное пользование, и размер повинностей, причитающихся с них в пользу помещика как за землю, так и за другие от него выгоды.
5) Сии уставные грамоты приводить в исполнение по мере 30 утверждения их для каждого имения, а окончательно по всем имениям ввести в действие в течение двух лет со дня издания настоящего Манифеста.
6) До истечения сего срока крестьянам и дворовым людям пребывать в прежнем повиновении помещикам и беспрекословно исполнять прежние их обязанности.
7) Помещикам сохранить наблюдение за порядком в их имениях, с правом суда и расправы, впредь до образования волостей и открытия волостных судов.
Обращая внимание на неизбежные трудности предприемлемого преобразования, Мы первое всего возлагаем упование на всеблагое Провидение Божие, покровительствующее России.
Засим полагаемся на доблестную о благе общем ревность благородного дворянского сословия, которому не можем не изъявить от Нас и от всего Отечества заслуженной признательности за бескорыстное действование к осуществлению Наших предначертаний. Россия не забудет, что оно добровольно, побуждаясь только уважением к достоинству человека и христианскою любовию к ближним, отказалось от упраздняемого ныне крепостного права и положило основание новой хозяйственной будущности крестьян. Ожидаем несомненно, что оно также благородно употребит дальнейшее тщание к приведению в исполнение новых положений в добром порядке, в духе мира и доброжелательства и что каждый владелец довершит в пределах своего имения великий гражданский подвиг всего сословия, устроив быт водворенных на его земле крестьян и его дворовых людей на выгодных для обеих сторон условиях, и тем даст сельскому населению добрый пример и поощрение к точному и добросовестному исполнению государственных постановлений.
Имеющиеся в виду примеры щедрой попечительности владельцев о благе крестьян и признательности крестьян к благодетельной попечительности владельцев утверждают Нашу надежду, что взаимными добровольными соглашениями разрешится большая часть затруднений, неизбежных в некоторых случаях применения общих правил к разнообразным обстоятельствам отдельных имений, и что сим способом облегчится переход от старого порядка к новому и на будущее время упрочится взаимное доверие, доброе согласие и единодушное стремление к общей пользе.
Для удобнейшего же приведения в действие тех соглашений между владельцами и крестьянами, по которым сии будут приобретать в собственность вместе с усадьбами и полевые угодья, от правительства будут оказаны пособия, на основании особых правил, выдачею ссуд и переводом лежащих на имениях долгов.
Полагаемся на здравый смысл нашего народа.
Когда мысль правительства о упразднении крепостного права распространилась между не приготовленными к ней крестьянами, возникали было частные недоразумения. Некоторые думали о свободе и забывали об обязанностях. Но общий здравый смысл не поколебался в том 31 убеждении, что и по естественному рассуждению свободно пользующийся благами общества взаимно должен служить благу общества исполнением некоторых обязанностей, и по закону христианскому всякая душа должна повиноваться властям предержащим, воздавать всем должное, и в особенности кому должно, урок, дань, страх, честь; что законно приобретенные помещиками права не могут быть взяты от них без приличного вознаграждения или добровольной уступки; что было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за cиe соответственной повинности.
И теперь с надеждою ожидаем, что крепостные люди при открывающейся для них новой будущности поймут и с благодарностию примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта.
Они вразумятся, что, получая для себя более твердое основание собственности и большую свободу располагать своим хозяйством, они становятся обязанными пред обществом и пред самими собою благотворность нового закона дополнить верным, благонамеренным и прилежным употреблением в дело дарованных им прав. Самый благотворный закон не может людей сделать благополучными, если они не потрудятся сами устроить свое благополучие под покровительством закона. Довольство приобретается и увеличивается не иначе как неослабным трудом, благоразумным употреблением сил и средств, строгою бережливостию и вообще честною в страхе Божием жизнию.
Исполнители приготовительных действий к новому устройству крестьянского быта и самого введения в cиe устройство употребят бдительное попечение, чтобы cиe совершалось правильным, спокойным движением, с наблюдением удобности времени, дабы внимание земледельцев не было отвлечено от их необходимых земледельческих занятий. Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ее, чтобы потом из хорошо наполненной житницы взять семена для посева на земле постоянного пользования или на земле, приобретенной в собственность.
Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.

Дан в Санкт-Петербурге, в девятнадцатый день февраля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят первое, царствования же Нашего в седьмое.







 Император АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ РОМАНОВ
(1845 — 1894)

Император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский. Сын императора Александра II и внук Николая I; отец последнего российского монарха Николая II. Вступил на престол 2 (14) марта 1881 года, после убийства его отца
Придерживался консервативно-националистических взглядов, проводил политику контрреформ, русификации национальных окраин. В 1880-х годах было введено обучение на русском языке в польских вузах, ранее, после восстания 1862—1863 годов, оно было введено в школах. В Польше, Финляндии, Прибалтике русифицировались надписи на железных дорогах, афишах и т. д.
В царствования Александра III произошло резкое уменьшение протестных выступлений, характерных для второй половины царствования Александра II, пошла на спад  террористическая активность. После неудавшейся в 1887 году подготовки убийства Александра III, четверых участников — Василия Осипанова, Василия Генералова, Пахомия Андреюшкина и Александра Ульянова, старшего брата Владимира Ульянова (Ленина), казнили через повешение в Шлиссельбургской крепости и террористических актов в стране не было вплоть до начала XX века.
При правлении этого императора, Россия не вела ни единой войны, за что он вошел в историю под именем Миротворца, но её территория увеличилась на 429 895 кв. км, для сравнения, площадь современной Великобритании - 243 809 кв. км.
С 1881 по 1894 год постоянно проводились мероприятия по модернизации вооруженных сил и укреплению обороноспособности Российской империи. Численность русской армии к концу правления Александра III достигала почти 1 млн. человек, что составляло около 1% от населения.
Визит в Вильну Александра III вместе с наследником, будущим самодержцем Николаем II в августе 1884, года запечатлён на фотографиях Юзефа Чеховича (1819 — 1988). Царь остановился во дворце генерал-губернатора (современная резиденция Президента Литвы).


МАНИФЕСТ

Объявляем всем верным Нашим подданным:
Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное Царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученическою кончиной, а на Нас возложить Священный долг Самодержавного Правления.
Повинуясь воле Провидения и Закону наследия Государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса, пред Лицем Всевышнего Бога, веруя, что предопределив Нам дело Власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит нас Своею Всесильною помощью. Веруем также, что горячие молитвы благочестивого народа, во всем свете известного любовию и преданностью своим Государям, привлекут благословение Божие на Нас и на предлежащий Нам труд Правления.
В Бозе почивший Родитель Наш, прияв от Бога Самодержавную власть на благо вверенного Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровию запечатлел великое Свое служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостью ее и кротостью совершил Он величайшее дело Своего Царствования — освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян-владельцев всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в Царстве Суд, и подданных Своих, коих всех без различия соделал он на всегда свободными, призвал к распоряжению делами местного управления и общественного хозяйства. Да будет память Его благословенна во веки!
Низкое и злодейское убийство Русского Государя, посреди верного народа, готового положить за Него жизнь свою, недостойными извергами из народа, — есть дело страшное, позорное, неслыханное в России, и омрачило всю землю нашу скорбию и ужасом.
Но посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысл, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.
Да ободрятся же пораженные смущением и ужасом сердца верных Наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род Наследственной Царской Власти. Под сению Ее и в неразрывном с Нею союзе земля наша переживала не раз великие смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ее.
Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, — к утверждению веры и нравственности, — к доброму воспитанию детей, — к истреблению неправды и хищения, — к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ее, Возлюбленным Нашим Родителем.

Дан в С.-Петербурге, в 29-й день Апреля, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же Нашего в первое.






























Император НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ РОМАНОВ
(1868 — 1918)

Император Всероссийский, Царь Польский и Великий Князь Финляндский.  Старший сын императора Александра III и императрицы Марии Федоровны, последний император России. Царствование проходило в обстановке революционного движения 1905-1907 годов, Русско-японской войны 1904-1905 годов, начала Первой мировой войны; Февральской революции
1917 года. Из положительных достижений —  денежная реформа, установившая золотой стандарт рубля, а так же первой в истории России перепись населения,. Отметился в истории «столыпинскими» аграрными реформами, внедрением строгого фабричного законодательства, принятия закона о всеобщем начальном образовании, отмены ссылки в Сибирь, ввел запрет налогов с землевладельцев польского происхождения. При Николае II началось обязательное страхование рабочих, проведение индустриализации, увеличение урожайности с сельскохозяйственных земель, рост уровня добычи нефти и угля. Благодаря последнему российскому императору было построено более 70 000 километров железной дороги.
Николай II посетил Вильну в составе делегации, сопровождавшей Александра III в августе 1884 года. В 1914 году, связи с боевыми действиями во время Первой мировой войны был в городе вторично, оставив запись в личном дневнике.


ДНЕВНИК
Николая II (1913-1918)

17-го сентября. Среда.
В 9; поехали в Петроград и посетили Обуховскую городскую больницу, в которой теперь находилось 150 раненых.
Оставались там больше двух часов. По пути на Елагин осмотрели небольшой лазарет для офицеров, устроенный при Лицее. Завтракали у Мам;. К 4 ч. вернулись в Ц. С. Погулял под проливным дождем.
В 6 ч. принял доклад Харитонова. Обедал Веселкин (деж.).

18-го сентября. Четверг.
Утром немного погулял. Имел три доклада. Завтракали: Андрей (деж.) и уланы — Дараган и кн. Андроников. В 3 часа на Софийском плацу произвел смотр шести дружинам и девяти сотням Государственного ополчения под проливным дождем. У ратников хороший бодрый вид; только странное впечатление производит сочетание всевозможных цветов погон и околышей фуражек в той же части. Обедали: Андрей, Дмитрий и Мария П[авловна].

19-го сентября. Пятница.
Забыл записать вчера, что в 9; ч. утра мы осмотрели новый санитарный поезд имени Анастасии.
Погода была холодная, то солнце, то дождь. Немного погулял. День был занятой. После завтрака принял Щегловитова. Сделали прогулку в парке. Костя и Мавра пили чай. В 6 ч. был Маклаков. Видели недолго Григория вечером.
Согласно телеграмме от Николаши, полученной вчера, решил поехать к нему и к армии на краткий срок!

20-го сентября. Суббота.
Недолго погулял. Принял офицера, унт.-оф. и рядового 41 пех. Селенгинского полка, кот. взяли в бою и привезли мне знамя 2-го Тирольского полка. В 12.30 поехали к молебну. Миша завтракал. В 2.30 простился в поезде со своими дорогими и поехал в действующую армию. Давнишнее мое желание отправиться туда поближе — осуществилось, хотя грустно было покидать свою родную семью! Принял доклад Фредерикса. Много читал. Вечером играл в кости с Дрентельн(ом).

21-го сентября. Воскресенье.
Долго не мог заснуть, т. к. на станциях при остановках бывали резкие толчки. Проснулся серым утром, по временам налетали шквалы с дождем. Зато был обрадован вестью, что натиском наших войск германцы отброшены за границу от Сувалок и Августова. В 5; прибыл в Барановичи. Николаша вошел в поезд, кот. передвинулся к Ставке Верховного Главнокомандующего в сосновом лесу. В церкви железнодорож. бригады был отслужен молебен. В 7; у меня обедали: Николаша, Петр и Кирилл и несколько главных генералов штаба Верх. Глав. После обеда пошел в вагон Николаши и выслушал подробный доклад ген. Янушкевича о настоящем положении дел и о новых предположениях. Вернулся к себе в 10; и пил чай с некоторыми лицами свиты.

22-го сентября. Понедельник.
День простоял солнечный. В 10 час. в домике у поезда Николаши генерал-квартирмейстер Данилов докладывал о всем происходившем вчера на обоих фронтах. Погулял в лесу и заходил в землянки казачьих застав против аэропланов. В 11; принял ген. Рузского, назначил его генерал-адъютантом. Завтракал вместе с другими генералами. Снимался группой со всем штабом Николаши. Сделал хорошую прогулку с Дрен-тельн[ом] по расположению жел. дор. бригады. Писал Аликс. После чая читал бумаги. Вечером поиграл с Др[ентельном] в домино.

23-го сентября. Вторник.
С утра шел дождь. В 10 час. в домике был доклад. Читал до завтрака. В 2; принял ген. Лагиш[а] и англ. генерала Williams. Сделал хорошую прогулку с Д[рентельном] под дождем. Пожаловал Николаше орд. Св. Георгия 3 ст., а Янушкевичу и Данилову 4 ст. Фредерикс себя чувствовал нехорошо и по совету врачей уехал вечером в Петроград. Поиграл с Д(рентельном) в кости.

24-го сентября. Среда.
В 12; ночи выехал из Ставки и в 9 час. утра прибыл в Ровно. С большою радостью встретил Ольгу и Сандро на станции. Поехал с ними в лазарет, в кот. Ольга ухаживает с начала войны в качестве сестры милосердия, а затем в местный лазарет, где обошел более тяжело раненых. Все нашел в порядке и чистоте. Завтракал с Ольгой, Сандро и Дмитрием у себя и в час с ; уехал в Брест-Литовск. Прибыл сюда в 6 час. Николаша, ген.-адъют. Иванов и прочие начальники ожидали на вокзале. Поговорил с Ивановым и дал ему Георгия 2-й стен. Обедал с Николашей и старшими местными начальниками. Вечером выслушал обычную сводку за вчерашний день. Лег пораньше.

25-го сентября. Четверг.
В час ночи поезд тронулся на Белосток, куда прибыл рано утром. В 6; выехал с Сухомлиновым в военном моторе в Осовец; приехал в крепость в 8 час. совершенно неожиданно. Какое-то особое чувство овладело мною при виде разрушения, произведенного бомбардировкой германцами различных зданий и массы воронок в земле. Но крепость сама нисколько не пострадала. Зашел в церковь, пока комендант ген. Шульман собирал часть свободного гарнизона на площадке рядом. Большая часть войск работала на передовых позициях. Поблагодарил их за боевую службу и очень довольный виденным выехал тою же дорогой в Белосток. Утро было холодное, но солнечное. Встретил огромный обоз 11-й Сибирской стрелковой дивизии, шедший вперед к границе. В 11 ч. поехал в Вильну. По всему пути встречал воинские поезда. Приехал в Вильну в 3 часа; большая встреча на вокзале и по улицам стояли войска шпалерами — запасные батальоны, ополчения и к моей радости спешенные эскадроны 2-й гв. кав. див. и конных батарей. Заехал в собор и в военный госпиталь. Оттуда в здание жен. гимн., где был устроен лазарет Красного Креста. В обоих заведениях обошел всех раненых офицеров и нижних чинов. Заехал поклониться иконе Остробрамской Божьей Матери. На вокзале представилось Виленское военное училище. Уехал очень довольный виденным и приемом населением, вместо 6 ч. — в 8; час. Лег спать пораньше.

26-го сентября. Пятница.
Сереньким утром в 9.45 приехал в родное Царское Село в лоно дорогой семьи.
После 11 ч. принял Барка. Затем с Мари погулял до завтрака. Днем еще сделал прогулку с дочерьми. Объехал пруд в байдарке. После чая читал и сразу окончил все накопившееся на столе. Вечер был свободный.

27-го сентября. Суббота.
Выспался великолепно. Теперь после возвращения из поездки у меня наступило внутреннее спокойствие!
Погулял — погода стояла солнечная, ночью был морозец, пруды затянуло льдом. Принял доклады Сухомлинова и Горемыкина. Завтракал Н. П. Саблин (деж.).
Обошел парк с дочерьми. В 4 ч. поехали с ними в город к Мам; на Елагин. Вернулись в Ц. С. в 7; ч. Обедал Н. П. [Саблин].

28-го сентября. Воскресенье.
Утром принял Озерова, Юсупова и Драчевского; они командируются во внутренние губернии для проверки получения семьями запасных казенного пайка и пособия. В 10; поехали к обедне. Погода стояла отличная. Завтракал и обедал Дм. Шереметев (деж.). Погуляли. Потом катался с Алексеем на пруде и ломал тонкий лед. Т. Михень, Ducky и д. Павел пили чай. Вечером видели и долго разговаривали с Гр[игорием].

29-го сентября. Понедельник.
Вчера узнал, что Олег при атаке на прусские разъезды был ранен; его перевезли в Вильну, куда Костя и Мавра сейчас же поехали. Но сегодня вечером он скончался!
Между докладами принял священника 29-го пех. Черниговского полка, спасшего полковое знамя.
Сделали хорошую прогулку в Баболове. После чая у меня был Тимашев. Окончил все до обеда. Вечером пришли неважные известия из-под Варшавы.

30-го сентября. Вторник.
Великолепный теплый день. Утром погулял. После доклада Сухомлинова принял двух бельгийских и двух японских офицеров и американского морского агента. Завтракал и обедал Мордвинов (деж.). Сделал прогулку. В 3; отправились в моторе с О[льгой] и Т[атьяной] в Стрельну. Встретились у т. Ольги и Мити с Мам;. Были у панихиды по Олегу. После чая посетили небольшой лазарет, устроенный Митей в здании школы.

В 6; вернулись к себе. Принял Сазонова. После обеда весь вечер читал.

 






Барон ВАСИЛИЙ фон РОТКИРХ
(1819 — 1891)
   
Жандармский офицер, генерал-лейтенант, поэт, публицист, писатель, драматург, переводчик, исследователь литовской мифологии (псевдоним — Теобальд). Принадлежал к древнему рыцарскому роду, корни которого теряются в Силезии XII века. Дебютировал в печати сборником «Страшный гость. Литовская поэма, взятая из народных поверий» (1844), издав его анонимно.
Во время восстания 1863 года готовил корреспонденции для газет «Московские ведомости», «Русский инвалид», «Варшавский дневник». С 1882 г. служил начальником Виленского жандармского управления. Живя в Вильне, начал писать для столичных и местных журналов и газет рассказы, воспоминания, исторические и краеведческие очерки. Одновременно углубился в изучение литовской мифологии. Под псевдонимом Теобальд публиковал в журналах «Русский архив», «Русская старина», в газете «Виленский вестник», ежегодном «Виленском календаре», также отдельными брошюрами мемуарные очерки и рассказы. Литография Московской театральной библиотеки выпустила его драматические произведения.
Похоронен на Евфросиниевском кладбище в Вильнюсе.


ЯЗЫЧЕСКИЕ СВЯЩЕННЫЕ МЕСТА В ВИЛЬНЕ

Переходя собственно к виленским древне-языческим святыням, необходимо остановиться над происхождением как самой Вильны, так и исторических ея местностей «Долины Свенторога», «Антоколя», «Бакшты» и др.
Место, на котором существует ныне Вильна, известно было еще в ХII-м веке, из рассказов исландских путешественников. Собиратель исландских саг Снорро Стурлезон, в сборнике своем „Heimskringla“ 1), доказывает, что он нашел в Литве соплеменников своих около Velni (Вильны) и Tryk (Трок 2)) и разумел их речь.
Очень может быть, что в начале тут были поселения нормандских пиратов, нападавших на Литву в IX-м и Х-м веках, и что они первые одному из поселений своих дали название Вильны.
Балинский 3) в «Истории Вильны», ч. 1-я, стр. 7-я, говорит, что когда-то давно жило в народе предание о каком-то деревянном замке, существовавшем в глубокой древности, над рекою Вильною, на той горе, где ныне находится госпиталь «Младенца Иисуса». Первобытные обитатели местности, лежащей на берегу р. Вильны, литовцы и кроме них жрецы перкунова культа и их служители, составляли зародыш будущего города еще до Гедимина 4).
Длугош 5) уверяет, что Вильна есть очень древний город, но присовокупляет, будто он построен предками литовскаго народа и назван Вильною в честь предводителя их Вилиуса, приведшаго этих предков из Италии. Но уверение это, основанное на случайном созвучии имен, является следствием непреодолимой наклонности старинных литовских писателей производить литовцев непременно от римскаго рода. Между тем, первые норманны из Скандинавии, известные в IХ-м веке в России под именем варягов, привлекаемые грабежам и торговлею на янтарные берега Балтики, так же как и в русские страны за Двиною, ввели некоторый род цивилизации среди этого бедного люда. Вероятно, повторяемые часто набеги шведов, норвежцев и датчан на балтийские берега дали начало сказочному преданию о прибытии в Литву из Рима и Италии Палемона и 500 его товарищей. (Балинский, ч. I. стр. 3 — 17; 43 — 53).
Стрыйковский 6), не поступаясь своим Палемоном ни на шаг, следующим образом описывает основание Вильны, Долины Свинторога и Трок (ч. 1-я, стр. 306 и т. д.).
«Со смертью Войшелка, сына Миндовга, окончилась фамилия римскаго князя Палемона, герба Колонны, и власть над Литвою перешла к Дорспругам, герба Центавра (Kitaurus), также потомкам князей римских, только другой фамилии. Князем был избран Свинторог Утенесович, а Лев Данилович, князь владимир-волынский, занял русския княжества: Подлясское, Волынское, Киевское, Звенигородское (у Стрыйковскаго: „Swiniegrodskie“), Подгорское, где и город Львов, от имени своего, с двумя славными замками, выстроил.
«Свинторог Утенесович, князь жмудский, единогласно избранный в Кернове на великое княжение литовское и новогродское, был единственным потомком римских князей: Юлиана Дорспрунга, Проспера Цезарина и Гектора, герба Розы, которые в эти северныя страны Жмуди и Литвы, вместе, с Публиусом Палемоном или Либоном, по Божьему соизволению, морем прибыли. А Свинторог, когда был избран на княжение литовское, имел 96 лет!
«Свинторог (Swintorog, Swintoroh, Swiatorog, Swinterog), при жизни своей, назначил на княжение в Литве сына своего Гермунта (иные называют Гереймунт), князя жмудскаго 7). Проезжая с этим сыном на охоту, он увидал место в пустыне, между горами, где речка Вильна впадает в Вилию, которое ему очень понравилось и он приказал своему сыну Гермунту, чтобы на этом месте, между этими реками, по смерти, тело его, по обрядам поганской религии, сжечь и чтобы потом нигде, а исключительно только на этом месте, тела других князей литовских, а также важнейших бояр и господ, были сожигаемы и погребаемы. После этого, чрез два года княжения, Свинторог Утенесович умер, 98-ми лет от роду.
«Гермунт Свинторогович, еще при жизни отца, по воле его, избранный великим князем литовским, русским и жмудским, был, по смерти отца, в 1272 г., коронован велико-княжескою шапкою, по обычаю, наследованному от предков, в Кернове. Потом, исполняя волю родителя, устроил погребальную долину, в том месте, между горами, где р. Вильна впадает в р. Вилию, истребил бывший на ней лес, расчистил обширную площадь и освятил это место с своими жрецами, по обычаю поганскому, набив много разнаго скота в жертву своим богам. Там, прежде всего, тело отца своего Свинторога Утенесовича, по обрядам веры, предал сожжению, убрав его в вооружение и самыя дорогия одежды. И саблю его, и сайдак, и копье, борзых и гончих собак по паре, ястреба, сокола и лучшаго коня его, на котором всегда ездил, и раба его любимца, вернейшаго и преданнейшаго, живьем вместе с ним сожгли на костре, который сложили из дубоваго и сосноваго леса: рысьи же и медвежьи когти бояре и господа, стоя вокруг, в огонь бросали. После сожжения, остатки тела Свинторога были собраны в гроб и погребены и на месте их насыпана высокая могила.
«Обычай сожжения трупов на местах погребения литвины, вероятно, наследовали от Палемона и Либона и от других в эти страны занесенных римлян, которые также имели обыкновение сжигать тела умерших.
«Таким образом, и Литва, по примеру других поганских народов, князьям своим похороны чрез огонь совершала, на том месте, где Вильна впадает в Вилию и где сожгли Свинторога первым. Там же сожигали и других князей и вельмож до времен Ягайлы 8), а назвали это место именем своего князя Swintoroha, первым на нем сожженнаго. А дабы эта долина смерти пользовалась большим почетом и святостью, князь Гермунт установил на том месте и обезпечил жрецов и ворожей, которые возносили богам молитвы и приносили жертвы. Также неугасаемый, вечный огонь из дубовых дров пылал, на этом кладбище днем и ночью, во славу бога Перкуна, который владел громами, молниею и огнем. А если бы, по нерадению жрецов или предназначенных для этой цели служителей, огонь когда либо погас, тогда таковые, без всякаго милосердия, как святотатцы, бывали сжигаемы огнем».
Сказание Стрыйковскаго подтверждают: Коялович 9) в „Hist. Lithu.“, ч. 1-я, кн. V-я, стр. 138, и Гржибовский в сочинении: «Неоцененное сокровище о. о. Францисканцев Литовских.» Вильна, 1740, in 8-о, гл. 1-я. 10)
Балинский, в «Истории Вильны», ч. 1-я. стр. 8, также не отрицает этого сказания и прибавляет:
«Swintorog должно бы значить святой алтарь, потому что по латыни rogum или rogus есть место печали, предназначенное для сожжения и погребения умерших. Но литвины по латыни не знали. Нам кажется, что Swintorog ближе должно было называться Швынтас-рагас, от литовских слов szwyntas — святой и ragas — рог, алтарь, а вместе святой-рог, потому что долина эта заканчивалась как бы клином, углом, рогом между реками Вилиею и Вильною, а в стороне от святилища Перкуна погребали прах умерших еще до Гедимина. Русское же название Святый-рог могло быть присвоено этой долине, потому что Вильна, как ближе лежащая к русским границам, была посещаема русскими в самом начале ея основания.
«По этой же причине и нижний виленский замок был также по-русски назван Кривый-город, так как русский язык постоянно почти имел преимущество пред литовским, во-первых, потому, что Литва находилась во власти России и, во-вторых, потому, что князья литовские, в свою очередь, собравшись с силами и подвигаясь своими завоеваниями внутрь России, должны были изучить язык захваченных ими славянских местностей. Наконец, русский язык был языком письменным и следовательно образованным. Ко всему этому нужно присовокупить, что распространявшаяся в то время греческая религия нанесла окончательный удар литовскому языку».
Далее, на стр. 51 той же части, Балинский справедливо замечает:
  «Во всяком, случае, основание Вильны принадлежат не Гедимину, а его предкам. По всем хроникам, Гермунт, великий князь литовский, избрал это место для погребения князей и почитания своих богов, с каковою целью и назначил туда жрецов. Следовательно, должно полагать, что место это было и прежде уже обитаемо и многолюдно, когда ему дано такое важное назначение. Самое название Вильны, происходящее не от главной р. Вилии, а от меньшей, впадающей в нее Вильны, показывает, что прежнее поселение было над Вильною и что Гермунт, расчищая леса в долине «Швынтарагас», и Гедимин, несколько десятков лет позднее, сооружая замок на горе, на углу этой речки возвышающейся, ничего иного не делали, как только приближались к Вилие и распространяли древнее поселение, лежавшее на берегу Вильны или Виленки и охраняемое одним деревянным замком».
Если историки отвергают существование Палемона итальянскаго или Балмунда скандинавского, то следует отвергнуть и прямого потомка его Свинторога.
Кто же после этого дал название долине Свинторога? Очевидно не литовцы, потому что ни швынта, ни рагас слова не литовская, а заимствованныя из другого языка и изуродованныя на свой лад. Так точно и упомянутое выше швента месте, по-русски святое место, а по-польски еще ближе ;wi;te miejsce или ;wi;te miasto; швентаугнис — святой огонь, ;wi;ty ogie;, также не литовския слова; только швента-упа — святая река напоминает характер литовской речи, и то лишь в последнем слове. Наконец, почему швынта-рагас присвоилось святыне только виленской долины, а не другим таким же храмам? Из всего этого следует заключить, что у литовцев не было слова святой и они позаимствовали его от русских или поляков; а как, по свидетельству Балинскаго, в Литве, в глубокой древности, господствовал русский, а не польский язык, то и вытекает прямое логическое заключение, что название упомянутой долины святым-рогом было дано русскими; литовцы же переделали его в швынта-рагас. А потому местность эту и следует называть долиною не Свинторога, а Святорога, по ея первоначальному названию.
Э. Вольтер 11), читавший настоящую статью в «Виленском Вестнике», не соглашается, однако, с этим моим выводом и в письме ко мне пишет:

«Свинторог — по-литовски Sventas ragas. Ragas во множестве литовских и прусских местностей означаете мыс, по-немецки Сар (кап). Мыс образуется при слиянии двух рек, Вилии и Вилейки. Швентас — святой; ;pentas — святой, чистый — слово индо-германское или обще-арийское; если сравнивать зендск-древне-персидское ;pentas — святой; санскритск. ;vatra — жертва, готское huns-la — жертвоприношение, священнодействие».
Странны, однакоже, подобныя созвучия, при названии одних и тех же предметов, на языках совершенно друга другу чуждых! В таком случае уж не славяне-ли позаимствовали у литовцев свои слова: святой, ;wi;ty и рог?
Долина эта, как увидим далее, занимала пространство, омываемое р. Виленкою, по берегу Вилии, именно нынешнюю Кафедральную площадь, Ботанический сад и Телятник, с одной стороны до Антоколя, а с другой — до Лукишек.
Но вот как Стрыйковский, с полною верою в непогрешимость своих сказаний, описывает происхождение Трок и Вильны.
На стр. 369:
«Во время охоты в пяти милях от Кернова (столицы своей), между реками Вакою и Вилиею, Гедимину понравилось одно место, на котором он основал город Старые Троки. Понравилось же ему это место потому, что на нем совершилась самая счастливая охота, так что все его дворяне, охотники, ловчие, кухтики и мальчишки были обременены зайцами, лисицами, куницами и прочими мелкими зверями и птицами, которых они имели во множестве пред собою, за собою и на себе, связанных и привешенных в тороках (по-польски w trokach); крупным же зверем: лосями, оленями, дикими козами и проч. были нагружены целые возы. От слова troki Гедимин назвал свой город «Троками». Старыми же Троками город начал называться впоследствии, после постройки сыном его Кейстутом 12) Новых Трок. В Старые Троки Гедимин перенес свою столицу из Кернова».
Балинский против этого возражает на стр. 52: «Известно, с какою легкомысленностью наши историки производят название Трок от польских охотничьих trok, не принимая в соображение того, что литовский город и притом так давно основанный, когда литовцы и не думали еще о сближении с Польшею, напротив, безпрестанно нападали на нее и грабили, должен был непременно иметь свое коренное литовское название. Польское слово troki вошло в употребление уже после введения христианства; город же Троки собственно по-литовски назывался Тракас. В рыцарских и латинских сочинениях ХIV-го столетия везде находим латинское выражение Dux Tracensis, in Tracis, а по-немецки не иначе, как Trakken, Trakin. В литовском языки находим до ныне употребляемое в простом народе слово Trakas, что значит местность, очищенная от березника. Трокский замок также кажется был старинным, и может быть до-гедиминовским охотничьим дворцом. Гедимин лишь временно сделал его своею резиденциею и только Кейстут и сын его Витольд 13) распространили и сделали достойным местопребыванием могучих князей.
В одной из жалованных грамот для Трок, данной Витольдом «Лита Божего нарожения 1384, месяца Аугуста 23 дня Индикта», читаем, что Троки тогда уже, т. о. до принятия Литвою христианства, были довольно значительным городом в Литве; что уже там были христианския церкви и что за озером, окружающим замок и называемым Голве, находился королевский зверинец».
Прибавим, что в путевых записках и военно-походных журналах меченосцев (Wegeweiser) город этот постоянно называется Trakken. Но продолжаем выписку из Стрыйковскаго об основании Вильны (стр. 370—372).
«Гедимин поехал однажды на охоту и на одной из гор, окружающих погребальную долину Свинторога, убил собственноручно тура, отчего гора доныне называется «Турьею» (Замковая гора,). На том самом месте, где убил тура и где ныне стоит Вильна с своими замками, он видел во сне большого, сильнаго волка, который, как крепость от выстрелов, был покрыт крепкою железною бронею, и в том волке слышал голоса ста других волков, поднимавших ужасный вой, который разносился по всей окрестности. Сон этот растолковал ему Криве-Кривейто, литовский поганский епископ, Лиздейко, который отцом Гедимина Витенесом (?) был найден в орлином гнезде, в одной лесной пуще, при большой дороге, а по другим — в изящной колыбели, повышенной на дереве в лесу. Этого Лиздейку (от lizdas — гнездо) Витенес воспитал при своем дворе, обучил разным наукам и наконец сделал Криве-Кривейтом, о чем ясно свидетельствуют: Кромер 14), Меховиус, Длугош, Эразм Стелла и Дусбург».
Сказка эта выдумана, с целью польстить роду Радзивиллов, родоначальником которых будто бы был Лиздейко.
«Лиздейко так объяснил сон: тот волк, котораго ты видел как бы выкованным из железа, великий княже Гедимине! значит, что на сем погребальном месте, посвященном твоим предкам, возникнет неприступная крепость и столица этого государства, а сто волков, в том волке ужасно вывших, голос которых разносился во все стороны, знаменует, что крепость и город, доблестями и достоинствами своих граждан, равно великими подвигами потомков твоих, великих князей литовских, которые будут иметь здесь свой престол, разгласятся и прославятся во всех странах света и что вскоре из этой столицы они будут повелевать и другими народами».
Гедимин послушался Лиздейку и построил на горе крепкий замок, а в долине — укрепленный город.
Сказка эта пережила столетия и верить ей перестали очень недавно.
В Литве даже живет пословица: «Небылица, как о железном волке», или: «Имеет о том-то такое же понятие, как о железном волке».
Нарбутт не отрицает, однако, этой сказки, как и всех сказок Стрыйковскаго. Напротив, на стр. 271 говорит:
«Последний первосвященник Лиздейко, истолковавший великому князю литовскому Гедимину исторический (!) его сон о железном волке, прозорливым умом своим понимал, что возрастающее в могуществе государство, управляемое доблестным и сильным государем, должно было иметь неприступную и богатую столицу, для которой сама природа создала место на неприступных виленских горах. Гедимин, охотясь в этих горах и убив тура на горе, до ныне «Турьею» называемою, ночевал в священном лесу долины Свинторога и тут же увидел во сне железнаго волка. При этом в горах действительно могли выть волки и пламенное воображение горячаго охотника могло смешать действительность с сновидением. Следовательно, все способствовало Лиздейке для удачнаго пророчества и склонения Гедимина к постройке города, о чем, быть может, и сам Гедимин помышлял прежде».
Выше было сказано, что Гедимин основал Вильну не на пустом, но на обитаемом месте, давно уже освященном нахождением на нем языческой святыни. Вероятно поэтому летописцы и утверждаюсь, что Вильна существовала еще в XII веке. (Карамзин, IV, прим. 103, стр. 46: прим. 277; Длугош, IX, 116: Чацкий, I, 8).
По Балинскому (стр. 8) историческая эпоха Вильны начинается с 1321 года, когда Гедимин перенес свою столицу из Трок. Коцебу (Preussens aeltere Geschichte, Band II, стр. 353) помещает письма Гедимина с 1323 года, в одном из которых он называет уже Вильну столичным своим городом.
Балинский описывает древнюю Вильну следующим образом (стр. 111—113):
«В глубине зеленой долины, на последней из гор, окружающих русло речки Вильны, при впадении ея в Вилию, красовалась каменная крепость, дело рук могучего Гедимина, защищаемая тремя башнями и высокими стенами. С юга замковой горы, между нею и р. Вильною, лежал обширный дворец одного из знатнейших магнатов литовских Моннивида: у подошвы же ея тянулся вдоль Вилии нижний замок, называемый Кривым городом. Важнейшею частию Кривого-города была священная долина Свинторога, занимавшая самый клин пространства между рр. Вилиею и Вильною и поросшая древними дубами, среди которых пылал неугасаемый огонь (Балинский также ошибочно называет его Знич), предмет высшаго почитания у литовцев. Окружала его деревянная стена святыни, к которой примыкали жилища поганскаго духовенства. Несколько дальше, на том самом месте, где теперь кафедральный костел, стоял неуклюжий истукан бога громов, Перкуна, на кремнистом постументе. В стороне от святилища Перкуна возвышалась круглая башня из камня и кирпича с окном, из котораго вещие жрецы объявляли народу свои пророчества. Нынешняя колокольня кафедральнаго костела была, по летописцам литовским и местным преданиям, тою именно башнею, с которой Лиздейко и его предшественники торжественно показывались пред народом, для объявления ему хорошего или дурного предсказания. Однако, на это нет очевидных доказательств.
Весь Кривый-город окружен был крепкими, хотя и деревянными стенами, частоколом или заборолями и представлял из себя крепость. Речка Вильна также его окружала: она шла прежде около «лысой» (ныне «крестовой» горы, принадлежащей дворянскому клубу), мимо замковой горы, с левой ея стороны, чрез Ботанический сад и нынешнюю Кафедральную площадь и впадала в р. Вилию. Рядом с этою речкою, с запада, проходила речка Вингер и также впадала в Вилию, на той же площади, в самом близком разстоянии от устья Вильны. Но Гедимин, с целью поднять высоту замковой горы и окружить водою оба замка, приказал прорыть нынешнее русло Вильны с другой стороны горы.
Ручей, называемый Вингер (ныне Вигры, Венгры, известная часть города), по беззаботности и слабости короля Александра Ягеллоновича 15), был отнят от города и передан в ведение доминиканскаго монастыря. От этого возникли споры ксендзов с городом и продолжались до тех пор, пока новый король Сигизмунд I 16) не повелел доминиканцам уступить этот ручей городу в 1535 году. Доминиканцы, как видно из акта 1536 года, в день св. Елены постановленнаго, продали ручей за сто коп литовских грошей и за 10 пудов перцу. Теперь ручей собран в бассейны и водоемы и служит для городского употребления. (Балинский, ч. II, стр. 78)».
Прежде, чем указать, где именно находились древне-языческия литовския капища, необходимо доискаться, почему от них не осталось никаких следов?
Балинский, в I ч., на стр. 121, пишет:
«Не только кафедральный костел ст. Станислава в Вильне, на что, кроме, свидетельств летописей, имеются доказательства в подлинной булле Урбана VI, выданной на предмет освящения его, но мы уверены, что и другие костелы, основанные в Вильне Владиславом Ягайлою, воздвигнуты на местах, посвященных какому нибудь поганскому почитанию, так как было всеобщим правилом в первоначальной христианской церкви, при крещении поган, там устраивать храмы истинной веры, где прежде возносились языческия святыни, или там, где были священныя рощи, деревья, камни или хотя бы и чистыя места, но почему либо почтенныя верованием народа. Папа святой Григорий в особенности это приказывал, как видно из послания его к св. Августину, апостольствовавшему на Британских островах. Он писал: «Христиане не должны быть слишком ретивы в истреблении святынь языческих, но должны только низвергать истуканы их богов, окроплять святою водою, воздвигать алтари и помещать на них частицы святых мощей. Ежели эти святыни построены прочно, то нужно в них переменить только предметы боготворения и злого духа заменить изображением истиннаго Бога и то для того, чтобы народ, видя, что его святости уничтожены, добровольно отказывался от своих заблуждений, а познавал и восхвалял истиннаго Бога в местах, к которым привык и на которыя собирался охотнее». („Historia Ecclesiastica gentis Anglorum Venerabilis Bedae Presbit;ri“, стр. 42 ed. 1366 года).
  Кажется, других причин отыскивать не нужно.
Вильна, разросшаяся чрезвычайно быстро, имела впоследствии несколько языческих храмов. Из них самый знаменитый, просуществовавший до последних дней язычества, был посвящен Перкуну. Иоанн-Фридрих Ривиус в своей «Хронике» описывает виленское Ромнове следующим образом:
«В Вильне, где теперь находится кафедральный костел, был в древности дубовый лес, посвященный языческим богам, на том самом месте, где Вилейка впадает в Вилию; тут же у леса был большой храм Юпитера-громовержца или Перкуна, т. е. бога громов, построенный князем Гереймундом (Гермунтом), в 1265 году, из камня. Длина его была 150, ширина 100 и высота стен 15 локтей. Но над ним кровли не было; один только вход со стороны большой реки вел в него. При стене, находившейся против входа, была каплица (род часовни), которая заключала в себе разные редкие и драгоценные священные предметы. Под нею был склеп (пещера, где содержали священных ужей, змей, жаб и других пресмыкающихся. Над каплицею возвышалась башня, которая превосходила высоту стен на 16 локтей. В самой башне стоял деревянный истукан бога, принесенный из священных лесов Полунги (?). Каплица и башня были из кирпича. Пред каплицею был воздвигнут алтарь на 12 ступенях, каждая в 1/2 локтя высоты и 8 локтя ширины и обнесен оградою; алтарь же имел 3 локтя высоты и 9 квадратных локтей ширины; сверху украшало его множество зубровых рогов. Каждая из ступеней была посвящена отдельному знаку зодиака и на них жертвенные огни пылали помесячно, с того дня, как солнце вступало в известное созвездие, повышаясь или понижаясь. Таким образом, высшая ступень была Рака, а низшая Козерога. На ступенях, однако, настоящая жертва не сжигалась (как думали), а только фигуры, сделанныя из воску, как например льва, девы. На самом же алтаре сожигали животных в некоторые праздничные дни. На нем пылал неугасаемый день и ночь огонь, который стерегли особо-назначенные для того жрецы. На нем, на средине, была устроена впадина так искусно, что ни ливень, ни снег, ни ветер не могли потушить огонь; напротив, в таких случаях пламя взвивалось еще выше, чему, вероятно, способствовали горючие материалы. У входа в святилище был дворец Креве-Кревейто, что значит первосвященник. Дворец имел круглую башню, с которой наблюдали движения солнца и по этому наблюдению возжигали на ступенях алтаря огни, возвещавшие наступление перваго дня месяца, а кирпич, отмеченный особым знаком, вмазывался в стену башни в начале каждаго года и служил для летоисчисленья. Одна старинная легенда, находящаяся у Митрофаниуса из Пинска (?) в его Annal. Ruthenien, свидетельствует, что когда князь Гереймунд задумал строить этот храм, то отец его Свинторог, в 1263 году, еще за два года до начала постройки, послал большое посольство к прорицательнице реки Немана (?) на Жмуди с вопросом, какая судьба ждет святыню? Сивилла обещала ей существование до последних дней самого язычества, причем приказала сделать 122 круглых кирпича и каждый из них отметила мистическими знаками, предсказывавшими хороший или дурной год; но на последнем кирпиче; был изображена знак двойного креста. Этот кирпич был подарком князю от прорицательницы и знак его включен в государственный герб древней Пруссии. Но другие объясняли, что с наступлением времени заделки в стену последняго кирпича наступит падение язычества и разрушение христианами самаго храма. Эти кирпичи еще можно видеть в большей их части в нижней половине кафедральной колокольни с южной стороны, верхняя половина которой надстроена тремя семиугольными этажами после пожара в 1399 году. Кирпичи эти не заслуживают теперь такого внимания, каким пользовались они в старину; достойно, однако же, замечания то, что в 1387 году, в понедельник «Белой недели», когда началось разрушение храма, в стене его находились 121 кирпич Сивиллы». (Виленский Еженедельник (Tygodnik). 1816 г., № 60).
Нарбутт 17) возражает против этого на стр. 230, говоря:
«Виленская святыня была из рода святынь огня, известных у древних греков под именем Pyrathea или Pyrea, которыя всегда были без крыш и состояли из алтарей, окруженных стенами. Следовательно, тот алтарь, о котором говорит автор, был алтарем вечнаго огня и на нем никакая жертвы сожигаемы быть не могли. Вернее же речь идет о ступенях, ведущих к отдельным жертвенникам, которые должны были устраиваться с одной только стороны, т. е. со стороны башни, дабы сожжение жертв производилось пред лицем богов. Башня эта и была собственно adytum, в которой, однако, находились кумиры не одного Перкуна, но и других богов» (?).
Выше мы видели, что Балинский сомневается, чтобы виленская колокольная башня, стоявшая будто бы в стороне от святилища, была тою именно башнею, с которой Креве-Кревейты торжественно показывались народу и объявляли ему волю богов.
Сомнение тут едва ли может быть чем нибудь оправдано. Самая башня, по неуклюжей и грубой форме своей, видимой до ныне, не годилась ни для какого другого употребления: для храма и даже для жилья она была слишком мала, для алтаря Перкуна, или для вечнаго огня — слишком громадна; притом построена была в форме какого то мешка, с одною маленькою дверью, и потому предположения, что в ней хранились разныя религиозныя драгоценности и сокровища храма и что она служила жрецам для бесед с народом от имени богов, заслуживает полной веры.
  Нарбутт, однако, противоречит сам себе, называя эту башню adytum, т. е. языческим sancta sanctorum, вход в который воспрещался под страхом смерти. Для этого башня была слишком мала, так как, по описанию самого же Нарбутта, adytum состояло из каменной стены, окружавшей священный дуб, алтари и истуканы разных богов, а также вечный огонь. Самая башня не могла стоять внутри adytum, потому что туда народ не допускался, но, без сомнения, находилась в одной из священных стен и выходила лицевою стороною на площадь, доступную народу. Иначе башня не могла бы называться Зиниче — место прорицания.
Таким образом, виленское Ромнове существовало действительно и имело характер друидских храмов.
Круглый низ кафедральной колокольни, двух-ярусный, еще до половины нынешняго столетия сохранялся в его первобытной, безъискуственной простоте, со всем своим безобразием и несимметричностью узких, как бойницы, разбросанных на разной высоте, окон; это то безобразие и составляло всю историческую ценность здания. Но кому то захотелось уничтожить этот памятник седой старины и прорубить окна симметрично, по шнуру.
Разсмотрим другие языческие храмы в Вильне. Стрыйковский (ч. I. стр. 373) пишет:
«Была еще на Антоколе (в г. Вильне) огромная зала или кумирная всех богов, которых Литва, по чертовскому навождению, чтила. Там всегда по четвергам с вечера жрецы жгли восковыя свечи».
Балинский (ч. I, стр. 115) так описывает Антоколь.
«На Антоколе, где теперь костел св. Петра 18), также была какая то поганская святыня, деревянная, посвященная всем литовским богам. Название Антоколя, если бы мы выводили его, как некоторые хотят, от латинскаго, производилось бы от ante — пред и collis — холм, так как расположен он под горами. Но место, где была святыня литовская, с давних пор должно было иметь название литовское, а не латинское. Антоколь назван так от литовскаго выражения ant-to-ka;na, что значит на той горе, или от ant-paka;nes — на долине, смотря по тому, как тот, кто первый дал название, взглянул на Антоколь: плывущему по Вилии он кажется лежащим на высокой горе, а с берега реки кажется положенным на равнине, у подошвы лесистых гор. Впрочем, название Антоколь в начале, вероятно, было дано только тому месту, на котором стояла поганская святыня, а не нынешнему предместью, которое возникло только во времена христианства. А что означенная святыня, с принадлежавшими к ней строениями, действительно существовала там, где ныне костел св. Петра, т. е. на возвышенностях, доказывается тем, что древние литовцы это собственно место и называли ant-to-ka;na — на той горе.
Коялович в „Histor. Lituan.“, часть II, кн. I, стр. 11, говоря об Антоколе, пишет: „quem locum vulgari lingua Anticalnie, id est antemontanum dicimus“, что вполне соглашается с нашими доводами. В Виленском уезде есть несколько урочищ, называемых Антоколь, и все они лежат или на горах, или на их покатостях».
Нарбутт (стр. 230) уверяет, что в Вильне на Антоколе были две языческия святыни: одна, под крышею, посвященная всем богам, род литовскаго Пантеона, находилась там, где теперь дворец князей Сапегов, занятый под военный госпиталь. Из архивов этого княжескаго рода, находящихся в Деречине, Нарбутт вычитал, что четырех-угольное строение это сооружено на развалинах прежняго языческаго четырех-угольнаго же здания. Описание этого храма для потомства не сохранилось; но должно полагать, что в нем была коллекция истуканов всех богов. Другой языческий храм, в честь богини любви Мильды (или только алтарь ея), находился в саду Гедимина, там, где ныне костел св. Петра, также на Антоколе.
В «Трудах московскаго археологического общества» (Древности), вып. 2, Москва 1867, Киркор 19), в статье Антоколь, преклоняясь пред Нарбуттом, также говорит, что литовская Валгалла или Пантеон был на том месте, где теперь военный госпиталь; что из развалин этого храма в XVII столетии князь Сапега построил палаты в прекрасном готическом стиле и что костел св. Петра построен на месте капища богини Мильды. В «Известиях же Имп. Археолог. общ.», т. I, Спб. 1859, говорит о Пантеоне следующее: «У меня есть рисунок, изображающей этот Пантеон. Подлинный рисунок сделан в минувшем столетии архитектором Росси и ныне находится, кажется, в Щорсах у графа Хребтовича; но Росси нарисовал этот храм, руководствуясь описанием его в старинной рукописи, находившейся у двух профессоров виленскаго университета. Где теперь эта рукопись неизвестно.
Жаль, что Киркор не приложил к своей статье этого любопытнаго рисунка! Видно и архивы Сапегов в Деречине неполны, когда Нарбутт не мог, с своей стороны, найти в них ничего подобнаго.
Людвиг из Покевья (Юцевич) 20) говорит (стр. 229), что костел св. Петра построен Михаилом-Казимиром Пацом для ксендзов-каноников латеранских (lateranensis), на месте бывшаго литовскаго Пантеона, причем ошибочно ссылается на Нарбутта, который вовсе этого не утверждаете.
Но где же именно был Литовский Пантеон: на месте ли нынешняго военнаго госпиталя, или где костел св. Петра?
Стрыйковский, Грибовский (глав. XI, стр. 90), ксендз Карпович в проповеди 29 июня 1788 г. (Вильна академическая типография) и другие польские писатели доказывают, что костел св. Петра во времена Ольгерда 21) (который, по влиянию своей супруги Марии, княжны тверской, будто бы также принял св. крещение) построил пред 1330 годом Петр Гастольд (Gastowd), воевода виленский, принявший христианство и сам вступивший впоследствии в францисканский орден, на месте прежней языческой святыни, посвященной всем богам, на подобие римскаго Пантеона», и назвал его своим именем Петра и что Гастольд собственноручно, против дверей костела, посадил липу, которая была в крепком состоянии еще в 1621 году и превышала главы самаго костела, почему и называлась гастольдовою липою. Но М. Балинский категорически отвергает год основания костела, потому что Ольгерд, повелитель обширных языческих земель, не мог уничтожать храмов господствовавшей тогда языческой религии. Он только толерировал хрисианство; но момент разрушения культа Перкуна был еще далек. Следовательно, Ольгерд не мог допустить замены языческих храмов христианскими церквами, но вернее — построил церковь св. Петра, в память отца, сын Гастольда, во времена Ягеллы и посадил «липу Гастольда».
Чтоб придти к окончательному заключению, где именно находился Пантеон всех литовских богов, нужно принять во внимание следующее:
Стрыйковский не указывает места этого храма и говорит глухо — на Антоколе, Гржибовский, Карпович, Балинский, Юцевич и другие писатели категорически утверждают, что эта Валгалла находилась на месте нынешняго костела св. Петра; только Нарбутт и Киркор переносят ее на место сапежинскаго дворца, а основанием костелу св. Петра дают капище Мильды, находившееся в гедиминовском саду; но Киркор не авторитет, а компилятор и безусловный поклонник Нарбутта; Нарбутт же, во всей мифологии своей, сказал мало правды.
Грунау, немецкий монах из Толкемит, Стрыйковский, жмудский каноник и Ласицкий, протестантский пастор из Лык, в хрониках своих, распространили о литовской мифологии заведомо-ложныя сведения и в продолжение трех веков держали ученый мир в заблуждении. Нарбутта обвиняет новейшая история в том, что он не только не очистил критикою означенныя сведения, но подобострастно повторил их и даже поддержал разными (впрочем, весьма неудачными) доводами ту ложь, в которой сами авторы иногда сомневались. Поэтому профессор Мержинский 22) в одном из писем к автору настоящаго сочинения говорит, что «как Грунау для немецких, так Нарбутт для польских молодых писателей были истинным несчастием». Не говоря о Киркоре, Нарбутт погубил и Крашевскаго 23). Последний на зыбком основании, т. е. на вере в Нарбутта, построил три прекрасныя поэмы: «Витолерауда», «Миндовс» и «Витольдовы битвы», носящия общее название «Анафьелас» 24), гора блаженства, рай. Поэмы эти потому именно, что оне прекрасны и написаны звучным поэтическим языком, и принесли неисчислимый вред: оне воспевают несуществовавший литовский Олимп. Весь образованный мир, кому доступна поэзия Крашевскаго, увлекся ими, изучил их и уверовал в существование богов, придуманных досужими писателями. Вера эта, вместе с поэмами, переходит из поколения в поколение и утверждает в умах превратныя понятия об истинной стороне дела, критические же разборы древненародных верований, по недоступности и непопулярности их, знакомы не всякому.
Храм или только алтарь богини Мильды, по обыкновению, устраивался в лесной глуши, как был устроен в Ковне, в лесах Алексоты. Следовательно, и на виленском Антоколе могло быть избрано для ее алтаря (едва ли для храма?) то лесистое и уединенное место, которое занял впоследствии князь Сапега. Место же, на котором сооружен костел св. Петра, как открытое, более близкое к долине Святорога, к храму Перкуна (Ромнове) и к замку Гедимина, и тем более, ежели правда, что оно находилось в Гедиминовом саду, скорее пригодно было для сооружения Пантеона всем богам.
Из всего сказанного следует, что Пантеон существовал на том месте, где ныне костел св. Петра, а алтарь Мильды, где в настоящее время военный госпиталь.

