Королевство Англия.
Политический баланс.
В течение всего правления, Карл II неоднократно конфликтовал с Парламентом. Практически любой вопрос , касаемый королевской воли, вызывал у законодателей бурную дискуссию. А ведь этот Парламент был избран на волне Реставрации и именовался Кавалерским. Конечно, дух противоречия между монаршим властолюбием и народным стремлением к свободе поселился в Вестминстерском дворце ещё во времена Иоанна Безземельного. Однако, до бурных событий середины XVII века приоритет короля не оспаривался. Революция изменила общественное сознание и поменяла акценты в политической системе страны. Королю отвели роль «гаранта порядка» и лишили привилегии «властвовать по произволу».
Парламентарии строго следили за финансовой дисциплиной двора, за англиканской идентичностью Карла и его брата, за соблюдением всего, что связано с государственными интересами Англии. При этом они закрывали глаза на «королевские шалости», считая их приемлемой платой за уступчивость монарха.
Сложившееся положение дел на британской политической кухне существенно пострадало от военной авантюры Карла II, втянувшего страну в Голландскую войну. Сближение с католической Францией и разрушение отношений с протестантскими Соединенными Провинциями - вначале встревожили Парламент, а затем подтолкнули его к открытой конфронтации с короной за выход из военного тупика. Карлу пришлось уступить и заключить мир с Вильгельмом III Оранским. Кое-кому в Вестминстере показалось этого мало и в Палате Общин началась кампания по изобличению правящей династии и правительства в порочащих связях с папистами на континенте. Конфликт затянулся и в ноябре 1675 года король принял решение приостановить работу обеих Палат.
Только в феврале 1677 года депутаты собрались вновь. Лидер оппозиции Шефтсбери объявил сессию нелегитимной, заявив, что «длительный перерыв» надо расценивать, как роспуск Парламента, поэтому король должен объявить новые выборы. Такая перспектива встревожила Палату общин, члены которой (в отличие от лордов) рисковали потерять свои места. Дискуссию замяли и приступили к слушанью вопроса о повторном вступлении в франко-голландскую войну.
Парламент был склонен финансировать данную кампанию при условии, если король перейдет на сторону Соединённых Провинций. Правда, своё согласие «поборники демократии» связали с целым списком королевских уступок. В ответ, глава правительства граф Дэнби ускорил переговоры с Вильгельмом III о заключении брака с Марией Стюарт - дочерью герцога Йоркского (родного брата короля). Планируемый союз должен был развеять сомнения по поводу про-французских настроений двора. Так и случилось, но время было потеряно и 15 тысячный корпус под командованием герцога Монмутского на поля сражений не успел.
Король и Распутник.
Английская «революция» расколола элиту страны. Одна её часть, поддавшись духу времени, прониклась идеями воинствующего пуританизма, другая овладела искусством религиозного ханжества и приспособилась к «новым временам» и, наконец, третья в тайне сохранила верность традиционной католической вере и надеялась на то, что промысел Божий вернёт Англию на путь истинный. Все эти люди принадлежали к узкому кругу «избранных» и зачастую жили под одной крышей. Смешанные браки между фанатичными пуританами и тайными католиками превращали семейную жизнь в настоящий ад. Дети в таких браках переживали нравственный кризис, который оборачивался безверием и беспутством.
Ярким примером такой судьбы является жизнь английского поэта сэра Джона Уилмота графа Рочестера. Его отец был отчаянным полковником роялистом, а мать набожной протестанткой. Победа Кромвеля превратила главу семейства в несчастного изгнанника, ищущего утешение и спокойствие в бутылке вина. Мать, не испытывая сильной привязанности к сыну, сочла возможным направить семилетнего ребёнка в городскую частную школу. С тех пор юный джентльмен редко показывался в стенах родного дома. Впереди его ждали - студенческая скамья в Оксфорде, познавательный вояж в Европу и благосклонный приём при дворе вернувшегося из изгнания Карла II.
Мальчик рано повзрослел, поскольку графский титул и полагающиеся привилегии перешли к нему от почившего на чужбине отца. Ему хотелось приносить Родине пользу, но вихрь «ярмарки тщеславия» втянул его в гущу дворцовых интриг. Для молодого повесы всё закончилось печально. Стремясь поправить финансовые дела, Рочестер решил посвататься к богатой невесте Элизабет Малле, но её родственники не одобрили союз с «нищим лордом». Тогда, юноша средь бела дня похитил девушку и увёз её из Лондона.
Скандал вышел грандиозный. Зарёванную Элизабет вернули в отчий дворец, а графу отвели апартаменты в Тауэре. Правда, там он был недолго. Король отправил штрафника на флот, поднимающий паруса навстречу неуступчивым голландцам. На войне Рочестер сумел отличиться и это помогло ему завоевать красавицу Малле. Помимо богатого приданого он получил подарок от «весёлого короля» - досрочное право заседать в Палате лордов.
Стремительное возвышение при дворе сблизило графа с компанией королевских фаворитов, которых в народе прозвали «правительством удовольствий» (в него входили Генри Сэввиль, граф Дорсет; Джон Шеффилд, граф Малгрейв; драматурги Уильям Уичерли и Джордж Этеридж, а также Джордж Вильерс, 2-й герцог Бэкингемский). Дерзкий , остроумный и хорошо образованный Рочестер быстро становится душой компании. Он не только пьёт и проказничает, но и веселит друзей едкой сатирой. Зачастую героем его стихов становится Карл II, которого он поначалу боготворил, а позже, разочаровавшись, безжалостно высмеивал. Удивительно, но Стюарт прощал ему всё, даже такие пассажи:
Карл Праведный, уже Второй,
Вершитель Реставрации,
На царство призванный герой
Парламента и Нации,
С собой в согласье, с Богом в споре,
В Содоме правит и в Гоморре!
или
Скандально нищ и все же вечно в духе,
От шлюхи Карл шарахается к шлюхе.
Не нам, но Казначейству дорогой:
В одной руке Держава, х..й – в другой!
Иногда король не выдерживал и прогонял наглеца, однако через пару недель возвращал его, не забывая при этом проявить щедрую милость. Такая благосклонность к шуту и скандалисту шокировала и злила многочисленных фавориток Карла II. Они строили козни против Рочестера, а он платил им «своей монетой». Зная дворцовые тайны не по наслышке, поэт разоблачает ханжество высокомерных леди. В частности, герцогиня Кливленд удостоилась такого четверостишья:
Ее непросто описать —
Неописуемая б...!
Не хватит этой проститутке
И сорока соитий в сутки!
Интересно! Барбара Вильерс, герцогиня Кливленд, леди Каслмейн - Прожила Барбара жизнь долгую и мирно скончалась в возрасте 68 лет. А многочисленные ее потомки живут и здравствуют до сих пор. Ирония судьбы - принцесса Диана была прямым потомком Карла II и Кливленд с одной стороны и Милорда Рочестера с другой. Портрет работы сэра Питера Лили
Распутная жизнь Рочестера разрушала личность. Он погряз в долгах, практически всегда был беспросыпно пьян, а трезвый не находил себе места от телесных страданий, вызванных осложнениями от запущенного сифилиса. Его сатира становилась злее, поступки бесстыднее и окружающим казалось, что в душе поэта уже не осталось места для светлых чувств.
В эти критические моменты Рочестер сбегал в деревню - в родовое поместье Элизабет. Там он обретал покой, писал стихи, читал философские трактаты, пытался отвыкнуть от пьянства. Оттаяв душой, лондонский прожигатель жизни превращался в любящего мужа и заботливого отца (в браке с Элизабет у них родились сын и три дочери). Идиллическая картина семейного счастья длилась недолго - граф вдруг начинал хандрить и вскоре уезжал «по английски»- не попрощавшись. Элизабет, привыкшая к чудачествам мужа, тяжело вздыхала и возвращалась к прежней неторопливой жизни, в которой всю энергию отнимали хозяйство и дети. Изредка из Лондона приходили его письма, наполненные любовью, нежностью и раскаяньем в том, что не может подарить ей обычное земное счастье. Зато сплетни и слухи о безобразиях Рочестера и его собутыльников распространялись по округе с регулярным постоянством.
В 1676 году «правительство развлечений» предприняло атаку на парламент, пытаясь использовать «долгие каникулы» , как повод для роспуска Палаты Общин. Акция была выгодна про-французским силам, которые получили от дипломатов Людовика приличные премии в звонкой монете (их волновал нейтралитет Англии на заключительном этапе франко-голландской войны). Яркое выступление Бэкингема обернулось конфузом. Парламентарии не только отстояли легитимность своих полномочий, но и обвинили королевского фаворита в неуважении к законодателям. Дело кончилось заточением герцога и его сотоварищей в Тауэре. Рочестер этой участи избежал, но друзей-собутыльников в беде не бросил. Попытки вымолить для них прощение не удались, тогда интриган и придумщик убедил короля тайно поместить узников в его апартаменты в Уайтхолле. В августе 1677 года эта веселая компания поставила на уши весь королевский двор - напиваясь до непотребного состояния и эпатируя почтенную публику променадом без малейшего намёка на одежду. Боже, храни Англию!
Голландия (Республика Соединённых Провинций).
Брак по расчёту.
«Как нетерпеливый любовник, принц примчался из Харвича (порт в Восточной Англии) в Ньюмаркет (английский городок неподалёку от Лондона)», — написал сэр Уильям Темпл, который участвовал в деликатной миссии заключения брака между Вильгельмом III и Марией Стюарт. Примчался и, на месте, продолжал разыгрывать роль обезумевшего от любви молодого человека, явно надеясь извлечь из этого некоторые политические выгоды. Карл и Яков встретились с ним сразу же по прибытии и предложили сначала заключить мир с французами (проще говоря уступить им во многом), а потом скрепить подписи под брачным контрактом. Вильгельм заявил, что прежде, чем говорить о политике, ему надо повидаться с прекрасной невестой. Знакомство состоялось, и голландец нашел Марию рослой, наивной болтушкой пятнадцати лет от роду, увлечённой куклами и влюблённой в свою фрейлину Фрэнсис Эпсли, «дорогую, дорогую, любимую Аурелию, прекрасную дочь одного из приближенных герцога Йоркского» (строки из писем принцессы).
К встрече с мужчиной вообще, а с таким, как принц Оранский, тем более Мария была еще явно не подготовлена. Вильгельм был худ, суров, неулыбчив, говорил грубым гортанным голосом, о светскости понятия, в общем, не имел, а главное — не носил, как принято в Англии, парика, демонстрируя свои собственные прилизанные волосы. Решение о свадьбе застало девушку врасплох и она проплакала пару дней.
Вильгельм сделал вид, что не заметил расстроенных чувств невесты. Как можно ставить на одну доску международные соглашения и личное счастье? Заминка в свадебных приготовлениях привела его в отчаяние. В беседе с сэром Уильямом Темплом он «выражает сожаление, что вообще приехал в Англию, и грозится через два дня уехать, если король по-прежнему будет настаивать на заключении мира до заключения брака». Одна лишь любовь решит, жить ли им, Карлу и Вильгельму, «как самым близким друзьям или как самым непримиримым врагам».
На следующий день Темпл попросил короля о срочной аудиенции. Он умолял его задуматься обо всех немаловажных последствиях этого брака. Карл с кислой миной согласился переставить местами бракосочетание и переговоры о мире. Правда, в таком случае ему придется довериться Вильгельму, но как раз это его не особенно беспокоило: он гордился умением судить о людях по внешности, и «если только меня не обманывает выражение лица принца, это честнейший в мире человек, я ему верю, и он получит свою жену». Королевское слово решило судьбу брака.