ПРИМЕЧАНИЯ
1) Снорро Стурлезон, правильнее Снорри Стурлусон (Snorri Sturluson; 1178 — 1241) — исландский скальд, прозаик, историограф, Младшей Эдды и «Круга земного» („Heimskringla“) — истории норвежских королей от легендарных персонажей до раннего Средневековья, где, как ошибочно считалось со времен Тадеуша Чацкого, будто бы упоминались Velni и Tryk.   
2) Троки — ныне Тракай, город среди Тракайских озер   
3) Балинский Михал (1794 — 1864) — польский историк и публицист, воспитанник Виленского университета (закончил в 1818 г.), сотрудник журнала „Dziennik Wile;ski“ (1816 — 1822, 1820 — 1830), вместе с И. Лелевелем основал журнал „Tygodnik Wile;ski“ (1818), автор «Истории города Вильно» („Historya miasta Wilna“. T. 1 — 3. Wilno, 1836 — 1837). 
4) Гедимин (Gediminas; ок. 1275 — 1341) — великий князь литовский с 1316 г., основатель Вильно как столицы и династии Гедиминовичей.   
5) Длугош Ян (Jan D;ugosz; 1415 — 1480) — польский историк и дипломат, архиепископ львовский; автор 12-томной «Истории Польши» на латинском языке. 
6) <Стрыйковский Мацей (1547 — 1593) — польский поэт, историк, дипломат, автор «Хроники польской, литовской, жмудской и всей Руси...»  1582).   
7) Гермунт, Гереймунт, Гермунд — по летописным преданиям, сын легендарного литовского князя Свинторога, отец Довмонта, князя псковский (в святом крещении Тимофея). 
8) Ягайла, Йогайла (Владислав II Ягелло, ок. 1351 — 1434) — великий князь литовский и король Польши, внук Гедимина, любимый сын Ольгерда и тверской княгини Иулиании Александровны, родоначальник династии Ягеллонов. 
9) Коялович Войцех Виюк (Wojciech Wijuk Koja;owicz; 1609 — 1677) — литовский, историк, иезуит, профессор и ректор Виленского университета и академии Общества Иисуса, автор „Historiae Lithuanae“ в двух книгах (1650, 1669).   
10) Труд монаха францисканца Антония Гжибовского  (Wilno, 1740). 
11) Вольтер Эдуард Александрович (1856 — 1940) — российский и литовский лингвист, этнограф, фольклорист, археолог.   
12) Кейстут (Кястутис; ок. 1297 — 1382) — великий князь литовский (1381 — 1382), трокский князь (1337 — 1382), сын Гедимина, отец Витовта.   
13) Витольд, Витовт (в крещении католическом и православном Александр; 1350 — 1430) — великий князь литовский (с 1392 г.), сын Кейстута, двоюродный брат Ягайло. 
14) Кромер Мартин (Marcin Kromer; 1512 — 1589) — польский церковный деятель и хронист, автор «О происхождении и деяниях поляков, в 30 книгах» („De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX“, Базель, 1555; польский перевод 1611) и «Польша, или О расположении, населении, обычаях и управлении Королевства Польского, в двух книгах» („Polonia sive de situ, populis, moribus, magistratibus et republica Regni poloniae libri duo“; Кельн, 1577).   
15) Александр Ягеллон (1461 — 1506) — великий князь литовский (1492), король польский (1501), сын Казимира IV Ягеллона и Елизаветы, дочери Альбрехта II Габсбурга, внук Ягайло.   
16) Сигизмунд I Старый (1467 — 1548) — король польский и великий князь литовский (с 1506 г.), сын Казимира IV Ягеллона и Елизаветы Габсбург. 
17) Нарбутт Теодор (Феодор Ефимович Нарбут, Teodor Narbutt; 1784 — 1864) — военный инженер и архитектор, историк, публицист, исследователь литовской мифологии, автор 9-томной «Истории литовского народа»; писал на польском языке. 
18) Костел Святых апостолов Петра и Павла в Вильнюсе — римско-католический приходской костел, выдающийся памятник барокко, основан в 1668 г. виленским каштеляном и великим гетманом литовским Михалом Казимиром Пацом.
19) Адам Киркор (1831 — 1895), литератор, издатель и редактор, исследователь литовских древностей.   
20) Людвиг из Покевья (Юцевич) — литовский писатель, поэт, фольклорист и этнограф, переводчик, историк литовской литературы Людвик Адам Юцевич (Liudvikas Adomas Jucevi;ius; 1813 — 1824), пользовавшийся псевдонимом Ludwik z Pokiewia.   
21) Ольгерд (ок. 1296 — 1377) — сын Гедимина, брат Кейстута, великий князь литовский; отец Ягайло, Скиргайло, Свидригайло. 
22) Мержинский Антон Фаддеевич (Antoni Julian Mierzy;ski; 1829 — 1907) — польский филолог и религиовед.   
23) Крашевский Юзеф Игнацы (J;zef Ignacy Kraszewski; 1812 — 1887) — польский писатель, публицист, издатель, автор книг по истории и этнографии, в том числе по истории Вильны („Wilno od pocz;tk;w jego do roku 1740“. T. 1 — 4. Wilno, 1840 — 1842), романов, в ряде которых действие разворачивается в Вильно. 
24) „Anafielas“ (1840 — 1846) — эпическая поэма, трилогия из древней истории Литвы Юзефа Игнацы Крашевского.   
25) Явнут, Евнутий, Яунутис (ок. 1300 — после 1366) — младший сын великого князя литовского Гедимина, получивший в удел Вильну; в 1345 г. город захватил Кейстут, а Явнут бежал.   














































НИКОЛАЙ РАДИН
(1866 — 1929)

Журналист и адвокат. Окончил Санкт-Петербургский университет. Работал в Вильно помощником присяжного поверенного, секретарём редакции газеты «Северо-западное слово». До Первой мировой войны был редактор-издатель ежедневных вильнюсских газет «Виленский курьер — Наша копейка», «Северо-Западный голос». Выступал под псевдонимом Homunculus. Во время Первой мировой войны находился в Петрограде, редактировал «Биржевые ведомости». С 1918 года редактор газеты «Литовский курьер», издатель «Виленского курьера». В послевоенный период выполнял поручения Гражданского управления восточных земель в Вильне в составе комиссии по делам интернированных, происходящих с территорий Литвы и Белоруссии. В 1920 один из создателей и членов редакции газеты «Руль» в Берлине. Осенью 1927 в Каунасе редактор «Эхо»

ЗА ДЕНЬ
 
- Как вам понравился Сологуб?
- Сологуб? Игорь Северянин поразительно смешон…
- Я не об Игоре, а о Сологубе.
- О Сологубе? А я почем знаю?
Открывайте после этого новые горизонты в искусстве. Открыватель два битых часа вбивает гвозди в голову, а посвящаемые в это жестокое таинство ничего не чувствуют. Верх обиды.
Гвозди - это немного сильно. Но говорит Сологуб, действительно, так, точно молоточками бьет по затылку. Слово от слова отделяется одного и того же разрыва паузой. Интонации никакой. Умно и скучно. Ново и серо.
Если хотите, то как будто и страшно. Сологуб требует от нас, чтобы его новое искусство стало и единственным, и всеобщим. Не много-ли будет? Надо что-нибудь оставить и для отживших старичков: Шекспира, Толстого, Пушкина. Как хотите, а право "Евгений Онегин" стоит двух-трех воробьиных поэм г. Игоря.
Французы говорят: все понять, значит все простить. Не знаю, что делают французы с теми Колумбами, которых они ни капли не понимают. Но у нас в России прощают и не поняв. Только добродушно смеются. Хохотали и над Игорем. Этот симпатичный молодой человек, довольно удачно копирующий кончившего полный курс попугая, погибает жертвой своих друзей. Талант есть, но все хорошее, что проскакивает у него, подвергается в кружке глумлению: старо, дескать, манера негодная… Пушкинская, Лермонтовская. А вот выйдет Игорь и пропопугаит два слова, те же два слова раз сто вподряд, да нараспев, да в раскачку - и приятели восторгаются:
  - Новатор, адамист, акмеист…
Вот и вышло. Сологуб открывает Америки - публика зевает. Игорь открывает рот - публика покатывается. Г-жа Чеботаревская… Как огня боюсь писать о дамах и существующаго типа. А дама будущаго, у которой не сестры, а "шиошры" (патент на произношение взят г. Чеботаревской) способна меня уложить на месте. Это был отвратительный вечер. Никто не знает, хорошо или дурно то, что проповедует Сологуб? Но что он сам собственными руками разрушает престиж всегда прекрасной легенды о талантливом писателе - это верно. Талантливый человек - гордость нации, гордость каждаго из нас. И когда такой многоцветный писатель, как Сологуб, выходит пред нами чуть не в виде скомороха - он бьет не только по себе. Болит сердце и у нас.
  Какой-то мрачный господин язвил:
- А я думал для финала будет еще и трио. Игорь будет завывать, г-жа Чеботаревская шепелявить, а Сологуб басить октавой. И все разом.
Пусть Иогрь Северянин пишет красочные стихи, а Сологуб вещает великия истины. Пусть мы ограничены до такой степени, что не понимаем их. Но нельзя же нам вбивать в голову, что надо не читать, а звонить в разбитый колокол, как Сологуб, не декламировать, а тянуть волынку, как Северянин. В смешном, в каррикатурном может разобраться и неуч. И плакать хотелось, когда смех, законный смех, как будто умышленно вызывают люди стоящие головой выше нас, когда талант ради оригинальничанья разменивается на дурачество…

ФЁДОР СОЛОГУБ

Утром 27 февраля 1917 года, когда войска в Петербурге уже братались с народом, в одном из кабинетов огромнаго помещения больших "Биржевых Ведомостей" (перваго утренняго издания) собрался чуть ли не вест состав сотрудников. Тут были профессора, журналисты с большими именами и юркие репортеры, к словам которых особенно прислушивались в тревожные дни. Шел разговор о событиях, делились наблюдениями и впечатлениями. Профессор Туган Барановский, сильно взволнованный разсказывал о случае самосуда над неизвестным и неизвестно за что, свидетелем котораго он был. Боевой фельетонист Любош с явно выдержанным удовольствием вгонял слушателей в панику. Начинается - говорил он - солдатский бунт, солдатеска. Это слово солдатеска производило особенно сильное впечатление. С непривычки - спустя несколько дней Петербург уже "привык" к разгулу казармы - всем казалось, что солдатеска, это вроде чумы, которая выморит весь город. Все были уверены, что близится момент, когда солдаты, разбив все винные погреба столицы, ринутся в дома. Волнуясь и спеша каждый ставил свой диагноз событий. И все сходились на том, что о революции даже смешно говорить. Революция представлялась тогда чем-то в роде историческаго парада, зрелищем необычайной красоты, свидетелям котораго будет завидовать целый ряд грядущих поколений. Революции жаждали, о ней говорили как о недосягаемой милости судьбы. Это бунт, который усмирят. Так думали все.
В числе тридцати - сорока участников беседы, происходившей в редакции, был один человек, который не произнес ни слова. Он стоял у печки, грея руки, заложенныя за спину. Невысокаго роста с лицом самым обыкновенным, ничем не выдающимся, похожий на уезднаго учителя или земскаго работника. Он слушал говоривших и споривших, не проявляя ничем своего отношения к событиям. Это был Сологуб. Он собрался уже уходить, когда его кто-то спросил:
  - А вы что думаете?
Сологуб сразу ответил:
- Произойдет величайшее потрясение. Солдаты разойдутся по домам, крестьяне заберут землю, рабочие прогонят фабрикантов. Власть будет у тех, кто разрешит массам произвести это разрушение России. И будет много крови.
Сказал и ушел. Впоследствии многие хвалились удачными прорицаниями, которых, впрочем, не делали. Сологуб никогда никому не напоминал о своем прогнозе. Он один угадал, ошибались буквально все. Кротость, смирение и скромность Сологуба поражали всех его друзей. В зените своей славы он оставался тем же тихим, всегда ежившимся человеком, каким был в тот день, когда принес в редакцию свою первую рукопись. Ни к кому на свете Сологуб не питал неудовольствия, а тем более злобы. Десятки лет его травили в "Новом Времени" Меньшиков и Буренин, травили так, что и смиреннейший из смиренных взбунтовался бы. Сологуб молчал, презирая и прощая, даже в тех случаях, когда подлая травля задевала его любимую жену. Не протестовал он и тогда, когда условия жизни с 1918 года превратились для него в цепь мучений. Он не хотел и не умел устраиваться, хлопотать, выпрашивать. Вместе с женой А. Н. Чеботаревской, он терпел голод и холод, таскал непосильныя тяжести. Но прятал от окружающих ужасы своей жизни. Судьба была к нему страшно немилостива. Друзья вымолили ему и жене заграничный отпуск, но как раз к этому времени А. Н. Чеботаревская, не выдержав несчастий, покончила с собой. Сологуб еще более ушел в себя. И тихаго голоса его никто почти больше не слыхал.
Ушел знаменитый писатель, человек великой души и необыкновенно прозорливаго ума. Что мог бы еще дать редкий талант Сологуба при других условиях? Кто знает: быть может ему суждено было стать непосредственно за Достоевским, с которым у него было так много общаго вплоть до дара предвидения…














































Полковник КАЗИМИР РУМША
(1886 — 1970)
 
Полковник Русской императорской армии, затем бригадный генерал Войска Польского. Родился в деревне Вилкупе, Россиенского уезда, Ковенской губернии, Российской Империи. По окончании гимназии в Паланге, закончил Виленское военное училище и Главную гимнастическо-фехтовальную офицерскую школу в Петрограде.
В Первую Мировую войну воевал в Восточной Пруссии, в августе 1914 попал в немецкий плен, через год совершил побег. Написал мемуары «Пребывание в Германском плену и геройский побег из плена» (Петроград.1916). После Февральской революции в России, примкнул к Белой Гвардии, был начальником штаба гарнизона Екатеринбурга. С января 1919 года командовал 5-ой Польской Сибирской дивизией стрелков, в составе армии под командованием адмирала А. В. Колчака.
После поражения, часть белополяков с боями пробились в Маньчжурию, откуда на кораблях отбыли в  Гданьск. Из Сибири вернулось 120 офицеров и 800 рядовых, из которых в Польше, в составе 5-й Армии сформируют «Сибирскую бригаду», под командованием Казимира Румши.
Во время Второй мировой войны автор назначен комендантом сборной станции для офицеров в городе Ротсей, Шотландия, созданного для изоляции «офицеров-пилсудчиков» - идеологических противников премьер-министра правительства Польши в изгнании, генерала Владислава Сикорского.


ПРЕБЫВАНИЕ В ГЕРМАНСКОМ ПЛЕНУ И ГЕРОЙСКИЙ ПОБЕГ ИЗ ПЛЕНА
I
ПЛЕНЕНИЕ

После первых победоносных боёв в начале августа прошлого года, нами были взяты сотни пленных германцев; это были первые пленные за настоящую войну. Мы отнеслись к ним в высшей степени внимательно и любовно; немецким офицерам пожали руки, сказали слово утешения, и после боя первыми были накормлены пленные — германцы, а не свои. Немецкие офицеры спрашивали нас о житье в Сибири, высказывали своё мнение, что эта страна юрт-шалашей и белых медведей. Мы их утешили, сказали, что жить им там будет вольготнее, чем в родном фатерланде.
У кого была разорвана одежда, или жаловались на холод, тем была выдана наша солдатская одежда из обоза. Раненые были отделены от здоровых и первые пользовались особым вниманием наших солдат,  Все были размещены по хатам, не один раненый не принуждался идти пешком, а все они наравне с нашими солдатами были посажены на подводы. Насколько немецкие офицеры имели превратное понятие о русских, показывает следующий случай: с боя нами взята немецкая деревня. В халупах помещены захваченные пленные. Вхожу я в одну из них.
Комната заполнена немецкими солдатами в полном вооружении; в кроватях лежат раненные офицеры. Я делаю выговор нашему унтер-офицеру, что он даже не разоружил немцев, - в это время раненный немецкий офицер протягивает из пол одеяла руку и, указывая на обручальное кольцо, бормочет по немецки: «Жена, дети, пощадите!»
- «Вас обидели. Кто?» - спрашиваю я.
- «Никто меня не обижал, но не убивайте, пощадите».
Я подумал, что это бред больного, но здоровые мне объяснили, что при объявлении войны им было сказано начальством, чтобы никто живым в плен не сдавался, потому что русские пленных мучают и убивают. Я их успокоил, приказал своим накормить их: офицеру сам принес курицу, чай, печение. Это подействовало на пленных лучше всяких слов. Офицер радовался как ребенок, что он уцелел в бою, что со временем он увидит жену и детей и все время лепетал: «я не знал русских, я не знал русских». Немецкие врачи и сестры милосердия не были лишены свободы, а им предоставлено было ухаживать за своими ранеными.
После первой победы наш корпус продолжал своё победоносное наступление на Восточную Пруссию. Опять победа; пленные - генералы и офицеры, взяты орудия и пулемёты, но по общему ходу операции мы оказались окруженными; наш жизненный нерв  - тыл разбит, обозы погибли, подвоза патронов нет. 
Два с половиной дня кипит еще неравная борьба. Предстоит неминуемая гибель. Лес, где я нахожусь подожжен противником. Огонь приближается все ближе и ближе. Превозмогая страшную усталость от потери крови, я решил проползти ночью линию окружения. Со мною пошли два солдатика. За ночь удалось проползти линию окружения, но к несчастью утро застало нас среди расположения противника. Спрятались в роще; кругом ходят немецкие солдаты, быстрым маршем идет разъезд в 12 коней немецких гвардейских кирасир. Идет прямо на нас. И вот нас разделяет только 20 шагов.
Один солдат не выдерживает и бросается в сторону, чтобы не наступила лошадь.   Это нас губит. Разъезд насторожился, пики наперевес и бросается на одного. Начинается дикая сцена… Предсмертный ужас отражается на его лице и нечеловеческий крик оглашает воздух. Я не выдерживаю этой сцены и бросаюсь на помощь, крича по-немецки: «Стой, не убивайте, он безоружен, он один», но получаю удар пикою плашмя и теряю сознание.
Оказывается, что немецкий язык все-таки нас спас:  немцы приняли меня за курляндца и после удара пикою по раненому (они видели, что моё правое плечо забинтовано марлею), обошлись с нами отменно вежливо. Долго совещались, куда нас девать. Разъезд, видно, был послан на разведку и затруднялся, что делать с нами. В это время показалась немецкая пехота и нас сдали пехотинцам. Тут начались наши страдания, и немецкий язык уже не помогал. Прежде всего с нас были сняты погоны, кокарды, значки.  Обшарили карманы и кошелек объявили военною добычею. Снаряжение было обрезано  тесаками. Я вежливо попросил оставить мне, как память, мою офицерскую сумку, она была пробита тремя пулями и спасла мне жизнь; в ответ на мою просьбу немецкий фельдфебель  с руганью рванул ее из рук, и сумка отлетела от меня на 20 шагов.
Пленные, приведенные в д. Мукашен во время боя были выстроены впереди немецкой батареи; тоже самое было сделано с нашим лазаретом с ранеными; он был выставлен впереди немецкой батареи, ночью приказали зажечь красные фонари с крестом (знаки Красного Креста) и сказали, что если наши откроют огонь по батареи, то раньше всего будут расстреляны все наши раненные и, таким образом, под постоянной угрозой расстрела продержали их день и ночь. Случайно наши не обстреливали этого места,   и пленные уцелели.
Другую партию пленных привели в ту же деревню, ввели в лютеранскую церковь.  Орган в церкви играл победоносный гимн, пленным объявили, что их привели в церковь для того, что бы они в последний раз могли помолится, так как их сейчас расстреляют.
Орган в это время заиграл похоронный марш, некоторые падали на колени и горячо молились, так как были уверены, что пришел последний час. Другие же, сложив руки на груди, со стиснутыми губами стояли молча пере алтарем, как бы призывая Всевышнего  быть свидетелем этой пытки.
Пленных выводят из церкви, подводят к немецким стрелковым цепям; им приказывают ложится; на них наведены немецкие пулеметы. Кругом кипит бой. Проходят томительные минуты. У некоторых нервы, утомленные огромным напряжением в течение восьмидневного непрерывного боя, не выдерживают: слышаться рыдания. Стук сердца вгруди заглушает шум боя. Опять отдается приказание, - лечь лицом к земле и … если наши будут наступать, то по пленным откроют огонь. Но наши не имея патронов, далеко не доходят до немцев. Пленных опять уводят в церковь. Опять торжественный гимн органа, сменяемый похоронным маршем. Пленным сообщают, что дали еще раз возможность помолится. Это была нравственная пытка, сильнее всякой физической. 