4 ноября 1677 года, пышные официальные торжества закончились постельной церемонией. В девять вечера, в спальне Марии для освящения брака собрались новобрачные и узкий круг «свидетелей», включая короля. После освящения постели лондонским епископом Генри Комптоном, настала пора для молодожёнов приступить к исполнению супружеских обязанностей. Возникла заминка, Вильгельм даже отказался снимать нижнее белье. Циничный Карл решил приободрить племянника, и заметил, что мужу и жене удобнее любить друг друга в костюмах Адама и Евы. Принц Оранский парировал эту бестактность короткой репликой: «Моей жене придётся мириться не только с привычками мужа — спать в нижнем белье, но и быть снисходительной к слабостям всех своих подданных.» Карлу не оставалось ничего, кроме как опустить балдахин и воскликнуть с притворным весельем: «Ну что ж вперед! За работу! С нами и с Англией святой Георгий!»
В том же месяце, после двухнедельной проволочки, вызванной плохой погодой, Мария в сопровождении супруга отбыла в Соединённые Провинции. Роттердамский порт оказался скован льдом, и молодожёны были вынуждены сойти на берег в небольшой деревушке Тер-Хейде и пешком проследовать к дороге, на которой их ожидала карета.
14 декабря 1677 года Вильгельм и Мария совершили официальный, торжественный въезд в Гаагу. Юную избранницу штатгальтера голландцы поначалу приняли прохладно, но вскоре отношение к ней переменилось. Принцесса оказалась некапризной, приветливой женщиной, и к тому же добродетельной протестанткой. Она охотно покровительствовала искусствам, участвовала в создании новых парковых зон, заботилась об украшении интерьеров их дворца картинами, посудой и многими другими мелочами, превращающими обыденность в эстетический Эдем.
Вильгельм не мог позволить себе предаваться мирным радостям семейной жизни, хотя Республику уже не топтали сапоги вражеских солдат. Но забот и так хватало: французы хозяйничали на фламандских равнинах, в Генеральных Штатах ожили лоббисты Людовика XIV, англичане не спешили с отправкой полков на континент. Ценой огромных усилий Вильгельму удалось добиться от парламентариев санкции на продолжение военных действий. Финансирование кампании обеспечили прижимистые амстердамские банкиры-евреи. Худо-бедно, но ресурсы для принуждения французов к условиям Вестфальского мира были им подготовлены.
Смерть Спинозы.
21 февраля 1677 года в Гааге умер самый скандальный философ XVII века Барух Спиноза. За совершенно особое понимание Бога голландского мыслителя нарекли атеистом. Однако, каждому кто знаком с его учением такой вывод покажется странным.
Спиноза пропитан Богом, он им опьянен, хотя его Бог абсолютно трезв. Философ порвал только с тем Богом, который внушал человеку страх.
Он был против страха в любом его виде, в том числе, и прежде всего, религиозном. Невозможно строить нравственность и совершенство на страхе.
Спиноза не признавал Бога подобного человеку, состоящему из тела и разума, подверженного страстям и своим желаниям: хочу - творю, хочу - нет, хочу наказываю, хочу - милую. В его представлениях у Бога нет ни воли, ни ума, как у человека.
В своём учении Спиноза объединил религию и науку, с помощью которой допускал возможность познания мира и Бога.
Бог – это причина всех вещей, с необходимостью порождающая горы, травы, животных, человека… С той же необходимостью и по тем же строгим правилам, по каким сумма углов треугольника всегда равна двум прямым углам.
Вещи произведенные могли быть произведены Богом только так, и никак иначе. Порождающая природа или Бог всегда строит все по строго математическим законам, которые всегда и везде одинаковы, им нет альтернативы. Нарушаться могут только человеческие законы, но не божественные.
В Боге нет ничего случайного, все - необходимость и всему есть причина. Позднее Альберт Эйнштейн, большой поклонник Спинозы, образно выразил это так: «Бог не играет в кости». Эйнштейн считал, что Спиноза произвел настоящую религиозную революцию, создав особую космическую религию.
Заметки на полях! В юности Спиноза был отдан на обучение в семиклассное еврейское училище, которое готовило раввинов. Преподаватели рано заметили выдающиеся способности у молодого человека и предрекли ему блестящую карьеру ученого-богослова. Однако, он не оправдал этих надежд. В кружке, собиравшимся вокруг выдающегося преподавателя, гуманиста и врача ван ден Эндена, у которого Спиноза изучал латинский язык, он познакомился с математикой, естествознанием и медициной, а также с философскими идеями того времени.
Увлечённый познанием мира, Спиноза все больше отдалялся от иудейской религии. Совет раввинов строго предупредил его, но на ученого это мало подействовало. Тогда единоверцы прокляли Спинозу и изгнали из общины. Чтобы другим было не повадно, раввины подали на него жалобу городским властям Амстердама и добились изгнания философа из города.
Скитаясь по соседним городкам, Спиноза зарабатывал на жизнь изготовлением и шлифовкой линз для очков, микроскопов и телескопов, а также частными уроками; иногда принимал помощь от знатных покровителей. Благодаря этому он вел независимый образ жизни и мог позволить себе занятия философией. В 1673 году Спинозе предложили занять университетскую кафедру в Гейдельберге, однако он вежливо, но твердо отказался, опасаясь, что официальный пост университетского профессора ограничит его свободу как мыслителя.
По наследству ему передался туберкулез, и он прекрасно осознавал, что эта болезнь рано или поздно победит его. Однако, отверженный гений не унывал, следуя своему известному правилу: «Человек свободный ни о чём так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни».
Королевство Франция.
Король не прощает обид.
Уже на следующий вечер, когда англичане пускали петарды, отмечая одновременно протестантское бракосочетание своей маленькой принцессы и протестантскую Ночь Гая Фокса (праздник «костров и фейерверков» в память о провалившемся заговоре католиков против Якова I Стюарта), появились свидетельства того, что этот грубый медведь принц Оранский отнюдь не собирается прекращать войну на континенте. Да и с чего бы? В конце концов, заполучил он не столько жену, сколько союзника, которого рассчитывал использовать в своих целях, восстанавливая таким образом дух народа, защищая свои территории и заставляя французов отступить. Тем временем Карл, получив через французского посла устное послание Людовика, в котором тот выражал крайнее неудовольствие происходящим, лично попытался загладить конфликт. Он, мол, не сомневается, что Людовик поймет резоны, подтолкнувшие Англию к заключению этого брака, и убедит народ в том, что у Карла нет никаких поползновений превращать страну в абсолютную католическую монархию наподобие той, что существует во Франции. И дело не только в этом. Вильгельм, по мнению Карла, теперь у него под каблуком, ну а сам он собирается сохранять с Францией наилучшие отношения. Со своей стороны Людовик, столкнувшись с подобным лицемерием, пришел в ярость. Он лишь укрепился во мнении, что Карл — и в личном, и в политическом плане — человек слабый, двоедушный, им легко манипулировать, что и делают силы, совладать с которыми он не способен. В то же время, при всем своем раздражении, Людовик понимал, что гнев — оружие обоюдоострое и что как раз слабость Карла позволяет использовать его в своих интересах. В общем, с Карлом можно договариваться, а вот о Дэнби, этом непримиримом протестанте, того же не скажешь. Убедившись, что лорд-казначея не подкупишь, Людовик решил, что от него пора избавляться, и французскому послу было приказано снестись с парламентской оппозицией.
Кружева на полях сражений.
На пятом году Голландской войны ситуация сложилась таким образом, что участникам пришлось сесть за стол переговоров. Впрочем, военные действия не прекращались, и пока дипломаты в Нимвегене пытались найти общий язык (особенно острые противоречия были в антифранцузском лагере), армии продолжали осаждать крепости и сражаться друг с другом в поле. Людовик XIV не решался на большие сражения, предпочитая им осады крепостей.
Кампания 1677 года во Фландрии открылась раньше обычного, в феврале. Это давало французам возможность взять инициативу в свои руки: испанцы были в этом регионе слабы, а помощь голландцев не могла быть эффективной до прибытия английских полков с запада и немецких союзников - с востока. Первый удар был нанесен по Валансьенну, который 17 марта не устоял под напором полков маршала Люксембурга.
Ошеломленный натиском французов, управляющий Испанскими Нидерландами герцог Вилла-Хермоза запросил помощи у принца Оранского, находившегося в тот момент в Везеле, на Рейне. Последний поспешил во Фландрию и вскоре сумел собрать порядка 32 тысяч солдат, в том числе 12 тысяч кавалерии. Этого было явно мало для полноценного противостояния войскам Людовика XIV, однако вполне достаточно для внесения сумятицы в планы агрессора.
Апогей войны случился в сражении при Касселе 11 апреля 1677 года. Французы под командованием герцога Филиппа Орлеанского (родного брата короля) сумели связать по рукам и ногам голландскую пехоту в центре поля боя, предоставив своей кавалерии полную свободу на флангах. Солдаты Вильгельма Оранского, пытаясь избежать окружения, стали менять позицию и утратили способность к взаимодействию.
В итоге голландцы потерпели сокрушительно поражение. Они потеряли 8 тысяч человек убитыми и ранеными, а еще 3 тысячи были взяты в плен. Французы захватили лагерь противника с большим количеством трофеев. В войне произошел коренной перелом.
Триумф при Касселе выдвинул Месье (прозвище Филиппа Орлеанского) на первые роли в завершающейся кампании. Такой поворот событий не устраивал Людовика XIV, который не желал делить лавры победителя, даже с родным братом. Он наградил Филиппа и тут же лишил его возможности преумножить славу полководца - навсегда отстранив от роли командующего войсками.
Королевство Испания.
Заговор грандов.
В конце 1676 года королева-мать назначила своего фаворита Фернандо де Валенсуэла на пост премьер-министра. Она ожидала от него решительных действий по наведению порядка в стране и усмирению недовольных грандов. Однако, её протеже не смог остановить деградацию системы управления в Испании. Важнейшие институты власти были превращены в доходные места. Правительство поступилось будущим королевства ради сиюминутных выгод и пустых надежд , что «всё само собой наладится» .
На провокационное назначение премьер-министра гранды отреагировали неслыханным способом. 15 декабря 1676 года они обнародовали манифест с требованиями: «полностью и навсегда удалить королеву от него [короля], Фернандо де Валенсуэлу взять под стражу, а Дона Хуана приблизить к Его Величеству, с тем чтобы он там пребывал». Подписанный более двадцатью представителями знати, этот документ был подобен дворцовому перевороту.
Короне, снова понуждаемой к действиям, не оставалось ничего другого, как сместить Валенсуэлу, который скрылся в монастырской части Эскориала (этот дворец служил не только резиденцией испанских королей, но и был для них тихой обителью, в которой «католические величества» замаливали грехи).
Справка! Эскориал. Строительство этого грандиозного архитектурного ансамбля длилось целых 20 лет. За это время ним успело поруководить несколько знаменитых архитекторов, в том числе и ученик Микеланджело Хуан Баутиста Толедо. Готовый комплекс представлял собой масштабное сооружение, которое сам Филипп II называл «дворцом для Бога и лачугой для короля».
23 января 1677 года дон Хуан Австрийский младший во главе 15 тысячного войска въехал в Мадрид и стал новым премьером. Королеву-мать отправили в один из Толедских монастырей, а её фаворита насильно извлекли из монастырской кельи Эскориала. Лишать головы его не стали, но решили сослать подальше (на Филиппины), запретив ему даже думать о возвращении.