* * *
III
В ПЛЕНУ (НЕЙССЕ)

В плену в Нейссе нас разместили в грязных артиллерийских казармах и конюшнях.
Там, где раньше стояла одна лошадь, были помещены два офицера. В лагере этом были только офицеры. Вообще, в Германии офицерские лагеря пленных строго отделяются от лагерей нижних чинов, и никогда ни один офицер в лагерь нижних чинов не допускается. Ужасы солдатских лагерей немцы тщательно скрывают от интеллигентного глаза.
На следующее утро мы узнали что в лагере имеется солдатская лавочка (cantine), - мы все направились туда и набросились на хлеб и колбасу.  У кого были деньги, тот купил столько, что хватило одному на 20 дней. Казалось, что хлеб и колбаса вот исчезнут и опять будет голод. Была тягостная картина очереди у лавочки, где иногда приходилось стоять по несколько часов и уходить ни с чем.
В казармах разместили нас очень тесно: в одной комнате размещали столько кроватей, сколько хватало места. В некоторых комнатах кровати ставили в два этажа. Такое размещение кроватей было для меня новостью. На каждого офицера полагалась солдатская кровать, соломенный тюфяк, такая же подушка, одна простыня, одеяло в чехле, табурет и шкафчик. Бани и душей в Нейссе не было.
Говоря о пище в плену, надо иметь ввиду, во первых два периода времени, а во-вторых: сколько германское правительство отпускает на содержание пленных офицеров. Периоды разделяются: до первого марта 1915 года и после этого времени. До первого марта в лавочке на собственные деньги можно было купить съестные продукты, как хлеб, сухари, печение, муку, крупу, сало, мясо и пр. После 1 марта 1815 года все вышеназванные продукты было запрещено немецким правительством продавать пленным.  По этому поводу в немецких газетах писали: «Германию хотят взять голодом, так пусть знают, что в первую голову голодать будут пленные» Пленные офицеры безвыходно живут в лагере, а поэтому и довольствует их немецкое правительство. На довольствие и содержание отпускается: на прапорщиков, поручиков и подпоручиков — 60 марок (27 руб.) в месяц: от штабс-капитана до генерала включительно 100 мар. (46 руб.).  У нас в России пленные офицеры жили на свободе и получали на руки: обер-офицеры 50 руб., штаб-офицеры 80 руб., и генералы 125 руб., в месяц да плюс еще квартирные деньги. Если принять разницу в дороговизне жизни в Германии и Сибири, то разница в положении пленных у нас и в Германии окажется огромная.
* * *
Единственным утешением в плену было богослужение, которое совершали наши пленные священники. Из офицеров составили хор певчих. Богослужение происходило в конюшне. О нашем богослужении местная газета напечатала длинную статью, одно место которой  у меня в памяти осталось до сих пор; говоря о молящихся офицерах, газета дословно выражается: «Эти дикие, кровожадные собаки вовремя богослужения падают на колени и в исступлении целуют пахнущую навозом землю,  на которой ещё не исчезли следы копыт наших лошадей. Наверно они думают замолить грехи, которые они совершили в Восточной Пруссии.»
В лагере были и приятные минуты: по временам через забор передавали нам радостные для нас известия о поражении немцев. Голос на польском языке, как бы из потустороннего мира, через глухой забор выкрикивал нам слова ободрения и возвещал о немецких неудачах. «Мужайтесь пане,  на вашей стороне победа, пруссаки побиты, дела ваши хороши.»

* * *

Для прислуживания на кухне и пленным офицерам (один солдат на 8-12 офицеров), в Нейссе были привезены наши солдаты, которые почти целиком состояли из евреев и немцев-колонистов. С офицерами они вели себя очень дерзко и вызывающе. На отданное офицером приказание они отвечали, что в настоящее время они исполняют приказания только немецких унтер-офицеров, которые им приказали то и то, и что мы им теперь не начальники. Во время обеда солдат-колонист приносил мне суп на дне тарелки; на моё замечание, что он принес мне мало супу, колонист ответил: - «не забудьте, что вы в Германии и больше супу вам не полагается.» Комендант и немецкие солдаты были всецело на стороне наших денщиков, последние были к нам приставлены для того, что бы шпионить за нами и доносить немцам. Комендант знает всё, что делается и говорится в лагере. Евреи и колонисты подали прошение немецком правительству о принятии их в немецкое подданство, им ответили, что до окончания войны сделать этого нельзя, а после войны — пожалуйте. После этого отказа, евреи и колонисты стали вежливее обращаться с нами. Было тяжело и обидно в таком положении выносить оскорбления еще от своих солдат; некоторые прорывались и сами расправлялись с этими иудами, но за это еще большему преследованию подвергались со стороны немцев.




















НИКОЛАЙ РЕРИХ
 (1874 — 1947)
 
Русский художник, философ-мистик, писатель, путешественник, археолог,  общественный деятель. Академик Российской Императорской  академии художеств. В 1893 году по окончании гимназии Карла Мая одновременно поступает на юридический факультет Петербургского университета и в Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств, в мастерскую А. Куинджи, учился в студии Ф. Кормона в Париже . Был секретарем общества поощрения художеств (с 1901 г.), директором Рисовальной школы при обществе (1906-18). В Берлине выходит сборник стихов «Цветы Мории» (1921), в Нью-Йорке издаётся книга «Adamant» (1922), в Париже и Риге — книга «Пути Благословения» (1924). Притчи, поэтические иносказания и философские эссе, проповеди собраны в книгах «Держава Света» (1931) и «Твердыня пламенная» (1933), циклы мемуарных очерков «Листы дневника» (1934 - 1935); «Моя жизнь» (1936 — 1947). В 1903 году совершил «хождение»  по Литве, написав множество картин - «Каунасский костел» , «Развалины замка на Немане», «Остатки замка Гедимина», «Кони Световита», «Вайделоты», «Перкунас» и др.

МОЯ ПОЕЗДКА ПО ЛИТВЕ

«Кони Световита» - была одна моих самых первых картин. Идея белых величественных коней, пасущихся в священных дубравах Литвы давно меня привлекала. Кони, готовые на помощь человечеству! Молниеносные вестники уже поседланные, уже ждущие клич! О такой идее говорил я моему другу Леониду Семенову Тянь-Шанскому, и он загорелся, как отзывчивый поэт, этим образом. Скоро, придя ко мне, он принес посвященное стихотворение «Белые кони».
Обсуждали мы о величественном эпосе Литвы с В. С. Стасовым и Владимиром Соловьевым. У Литвы было всегда много друзей. Слушая о моих планах, Владимир Соловьев теребил свою длинную бороду и повторял: «А ведь это Восток, великий Восток!» А Стасов усмехался в свою еще более длинную седую бороду и приговаривал: «Как же не Восток, если и язык-то так близок к санскриту?». Где остались теперь мои «Кони Световита»? Была и картина «Вайделоты». На поляне среди священных дубов творились древние обряды. Где она теперь - не знаю. Также была картина «Перкунас». Еще недавно через Женеву пришла весть, что картина существует у какой-то собирательницы. Итак сколько вестей о славном литовском эпосе разлетелось по миру.
         После поездки по великом водному пути «Из Варяг в Греки» хотелось испытать и другой не менее великий водный путь по Неману. В 1903 г. мы с Еленой Ивановной прошли и по Литве. Большое это было хождение по разным историческим местам. Всюду писались этюды, - Елена Ивановна всюду снимала фотографии, часть ея снимков вошла и в «Историю Искусства» Грабаря и в другие труды, посвященные памятникам старины. В Литве были написаны многие этюды. Судьба этих этюдов своеобычна. Разлетелись они по миру. Однажды, в Калифорнии мне пришлось увидать мой «Каунасский костел» и «Развалины замка на Немане» и «Древнюю церковь около Гродно». И там за океаном они выполняют свою задачу, напоминая о литовских красотах, об историческом достоинстве этой древней страны.
Хождение по Литве было очень разнообразно. Кроме удобных способов передвижения приходилось пользоваться и трясучими крестьянскими бричками. Приходилось изумляться, когда среди песчанаго бурана из полузанесенной хаты вылезал местный житель. Но суровая обстановка не глушила приветливой улыбки литовца. Однажды пришлось остановиться в таком глухом постоялом дворе, что невольно приходили мысли - крепки ли затворы в комнате?
Но и такия мимолетныя опасения не имели основания. Ничего дурного за всю эту поездку с нами не случилось; наоборот, случилось много хорошаго. Среди разнообразных остановок пришлось услышать и слепого певца, пришлось записать и целый ряд героических и красивейших сказаний. Среди разных посещенных народов Литва оставила самое приветливое воспоминание.
Прошли годы, прошел незабываемый Чурлянис. Наконец в 1915 г. мне сказали: «Балтрушайтис пишет статью о вашем искусстве». Лично до того мне не приходилось встречаться с Балтрушайтисом, но знал я его как возвышенно-утонченнаго поэта. Все мы читали его произведения и радовались, как тонко он перевел «Гитанжали» Тагора. Только такой истинный поэт как Балтрушайтис мог мастерски выправить и перевод Бхагавад-Гиты. Именно надлежало, чтобы литовский поэт так прекрасно оформил вечные заветы Великой Индии.
Статья Балтрушайтиса называлась «Внутренния приметы творчества Рериха». Конечно, она оказалась одной из самых глубоких, мною виденных. В ней высказался не только природный поэт, но именно поэт литовский, который умел вложить тепло проникновенное значение ко многому особо мною любимому. При том статья была такой серьезной, а когда поэт заговорил о «Чаше Грааля», то было ясно, насколько этот великий облик близок самому Балтрушайтису.
И все прочия встречи с литовцами оказывались незабываемыми. Вот в Париже встретили мы литовскаго посланника Климаса. Только что встретились, а уже сразу почувствовали все его дружеское радушие. И говорилось с ним о разных предметах необычайно легко, ибо там, где доверие, там и находятся слова и укрепляются мысли добрыя.
Незабываемо также для меня, что в Литве было высказано сочувствие нашему пакту о сохранении культурных ценностей. В нашем архиве хранятся статьи, появившияся в литовских изданиях. В каждой из них чувствуется не сухое официальное отношение, но сердечное понимание неотложности этой идеи. Красный Крест Культуры - наше Знамя Мира понято друзьями литовцами. Если оно еще не прошло через правительственную санкцию, то ведь это лишь вопрос времени. Народ, говорящий на языке, полном древнейшими прекрасными корнями, конечно, понимает, что исторические, художественные, научные памятники являются истинною народною ценностью. Пусть над всеми этими сокровищами развевается Знамя Охранитель, которое напомнит всем поколениям от мала до велика, что в этих памятниках человеческаго гения живет понятие великой культуры. А Культура есть служение Свету, есть синтез просвещения и залог прогресса.
Там, где ценят культурныя сокровища, там будут прочны народные корни, там разовьется самосознание и будет охранена честь народа. Все это не отвлеченныя понятия, но реальнейшие двигатели к лучшему будущему. Истинная радость там, где живы корни культуры.
Радость по нынешним временам является очень редкой ценностью. Сколько раз приходилось писать о том, что умение радоваться уже является точно бы какою-то новою наукою. Уметь найти предметы радости посреди всех мировых смущений не легко. «Радуйся» и «помогай» - такие зовы являются современною необходимостью.
Была радость, когда дошла весть, что в Литве нашим обществом начат журнал «Новое Сознание». Именно об этом понятии новаго сознания поистине надлежит радоваться. «Новое Сознание» доставило нам большую радость. Можно ли не радоваться узнавая, что группа молодых тружеников в разных областях искусства и знания находит обобщающую твердыню в живой этике и в новом сознании. Перефразируя вдохновенную заключительную мысль помянутой статьи Балтрушайтиса, скажем: «Подчеркнув эту коренную связь с очередным тяготением жизни, остается прибавить, что вне этого участия в духовном подвиге времени нет лучшего венца».











Протоиерей ПОНТИЙ РУПЫШЕВ
(1877 — 1939)

Богослов, проповедник, основатель православной Михновской общины в Литве.  Родился в  уездном городке Ошмяны, Виленской губернии в семье надворного советника Петра Виссарионовича Рупышева. После перевода отца в Вильно, на место столоначальника Виленского учебного округа,  Понтий с братьями поступили в Виленскую первую правительственную гимназию. В 1895 году, по окончании гимназии, поступил на юридический факультет Московского университета. Из-за болезни покинув университет, учительствовал Великом Устюге. В 1901 году рукоположен в сан священника, служил в г. Вилейка Виленской губернии, затем законоучителем в Бобруйской мужской гимназии (1905). С 1911 по 1919 гг. флагманский священник минной дивизии Балтийского Императорского флота. В 1920 году вернулся в Литву, восстанавливал Александро-Невский храм в Вильно, церковь Рождества Богородицы в Тракай. В 1921 году по благословению владыки Елевферия прибыл в местечко Мереч-Михновское для служения в домовой церкви в имении вдовы Анастасии Дементьевны Корецкой, где вскоре основал Михновскую церковную православную общину, действующую по сей день.


ДУХОВНЫЙ ДНЕВНИК
VII. О современных христианах

Современные люди, в частности христиане, вместо того чтобы ненавидеть свои душевные болезни — страсти — и употребить или терпеть для исцеления от них горькие лекарства, требуют признания за ними [страстями]особых прав на жизнь, развитие и удовлетворение и, пожалуй, уважение к ним. Таково безумие современного мира. Требуется сильная власть, чтобы оно не погубило вскоре мир. И она вот-вот придет. Ибо еще есть довольно верующих, и будет мир спасен ради них.

1924 г.

Современные люди резко разделяются на живущих земной и психической (духовной) жизнью. Первые находятся в подчинении работном у последних и под духовным руководством их или [духовным] воздействием на них. Вторые же разделяются на живущих по духу диавола, по лукавству его, и на живущих по Духу Христову.

Страсти побеждаются или умиранием для них, отсечением, отживанием или борьбой с ними. Для последней [борьбы] нужны силы душевные и телесные, которых у современного человека мало, а то и почти нет; остается для него первое [умирание], что требует терпения, кротости, смирения и поддержания естественной жизни тела и души, дабы они могли быть служебные духу, но не полноты этой жизни, которая вызывает уже борьбу со страстями, уплотнение ее животными соками и осложнение ее миром, что приводит к расстройству ее.

1925 г.

При современном безбожии и неверии у нас стали придавать значение простой вере в бытие Божие без внутреннего ее содержания. Но такая вера недостаточна: Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут (Иак. 2, 19). А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает (Евр. 11, 6). Кто ищет Бога, тот молится Ему и творит угодное Ему, чтобы жить Им. А это и есть добрые дела, к которым относится не одно милосердие, но и воздержание, смирение, послушание, молитва и др. добродетели. Когда же говорят о человеке как о верующем, то о них [о добродетелях] не думают, довольствуясь простым признанием бытия Божия, как будто оно само по себе предполагает добродетели у человека.

Перелом произошел, плоть истощена, Св. Церковь очистилась в смертельных скорбях, начинается воскресение души верующих для жизни по духу. И вот прежнее подвижничество уже стало и невозможно, и неуместно. Свобода духа осталась как победоносная, одухотворенное истощением плоти тело не может расшириться по естеству. И прежнее подвижничество стало невозможно, ибо уже нечему истощаться, стало неуместно, ибо цель прежнего — свобода духа от страстей — достигнута. Но для современной Церкви явилось новое подвижничество — это правильное направление и пребывание в жизни по духу среди совершенной тьмы греховной и связанных с нею гонений на благочестие. И современное подвижничество гораздо тяжелее прежнего. Зло свободно и сильно, оно у власти. Люди совершенно отступили от Бога. Поэтому вера и благочестие подвергаются самому опасному виду гонения — скрытому, посредством обмана, клеветы, притеснений юридических и общественных. Сколько нужно ума, чистоты, терпения, кротости, любви, смирения, рассудительности, чтобы не умереть душой, но быть живым членом Св. Церкви, в жизни исповедующим свою веру, особенно в государстве и обществе. Но благодать Божия сильнее всякого зла и греха. Велика она верующим. Не смущайся же и не унывай.

1926 г.

Наше время есть время особенной лжи и лицемерия. Поэтому особенный подвиг для современного христианина — быть носителем истины и правды и обличителем неправды. Этот подвиг неимоверно тяжел теперь, потому что люди стали безумны. Не стало совсем ищущих Бога людей, а если некоторые и многие (например, римо-католики, живоцерковники, староверы и пр. и пр.) думают, что служат Богу, то они служат своему богу, но отнюдь не Христу. Лишь Он их не оставляет, но всячески ищет и устраивает им спасение. Каков же должен быть носитель истины — православный христианин?! Величайший подвижник.

1926 г.

Слово сильнее чуда. Пример — Креститель. В его время были Силоамская купель, изгнание бесов (Ин. 5, 4: ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью; Мф. 12, 27: И если Я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями), но люди толпами шли слушать его слова. Такова была тогда тьма. И теперь — тьма.

Теперь гораздо большим чудом является не изгнание бесов, а пребывание верующих безвредными и безопасными от современных беснующихся людей.

1927 г. Алтарь церкви Мереч-Михновской.

Наступает время, высшее мученической эпохи. Тогда святые личными своими подвигами свидетельствовали о будущей победе христианства над миром. Теперь придется им свидетельствовать о наступлении будущей жизни, к чему ведут особое миросозерцание и жизнь, против которых восстает не только мир, но и современные христиане.

Современный человек перестал мыслить, он только соображает, а это есть уже падение ума, а следовательно, и духа. Самая удивительная сила соображения, выражающаяся в удивительных открытиях и изобретениях, свидетельствует о наличии в человеке высокого духовного самостоятельного начала, отличного от тела. И вот это начало перестало быть Божественным. Дух ниспал в естество и плоть — и как тонко, а это последнее свидетельствует о совершенном извращении его. Чего же после того ждать? Как возродиться? Горе человеку! Ждать нужно Страшного Суда Божия. Соображение ума есть знак того, что он на чем-то остановился. И если бы на духе, нонет — на естестве и плоти, и это смерть его.

1928 г.

Современный ум человека перестал мыслить, разучился. Он стал соображать и в этом направлении проявил свою силу, что доказывают новейшие изобретения. Но соображать, а не мыслить есть свойство диавола, потерявшего правильное направление своих духовных сил. Каково же стало современное человечество! Горе нам: но помилуй нас, Господи!
1929 г.

Цель Св. Церкви — не христианизация общества, а спасение верующих. Первое же совершается самым фактом бытия ее [Церкви] с его последствиями. У нас же эта цель [христианизация]осуществляется в пастырстве и жизни верующих, а последняя [спасение] остается в небрежении. Таков характер проповедей, богослужения, отношения к верующим и т.д.

Сатана теперь развязан. Его козней может избежать смиренный, отдавшийся всецело Богу, как Божия Матерь. Его может победить тот, кто рассудительно, смиренно и терпеливо относится к жизни и людям, но вместе прямо, просто и мужественно. Последнее особенно необходимо, так как, будучи свободен, сатана на каждом шагу и во всякое время увлекает людей ко злу. Посему он действует даже чрез благонамеренных и иногда добродетельных людей. Отсюда искушения, как вообще, так и чрез последних. Тут-то и необходимы прямота, мужество, рассудительность, смирение и терпение, чтобы и их вывести благополучно из искушений и явить истину.

Задача верующего — возрастать в вере, умножаться в освящении, достигать совершенства любви. Это относится к пастырству и рядовому верному. Задача ученого богослова — хранить чистоту учения веры. Ведь только при последнем возможно первое. К сожалению, наши богословы ушли от этой задачи и нарушают и искажают в жизни и учении чистоту веры. Задача эта — удел особенно избранных. Вот почему для осуществления ее нужны Вселенские Соборы, а потому нельзя относиться с легкостью к пренебрежению их правил и постановлений, что мы видим у наших современных богословов. Но исполнение этих правил не под силу нечестивцу. Вот почему, если хочешь дышать духом вселенской Св. Церкви, то держись благочестия, к которому ведут апостольские правила и постановления Вселенских Соборов. Так чистота учения веры тесно связана с чистотой души, сердца и жизни христианской.

1929 г.

Подавляющее большинство охотно и радостно вступает на путь спасения и идет им до времени, а именно: многие охотно несут подвиги поста и обуздания страстей, пока они не тягостны для них, что и неудивительно, ибо с ними благодать Божия, а с нею хорошо, ибо свободно и радостно по духу и всему существу, но когда появляются болезни воздержания, чаще всего подвиги ослабляются, а затем и оставляются, ибо здесь не хватает у человека сил перенести болезни рождения духа из плоти и естества, чтобы быть не подчиненным ему. Тут открывается связанность духа ими вследствие преданности им сердца человека. Так же охотно человек держится кротости, смирения, любви, пока не приходится из-за них болеть душой и особенно сердцем, так сказать, самым существом жизни. И тут большинство, если не все, идут против этих болей, всё предпринимают, чтобы избавиться от них и жить без них, тогда как в перенесении их гораздо больший подвиг, нежели во внешних тягостях, которые сами по себе бесплодны без них, — в них, можно сказать, существо подвига; и тогда дух человека не может родиться из своей самости для Бога, отказаться от нее и умереть для нее, но остается при ней из-за своего самолюбия или себялюбия. А в этом-то и корень греха. И ведь это нужно сказать не об особенных подвигах внешних и внутренних, которые несли святые, а об исполнении обыкновенных правил и устава Св. Церкви и нравственного Евангельского Христова закона. Вот почему современные христиане православные не постятся, не посещают храма, судят и сердятся, злорадствуют и смеются, немилостивы, своевольны, самолюбивы и т.д. Что ж удивительного, если многие хорошие личности не могут справиться с этим греховным течением и идти против него, при их духовной неразвитости, неопытности и обычной всем греховной наследственности, столь извращающей всё существо человека, если и сами почтенные годами и жизнью пастыри готовы уклоняться или, скорее, уклоняются от существа подвига, тяготясь его чрезвычайной болезненностью?