Переполох в дворцовом монастыре смутил юного короля и, пытаясь искупить сей грех, он распорядился соорудить в соборе роскошную ризницу. Её строительство растянулось на целых двадцать лет. Вишенкой на торте в этом проекте стало полотно придворного художника Клаудио Коэльо «Sagrada Forma» («Святое причастие»), изображающее Карла II в образе защитника христианских традиций и гаранта общественной стабильности.
Казалось, что устранение убогой камарильи вернёт государству управляемость, ведь дон Хуан был решительно настроен на реформы. Но звёзды ополчились против него. В 1677 году случился неурожай, а следом разразился голод; высокие цены на хлеб спровоцировали бунты среди черни. К этой беде добавилась эпидемия чумы. Доходы испанцев страдали от разбушевавшейся инфляции, которую разогнал выпуск «дешёвых медных денег». Череда несчастий не оставила и следа от популярности нового премьера.
Речь Посполитая.
Королевские мечты и политические реалии.
Окончив войну с Портой, Ян III не спешил распускать войска. Он рассчитывал сосредоточить их на балтийских берегах, чтобы попытаться вернуть земли Прусского герцогства, утраченные в лихие годы Потопа. Военные приготовления Собеского насторожили шляхту, которая в любой инициативе монарха видела угрозу своим вольностям. Пришлось королю отказаться от претензий к Берлину и подтвердить его суверенитет над Кенигсбергом.
Такой расклад не устраивал франко-шведский дипломатический альянс, который мечтал втянуть Польшу в конфликт с Бранденбургом, чтобы связать по рукам и ногам воинственного Фридриха Вильгельма.
На Яна Собеского оказали давление, действуя через его жену - Марысю. Суровый воин, не ведавший страха на полях сражений, в отношениях с женой проявлял удивительную слабость. Балагуры на этот счёт шутили : «Польшей правит Ян, а Яном - Марыся».
4 августа 1677 года Яну Собескому пришлось подписать договор со шведами о совместном наступлении в Пруссии, которая, в случае успеха, должна была отойти к Варшаве. Скандинавы от аннексии в южной Прибалтике отказывались, поскольку рассчитывали с помощью поляков вывести из игры воинственный Бранденбург , а затем поставить на колени Данию.
Для участия в Прусской кампании польскому королю пришлось нанять за собственные деньги войска. А вот шведы необходимых средств на войну не нашли и сорвали план совместного наступления. Собескому пришлось влезть в долги, чтобы расплатиться с наёмниками. Эту «подставу» он союзникам не простил и в январе следующего года разрешил курфюрсту Фридриху Вильгельму пройти через Польское Поморье, чтобы своевременно пресечь шведскую активность у ворот Кёнигсберга.
Королевство Швеция.
Война на море.
Война на море для Швеции складывалась неудачно. Однако, её флот был все еще сильнее датского, поэтому Карл XI приказал Адмиралтейству действовать активнее. Исправить прошлогодний «конфуз» было поручено фельдмаршалу Хенрику Горну, который прослыл лихим кавалеристом, но был совершенно далёк от морских дел. Мода на адмиралов-кавалеристов зародилась в Англии и распространилась на континенте после их неожиданных успехов в борьбе с голландскими «морскими волками». Немного потренировавшись, Горн вышел в море, намереваясь уничтожить датчан, пока к ним не подоспеет помощь из Амстердама.
Первый блин вышел комом. Эскадре под командованием адмирал-лейтенанта Эрика Шёблада было приказано навести шороху в прибрежных водах Дании. Целью рейда было не только распространение паники среди населения, но и стремление лишить противника возможности снабжать сухопутную армию Кристиана V резервом и воинскими припасами.
Молодой командующий надежды оправдал: побережье разграбил, а торговые суда заставил укрыться в гаванях. Однако, эйфория от лёгких побед обернулась для шведов катастрофой. Датский флотоводец Нильс Юэль воспользовался оторванностью отряда Шёблада от основных сил шведского флота и атаковал его у берегов острова Мён - 31 мая 1677 года.
Эрик Шёблад осознавал, что его каперская эскадра уступает противнику по мастерству и оснащению. Он предпочел рассредоточить свои корабли и группами отступить к родным берегам. Не вышло. Шведские парусники никак не могли поймать ветер, а Юэль с помощью дальнобойных пушек наносил им непоправимый ущерб.
1 июня 1677 года - датчане атаковали шведский флагман «Амарант» и вынудили его командующего 29- летнего адмирала Шёблада сдаться вместе с командой. В итоге двухдневного сражения, скандинавы потеряли 8 линейных кораблей, множество убитых и более 1600 пленных моряков.
Потеря каперского отряда раззадорила фельдмаршала Горна. Он посчитал, что датчане победили не умом, а числом. Поэтому «комиссар в чине генерал-адмирала» собрал все эскадры в единую кучу и двинулся на врага.
1 июля 1677 года, шведский флот атаковал противника у бухты Кёге. Адмирал Юэль занял позицию на линии прибрежной отмели. Эскадра Горна не имела хороших карт и знающих лоцманов. Это обернулось неожиданной потерей 64 пушечного флагмана авангарда, прочно севшего на мель. Пытаясь помочь попавшему в беду фрегату, Горн разделил эскадру и нарушил взаимодействие отрядов кораблей. Датчане с помощью быстрых манёвров смогли рассеять шведов. Впоследствии сражение распалось на множество морских дуэлей, из которых флот Кристиана V вышел абсолютным победителем.
Утром 2 июля 1677 года, всё было кончено. Шведы покинули акваторию сражения, лишившись десяти своих линейных кораблей и множества мелких судов, домой не вернулись свыше 3000 моряков. Потери победителей были куда скромнее: 120 убитых, 280 раненных и ни одного потерянного корабля.