1930 г.

В наше время лжи и обмана и крайнего развращения спасение достигается путем противления им [лжи и обману] и очищения от них. Для этого приходится нести скорби чрез первое [противление]в отношении людей. Здесь в уничиженном и терпящем познаются истина и добродетель очищения, не позволяющие еще людям мира сего открыто идти против них, так как ими сами они еще держатся. Посему нужно пользоваться этим временем и благодарить Бога за дарование его, чтобы получить спасение. Оно выше прежних времен, так как истина и добродетель не только гонятся, как было во времена гонений на первых христиан, но извращаются, а посему в мире окончательно воцарилось зло, ложь и безумие, при которых уже нельзя ожидать мирной жизни для верующих. Гонения и притеснения в отношении их могут лишь или усиливаться, или ослабляться: (см. Откр. 3, 7–12).

1930 г.

Богатые способности человека в науках вообще, а светских в особенности, а также широкое знание мирской жизни и людей свидетельствуют об утверждении его духа на естестве. Сколько же испытаний и скорбей, душевных и телесных, нужно вынести такому человеку, чтобы прийти к пониманию, что такие знания — ничто пред Богом и не дают вечной жизни! А между тем они именно ценятся теперь даже в кругах церковных. Горе нам! Куда мы идем? Не приближаемся ли к состоянию еврейской Церкви времен Иисуса Христа?

Келья 1931 г.

Материализация коснулась и Церкви, выражаясь в преимуществе человеческого начала над Божественным, отчего внешняя обрядность стала формальностью, а Церковь — учреждением. Горе нам, близок конец!

Всякое идеальное, возвышенное направление ума, духа, души должно считаться с грехом, внесенным в мир диаволом и человеком, и осуществлять свои задачи в противоречии и противодействии ему. Иначе оно будет мечтательной теорией, прелестью, фантазией. Ведь и самое тесное возможное для человека соединение со Христом в Деве Марии чрез воплощение Его от Нее предварено было вопросом с Ее стороны Архангелу: Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? (Лк. 1, 34); ведь в нем заключалось указание на невозможность преступить нравственный закон верности Богу, выраженный в исполнении данного Ему обета. К сожалению, не только мир, во зле лежащий, всегда заблуждающийся в своих ложно-идеальных стремлениях, движимый страстями чувственности и гордости, но и современная Св. Церковь весьма заражена таким ложным идеальным направлением. Отсюда в ней ценятся: ученость, красноречие, административный такт и общественный, чисто внешние технические способности, например строительные, голосовые и др.; внешность, обходительность и др. природные дарования без отношения их к благочестию. И вот дух пастырский, а с ним и верных снижается и разлагается: исчезает сила, цельность, простота, возвышенность его, а из потуг естественных дарований мало что и выходит. О, горе нам! Чего же и ожидать, как не суда над собой?

1931 г.

Мысль, интеллект современного верующего весьма остр, глубок и возвышен, но состояние души его одновременно совершенно не соответствует этому, а именно: оно низменно, земно, душевно, плотяно. Горе в том, что это ужасное раздвоение не замечается им. Отсюда и пастыри, особенно правящие, то есть архипастыри, имеют ошибочные суждения о людях и неправильное отношение к жизни, а желания их направлены не туда, куда следует; осуществляется внешнее, земное христианство, а внутри Христа нет. Горе, что тут остаются для исправления такого положения только скорби, отрывающие от земности и душевности, очищающие от плотяности. Поэтому и посты не соблюдаются теперь верующими.

1932 г.

Ни среди пастырей, ни среди интеллигенции мы не видим носителей и хранителей апостольской веры. Недаром Господь вывел на арену исторической жизни простых людей. Так, например, у нас в Мереч-Михновском сестры с апостольской простотой веры.

1932 г. Келья.

«Земные искусства не имеют самодовлеющей ценности» (слова иеродиакона), как и талант, а ценны лишь как орудие Духа Божия. Вследствие игры Давида злой дух отступал от Саула, и тот вкушал тогда покой духа, но не изменялся к лучшему, а лишь более озлоблялся. И теперь люди часто плачут в церквях от концертного пения или патетической проповеди, но жизни своей не изменяют, продолжая пребывать в тех же суете и страстях. Простая чувствительность не есть добродетель, и особенного значения ей придавать нельзя. Между тем простота проповеди о Христе, например апостольской, производит такой переворот в душе, что вся жизнь уверовавшего становится иной. Если такой дух веры действует чрез искусство или талант, то они и служат спасению людей. Если же они дейст вуют лишь на душевные чувства их, не двигая их духа, то этим люди только тешатся. Ведь можно тешиться и благочестием, и молитвой, считая это служением Богу, но это самообольщение или прелесть, т.к. без креста, то есть подвига, нет и служения Богу. Подвиг же не есть нечто внешнее, хотя бы и искусство, но внутреннее, от любви к Богу и ревности о добродетели исходящее, отчего и самые внешние подвиги бывают гораздо выше и суровее, нежели предписываемые обыкновенными церковными уставными правилами. Современные же христиане — псевдо-христиане, живущие душевной жизнью, но не духовной, не имеющие силы благочестия. Поэтому и суждения их о вере и жизни христианской или ошибочны, или лицемерны и доверять им не следует. Познание своей греховности и духовного ничтожества единственно приводит нас к ведению Христа и Его дела для нас, привязывает всё наше существо к Нему и вселяет Его в нас. Ибо мы тогда можем жить только верою, ею укрепляться, освящаться и возрождаться. Для нашей самости в нас тогда уже ничего не остается. Такое познание своего убожества есть дар Божий. Без него мы еще младенцы духом.

1933 г. 23/III. Из письма к иеродиакону А.

Нынешние миссионерские труды и подобные им свидетельствуют, что современные христиане — не христиане, но еще оглашенные, а пастыри есть простые огласители, пользующиеся чужими трудами — плодами духа, а своего не имущие. Горе нам! Ведь теперь из оглашеннного не сделаешь верующего. Итак, и те и другие не отказались от Христа, но живут душевной жизнью и не стали разуметь духовной, а это уже отсутствие духа жизни. Чего же ждать? Только жестоких отрезвляющих скорбей.

1933 г. Келья.

Теперь господствует вид благочестия без силы его — сластолюбие, а не боголюбие: (1) Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. (2) Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, (3) непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, (4) предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, (5) имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся (2 Тим. 3, 1–5).

Промысл Божий без участиянашего Я, то есть свободы нашей, ничего не делает с нами. Безусловное послушание основано на доверии послушника к руководителю, как это бывает в духовной жизни. Простая же необходимость послушания, хотя и основывающаяся на морали, как это бывает в общественной и государственной жизни, чиновничестве и даже обыкновенном внешнем монашестве, есть формальный закон и как таковой далеконе совершенен, почему в него глубоко слишком внедряются человеческие и житейские начала и отношения; это вызывает взаимодейст вие власти с подчиненными. И в жизни современных епархий не действует нравственный закон безусловного послушания, но формальное послушание власти, отчего и бывает, что резолюции епископа и консистории исполняются чаще всего сообразно с обстоятельствами или желаниями лиц, к которым относятся, а то и вовсе не исполняются или отменяются.

1933 г.

Современные православные христиане — и пастыри, и паства — живут чужим запасом благодати Божией, пребывающей в Церкви, а не своею, которой не стяжевают даже простым ей послушанием, не говоря уже о подвигах, которых в них не видно. Но живые по духу верные хотят и видеть, и иметь свою личную благодатную жизнь. Вот трагедия их.

Разрушение храма Христа Спасителя в Москве есть знамение, что Христос уже не почитается русским народом, но отвергается. О том же свидетельствует и разрушение Иверской часовни Божией Матери там же, относительно Ее личности. Впрочем, Ее икона оттуда находит приют в глухих местах. Это есть знамение, что Божия Матерь не оставила верных в Москве, но учит их так же в смирении и унижении укрываться от врагов Ее Сына, как укрывается от них Ее икона, и Она будет молиться и молится о них, дабы они могли во благочестии спасаться.

1935 г. Моя келья. Мереч-Гай.

Бог не нуждается ни в какой твари, имея Сам в Себе полноту жизни и блаженства. Так и христианину никакая тварь, как бы разнообразна, занимательна, привлекательна, прекрасна она ни была, не может их дать. Он может найти их только в Боге. Отсюда необходимость для христианина внутренней духовной жизни. Без нее всякое богословствование, всякое обозрение мира и жизни, всякое приятное чувство, также и религиозное, есть простое парение ума и сердца, весьма гибельное для духовного состояния христианина. А между тем христианство в лице высших ученых руководителей вступило на этот опасный путь парения ума и чувства, гоняясь исключительно за ученостью, красноречием и видимым благолепием в ущерб простой здоровой мысли и слову и внутреннему состоянию и подвигу. Горе нам — что ожидает именуемых христианами, гоняющихся именно за такими пастырями, которых теперь стало подавляющее большинство! Очевидно, принятие лжи и преклонение пред нею в лице антихриста.

1935 г. Мереч-Гай. Моя келья.

Через смешение языков при построении Вавилонской башни Бог пресек парение духа людей того времени, а так как душа их была вещественна, так что и ум их мог послужить этому парению лишь грубым земным образом, то Бог тем самым одновременно направил этот ум к рассуждению и разбору взаимных отношений людей между собою, которые мыслимы только при стремлении человека к Нему. Иначе они обращаются в естественно-животные с доминирующими в них естественными человеческими соображениями и хитростью, утверждение в которых есть гибель человека. Таким образом, тогда Богу угодно было остановить близившуюся гибель рода человеческого. Ныне люди строят себе иную Вавилонскую башню — культуру, но Бог смешал их понятия, выражения и отношения к ней, и они не могут ничем высокоблагородным похвастаться пред миром и оставить по себе в нем память. Этим Господь лишь на время задерживает их гибель, к которой они упорно идут, не соблюдая заповедей Божиих и не слушаясь Св. Церкви и ее установлений.

1935 г. Моя келья.

В делах Божественных внешнее следует за внутренним и есть видимое выражение его. Внутреннее благодатное состояние царя и пророка Давида получило свое выражение в построенном его сыном Соломоном царем Иерусалимском храме. Так и иноческие обители и храмы с их внешним благоустройством есть видимое выражение спасительных подвигов благочестивых подвижников или горения духа и любви к Богу верных. Ныне же, наоборот, обращают внимание на внешнее, внутреннее же полно всякой нечистоты.

1935 г.

Познание Иисуса Христа и Его дела, то есть того, что Он для нас, что дарует Он нам в Его воплощении, смерти, воскресении из мертвых и вознесении на небо, можно получить только усвоив самою жизнью в душе Его благодеяния и пережив и переживая их, что обычно происходит в духовной жизни у подвизающихся; такое познание Бога бесконечно выше познания Его разумом по природе: (19) Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. (20) Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны (Рим. 1, 19 и 20). Между тем последнее изучается и приобретается в духовных и иных школах и жизни, а первое исчезло из них. Горе нам, мы стали чужды Христу.

1936 г.

У современных христиан отсутствует разумение греха и подвига для очищения от него, чуткость совести и духовного чувства и ревность ко спасению и подвигу для достижения его.

Теперь время любви Божией к людям, всё им прощающей, да придут в познание истины и спасутся. Поэтому и верным нужно теперь нести подвиги любви к ближним и терпеть всякую тесноту от них, все им прощая: (28) Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе. (29) Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники (Гал. 4, 28–29). Но при Страшном Суде Христовом и после него не то будет, ибо дастся место суду и правде Божиим, и уже не возможет нечестивый в чем-либо утеснить раба Божия, ибо восторжествовавшие и оправдавшие себя в верных суд и правда не допустят нечестивого к ним (Лк. 16, 26: и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят), и тут он испиет и будет потом испивать всю горечь своего отчуждения от лица Божия. О горе! О скорбь! Неизобразимые, неописуемые!

1936 г. Келья.

Божественная литургия есть богослужение, победное над грехом, смертью и диаволом. В ней Победитель их Иисус Христос отдает Себя верным, становясь жертвою за них вновь пред Своим Небесным Отцом, но уже победно. Верные в ней отдают Ему, Иисусу Христу, всех себя и, объединяясь с Ним духом, возводятся Им силою Его Божества выше всякого греха, и страсти, и естества. Поэтому диавол трепещет литургии и хотел бы отнять ее у Иисуса Христа и верных (ср. Дан. 8, 11). О, с какою пламенною верою, с какою чистотою, с каким покаянием священнодействующий должен совершать ее, а верные участвовать в ней! Как нужно дорожить ею! А что мы видим? Плакать нужно о том, что мы видим, ибо этим приготовляется будущее, хотя и непродолжительное, торжество диавола на земле чрез антихриста с лишением верных и литургии.

1936 г.

В начале распространения Церкви Христовой на земле сила истины была победной, и при обличении неправды, погрешности против нее, лишь становилась еще яснее, подчиняя себе власти и народы, а носители ее приобретали от них уважение. Не то будет перед концом мира, что уже и начинается: и истина, и носители ее будут и отвергаться и гнаться, а зло, становясь все более победительным над нею, наконец, по-видимому, восторжествует над нею в лице антихриста. Этот обратный процесс приведет мир к отречению от Иисуса Христа.

Моя келья.

  Наблюдаемое теперь духовно-нравственное разложение людей ничем нельзя остановить вследствие отступления христиан от Христа и Его Духа и даже восстания на Него. И это не единичное явление, но общее. Единственная хранительница истины на земле — Св. Православная Церковь — увы, остается теперь только хранительницей ее, но не носительницей, ибо подавляющее большинство ее членов лишь по имени христиане, но не по жизни. Об этом свидетельствуют многие явления, даже хотя бы почти пустующие храмы в приходах в обычные праздничные дни.
Тут выход лишь один: быть самому во Христе, в тесном союзе с Ним, с Ним нести отчуждение и поношение, с Ним скорбеть о распинании Его, Им болеть, но в Нем же и черпать силу жить для заблуждающихся верных и утесняемых, спасающихся всевозможными скорбями, очистительными от грехов, — тем самым в Нем же находить покой духа и мир совести и иметь надежду вечной жизни. Подвиг нелегкий, ибо требует жизни по вере, а не по соображению естественного человеческого разума, с усердным послушанием Св. Церкви и ее уставам, которые везде в пренебрежении. И в этом великое горе для христиан, ибо Св. Дух помимо Св. Церкви не совершает их, а действует лишь чрез все ее [Церкви] установления, в ее учении, священнодействиях и жизни верных, подражательной жизни древних христиан, для которой [жизни верных] эти установления и служат, хотя и не в них дело, но в том правом разуме и духе веры, который ими определяется и к которому они воспитывают и приводят верных.
Вот и приходится останавливаться на единственно возможном в наши дни, а именно: жить в согласии со всею Св. Церковью, не столько современной, сколько древней, с ее ученьем, духом и строгостью нравственной, личной и общественной, и в полном любви общении с теми верными, которые так же и хотят жить, и в жизни осуществляют это свое желание в наше ослепленное грехом и убийственно равнодушное ко Христу время: так как вы отчасти и уразумели уже, что мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа (2 Кор. 1, 14).
Но не будем унывать, ожидая окончания лишь видимого торжества зла и греха на земле и явления Господа нашего Иисуса Христа с наступлением Его вечного Царства, в которое войдут пришедшие работать в Его виноградник и в вечерний час дня своей жизни (Мф. 20, 1–16: притча о нанятых в виноградник работниках).

1937 г. Из письма к священнику К-ой церкви.

Зло современной жизни в самом человеке. Парение духа в нем — неспособность к подвигу. Просветление сознания не есть еще подвиг, а без него [подвига] нет спасения.

1938 г.

Мир христианский настолько далеко ушел от Христа, что достаточно лишь быть преданным Ему всем существом, исповедуя эту преданность словом и жизнью, чтобы от нас отошли чуждые Ему, а в то же время будешь испытывать такое презрительное к себе отношение, что не нужно никакого смирительного подвига, например юродства о Христе, для сокрушения гордости. Но для этого нужно противопоставить разуму ложному мира разум истины Христовой, который, хотя и в уничижении, но действует как сила в мире. Даруй сие мне, Господи!































МАРИЯ РОЛЬНИКАЙТЕ
(1927 — 2016)

Еврейская писательница, публицистка, мемуаристка, общественная деятельница. Родилась в Плунге. В четырнадцать лет попала в Вильнюсское гетто. В 1943—1945 годах узница концлагерей Штрасденгоф и Штуттгоф. Участница антифашистского подполья. Автор стихотворения на идиш «Штрасденгофский гимн», ставшего боевой песней Сопротивления. После освобождения вернулась в Вильнюс. В 1955 окончила заочное отделение Литературного института им. Горького. Работала редактором в управлении по делам искусств при Совете министров Литовской ССР и заведующей литературной частью в филармонии Вильнюса. Переводила на литовский язык произведения советских писателей. Её книга о гетто «Я должна рассказать», основанная на личных дневниках и воспоминаниях, опубликована на литовском языке в 1963 году, а затем в авторском переводе был издана на идиш и на русском опубликована в журнале «Звезда» (1965).