Своей победой Нильс Юэль разрушил планы шведов, намеревавшихся высадить десант на побережье Дании и молниеносно закончить войну.
Война на суше.
Если шведский флот ничего не смог поделать с противником, то королевская армия показала, что является грозной силой.
Эпицентром противостояния с датчанами стала крепость Ландскруна, которую шведы бездарно утратили в начале кампании. Этот «каменный орешек» был сооружен с учётом всех фортификационных новшеств и считался неприступным. Однако, после нескольких дней датской осады шведский комендант Линдеберг приказал солдатам вывесить белый флаг. Когда его судил королевский трибунал за совершённую измену, то он, оправдываясь, говорил, что ему пришлось уступить мольбам беременной жены, испугавшейся канонады датской артиллерии. Роль заботливого мужа не спасла бедолагу от казни, но милостивый король не оставил семью без пенсии.
В середине мая 1677 года, шведский король Карл XI с армией в 5 тысяч человек приступил к осаде Ландскруны.
27 мая 1677 года, датчане, имея двойной численный перевес, не стали отсиживаться за стенами крепости и предприняли вылазку. Шведы решили не принимать бой и под покровом ночи отошли к Кристианстаду.
Июнь 1677 года, локальный успех придал смелости датскому войску и вскоре оно оказалось возле Мальмё. Атака на город с ходу не удалась. Армия под красно-белыми знамёнами вернулась к Ландскруне. Следом за датчанами туда пожаловали шведы, возглавляемые юным королём.
14 июля 1677 года, между противниками произошло сражение, в котором десятитысячное войско Карла XI изрядно потрепало противника. Победа могла быть ощутимее, но датчане укрылись в неприступной Ландскруне.
Русское царство.
Турецкий облом.
Летом 1677 года к Чигирину подошла громадная османская армия (порядка 70000 человек) под предводительством Ибрагима-паши. В его свите находился Юрий Хмельницкий, с помощью которого турки хотели приручить неспокойных малороссов к своим порядкам.
Гетманскую столицу оборонял 9 тысячный гарнизон, состоящий из стрельцов и козаков. Семикратное преимущество магометан, казалось, лишало защитников всякой надежды.
Начиная с 3 августа 1677 года, турки беспрестанно обстреливали Чигирин из пушек, делали подкопы, бросали пехоту в проломы, но не могли одолеть его защитников. Так продолжалось почти три недели, а 20 августа к крепости пришел на помощь авангард войска воеводы Ромодановского и гетмана Самойловича.
27-28 августа 1677 года на противоположном берегу Днепра стали скапливаться основные силы русской армии. Ибрагим-паша предпринял отчаянную попытку захватить Чигирин на виду у отрезанного водой противника. Не вышло.
В ночь на 29 августа турки сожгли лагерь и потянулись в сторону своих границ. Их потери во время осады составили около 6000 человек, помимо этого они вынуждены были бросить большие запасы гранат, ядер и провианта.
Первый Чигиринский поход стал самым большим успехом русской армии в русско-турецкой войне 1677 – 1681. Итоги, однако, подводить было очень рано. Османская империя, получив урок, решила уже в следующем году взять убедительный реванш.
Мода на «потешные игры».
Судьба была немилостива к Фёдору Алексеевичу. Обладая живым, пытливым умом, царь стремился к активной деятельности, но физическая немочь сковывала его силы. В редкие моменты, когда он чувствовал облегчение, самодержец вырывался из душных кремлёвских палат на охотничьи угодья под Москвой. Соколиная охота и стрельба из лука доставляли ему превеликое удовольствие. Ещё в детстве, для царевича изготавливались десятки луков разных типов, а также сотни стрел, которыми он метко поражал разномастные мишени.
Став царём, Федор Алексеевич не оставил любимых занятий.
7 июня 1677 года он «в походе за Ваганьковом изволил тешиться на поле и указал из луков стрелять спальникам». Игра продолжалась, «июня 10 в селе Покровском», «июня 15 в Преображенском в роще»; «июня 21 в Соловецкой пустыне [царь] изволил... из луков стрелять». Стрельба смыкалась с военными играми, вроде перестрелки через Крымский брод на Москве-реке.
Свидетелем этих «потешных баталий» был малолетний сводный брат и крестник царя - Пётр Алексеевич, который обычным детским игрушкам предпочитал шпаги, ружья и прочие атрибуты военного ремесла. Царствующий брат проникся интересами царевича и распорядился соорудить в палатах вдовствующей царицы игровой городок с военным шатром, воеводской избой, пехотными рогатками, пушками и прочим воинским снаряжением. [Информация дана на основе источника: Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. Т.II. М. 1915, с. 82 - 83, 92.]
Ползучий переворот Милославских.
Несмотря на конфликт между сторонниками Милославских и Нарышкиных юный царь с неожиданным упорством противостоял течению, не давая в обиду ни маленького брата, ни его мать, - за свой характер получившую от врагов прозвище «медведицы». Между тем ухаживавшие за больным царем его любимые тетки и сестры, оскорбленные второй женитьбой Алексей Михайловича и поведением мачехи (позволявшей себе появляться с открытым лицом перед народом, заведшей театр, танцы и прочие «безобразия») конечно, требовали удалить Наталью Кирилловну и ее сына от двора.
Любимая мамка, нянчившая Федора с младенчества, боярыня Анна Петровна Хитрово, которой он позже доверил попечение над своей молодой женой, обвиняла перед своим воспитанником в страшных преступлениях и Матвеева, и Нарышкиных, - а ведь царь знал о ее безусловной преданности. Дядька Федора, Иван Хитрово, сын главы дворцового ведомства боярина Богдана Матвеевича (хранителя секретов Романовых), воспитавший царевича и оставшийся одним из доверенных лиц царя, поддерживал требования своей родственницы, как и многие другие придворные.