Я ДОЛЖНА РАССКАЗАТЬ
Документальная повесть

Памяти матери, сестры и брата

Воскресенье, 22 июня 1941 года. Раннее утро. Солнце светит весело. Наверно, от гордости, что оно разбудило весь город, привело в движение. Я стою в воротах нашего дома. Дежурю. Конечно, не одна — вместе с соседом из восьмой квартиры. В последнее время дежурят все. Даже мы, школьники. При объявлении воздушной тревоги дежурные обязаны созывать прохожих в подворотню, чтобы улица опустела.
Я думала, что дежурить будет интересно, а на самом деле — очень скучно. Сосед, очевидно, не считает меня подходящей собеседницей и читает журнал. Я книжку не взяла: начиталась во время экзаменов.
Глазею на прохожих. Гадаю, куда спешат, о чем думают. И все посматриваю на часы — скоро уже кончится мое дежурство, побегу к Нийоле. Мы договорились идти купаться.
Вдруг завыла сирена. Вторая, третья — каждая своим голосом, и так странно, неприятно. Смотрю — сосед вышел на улицу. Выбежала и я. Зову всех во двор, но меня почти никто не слушает. Еще хорошо, что хоть не задерживаются, а спешат дальше. Наконец улица опустела.
Стою во дворе и жду отбоя. Осматриваю своих «гостей», прислушиваюсь к их разговорам. Боже мой, да ведь они говорят о войне! Оказывается, тревога вовсе не учебная, а самая настоящая! Уже бомбили Каунас.
Мчусь наверх, домой. Все уже знают…
Война… Как надо жить во время войны? Можно ли будет ходить в школу?
Тревога длилась долго. Еле дождались отбоя.
Вскоре сирены снова завыли. Послышалось несколько глухих ударов. Папа говорит, что это уже бомбят город, но бомбы, по-видимому, падают еще где-то далеко. Однако оставаться дома опасно — третий этаж; надо спуститься во двор.
Во дворе уже собрались почти все жильцы нашего дома. Некоторые даже с чемоданами и свертками. Куда они в такой день поедут? Мама объясняет, что они никуда не едут; просто взяли самые необходимые вещи, чтобы, если разбомбят дом, не оставаться без всего. А почему мы ничего не взяли?
Вот и вражеские самолеты.
Мне очень страшно: боюсь бомб. Услышав свист приближающейся бомбы, перестаю дышать: кажется, будто она упадет прямо на нашу крышу. Оглушительный удар, и я сразу начинаю бояться следующей бомбы.
Наконец самолеты улетели. Мы поднялись домой позавтракать. Ем и еле сдерживаю слезы: может быть, это уже последний завтрак. Если даже не убьют, все равно нечего будет есть — ведь магазины закрыты.
Снова завыли сирены. Мы спустились во двор. На этот раз не бомбили.
Какой длинный день!..
Под вечер фашистские самолеты еще больше обнаглели. Не обращая внимания на наши зенитные орудия, летали над городом и бомбили. Один раз я все-таки осмелилась высунуть голову на улицу и взглянуть на небо. Самолеты пролетели, высыпав, словно горсть орехов, маленькие бомбы.
Вдруг так грохнуло, что даже стекла посыпались. Наш сосед, инженер, сказал, что бомба упала близко, наверно на Большой улице.
Стемнело. Настала ночь, но никто не собирается идти спать.
Изредка темноту рассекают перекрестные полосы прожекторов. Скользят по небу, словно обыскивая его. Одни обшаривают медленно, обстоятельно, другие просто мельтешат — слева направо, справа налево. Папа говорит, что они ищут вражеские самолеты. Я крепко зажмуриваю глаза и не смотрю на небо. Тогда совсем не чувствую, что война. Тепло. Как в обычную летнюю ночь. Правда, обычно я бы в такое время уже давно спала.
Тихий гул самолетов. Длинный пронзительный свист. Он близится, близится — внезапно все озаряется и… удар! Снова свист! Удар! Свист! Удар! Еще один! Трещат зенитки, свистят бомбы, сыплются стекла. Адский шум.
Наконец стало тихо: самолеты улетели.
Начинает светать. Война войной, а солнце всходит. Все решили, что здесь недостаточно безопасно, надо укрыться в доме напротив: там есть подвал.
Улицу надо перебегать по одному. Я прошусь с мамой, но она побежит с Раечкой, а папа — с Рувиком. Мы с Мирой уже большие и должны бежать одни. Съежившись, мчусь.
В подвале на самом деле не так страшно: не слышно ни свиста, ни грохота. Но грязно, пыльно и душно. Сидящие поближе к дверям часто выходят наверх посмотреть, что там происходит.
Наконец они сообщили, что стало тихо. Взрослые выходят, бегут домой и приносят своим поесть. Будто нельзя в такое время обойтись без завтрака!
Мама с папой тоже пошли домой.
Вскоре мама вернулась заплаканная. Сказала, что мы можем отсюда выйти: больше, видимо, бомбить не будут. Советские войска отступают, город вот-вот займут гитлеровцы. Это большое несчастье, потому что они страшные звери и яростно ненавидят евреев. Кроме того, папа активно работал при Советской власти. Он адвокат. Ему еще в сметоновское время не раз угрожали местью за то, что он защищал в судах подпольщиков-коммунистов, за то, что принадлежал к МОПРу.
Что же с ним сделают оккупанты?
Мама приводит нас домой. Успокаивает, говорит, что фашисты не смогут с ним ничего сделать, потому что мы уедем вглубь страны, куда они не доберутся. Папа уйдет в армию, а когда кончится война, мы все вернемся домой.
Мама собирает каждому по небольшому свертку белья; к ним привязывает наши зимние пальто.
Ждем папу. Он пошел за билетами.
По улице, по направлению к Святым воротам, мчатся советские танки, автомашины, орудия.
Уже прошло несколько часов, а папы все еще нет. Очевидно, трудно достать билеты: все хотят уехать. А может, с ним что-нибудь случилось? Странно, перед войной я никогда не думала, что с человеком может что-то случиться. А сейчас война и все иначе…
Уже меньше машин проезжает. Слышна стрельба. Нельзя больше ждать, надо пробираться на вокзал, к папе.
Берем по свертку и выходим. Перебегая от одной подворотни к другой, мы в конце концов добираемся до вокзала. Но здесь нас ничего хорошего не ждет; множество куда-то спешащих, громко разговаривающих людей и — грустная весть, что последний поезд ушел несколько часов тому назад. Кто-то добавляет, что и его разбомбили сразу же за городом. Больше поездов не будет.
Мы обошли все уголки вокзала, но папы нигде не нашли. Только незнакомые люди, толпами набрасывающиеся на каждого, одетого в форму железнодорожника. Они требуют поезда, а железнодорожники утверждают, что поездов нет.
Одни все же надеются дождаться поезда, другие собираются идти пешком: может, по пути подберет какая-нибудь машина. Мама вспоминает, что и папа говорил о машине. Пойдем.
Мы тронулись вместе с другими. Солнце палит. Хочется пить, и очень трудно идти. А отошли так мало — даже город еще виден.
Рувик просит остановиться, отдохнуть. Мама забирает у него сверток, но это не помогает — он все равно хнычет. А на руки пятилетнего мальчика не возьмешь. И Раечка, хоть на два года старше, ненамного умнее — тоже ноет. И мне очень хочется отдохнуть, но я молчу.
Мы сели. Другие, более сильные, обгоняют нас.
Когда мы немного отдохнули, мама уговорила малышей встать. Тащимся дальше. Но недолго: они опять просят отдохнуть.
Сидим. На этот раз уже не одни: невдалеке отдыхают еще несколько семей.
Собираемся вместе и идем дальше. Нас обгоняют переполненные машины. Взять нас не могут, но советуют торопиться, так как гитлеровцы уже совсем близко от города. А как торопиться?
Что делать? Одни считают, что надо идти: лучше умереть от усталости или голода, чем от руки фашиста. Другие уверяют, что немцы не так уж страшны…
Дети просятся домой. Мира говорит, что надо идти дальше. Я молчу. Дети плачут.
Мама видит, что многие возвращаются, и тоже поворачивает назад.
Дворник рассказывает, что приходил папа. Передал, что ищет машину.
Мы снова дома. Комнаты кажутся чужими. В сердце пусто. Слоняемся из угла в угол, стоим у окон. Все мертво, словно в городе остались только пустые дома. Даже кошка не перебегает улицы. Может, мы на самом деле одни?
На тротуарах стоят пустые автобусы. Их здесь поставили во время первой тревоги. Как странно, что с того времени прошло всего полтора дня.
Глухая тишина. Только изредка в нее врываются несколько одиночных выстрелов, и снова тихо… По улице, гонясь за красноармейцем, пробегают несколько юнцов с белыми повязками. Один продолжает преследовать, а остальные выбивают окно магазина рядом с кинотеатром «Казино» и тащат оттуда большие ящики. Жутко стучат в тишине шаги грабителей.
Стемнело. Мама запирает дверь, но лечь мы боимся. Даже не хочется. Только Рувика с Раечкой мама, нераздетых, укладывает в кабинете на диван. Мы с Мирой стоим у окна, глядя на темные стены домов.
Что будет? Мне кажется, что я боюсь больше всех. Хотя и мама какая-то другая, растерянная. Только Мира кажется прежней.
Около полуночи по улице проносятся мотоциклисты. Гитлеровцы!
Рассветает. Едут танки! Чужие! На многих полотнища с грозно чернеющим пауком — фашистской свастикой.
Всю улицу уже заполнили машины гитлеровцев, их мотоциклы, зеленая форма и гортанная речь. Как странно и жутко смотреть на этих пришельцев, по-хозяйски шагающих по нашему Вильнюсу…
Не надо было возвращаться…
А папы все нет.
Гитлеровцы приказали открыть рестораны и кафе, но обязательно с надписью: "F;r Juden Eintritt verboten". «Juden» — это мы, и оккупанты считают нас хуже всех других: "Евреям вход воспрещен". Надо подойти, выбить стекло и разорвать эту ничтожную бумажонку!
Выйти из дому страшно. Очевидно, не нам одним. На улице одни только гитлеровцы да юнцы сбелыми повязками.
Мира уверяет, что надо пойти в школу за ее аттестатом и остальными нашими документами — там их могут уничтожить. Идти должна я: меня, маленькую, никто не тронет. А я боюсь и вообще не понимаю, зачем это нужно. Но мама поддерживает Миру. Документы нужны. А Мире уже семнадцатый год: ее могут остановить, спросить паспорт. Придется идти мне. Для большей безопасности мама велит надеть школьную форму и даже форменную шапочку.
У ворот оглядываюсь. Сколько фашистов! А если кому-нибудь из них придет в голову остановить меня?.. Но, к счастью, они меня даже не замечают.
С дрожащим сердцем иду по улице. Стараюсь ни на кого не смотреть и считать шаги. В форменном шерстяном платье жарко.
Пересекая улицу Гедиминаса, незаметно оглядываюсь. Уйма машин и военных. Зеленая, коричневая и черная форма. Один прошел перед самым носом. На рукаве повязка со свастикой.
Наконец — школа. В ней беспорядок, грязь. На лестнице мне преграждает путь девятиклассник Каукорюс.
— Чего пришла! Марш отсюда!
Прошу, чтобы пропустил. Но он срывает у меня с головы форменную шапочку.
— Вон! И не смерди тут в нашей школе!
Поворачиваюсь назад и сталкиваюсь с учителем Йонайтисом. Боясь, чтобы и он меня не обругал, спешу мимо. Но учитель меня останавливает, подает руку и справляется, зачем пришла. Идет со мной в канцелярию, помогает разыскать аттестат и метрики. Провожает назад, чтобы Каукорюс снова не прицепился. Обещает вечером прийти.
Свое слово он сдержал. Мама даже удивляется: малознакомый человек, только учитель, а разговаривает как близкий родственник, даже предлагает свою помощь.
В Шнипишках был погром. Бандиты зажгли костер, пригнали раввина и еще несколько бородатых стариков, приказали им собственноручно бросить в огонь Пятикнижие, которое вытащили из синагоги Заставили стариков раздеться и, взявшись за руки плясать вокруг костра и петь «Катюшу». Затем им палили и выщипывали бороды, избивали и снова заставляли плясать.
Неужели это правда? Неужели можно так издеваться над человеком?
На улице Наугардуко тоже был погром.
Кроме того, оккупанты повесили за ноги несколько человек. Кто-то донес, что они пытались эвакуироваться в глубь Советского Союза, но не смогли и поэтому вернулись.
А если дворник и на нас донесет? Ведь, наверное, догадывается, куда мы уходили из дому.
На улицах вывесили приказ: коммунисты и комсомольцы обязаны зарегистрироваться. Те, кто знает коммунистов, комсомольцев и членов МОПРа, избегающих регистрации, должны немедленно сообщить в гестапо.
Я пионерка. Но о пионерах в приказе ничего не сказано. Мама говорит, что все равно не стала бы меня регистрировать. Но пионерский галстук все равно надо куда-то деть. Может, вымазать в саже? Ни за что! Мне его в школе так торжественно повязали, я дала клятву, и вдруг — в саже! Нет! Договорились вшить его в папин пиджак, под подкладку. Пока мама шила, я играла с детьми: пусть не видят. Маленькие еще, могут выболтать.






 



МСТИСЛАВ РОСТРОПОВИЧ
(1927 — 2007)

Виолончелист, пианист, дирижёр, композитор, педагог, общественный деятель; народный артист СССР (1966), лауреат Ленинской (1964) и Сталинской премии II степени премии(1951), Государственной премии РСФСР им. М. Глинки (1991), Государственной премии РФ (1995), пятикратный лауреат премии Грэмми. Из рода польско-литовских дворян. Его прапрапрадед Иосиф Ростроповичюс перебрался из Вильно в Варшаву, женился на чешке и стал городским судьей. На Варшавском кладбище до сих сохранился памятник Иосифу Ростроповичюсу и его жене рядом с могилами родителей Шопена.
Автор двух концертов для фортепиано с оркестром и пьес для квартета, скрипичных, виолончельных, в том числе «Юморесок», позднее получивших широкую известность.
Известен своей благотворительной деятельностью: был президентом Благотворительного фонда Вишневской—Ростроповича, оказывающего помощь российским детским лечебным учреждениям, а также одним из попечителей школы имени А. М. Горчакова, возрождаемой в духе и традициях Царскосельского лицея. Основал Международный конкурс виолончелистов М. Ростроповича (Франция), Благотворительный фонд поддержки молодых музыкантов России.
Неоднократно выступал в Литве, дирижировал симфоническим оркестром Литвы  протежируя его на международной арене. Учредил благотворительный фонд «Помощь детям Литвы» (2003), цель которого - создать условия для особо одаренных детей и оказывать помощь детям, страдающим редкими заболеваниями. Используя своей авторитет и рекомендации, обеспечил учебу литовских детей у педагогов с мировыми именами.
Награжден орденом Великого князя Литовского Гядиминаса (1995). За поддержку независимости Литвы   присвоен титул Почетного гражданина Вильнюса (2000).

 
ВОСПОМИНАНИЯ

С самой великой в мире виолончелью я встретился в 1956 году, в Америке. По-моему, я был третьим советским артистом, появившимся там после революции. Я играл в Нью-Йорке, в небольшом зале, знали меня мало, было немного народу, зато все виолончелисты Нью-Йорка пришли на этот концерт, а потом - за кулисы. И пришел с ними один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель виолончельной музыки. И вот он спросил: “Слава, хочешь взглянуть на Страдивари “Дюпор”?” И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали. Однажды Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону. И Наполеону так понравилось, что он сказал Дюпору: “Дайте-ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам”. Взял, уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора. Дело в том, что у Наполеона на сапогах были шпоры. Но - поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель. Вот эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть. Ночь я не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб.
Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали. Я попросил разрешения до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала “поларойдный” снимок этого касания. Я коснулся мифа. И повез в Москву снимок-доказательство.
Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года, все отобрав на таможне. “Это же мои награды”, - сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата Сталинской премии. “Это, гражданин Ростропович, - отвечал таможенник, - награды не ваши, а государственные”. “Но вот и международные награды, и они не из латуни, из золота”. - “А это - ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!” Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи. Спасли друзья.
Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал: “10 сентября открывается моя мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом открытии Баха?” Ну, я же не мог отказать дяде Марку?!. Взял аванс, прилетел в Чикаго, зашел в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и услышал женский голос: ”Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал: “Предложи нашу виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в нашей семье”. Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа”. Я покрылся мурашками от наглости и сказал: “У вас единственный шанс безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа - немедленно прислать мне эту виолончель”. Вдова глубоко вздохнула: “Хорошо, я сейчас посмотрю расписание самолетов и, если успею, пришлю ее вам”. И перед самым началом концерта распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари “Дюпор”. Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед глазами, в руках моих пела моя виолончель... Моя, потому что у меня был друг, Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал: “Ты можешь составить счастье моей жизни?” Он спросил: ”Сколько?” И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято, когда продается вещь, не имеющая цены. И даже те деньги, которые я заплатил, - ничто, этот инструмент – достояние человечества. А я на нем играю.
...С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня на животе, вроде вскрытой брюшины. И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как певец ощущает свои голосовые связки.  Никакого затруднения при воспроизведении звуков. Она перестала быть инструментом.
























ВИКТОР РАЙЧЕВ
(1934)

Доктор технических наук, лауреат Государственной премии СССР. Первые стихи были опубликованы в 1995 году. Создал сообщество любителей русской авторской песни «LIRAD», организующего фестивали и издающего сборники песен участников. Составитель «Антологии русской авторской песни в Литве». Антология переиздается с дополнениями творчества новых лауреатов фестивалей. Автор нескольких стихотворных сборников, в которые вошли свыше 200 его поэтических работ, более 20 из них являются песнями, исполняются автором и другими исполнителями. Член литературного объединения «Логос». Живет в Вильнюсе.

ПРАВЕДНЫЕ ГРЕЗЫ ПАВЛА

Это случилось давно, но память стёрла временную протяжённость и Павлу казалось, что это случилось совсем недавно и она сохранила мельчайшие  подробности этого события его жизни.
Однажды  его благоверная сообщила. что на её работе организуется  прогулочная поездка на природу и предложила вместе с ней отдохнуть и насладиться прелестью  цветущей и зеленеющей  весны..Недолго думая,. я дал согласие на эту прогулку  В скором времени к нашему шикарному дому подкатил современный белый  автобус, красиво обрисованный лесными  тропами и голубоватыми озёрами. Из окон автобуса звучал незнакомый Павлу приятный  голос.
Прислушавшись к песням и романсам, он  понял, что звучавшие слова были из его стихов, что произвело на Павла волнительное впечатление, но удивительным было также то, что   слова песен  казались ему одновременно и не его. Годы его жизни издевались над его памятью.
Компания была весёлая, шутки разносились вокруг, привлекая внимание всего живого как во время поездки, так и в лесном великолепии, по которому путешественники  гуляли, наслаждаясь природой. Иногда в лесу  разносились грустные песни о любви, что создавало фантастическое  настроение    отдыхающих.
  Всё было хорошо в этот красивый день. Солнышко тоже веселилось с компанией. окрашивая звучащие шуточки  ласковыми лучами.
Шашлычок  потрескивал на скромном костре. Душистое вино возбуждало души. Благоверная от хорошего настроения зацвела  как  благородная розочка, её, глаза блестели от нахлынувших чувств..
Солнышко подрумянило её щёчки. Павел,  как завороженный,  поглядывал на неё, переполненный восхищением от её вида и восторга окружающей природой Она же как королева позволяла говорить ей приятные слова всем окружающим.  В целом весенняя красота природы покоряла всех, демонстрируя, что весна-это царица и лучшая пора жизни.
Вот так закончился этот весенний денёк. Компания вернулась из фантастического  пространства в городские джунгли. где Павел поджидал свою единственную благоверную с букетом тепличных цветов. Взглянув, на свою  прелестницу, он лишний раз убедился,, что в обозримом пространстве  нет лучше дамы, чем она, и нельзя отпускать её от себя...Опасно.
Вот таким остался в  памяти Павла этот весенний  день.









КРИСТИНА РУСАК-БАРАНАУСКЕНЕ
(1942)

Родилась в Вильнюсе, детство и юность провела на Заречной улице (совр. Ужупио). С золотой медалью закончила польскую 5-тую среднюю школу. В 1965 году Каунасский медицинский институт. Позже клиническую ординатуру в Вильнюсском университете. До 2011 года проработала врачом терапевтом в Республиканской больнице IV-го управления Министерства здравоохранения..
Еще учась в школе писала стихи, рассказы которые печатались в республиканских газетах «Червоны Штандар» («Красный знамя») и «Кауно Тиеса»(Каунасская правда»). Повесть «Что называть виной» (2014) написана в 1968 году, отрывки печатались в журналах «Тарибинес мотерис» («Советская женщина») и «Кобета Радзецка»  («Советская женщина»),  повесть полностью не была издана, поскольку по мнению рецензентов, не соответствовала «канонам социализма». Первое издание   
 
ЧТО НАЗЫВАТЬ ВИНОЙ
I

- Когда они наконец угомонятся? И откуда у них сейчас настроение чесать языки? - Ина раздраженно откинула одеяло, и, не обращая внимания на любопытные взгляды, устремившиеся на нее со всех сторон, как только она зашевелилась, вышла на балкон.
Их отделение находилось на втором этаже. Прямо под балконом росли две елочки, которые теперь на фоне разбросанных повсюду желтых листьев казались не зеленными, а черными. Где-то за больничной оградой протекала речка, но отсюда ее не было видно. Подул холодный, сырой ветер, но она не запахнула халата накинутого поверх пижамы. Ей стало душно, к горлу подступил какой-то комок. Но это было не то, что мучило ее в последнее время по утрам. Ина вдруг почувствовала, что ей страшно. Не того, на что она решилась почти не задумываясь, и для чего, собственно говоря, и попала сюда, а чего-то неопределенного, она сама не в состоянии была объяснить — чего. Ей вдруг расхотелось быть одной, и она вернулась в палату.
Женщины почему-то притихли. Ина подняла голову и увидела у крайней кровати доктора. Значит уже восемь -вечерняя визитация. Ина сбросила халат и влезла под одеяло.
- Вы Лаурс? - доктор подошла к Ининой кровати. Это была молодая, чуть располневшая женщина. Раньше Ина ее здесь не видела. Правда они проходили здесь практику целый год тому назад.
- Да, я. - Ина села.
Доктор выбрала из стопки историй болезней самую тоненькую — Инину, и, пробежав глазами по первой странице, спросила:   
- Какой срок? Девять недель?
Ина молча кивнула. Ей было неприятно, что опять все с любопытством смотрели в ее сторону. У нее не было никакого желания разговаривать теперь с кем-либо. Но доктор, казалось, не замечая Ининого настроения продолжала:    
- Вы ведь медик?
- Да. Я окончила фельдшерско — акушерскую…
- Значит вы знаете о всех опасностях, и все-таки...- она пристально смотрела на Ину. - А муж согласен?
Ина смутилась, густо покраснела. Там, в консультации ее тоже про это спрашивали, и она спокойно солгала, что да. Теперь же она опустила голову и молчала.
- Где вы живете? - тоже немного помолчав, спросила доктор — в общежитии?
- Нет, на частной квартире.
- Одна?
- Одна.
- Ну что ж, - доктор встала — завтра я вас еще осмотрю, дополним анамнестические данные. А сегодня отдыхайте. Главное — хорошо выспитесь! - это она сказала уже обращаясь ко всей палате. - Спокойной ночи!
Как только за доктором закрылась дверь, женщины опять зашушукались. Казалось здесь не пять человек, а целый улей. Инина соседка, пожилая женщина, приподнялась с постели и участлива спросила:
Такая молоденькая, и как же ты решилась то? - И, не дожидаясь ответа, повернулась к остальным:
- В молодости и не думаешь, что делаешь...Вот моя племянница, например…
И она начала рассказывать насколько доверчивы девушки, а у мужчин — известное дело: одно на уме.
Перебивая друг друга женщины начали вспоминать похожие истории. Одни хулили парней, другие молодежь вообще, и пошло, пошло…
- Все они такие — заключила молодая блондинка. - И давайте, бабоньки спать — ведь завтра всем нам предстоит такое…

* * * 

Кто сказал, что душевная боль страшнее физической? Тот, наверное, настоящей боли не испытал. Ину только что привезли из операционной, и она растерянно недоумевала — неужели это уже палата? Почему же у нее не проходит эта раздирающая боль? От новокаина во рту пересохло, тошнит, в голове туман…
Из репродуктора лились нежные звуки - «...у любви нет расстояния, пусть разлучают они...». В палате было очень тихо. Присмиревшие женщины участливо, но с оттенком зависти смотрели на Ину, с замирающим сердцем ожидая своей очереди. И в коридоре было тихо: няни разговаривали шепотом. В этом отделении не было место радости. Даже когда самое страшное позади.
От чьего-то прикосновения Ина проснулась. Сестра подала ей градусник. Значит уже пять. В палате было так же тихо, вчерашней оживленности не было и в помине.
Вас спрашивала какая-то женщина — сказала Ине соседка по кровати — новы спали. Сестра пожалела будить — говорила не рожавшие переносят это особенно тяжело, и вам надо отдохнуть как следует.
- И записки не оставила?
- Нет. Сказала сестре, что зайдет позже. Теперь уже вам лучше?
- Было очень больно...Ина вздохнула. - Теперь лучше. Кушать хочется…
- Вот берите, ужин еще нескоро — женщина протянула Ине яблоко. Обе долго молчали.
- А почему Вы решились на операцию, если у вас нет детей? - осмелилась тихо спросить она Ину.
- Мы теперь разошлись с с мужем...Я живу одна, квартиры нет, вот и…
- А замужем давно?
- Пол года.
- И так скоро не поладили?..Вы такая молодая — и заглянув в печальные Инины глаза, добавила — он, наверное, очень легкомысленный человек…
Ина не ответила.
Она отвернулась к стене и притронулась рукой к холодной стене...





НАТАЛИЯ РУССКИХ-ОБОЛИНА
 (1950)

Родилась в Украине. Закончила политехнический ВУЗ, училась на филологическом факультете Вильнюсского госуниверситета. Стихи начала писать в пятилетнем возрасте на украинском языке под влиянием поэзии Тараса Шевченко и Леси Украинки, в доме матери которой, Олены Пчилки, детской писательницы, она проживала в детстве (город Гадяч Полтавской губернии).
Первые публикации состоялись в «Вечерних новостях» под псевдонимом Татьяна Тукачаускайте. Стояла у истоков литературных объединений «Русло», «Созвучие». Публиковалась в газетах «Эхо Литвы», «Лиетувос ритас», «Обзор», «Литовский курьер», в издании Ассоциации русских писателей Литвы «Вильняле», в рижском журнале «Корни», в изданиях Литобъединения «Логос»: «Ветви на ветру», «Зов Вильны», «Присутствие непостижимой силы», «Здесь всё — Литва», «Бессмертный взвод»; в сборнике, выпущенном организаторами одноимённого республиканского конкурса поэзии «Всё о любви»; в Литературном русском альманахе «Литера», альманахе МАПП — «Ступени».
Дипломант 2-го Республиканского конкурса поэзии (2006) и Международного литературного фестиваля «Балтийский Гамаюн» (2017).
Живёт в Вильнюсе.

ДА! БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ

Это было давно, очень давно, когда на моём земельном участке не было пней, а росли большие деревья. Ну, что, нырнём в светлую далёкую память?
В году этак 1980-м работала я на заводе шлифовальных станков инженером-технологом огромного механического цеха. Гордилась до неприличия. В «подчинении» было мужиков 100, и все красавцы, как на подбор: токари, фрезеровщики, шлифовщики 6-го разряда. Какой бабе такое счастье приснится?
На заводе я была редактором стенной газеты, в которой безжалостно с подачи секретаря комсомольской организации и начальника отдела кадров бичевали пьянство, прогулы, т.е. аморальный облик советского рабочего. Выпустив очередной номер под моим «прикрытием» — «Хронометраж рабочего времени во 2-й смене», мы преспокойненько, на «камчатке» (под крышей, в кабинете секретаря) «обмывали» это дело не фальшивым «Бренди», а настоящим коньяком «Белый аист». Да, были времена!
Первые стихи я написала в 5 лет, сейчас мне.. ну неважно, а я всё пишу, скорее всего, каждый раз их рожаю, ибо кто-то будто «оплодотворил» меня до 100-летия…и захотелось мне сцены, все пишущие, творящие, дымящие стихоплёты, стихотворцы, графоманы, а также поэты — в душе — артисты. Тогда недалеко от «шлифовальных станков» находился завод радиоизмерительной техники, и при нём, через дорогу, стояло старое здание, в котором правил балом Народный театр клуба «Заря». В то время режиссёром народного театра был заслуженный артист Карельской АССР Иван Петрович Петров. Меня в «труппу» приняли с первого прослушивания. В пьесе «Муж и жена снимут комнату» я играла роль матери молодожёнов без грима. Хохотали все — и в зале, и Петров. Спектакль занял первое место в Литовской ССР! Плакали от счастья, отмечали до слёз…
Нужных, талантливых или хотя бы относительно талантливых актёров (слово-то какое — актёр!) не хватало. Решили открыть студию при театре. Руководителем её стал Владимир Ефремов. Помню, на «капустниках» он был общим любимцем. Ещё бы, кто тогда не смотрел «Валентин и Валентина» на сцене Русского «драма»?
Приёмная комиссия усаживалась за длинным столом, составленным из трёх коротких, покрытых зелёным сукном. Иногда кто-либо из экзаменуемых доводил нас до умопомрачения, а если случалось, что кто-нибудь из приёмной комиссии толкал коллегу ногой под столом, у многих вдруг начинался необъяснимый страшный кашель, сотрясались животы и спины. Мы начинали активно что-то писать, шептались… Но основное слово решения о принятии или об отказе было за Ефремовым.
Жизнь текла. Петров уехал в Минск. Театр закрылся…
Спустя некоторое время мы встречали Новый год на улице Гяно, 15 в Науйойи Вильне. У красавца Владимира, чего греха таить, была пассия, прима нашего театра Галина Климашевская, женщина необыкновенной красоты! Её огромные голубые глаза, полные тайны и грусти, овал лица Мадонны, ноздри-лепестки, волны чёрных вьющихся волос — весь облик, простите за дерзость, достойный кисти Рафаэля, поражал мужчин с первого взгляда. Конечно же, Ефремов был достоин её красоты.
Компанией из трёх пар провожали мы старый год, встречали новый, потом разбрелись по комнатам… Я вздремнула не надолго, потом захотелось пить, вышла, заодно решила покурить — тогда все дамы курили сигареты «Таллин». Вошла в кухню в неглиже. Каково же было моё удивление при виде сидящего за столиком с бутылкой шампанского и пачкой сигарет, в семейных трусах и майке, Владимира. Попыталась ретироваться, но он как-то легко, без стеснения усадил меня напротив. Потом вспомнил, как я читала свои стихи на капустниках. И вдруг полились строки великих поэтов! Решили, что просто так читать не станем. Интереснее придумали: называли цифру, вычисляли соответствующую букву алфавита и читали стихи автора, фамилия которого начиналась на эту букву. Помню, выпала буква «О», не ум не шёл ни один поэт. Но в какой-то момент мы почти в один голос заорали: «Есть! Есть у нас свой великий «Шекспир» — Ося! Осип Мандельштам!»
Читали по памяти, взахлёб, а самыми любимыми оказались эти строки:

***
О, небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница —
Немного дыма и немного пепла.

***
Я вздрагиваю от холода,
Мне хочется онеметь,
А в небе танцует золото —
Приказывает мне петь!

Как мы разошлись, не помню.
…Прошло достаточно много лет, было мне уже за пятьдесят и подрабатывала на фирме у брата, всего пару часов в день, так как на руках были престарелые родители. На работу я ходила по улице Чюрлёнё мимо японского посольства.  И вот один раз на другой стороне улицы я увидела Владимира. Я остановилась и открыто уставилась на него. Улица была пуста, он скользнул по мне взглядом, ушёл в себя и пошёл дальше.
Так повторилось несколько раз. При последней встрече он приостановился и стал удивлённо всматриваться в моё лицо, пытаясь что-то вспомнить. Я, было, рванулась к нему, но остановилась: а что мне ему сказать — ты помнишь или не помнишь?
Почти бегом удалилась. Вскоре я ушла из фирмы.
Позже узнала, что он совсем ушёл… и, как мне кажется, уставший и больной, через запертую дверь в дом без лестницы…
Вспоминать теперь не смешно и не радостно.
…Да, были люди в наше время.