Но при Федоре все пошло иначе: обвальной перемены в верхах не произошло, вместо регентского совета стала постоянно заседать вся Дума, а Приказ тайных дел царь упразднил. Матвеев и Нарышкины оставались на своих местах. Отец ненавистной для окружения Федора мачехи, боярин Кирилл Полиектович Нарышкин, продолжал руководить важнейшими финансовыми приказами - Большой казны и Большого прихода - до 17 октября 1676 года.
В «Истории о невинном заточении» боярина Матвеева подробно рассказывается, что лишь ценой чрезвычайных усилий придворных и с привлечением обиженных им иностранцев удалось убедить царя сместить главу дипломатического ведомства и в июле 1676 года удалить его от двора на воеводство.
Понадобились новые клеветы, чтобы в июне 1677 года царь согласился заменить недоверие к Матвееву его ссылкой в Пустозёрск, причем самым главным обвинением против него стало, видимо, незаконное его обогащение. В том же 1677 году братья царицы-мачехи Иван и Афанасий Нарышкины по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь заменил казнь ссылкой. В связи с этим появился было указ от 26 октября 1677 года о строительстве для Натальи Кирилловны и царевича Петра новых хором в отдаленном углу дворцового комплекса. Но обращение маленького брата к царю и на этот раз сорвало планы сторонников Милославских: Федор Алексеевич запретил приближенным даже упоминать при нем о переселении мачехи и к 1679 году сам переехал в новые хоромы.[Информация дана на основе источника: Богданов А.П. Царь Федор Алексеевич. М.: Изд-во Университета Российской Академии Образования. 1998.]
Реформа госаппарата.
Приказная система в Русском государстве была создана в XV веке и с тех пор принципиально не менялась. Растущее централизованное государство спотыкалось о её недостатки, которые заключались в том, что функции многих приказов пересекались. Одни приказы имели отраслевой, а другие и территориальный характер, что создавало ситуацию бюрократической задвоенности.
Устранить эти противоречия пытались при Алексее Михайловиче, но тот, видя как бояре раздражаются от одних его намерений перераспределить полномочия, был ненастойчив и в конце концов отступил. Возвращение Милославских и их сторонников к власти позволило осуществить некую оптимизацию приказов за счёт подвергнутых опале Нарышкиных. Общее их количество сократилось с 43 до 38, зато штат подьячих вырос. При Алексее (в 1664 г.) в 43 приказах работал 771 человек, при Федоре в 1677 году на то же число учреждений приходилось 1477 подьячих, а в конце его царствования в 38 приказах их было 1702. Крупнейшие ведомства насчитывали более 400 сотрудников, средние 70 - 90, мелкие 30 - 50. Количество судей сократилось с 43 до 31, дьяков осталось столько же 128-129.
Именными указами Федор Алексеевич установил единое время работы центральных ведомств, от бояр-судей до подьячих: пять часов с рассвета и пять часов перед закатом (согласно русскому счету времени). В 1677 году он повысил статус управляющего дьяками Разрядного приказа: всюду, кроме учреждений, возглавляемых боярами и окольничими, они посылали не памяти, а указы. Коллегиальность управления приказами была ограничена: с 1680 года имена «товарищей» главного судьи было в бумагах писать не велено . Наконец, с 1680 года Федор Алексеевич провел ревизию центральных ведомств, а в следующем году указал им представить генеральную справку о совершенствовании законов.
При упразднении Монастырского приказа в 1677 году царь повелел, чтобы финансовые его дела попали в специализированную на них Новую четверть. В 1680 году разбросанные по разным приказам финансовые дела были объединены в Большой казне, а поместно-вотчинные сконцентрированы в Поместном приказе.
7 ноября 1680 года Федор Алексеевич объединил управление военными приказами - Разрядным, Рейтарским и Иноземным (он ведал солдатами) в руках известного военачальника князя Ю. А. Долгорукова, а 12 ноября последовал именной указ о военно-административной реформе: все приказы, кроме названных и Стрелецкого (также управлявшегося Долгоруковым), теряли военные функции; лишь в ведении Сибирского и Казанского приказов оставлялись местные войска, но и они входили в округа, образованные по военно-окружной реформе.[Информация дана на основе источника: ДЕМИДОВА Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М. 1987, с. 23 - 24, 40, 42 - 44.]
«Калмыцкий фактор» в Дикой степи.
Калмыцкое ханство в начале правления Аюки значительно выросло численно за счет притока новых улусов из Джунгарии, а следовательно укрепилось оно и в военном отношении. В 1671 году в результате разгрома войсками Аюки хошутовского тайши Аблая к волжским калмыкам присоединился улус дяди последнего Кунделен-Убаши, насчитывавший 3 тыс. кибиток. На следующий год на Волгу прибыл дербетовский тайша Солом-Церен с 4 тыс. кибиток и, окончательно обосновавшись на Правобережье Волги, признал над собой власть Аюки.
В 1676 году прикочевала к своему племяннику на Волгу жена хошутовского Цецен-хана Дорчжи-Рабтан с одной тысячей кибиток. Таким образом, на протяжении первой половины 70-х годов население ханства выросло на 8 тыс. кибиток с числом душ до 40 тыс. (имея в виду, что кибитку иногда составляли 2-3 семьи).
Разумеется, Москва пристально следила за деятельностью нового правителя вассального ханства и решила узаконить его в этой роли. Правительство России считало необходимым подписание шерти Аюкой, где бы он уточнил свои обязательства перед Русским государством. Шерть была принесена 27 февраля 1673 года под Астраханью, на речке Соляной. Многие положения шертей 1657 и 1661 гг. в ней были повторены. Однако в аюкинской шерти много внимания уделялось военной службе калмыков в интересах России.