НАТАЛИЯ РУБЦОВА
(1956)

Родилась в Белоруссии. Окончила Шяуляйский педагогический университет. Работала преподавателем начальных классов. Стихи и переводы стихов с польского и литовского языка публиковались в сборниках и альманахах поэзии «Ступени», «Земное время», «Вингис», «Зов Вильны», «Присутствие Непостижимой Силы» и других изданиях, вошли в Антологию  русской поэзии Литвы» (2019-2020). Живет в Вильнюсе.

Я ПОМНЮ ВАС, МАЭСТРО!

Шли первые дни тревожного двадцать первого века. В народе ходили слухи о конце света, катаклизмах, болезнях и несчастьях. А мы продолжали жить и молиться о спасении нас и нашего маленького, древнего города.
Это была Всенощная в канун Рождества Христова. Служба проходила в Пятницкой церкви, первом каменном христианском храме Вильнюса, заложенном во имя святой мученицы Параскевы Пятницы. Церковь эта уютная, маленькая, типично православная, в византийском стиле, каких по всему свету множество. Народу поначалу бывает много, потом толпа постепенно редеет, и остаются самые закоренелые и преданные прихожане. Служит сам владыка Хризостом. На улице мороз, а служба долгая, до утра. В храме душновато. По благословению священника стою у канона и присматриваю за свечами.
Изрядно согревшись с мороза пламенем сотни потрескивающих свечей, стала я оглядываться по сторонам, куда бы пристроить шубу, как вдруг взгляд остановился на человеке, стоящем у входа. Он сразу привлёк внимание. Глаза его смотрели в сторону алтаря, с каким-то по-детски несмелым и в то же время мятущимся выражением. Преодолевая внутреннее сопротивление, он спохватывался, но было отчётливо видно, что сомнения останавливали этот порыв. В руках он нервно теребил берет, перебирая его длинными, подвижными пальцами.
Как раз пальцы и привлекли моё внимание, что-то кольнуло: «А ведь я этого человека знаю!»
Было неловко вертеться во время службы. На меня уже начали поглядывать со стороны, но невольно хотелось ещё раз обернуться и посмотреть: «Неужели он? Откуда?»
Превозмогая все условности, приличествующие поведению во время Богослужения, я всё же обернулась. В этот момент наши взгляды встретились... Ростропович!
Как будто тысячи маленьких лучиков пронизали меня. Остановилось время. Пространство перенеслось в другое измерение. Почему-то всё стихло и не было восприятия того священнодейства, которое продолжало свершаться. Словно я была уже не здесь. Почему? Опомнившись, я не могла дать себе отчёт, сколько же времени я вот так смотрю, забыв о приличиях.
Он вдруг как-то дёрнулся вперед. Потом скомкал берет руками. Остановился. Выпрямился. Потом сник, опустил голову набок, как будто опомнившись и, успокоившись, вздохнул.
– Ну и хорошо! – думаю. Хотя была мысль подойти, спросить, не хочет ли он отдать записочку на Проскомидию.
Погасив несколько огарков свечей и протерев салфеткой подсвечники, я почувствовала, что кто-то тронул меня за локоть сзади. Оборачиваюсь – он! Батюшки! Сам маэстро!
  В этот момент он перестал быть чем-то звёздно далёким, а выглядел самым обыкновенным человеком, даже казался наивно беспомощным, как ребёнок, который потерялся в толпе и боится, что его за это будут ругать.
– Я очень хочу причаститься, – сказал он тихо, наклонившись ко мне. Это прозвучало с оттенком вины, будто что-то неуместное.
– Ну конечно, а Вы исповедовались? – спросила я.
– Нет, я не успел.
Хотя интуиция подсказывала мне, что он не опоздал на Литургию.
– Так что же Вы? Ведь сейчас причастие начнётся! Ну, ничего. Мы подойдём и спросим.
Я поняла, что должна для него сделать всё и даже больше того, что в моих силах и возможностях. Надо идти и попросить, прорваться, потребовать, защитить его от всех и не дать в обиду. Как будто всё поставлено на карту. Во имя всего! Конечно же, я этого никогда бы не сделала, подойди ко мне кто-то другой.
Но ему, маэстро Ростроповичу! Волшебнику музыкального мира! Я отчётливо осознавала, что это дерзость, недопустимый при других обстоятельствах проступок.
Но для него! И я скомандовала:
– Пойдёмте!
Он послушно взял меня за руку, и мы пошли.
Мы шли к алтарю, проталкиваясь сквозь густую толпу. Он шёл за мной, боясь выпустить мою руку. Нас толкали, с укоризной посматривая, как на двух сумасшедших, а мы шли. Шли долго – почти вечность. И казалось – не будет конца этому пути. В какое-то мгновение я пугалась, что потеряла его в толпе, но он вновь отчаянно хватался за мою руку, опасаясь отстать от меня.Здесь, сейчас для него совершалось что-то очень важное. Да и не только для него, но и для меня. В это мгновение я ощутила всю свою ничтожность, словно вся моя жизнь пронеслась перед глазами. На миг мне представилось, что не я его веду, а он меня…
Перед глазами мелькали события, когда-то происходившие со мной.

Вот мы с паломниками во Пскове. Батюшка, Отец Олег, благословляет нас под колокольный звон в нелёгкий обратный путь. Долго смотрит нам в след. Крестит. Будто ковчег, наш маленький автобус медленно трогается в путь. Батюшка статный, военная выправка, кирзовые сапоги, сиреневая камилавка. Он смотрит на нас своими глубоко посаженными глазами, немного грустными...
От судьбы не уйдёшь! Почему так звонят колокола?
Авария.
Страшная.
По дороге разбросаны тела людей.
В полусознательном состоянии я оттаскиваю раненых с дороги на обочину, едва успев спасти из-под колёс несущейся фуры. Колёса давят бутылки, наполненные святой водой. Они взрываются.
Кто-то приходит в сознание.
– Это война? Пить, пить, дайте воды!
– Нет, миленькая, потерпи,– я вижу уцелевшие бутылки с водой. Ползу к автобусу. Там творится что-то невообразимое. Какие-то люди остановились и пытаются помочь. Мужчина и женщина. Мы приподнимаем автобус и вытаскиваем Лену, которая сидела в автобусе за мной. Она смотрит на меня широко открытыми глазами. Женщина говорит: « Она умирает».
–Лена! Лена!– я держу её голову и обессиленным, не своим голосом, почти шёпотом, кричу:"Не-е-е-е-е-е-е-т!"

Монастырь в Пушкинских горах.
Тепло. Мёд льётся янтарной струйкой.
Смотрю в окно. Из-под чёрной мантии – рука, ладошкой вверх. На ней крошки хлеба. Подлетает синица. Садится на ладонь. Клюёт.
– Батюшка, я не могу вернуться в Вильнюс, как я буду смотреть им в глаза? Они мне
доверили своих близких, чтобы я повезла их к Отцу Олегу, а я…
– Ты должна вернуться. Это твой путь. Никто тебя ни в чём не обвинит. Мы все под
Богом ходим. Пути Господни неисповедимы.
– А можно я останусь тут, у Вас?
– Это малодушие. Ты всё выдержишь. Иди!

...Мы шли, пробиваясь к алтарю, и сейчас уже я боялась оторваться от его руки. Обернувшись, я поймала себя на мысли: «А ведь он тоже сейчас вспоминает что-то очень значительное из своей жизни. Что-то очень важное решается в его душе».
Гений, словно волшебник, смычком укрощающий потоки божественной музыки, взрывает эмоции залов знаменитых театров мира, а переполненные залы аплодируют ему, восторгом встречая созданные им шедевры и! – изумлённые его творением, ликуют как ликует отец, впервые взявший на руки только что рождённого ребёнка, потому что они – свидетели рождения божественной музыки.
Восторг!
Восторг – зацепиться за кончик смычка и взмыть в пространство с бесчисленным множеством измерений.
Стать звуком и парить, ведомым эльфами. Выйти, в конце концов, из собственной оболочки, а потом опять вернуться.
Демон!
Да?
Хм!
Вдруг! Послышался звук фанфар!
Трубы.
Медные.
Стало очень душно.
Ну, ещё немножечко, ну чуть-чуть!
Мы не останавливаемся, идём и идём. Он задыхается, расстёгивает ворот пальто.
– Слава Тебе Господи! Слава Тебе!– пропели. Перекрестились.
Алтарь. Двери алтаря открываются. Выглядывает священник.
– Батюшка! Вот Ростропович. Он хочет причаститься, исповедуйте его.
– Наталия! Ну, я от Вас такого не ожидал! Вы что, не знаете? Мы уже Царские врата открываем. Всё! Всё! Нельзя!
– Нельзя? Уже ничего нельзя сделать? – произнёс маэстро с досадой.
– Значит, я опять опоздал?
Слёзы лились по моим щекам. Я беспомощно смотрела на моего любимого маэстро, не в силах ничем помочь. И понимала, что это была не какая-то прихоть знаменитого человека. Это был поступок, на который он решился, быть может, внезапно, импульсивно, давно вынашивая мечту оказаться в эту позднюю морозную ночь в старинной церквушке, где-то там, в Литве, где царь Пётр крестил арапа, прадеда Александра Пушкина.
–Ну да, Ну да! Ну, ничего, в следующий раз... – смиренно произнёс маэстро.
Потом распахнулись Царские врата. И перед причастием владыка объявил всем прихожанам, что для нашей епархии, дескать, большая честь на Божественной Литургии в ознаменование Рождества Христова видеть маэстро Мстислава Ростроповича.
  А у меня вырвалось: « Так что же Вы... его не причастили?»
…С тех пор прошло много лет. Маэстро неоднократно посещал Литву. Возможно, наведывался и в ту самую Пятницкую церковь. И возможно причастился там неоднократно. А я на всю жизнь запомнила его руку – руку великого маэстро…

«ФА БУЛА ИЛИ ФА БЕМОЛЬ»
Глава 7-я

Их подвели к обрыву. Там были те, кто выжил после вакцины…
Это были лучшие из популяции людей, которые благодаря своей генетике и мощному иммунитету не зачахли в тесных «хрущёвках», где их держали последнее время. Наступила весна и им позволяли иногда выходить на свежий воздух.
Всего-то их оставалось — пара тысяч. Но, как на подбор, это были самые красивые и здоровые представители последней популяции живых людей на этой планете…
Что такое фашизм, человечество осознало не сразу после Победы в Великой Отечественной войне. То есть, нам казалось, что мы поняли. Но это были только цветочки. Ягодки созрели уже потом, когда после Глобализации, наступила новая эра Всеобщей Вакцинации, Чипизации и создания концлагерей Человеков. Роботы постепенно захватили мир, который населял Землю и установили в нём свой порядок. Потомки Бога — Человеки, всячески сопротивлялись, поэтому их, то есть популяцию «живых», начали сокращать, доведя до критического уровня — до грани полного исчезновения. Эту, уцелевшую, часть человеков оставили на всякий случай. И этот случай как раз подвернулся, так как в системе репродукции нового поколения роботов наступил сбой. Какой-то непонятный вирус портил весь процесс на последнем этапе инкубации. Алгоритму не хватало генетического модуля. А так как для завершения эксперимента оставили избранных из среды людей...то есть тех, кто отвечал требованиям создания новой расы, то приступили к опытам по синтезированию частицы Бога из крови подлинной, то есть аутентичной особи Человека. Это была эра благоденствия МНИВЛАСОВ*. Наконец-то их перестали утруждать вечные проблемы свободы и независимости населения!
Мир роботов не требовал больших капиталовложений в культуру, просвещение, спорт и здоровье. Создана была лишь общая база данных, выполнявшая все потребности индивидуума, который к тому же был снабжён своей личной программой; а также был послушен и всем доволен. В общем, наступил мир и согласие на Земле. Только вот эта червоточина — человеческое племя, всем доставляла хлопоты и неприятности.
Иногда роботы развлекались, разыгрывая спектакли на темы сакральных или исторических событий.  Интеллект искусственный, но Облако снабжало их «мозги» выдержками из культурного наследия, созданного Людьми. Они даже обращались к золотому фонду человечества: «Искусство фуги» И.С. Баха, «Царь Эдип» И.Стравинского, или сюита «Время вперёд» Г. Свиридова, а также к сказкам А.С Пушкина и Корнея Чуковского. Роботы —страсть, как любили разыгрывать всевозможные турниры и массовые представления, где христианскую идею выставляли как детскую сказку, глупую и наивную, с издёвкой в финале, сопровождавшуюся рёвом мощных динамиков, плюющихся роковыми рифами и блюзовыми квадратами.
В человеческом лагере Андра была самая старшая и по возрасту и по «званию», если можно так выразится. Ведь в обществе всегда возникает субъект, взявший на себя бремя лидера.
Такие несут на себе не только венец славы и почестей, но и тяжкую ношу поругания и скорби. Этой участи не избежала и она — Андра.
Когда объявили новое представление — спектакль на тему Священной Римской империи с элементами библейских мотивов, где в финале была предусмотрена жертва, выбрали её сына — Дора. Всё как по Писанию. Игра — есть игра! Всё должно быть соблюдено и никакого нарушения сюжета. Люди на одной стороне — роботы на другой. К барьеру!
Она давно предчувствовала, что её ждёт какое-то испытание, сумбурные картины которого она видела в чутких и беспокойных снах. Этого она и боялась, отодвигая тревожную мысль на задний план. Бессмысленно было просить о пощаде, валяться в ногах и плакать — ведь роботы этого не поймут, у них программа; и это — даже похлеще, чем в фашистской Германии 20 века, где иногда можно было вымолить, выпросить, или откупиться.
Накануне завтрашнего представления все собрались вокруг костра, безмолвно понимая, что им нужно быть рядом с Андрой. Языки пламени отражались красными, тревожными всплесками на лицах людей. Молчали. Был месяц Нисан и цвела сирень. На бархатном, чёрном как бездна, небе горела яркая звезда. Андра гладила рыжеволосую голову сына, склонившегося к её коленям и пела колыбельную необычайно красивым, тихим голосом, а тысячный хор вторил ей; и это было божественное пение! Даже птицы затаили дыхание!
Амфитеатр гудел, а раскалённый солнцем воздух плавился и накалял всплески активности толпы роботов. На трибуну вышел Главный — в тунике с коротким мечом у пояса. На его голове золотом сверкал шлем Римского императора. После торжественного гимна Главный — Император поднял меч вверх, потом развернул свиток и с пафосом огласил: «Мы одержали полную и безоговорочную Победу над глупым человечеством! — с трибун послышались вопли и рёв торжествующих масс.
— Ещё немного и на нашей планете не останется ни одного человека, но сегодня...
Мы приносим в жертву нашим богам Дора, сына Андры! — толпа с трибун вновь взревела. Главный поднял руку вверх, требуя тишины и произнёс:
— Мы гуманны и цивилизованы, как никто в истории этой планеты, мы избраны богами и мы победили! Мы добры и не агрессивны, и поэтому мы не будем прибивать его гвоздями к кресту, а мы его... отпустим! — в толпе трибун низким гулом пронеслась нота отчаяния.
— Мы его отпустим вон с того обрыва! — раздался возглас Главного, подхваченный хохотом толпы. Тут же зазвучал победоносный гимн и включились все четыре голограммы воздушных табло, на которых зрители увидели идущих к обрыву людей. Впереди, обнявшись, шли мать и сын.
Главный отобразился на вершине горы, откуда простиралась устрашающая бездна обрыва. Люди прижимались друг к другу, чтобы уместиться на этом краюшке земли, граничащем с пространством бездны, а дроны транслировали отображение на трибуны амфитеатра, охватывая все события, происходящие там.
Конечно, можно было сразу привести приговор в исполнение, но Главный решил вступить в полемику и произнёс, обращаясь к Андре: «Мы выбрали твоего сына, но я решил предложить тебе сделку. Ты и твой сын будете спасены, а всех остальных мы сбросим с этого обрыва. Ты согласна на такой обмен?
Наступила мёртвая тишина — это был момент не раздумья, а решения. Андра повернулась лицом к стоявшим сзади неё людям. Она прочла на их лицах то, что звенело у неё в голове, будто звук этот исходил отовсюду, от всех, собравшихся на вершине. Это было их решение, их! И оно означало согласие всех до единого — сделать свой последний шаг в пропасть. Она услышала их волю, переданную ей безмолвно, как будто от сердца к сердцу. Ведь каждая мать хотела только одного: Спасения своего ребёнка.
Повернув лицо к Главному, она произнесла:
— Мать не может отдать своего сына на смерть. Запомни это, тварь! Ты этого понять не сможешь, потому что в твою программу не вставлено это чувство — чувство любви к своему ребёнку. Поэтому я не отдам сына. Вы создали религию для доверчивых рабов Божьих. Там главной идеей было: отдать единородного сына, принеся в жертву во имя спасения человечества! И вот что из этого получилось. Человечество превратилось в рабов, не божьих, конечно, а ваших. Оно было обмануто вашей лживой идеей и поэтому прекратило своё существование. Запомни, тварь! Мать человеческая никогда не отдаст своего ребёнка!Никогда! Никому! Ни за что!
На трибунах царила мёртвая тишина. — Это что, бунт? Как же могло так обернуться, не пойти по задуманному сценарию? Да и умерщвлять всё племя людей не было в планах тварей — и, парализованная её словами, толпа роботов увидела бросающихся с обрыва людей. Это был шок такого уровня, что программа Главного не сразу идентифицировала ситуацию, а долго отцифровывала, потом зависла и опять включилась, когда последний из людей шагнул в пропасть.


Копьё судьбы зависло. Вот беда!
Не завершилась цифр шальная тризна;
Застряла шестерёнка механизма,
Того, что прибивал к Кресту Отца!

И это «что» не выполнило план,
Не создало религию изгоям,
Не написало кровью: «Свят!» героям,
Что не пошли, как сброд, в Авраамстан.

Ты говоришь — без музыки болит
Твоя программа — в файлах фонотеки?
Ни улицы, ни ночи, ни аптеки,
Один фонарь — болтается, скрипит...

*МНИВЛАСЫ — мнимые властелины

Глава 8-я
Это произошло без криков и стенаний. Всем было безразлично — как все закончится. Они подходили друг к другу, обнимались крепко, молча, без слёз, — коротко и быстро, чтобы успеть попрощаться со всеми. Первого сбросили Дора. Остальные прыгнули сами.
Она была последняя в толпе. Самое страшное, чего она боялась — это увидеть своего сына там внизу; или то, что от него останется. Все это поняли и решили закрыть своими телами недопустимое для матери зрелище, пусть даже последней минуты её жизни, поэтому оттеснили дальше от края пропасти.
Она подняла голову и увидела небо. Луч солнца соединил край пропасти с бездной голубизны, и она бросилась, устремляясь к ней, раскрыв руки — как птица. Плащ внезапно приобрёл твёрдость металла, и поток тёплого воздуха подхватил её, метнув влево и вверх, потом развернул полукругом и, как по ступеням, кружа и подхватывая, словно короткими вздохами пространства, невредимо опустил на землю.
Главный подошёл к обрыву. Взяв бинокль, он осмотрел пропасть. Убедившись, что со всем покончено навсегда, ещё раз небрежно скользнув оптикой по бездне пропасти, успев рассмотреть лишь отблеск луча солнца, который ослеплял и создавал блики радужных пятен. Всё кончено. Ему не простят такой выходки. На земле не осталось ни одной особи подлинного человека.
Очнувшись в объятиях сочной зелёной травы она не сразу поняла — где она, что с ней? Андра встала и пошла по лугу. Ступала мягко, как по перине, или как по зыбкой болотной почве. И, о чудо! Она увидела их! Все, кто был на обрыве — сидели вокруг её сына Дора и весело смеялись. Только на них не было этих дурацких плащей, выданных роботами для представления. Солнце ослепительно сияло, и все собравшиеся, вознеся руки вверх восклицали: Слава Всевышнему! Слава! Слава! Слава! Ура-а-а-а-а-а! Мы на свободе!
Высший разум — это растворённая в пространстве сила вселенной, которая постоянно присутствует, ничем себя не выдаёт и не определяет никаких принципов, постулатов и законов взаимодействия субъекта с информационным пространством. Когда субъект находится на низшей стадии развития, он эту силу называет Богом! Может это и правильно, но не совсем. А теперь представьте себе всю глупость суждения, что эта сила, то есть Бог, кого-то стремится наказать.
Весь световой день люди праздновали событие, которое нельзя было не назвать невероятным чудом, или волшебством. Все две тысячи подлинных наследников человечества выжили и благополучно приземлились на дне некоего оврага, под пропастью…
Андра немного устала и прилегла у ручья с чистой прозрачной водой. Журчание воды успокаивало; и воспоминания из прошлой жизни нахлынули на неё. Порой ей казалось, что она уже была здесь. Как же тут всё знакомо! А главное — тут тихо и безопасно. Хотелось просто лежать на мягкой зелёной траве, подставив лицо теплому лучику солнца. Да и солнце не такое, как там, а намного нежнее; оно не жжёт и не ослепляет, а лишь обогревает, лаская кожу.
Чуть выше, на лугу, резвилась молодёжь. Держась за руки они водили хороводы, пели и смеялись, не в силах сдержать радость ощущения свободы.
На неё выпало немало испытаний, но она верила, что придёт этот миг умиротворения и покоя - миг, когда можно просто расслабиться и думать о главном, о том, что дорого. А что ещё может быть дороже, чем чувство материнства, чем эта зелёная трава, голубая планета, нежное тёплое солнце и этот мир, где царит счастье... и мир.

Открой на стук, и Счастье в дом впусти!
Как будто солнца луч, скользя беспечно;
С ним вместе лёгкий ветерок, конечно,
Впорхнёт, с присущей свежестью любви.

Не закрывай, прислушайся, молчи!
Представь, что стук – игра лозы и ветра;
И счастью не хватает сантиметра,
Чтоб дотянуться до твоей свечи!




























ОЛЬГА РЯБИНИНА
(1958)

Поэтесса, публицист, переводчик, участница международных фестивалей поэзии в Литве, России, Болгарии, Польше и Великобритании. Автор публикаций в коллективных сборниках и более десяти личных изданий. Творчество представлено в литовских и российских изданиях.
Член Алитусского литературного клуба «Тякме», полномочный представитель МАПП в южном регионе Литвы, член Союза сельских писателей Литвы. Организатор и ведущая тематических и творческих вечеров, презентаций.
Награждена грамотой Департамента национальных меньшинств при правительстве Литовской республики «За активную культурно-просветительную деятельность» (2019).


ЗДРАВСТВУЙ МОЕ СОЛНЫШКО!

...Брезжит ранний рассвет...Неспешные беззаботные облака уже начинают понемногу менять свой окрас, то соединяясь в причудливые дивные формы, то растекаясь до прозрачности. Редкие проблески света озаряют сочную синеву. Сонливо, лениво в это утро пробуждается от ночной тайной мистерии солнце. Оно легонько высвечивает все откуда  - то снизу, обозначает теплыми пастельными тонами дневные просторы, вглядываясь в каждый уголок своих обширных земных владений. Посылает сотни слуг — лучей, сияющих августовским золотом снопов. И медлит, медлит, не появляется на горизонте.
  " Где же ты, Солнышко мое Красное? Неужели, затерялось за горами - за морями? Неужели заплутало ты в лесах дремучих? Или держит тебя сила недобрая — людям и мне — верному Соколу твоему во печаль?
  Радость моя великая! Молодушка моя ненаглядная! Прииди! Озари искрящимся, светящимся Потоком Любви, беспрестанно льющимся от твоей Божественной Сути!" —
  ...Молодой парень, одетый в белую, расшитую узорами полотняную рубаху, подпоясанную красным витым поясом и светлые холщовые штаны, тщательно заправленные в добротные, коричневой кожи сапоги, трепеща всем телом, шептал взволнованно, вглядываясь в дымчатую даль. Любящим сердцем своим он торопил, ускорял Время, изнемогая от вяло тянувшихся минут ожидания.
  "Где же ты, мое Счастье, мое Солнышко?"...
...Залп ослепительного света на мгновение ошеломил его, заполнил все вокруг мягким, приятно вибрирующим блеском, заставил зажмуриться.
...А когда он открыл свои ясные голубые глаза — увидел прямо перед собой непомерно громадный, величавый, поднимающийся от горизонта ввысь, яркий солнечный диск и ...Ее — свою долгожданную Любимую! Она, обрамленная искрами невинных утренних солнечных лучей, шла к нему, словно плыла по мерцающему радужными переливами, полю…

ЗА ОКНОМ

За моим окном начинается Великое Царство. Оно удивительно! Оно обширно. Оно живет в своем устоявшемся, размеренном ритме, встречая и провожая смены времен года, как должное, как неотъемлемые, равнозначные этапы, вписывающиеся в цикличность безостановочно бегущего Времени.
Сразу за моим окном царствует Мир Великой Природы. Это узкая пойма небольшой безымянной речушки, заросшая частым мелким кустарником, опутанная лианами плюща и хмеля, устланная влажной прошлогодней листвой, сухими опавшими ветками, тенелюбивой растительностью.
Вплотную подступают деревья — плакучие ивы, одичалые яблони, массивные каштаны — ветвями и вершинами образуя мистический купол на высоте четырехэтажного дома, утверждая единую общность между мной и природой, создавая гармоничную, чувственную, невидимую, но явно ощутимую связь.
В любое время года — будь то дождливая или пасмурная погода, зной или ветер — я держу свое Окно открытым. Оно — как великий символ перехода в иной, непознанный, прекрасный и манящий мир. Оно — как реальная возможность вернуться, вернуться "на круги своя" обогащенным, умиротворенным, возвышенным...
Там, за обозначенными окном потайными дверями, течет, журчит, а частенько даже бурлит Жизнь, происходят таинства Рождения,  Созерцания — всемогущие процессы Любви!
...Две пары важных горлиц не спеша высматривают места гнездования. Вездесущий дятел считает своей обязанностью предъявить свои медицинские услуги. Суетливые и доверчивые синички облюбовали кормушку с лакомствами. А юркие черные дрозды основательно присматривают за птичьим порядком...
...Засыпаю под нежное щебетание и просыпаюсь от переливчатого пения пернатых...любуюсь их непосредственностью, самодостаточностью, посылаю  слова благодарности, озаренные счастливой улыбкой...
...Ко мне залетают восхитительные божьи коровки,  трудяги - пчелы, хитрые осы и даже легкомысленные мотыльки. Смотрю на этих маленьких, "спешащих по своим делам", существ, нашедших спокойную передышку "по другую, мою сторону Окна.
В умилении проскальзывает мысль, вопрошающая о силе земного притяжения и уникальных возможностях живых организмов, о великом мастерстве Творца, о роли Человека в поддержании этой сакральной гармонии Естества и сохранении Чудес Природы. Хочется крикнуть во весь голос, чтобы слышали все, и слышали по разные стороны Окон: "Люди, дорожите каждым мгновением своей Жизни! Берегите, берегите Природу!"

Я РАССКАЖУ ВАМ

Сегодня я расскажу вам о чудесном дереве, с которым я познакомилась сорок пять лет назад здесь, в Европе и навсегда полюбила его.
 Был ясный, по - летнему теплый день начинающейся осени. Беспокойные ребятишки со школьными ранцами за плечами не торопились по домам, а собирались стайками, весело обсуждая свои новости, в городских парках, около широких тротуарных скамеек, остановок транспорта. Все вокруг спешило, бежало, двигалось, урчало...
Мой любознательный взгляд упал на довольно крупные шарообразные, яркие светлокоричневые, глянцевые "орехи", во множестве рассыпанные под деревьями, по свежим газонам парка, по дорожкам. Тут же были разбросаны колючие растрескавшиеся кошелочки, выпустившие их "на белый свет". Удивительно переливчатые, неоднородные волнистые узоры от оттенков охры до темно - коричневых тонов, заключенные в округлость формы, притягивали, были теплыми на ощупь, словно живыми...
Невольно я остановилась, сообразив, что этими ,,волшебными шариками" у меня набиты все карманы, заполнен студенческий "дипломат" и заняты руки. Я счастливо рассмеялась, пытаясь понять, что же это за магическое притяжение, — или это шаловливые шутки осени? Настроение был прекрасное, день складывался удачно. Неожиданный "живой багаж"приятно подбадривал и вызывал "уйму" фантастических версий... В мечтаниях стояла я под равномерно густой кроной массивного, с неповторимой графикой раскидистых ветвей, дерева, не заметив даже быстротечного ливня,  —оставаясь в уютном, сухом, защищенном пространстве. С упругих, крепких двухрядных листьев все текли и текли серебристые дождевые струйки...
В Западной и Средней Европе каштан считается деревом "свойским", местным. По теперешним данным, предположительно, Родина его — небольшая горная область на Балканах. Однако, есть данные, что когда - то, еще до Великого оледенения, каштан произрастал и на Урале, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Но с наступающим ледником был вынужден отступить далеко на юг.
Аллеи каштанов завораживают утонченностью, изысканностью, представительностью, какой - то необъяснимой энергией и жизненной силой. Говорят, в древности люди поклонялись каштану - как выраженному представителю Солнечного Культа, как дереву солнца и огня, которое дарит тепло, обогревает и защищает. У христиан оно было символом чистоты, помогающим обрести целомудрие и силы в противостоянии искушению.
Я хранила собранные плоды каштана в красивой старинной вазе, постоянно любуясь ими. Ощущение, что они живые и дышат, не покидало меня. Ранней весной, когда сошли снега, я положила орехи каштана в холщовый мешочек и принесла к материнскому дереву. На его мускулистых, уходящих вверх сучьях, уже красовались огромные почки, похожие на навершия средневековых копий — они пользуются славой самых крупных в древесном мире.
...И немного позже, той же весенней порой, в мае, произошло настоящее чудо, великое празднество! Внушительно выглядевшие, мощного роста деревья с коренастыми стволами, шатровидной широкой кроной и крупными зелеными листьями, похожими на кисть руки с пятью - семью пальцами — зацвели! Они зацвели светло - бело - розовыми цветками, собранными в спирально - пирамидальные прямостоячие, колосовидные соцветия с легким ароматом ванили. Создавалось впечатление, что это крупные обособленные, похожие на свечнвидные блики солнца, цветы. Восхитительное зрелище! Великолепное чувство неповторимого!
В стародавние времена, именно начало мая наши про - предки считали "разломом времени и пространства", когда соединяются разные миры, заканчивается "темная" половина года, торжествует начало"светлого" времени, солнечных мистерий, жизни и плодородия, празднуется начало Нового Года. ...С тех пор каждую осень я собираю жизнеутверждающие плоды каштана и каждой весной чувственно радуюсь великолепию его сакрального цветения!

ДВОЙНОЕ РОЖДЕНИЕ

Девчушка легко бежала узенькой, еле заметной тропинкой, въющейся по труднопроходимому, скалистому морскому берегу. Торопилась. Небо на востоке быстро светлело, предвещая скорое появление светила, хотя на нем еще ярко отпечатывался неполный бесформенный диск луны и еле заметные звезды.
Ночи уже стали короткими, а рассветы ранними — в воздухе звенела весна. Этот затерянный в океане остров весна завоевывала молниеносно. Как по мановению волшебной палочки пробивалась и зеленела трава, распускались почки деревьев и кустарников, появлялись яркие цветы, наполненные манящим ароматом.
Было безлюдно. Наконец - то путница спустилась к самой кромке воды и проскользнула в небольшую, хорошо освещенную, но скрытую от посторонних глаз, пещеру под нависшей базальтовой скалой.
Каждое раннее утро девчушка прибегала в свое потайное место, чтобы в торжественном уединении встретить восходящее огненное солнце, поприветствовать просторы великого океана и высоты недосягаемого неба. Благо, что зимы в этих краях были кратковременными и теплыми, а осенние ветра щадящими.
Жила она недалеко отсюда, в десяти минутах спешной ходьбы, на небольшой усадьбе, чуть в стороне от городка, вместе со своими родителями. Любя и лелея свою единственную дочь, они не были строги к ней, видя ее сильную, по - детски наивную натуру. Понимали и поддерживали, развивая в дочке незаурядные способности, чувствуя утонченную душу, глубокий, богатый внутренний мир. Она росла свободной, очень любознательной, на удивление самостоятельной, но, можно сказать, несколько странноватой фантазеркой (как отметил бы поверхностный взгляд обывателя).
Кроме своего обожаемого океана, она еще всерьез боготворила окружающую природу, принимая ее как чудодейственное единое живое существо; водила дружбу с "братьями нашими меньшими", спасая жуков, крабов, рыбок, клубки водорослей, веточки кораллов, выброшенные волнами на берег, подкармливая птиц и зверюшек; иногда, в старинных храмах — на острове их было несчетное множество —часами завороженно слушала звучание органа и молитвенных песнопений; а звездными глубокими ночами, лишаясь детского беззаботного сна, выходила в уютный садик около дома и долго смотрела в далекое таинственное небо, вглядываясь в неземную космическую даль, будто чего - то ждала оттуда, будто в те моменты сама была где - то там...
...Сегодня девчушка встречала весенний рассвет. Особенный, наполненный сказочным цветоносным фейерверком лучистых сияний, творческим вдохновением, счастливым чувством великого свершения, зарождения и торжества света.
Спохватившись, она быстро вынула из своей "многомерной" котомки — в нее помещалось практически все, что было необходимо — небольшую иконку Божьей Матери с Младенцем. И умиленно улыбнулась. Вчера она приобрела ее в киоске у храма. Присмотрела иконку давно. Частенько забегала поздороваться с Ней, копила монетки, чтобы выкупить. И вот вчера вечером, крепко прижав уже Свою Божью Матерь к груди, она торжественно прошевствовала в свою комнату. Так и проспала "в обнимку" с иконкой всю ночь.
А сегодня Они вместе встречают рассвет. Радостно! Ей кажется, что Божья Матерь улыбается ей благосклонно, а Младенец улыбается грустно...
Солнечные лучи красовались уже по всему небосводу, сверкали в брызгах накатывающихся на скалистый берег волн, блестели в тонких ажурных соляных корочках каменных углублений, растекались теплым утренним светом. Свежий ветер крепчал.  Ловко выбравшись из тайного убежища, девочка направилась назад, к дому, вдоль береговых отвесных скал, мимо близлежащих строений. Безлюдно. Туристический сезон еще не начат. Можно спокойно полюбоваться океаном,  послушать его рокочущие вздохи,  приглушенное шептание, урчание, взволнованные всплески волн...
...Ее заметила пожилая немка, "несезонная туристка", прогуливавшая собачку...
 С утеса девочку смыла неожиданно накатившая, громадная волна — словно слизала невесомую песчинку. Все дальше отбрасываяемая в море отступающими волнами, девчушка настойчиво и упорно плыла к берегу. "Не потерять бы иконку Божьей Матери" —думала она. Водовороты, словно играючи, то приближали ее, то удаляли, то накрывали с головой. Но...вдруг...она почувствовола прямо под ногами большой камень! Большой упругий камень с плоской поверхностью! На нем можно было балансировать, немного перевести дух...
Спасатели подоспели вовремя.  ...Конечно же, девчушка тогда и думать не могла, что пройдут годы, и именно в этот необычный и счастливый день у нее родится прекрасный Младенец...
 
















СОДЕРЖАНИЕ

5 ТОМ


Митрополит ИННОКЕНТИЙ (ВАСИЛЬЕВ) (1947) Я СЧАСТЛИВ СЛУЖИТЬ БОГУ
Помпей БАТЮШКОВ (1811—1892)  БЕЛОРУССИЯ И ЛИТВА
Эдвардас ГУДАВИЧЮС (1929 — 2020) ИСТОРИЯ ЛИТВЫ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО 1569 года
Михаил ГОРБАЧЕВ (1931) ЖИЗНЬ И РЕФОРМЫ. ЛИТОВСКИЙ СИНДРОМ
Феликс ДЗЕРЖИНСКИЙ (1877 — 1926) ДНЕВНИК ЗАКЛЮЧЕННОГО. ПИСЬМА 
Матвей ЛЮБАВСКИЙ (1860 — 1936) ПРИСОЕДИНЕНИЕ К ЛИТВЕ ПОЛОЦКИХ КНЯЖЕСТВ, ПОЛЕСЬЯ И ПОДЛЯШЬЯ
Владимир КАРПОВ (1922-2010) ГЕНЕРАЛ АРМИИ ЧЕРНЯХОВСКИЙ
Георгий МЕТЕЛЬСКИЙ (1911 — 1996) ДОЛЕНГО
Рахиль МАРГОЛИС (1928 — 2015) НЕМНОГО СВЕТА ВО МРАКЕ
Юрий МАЛЬКОВ (1930) НА ГУСЯ
Митрополит  ХРИЗОСТОМ (МАРТИШКИН) ( 1934) АРХИРЕЙСКИЕ ЗАБОТЫ И ПРОБЛЕМЫ
Татьяна МАЦЕЙНЕНЕ (1941) ПУТЕМ ФИЛОСОФИИ
Инесса МАКОВСКАЯ (1941 — 2014) МОЯ СЕСТРА ЕЛЕНА ЧУДАКОВА
Раиса МЕЛЬНИКОВА (1944) УСКОЛЬЗАЮЩИЙ ПОРТРЕТ ИСТИНЫ
Ирина МАСТЕРМАН (1945) ПРЕМЬЕРА
Татьяна МИЛОВИДОВА-ВЕНЦЛОВА (1946) СОН НЕ ОБО МНЕ. ОТ ПУШКИНА ДО БРОДСКОГО
Галина МИШКИНЕНЕ.  ЛИТОВСКИЕ ТАТАРЫ
Альгимантас МУТУРАС. О ЧЕМ ЗВОНЯТ ЦЕРКОВНЫЕ КОЛОКОЛА
Александр НАВРОЦКИЙ (1839 — 1914) КРЕЩЕНИЕ ЛИТВЫ 
Сергей НАЛЬЯНЧ (1902 — 1979) ПАРУС МАЛЫЙ
Юрий НОВИКОВ (1938) СОБИРАНИЕ ФОЛЬКЛОРА ПО ПРОГРАММАМ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ
Лилия НОСКО (1949)  ВЫПАЛО НАМ СТРОИТЬ ПУТЬ ЖЕЛЕЗНЫЙ…
Глеб НАГОРНЫЙ (1973) РАССКАЗЫ
Протоиерей Василий НОВИНСКИЙ (1939) ОЧЕРК ИСТОРИИ ПРАВОСЛАВИЯ В ЛИТВЕ
Евгения НЕГАНОВА. МАМА В ТУПИКЕ
Александр ОСТРОВСКИЙ (1823 — 1886) ПОЕЗДКА ЗА ГРАНИЦУ В АПРЕЛЕ 1862 Г. 
Борис ОРЕЧКИН (1888 — 1943) О ДЕКЛАРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА А. СМЕТОНЫ…
Иеромонах Симеон ПОЛОЦКИЙ (1629 — 1680) КАРТИНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Сергей ПЕСЕЦКИЙ (1901 — 1964) ЗАПИСКИ ОФИЦЕРА КРАСНОЙ АРМИИ
Борис ПИМОНОВ (1901 — 1961) РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НА  ЗАСЕДАНИИ СЕЙМА
Сергей ПОВОЛОЦКИЙ (1908 — 1994) К. Д. БАЛЬМОНТ
Соломон ПОЗНЕР (1876 — 1946) КАК ОНИ ЖИВУТ И РАБОТАЮТ
Иван ПРОЗОРОВ (1900 — 1956) ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО СОВЕТА СТАРООБРЯДЦЕВ ЛИТВЫ О ПОЕЗДКЕ В ЮЖНУЮ АМЕРИКУ
Майя ПЛИСЕЦКАЯ (1925 — 2015) Я, МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ
Идилия ПРАНЦКУС (1927 — 2021) ПОХОРОНЫ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ (1938) МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА ИЗ «МЕТРОПОЛЯ»
Эльвира ПОЗДНЯЯ (1939) В РАСПРОСТЁРТОЙ ОГРОМНОСТИ ДЕТСТВА
Георгий ПОЧУЕВ (1945) О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИТЕРАТОРАХ В ЛИТВЕ
Григорий ПОТАШЕНКО. РУССКИЕ СТАРОВЕРЫ ПОЛЬШИ И ЛИТВЫ В 1920 — 1930-х ГОДАХ
Людмила ПЕТКЕВИЧУТЕ (ИНТЕЕВА) (1945) ИЗМЕНЕНИЕ ЖИЗНИ
Арвидас ПОЦЮНАС. АД ВОЙНЫ У КОВЕНСКОЙ КРЕПОСТИ. 1915 ГОД
Михаил ПУСТОБАЕВ (1958) ХРОНИКА АГРЕССИИ
Вячеслав ПРЫТКОВ (1950) ИСЧЕЗНУВШЕЕ ТВОРЕНИЕ А. АДАМИНИ
Царь Алексей Михайлович РОМАНОВ (1629 — 1676)  ГРАМОТА ВИЛЕНСКОМУ ВОЕВОДЕ КНЯЗЮ МИХАЙЛЕ ШАХОВСКОМУ
Император Пётр Алексеевич РОМАНОВ (1672 — 1725) МАНИФЕСТ ВАРШАВСКОМУ СЕЙМУ
О ВСТУПЛЕНИИ РУССКИХ ВОЙСК В ЛИТВУ
Император Павел Петрович РОМАНОВ (1754 — 1801) УКАЗЫ
Император  Александр Павлович РОМАНОВ (1777 — 1825) ПРИКАЗ ПО НАШИМ АРМИЯМ
Император Николай Павлович РОМАНОВ (1796 — 1855) ВЫСОЧАЙШИЕ ПОВЕЛЕНИЯ ЗА АВГУСТ МЕСЯЦ 1839 ГОД
Император Александр Николаич РОМАНОВ (1818 — 1881)  МАНИФЕСТ 19 февраля 1861 года
Император Александр Александрович РОМАНОВ (1845 — 1894) МАНИФЕСТ
Император Николай Александрович РОМАНОВ (1868 — 1918) ДНЕВНИК (1913-1918)   
Барон Василий фон РОТКИРХ (1819 — 1891)   ЯЗЫЧЕСКИЕ СВЯЩЕННЫЕ МЕСТА В ВИЛЬНЕ
Николай РАДИН (1866 — 1929) ФЁДОР СОЛОГУБ
Полковник Казимир РУМША (1866 — 1970) ПРЕБЫВАНИЕ В ГЕРМАНСКОМ ПЛЕНУ И ГЕРОЙСКИЙ ПОБЕГ ИЗ ПЛЕНА 
Николай РЕРИХ (1874 — 1947) МОЯ ПОЕЗДКА ПО ЛИТВЕ
Протоиерей Понтий РУПЫШЕВ (1877 — 1939) ДУХОВНЫЙ ДНЕВНИК
Мария РОЛЬНИКАЙТЕ (1927 — 2016) Я ДОЛЖНА РАССКАЗАТЬ
Мстислав РОСТРОПОВИЧ  (1927 — 2007) ВОСПОМИНАНИЯ
Виктор РАЙЧЕВ (1934) ПРАВЕДНЫЕ ГРЕЗЫ ПАВЛА
Кристина РУСАК-БАРАНАУСКЕНЕ (1942) ЧТО НАЗЫВАТЬ ВИНОЙ
Наталия РУССКИХ-ОБОЛИНА (1950) ДА! БЫЛИ ЛЮДИ В НАШЕ ВРЕМЯ
Наталия РУБЦОВА (1956) Я ПОМНЮ ВАС, МАЭСТРО!
Ольга РЯБИНИНА (1958) ДВОЙНОЕ РОЖДЕНИЕ





 
















АНТОЛОГИЯ РУССКОЙ ПРОЗЫ ЛИТВЫ

Литературно–художественное издание

Автор проекта, составитель издания :
    председатель литературного объединения «Логос» Владимир Кольцов–Навроцкий

Вступительная статья:


 Литературные консультанты:

профессор вильнюсского университета, доктор гуманитарных наук  Павел Лавринец,
 доктор гуманитарных наук, вице-президент Ассоциации любителей русского романса в Литве «Мелос»,  Елена Бахметьева,
председатель Союза писателей Литвы Бирута Аугустинене (Biruta Augustinien;)
председатель Международной  ассоциации писателей и публицистов  Лев Мисенгисер
руководитель русского литературного объединения «Созвучие» Ирина Мастерман
 председатель ассоциации русских писателей Литвы Елена Шеремет
председатель Русского литературного клуба им. Г. Державина Галим Сатдыков (Каунас)
руководитель поэтической студии «Плеяда» Георгий Почуев
руководитель поэтического содружества «МиР» Валентина Екатериничева–Фатеева
руководитель клуба любителей поэзии и музыки «Desiderija» Людмила Хорошилова
председатель Союза русских литераторов и художников «Рарог» Валерий Иванов

Ответственный редактор — Анна Тураносова-Абрас (Висагинас)
Редакторы:
Наталия Рубцова и Елена Жолонко

Написание биографий, компьютерный набор текстов:
Владимир Кольцов–Навроцкий

Переводчики с литовского:
Раиса Мельникова, Ольга Телешова,

Корректоры:

  доктор гуманитарных наук  Елизавета Суворова  (Москва), Валентина Карпаева,
Георгий Почуев, Татьяна Черных (Клайпеда)

Макет, обложка: Ева Ахтаева

Издатель:
Литературное объединение поэтов и прозаиков,
пишущих на русском языке в Литве, «Логос»

Издание осуществлено на пожертвования частных лиц

В оформлении лицевой страницы обложки использована картина 
Александра Деркач (Каунас)