В июле 1677 года войска крымского хана вторглись в центральные области по Муромскому шляху, в направлении Белгорода. Стольник и воевода города Елецка Авраам Свиязов сообщал, что 25 июля под Тамбовом калмыцкий отряд разгромил татар и отбил у них награбленный табун лошадей. Затем к калмыкам присоединился со своим отрядом тамбовский воевода Василий Желябовский и совместно стали преследовать крымскую конницу.
Однако, возросшая активность калмыков не устраивала их соседей - донских казаков. Дело в том, что для донцов-земледельцев кочевая угроза была фактором экзистенциональным, подвергающим опасности их существование. Обе стороны не умели мирно уживаться и обозначали свою границу страхом. В этой перманентной войне невозможно было определить кто прав, а кто виноват. Например, когда царицынский воевода К. П. Пущин от имени царя потребовал от казаков «... чтоб с калмыки ссоры и задору про меж собою не чинили», то они в оправдание жаловались: «калмыки де чинят им, казакам, обиды большие, и они де казаки, не хотя от тех калмык обиды терпеть собрався, пошли на них войною, а не для ради де иного воровства».
Осенью 1677 и весною 1678 года набеги казаков на калмыцкие улусы приняли массовый характер. Астраханские стольники Петр Федор и Алексей Салтыковы, дьяк Семен Румянцев сообщали С. К. Пущину, что 30 августа 1677 года партия из 80 донских казаков, идущих на калмыков, была задержана стрельцами. Другая команда из 150 человек во главе с атаманом городка Паньшиным Федором Чекуном расположилась на Сарпинском острове. По свидетельству астраханского жителя Василия Борисова отряд в 200 человек ниже Царицына полностью разорили один из калмыцких улусов. 7 сентября команда из 300 казаков на 50 лодках направлялась вниз по Волге с целью нападения на калмыков. Царицынский стрелец Петрунька Евдокимов был очевидцем того, как другая партия в 300 казаков гнали большой табун лошадей, отбитых силой в калмыцких улусах. Несколько крупных команд совершали набеги в октябре месяце.
В начале следующего года выведенные из терпения калмыки совершили ответное нападение на станицы войска Донского. По этому поводу ватажный атаман Ивашка Игнатьев, совершая набег на калмыков, встретился со стрелецким головой Иваном Змеевым и сообщал ему: «... а в нынешнем во 1678 году приходили колмаки Аюки тайши и Солом-Серене тайши под наши казачьи городки и жон наших и детей в полон поймали и нашу братью казаков многих порезали, конские и животинные стада отогнали...»
К урегулированию затяжного конфликта были подключены царские уполномоченные и воеводы нижневолжских городов. Им царь поручил организовать встречу между тайшами и атаманами и на съезде «мимошедшие ссоры и недружбы разыскать и успокоить и учинить на обе стороны крепость, чтоб впредь того не было». Русское правительство усматривало в этих отношениях действительно «мимошедшие ссоры» и не видело в них каких-либо существенных, принципиальных разногласий. Таким образом, для примирения казаков с калмыками, в чем были повинны экстремистские элементы обеих сторон, правительство и местные власти приложили немало усилий и добились временного затишья.[Информация дана на основе источника: Шовунов К.П. Очерки военной истории калмыков (XVII-XIX вв.). - Элиста: Калм. кн. изд-во, 1991]
Империя Цин (Китай).
Маньчжурский реванш.
Китайская пословица гласит: «Когда дует ветер перемен, одни строят стены, другие – ветряные мельницы».
В противостоянии восставших южных ханьцев с маньчжурами, так и было - первые стремились отгородиться от завоевателей и возродить старый «истинный» Китай, а вторые неустанно готовили реванш и внушали всей стране идею, что двум империям не бывать.
Стабилизировав положение на фронте против У Саньгуя, маньчжурские силы перешли в контрнаступление в приморских провинциях, где правили его союзники. Уже в 1676 году сильная цинская армия вторглась в Фуцзянь и одержала верх над войсками Гэн Цзинчжуна. Последний капитулировал и смиренно поехал в Пекин. Получив прощение, сохранив свое княжество и армию, он двинул последнюю вместе с цинскими соединениями против Чжэн Цзина. После упорных боев войска последнего отошли на острова Цзиньмэнь и Сямэнь у побережья. Развивая успех, цинские части двинулись из Фуцзяни в Гуандун. После недолгих боев ими в 1677 году был занят Гуанчжоу. Ни армия, ни чиновничество княжества не хотели дальнейшей борьбы. Шан Чжисинь капитулировал. Позже его ставка и княжество были ликвидированы маньчжурами.
У Саньгуй, расположившийся со своими армиями в Хунани, естественно, сдаваться не собирался, но внезапно заболел (дизентерией!) и умер. Трон самозванной империи вновь перешёл к его внуку У Шифаню.
Мехико - испанское владение в Новом Свете (Мексика).
Процветание на краю света.
Раз в год флотилия из Мексики, обычно состоявшая из двух больших торговых судов, наполненных серебром и охраняемых вооруженными галеонами, отправлялась на запад через экваториальные воды по пути Магеллана к Маниле. Серебро обменивали на дорогой товар, прежде всего на высококачественный китайский шелк, который привозили в джонках с южных берегов империи Мин на Филиппины. А потом «манильский галеон» доставлял его в Мексику, в Акапулько.
Таким образом баснословные испанские богатства обменивались на роскошь Востока. В 1677 году ирландский монах Томас Гейдж писал о Мехико: «И мужчины и женщины чрезмерны в своих одеяниях, носят больше шелка, чем других тканей и материй».
Его потрясли горожане, прогуливавшиеся взад и вперед по главной улице колониального города Аламеда, где было в избытке «изысканных дам и горожан, жаждущих посмотреть и покрасоваться". В районе, где продавались ювелирные украшения, «в течение часа один человек может созерцать тонны золота, серебра, жемчуга и других драгоценностей»[Информация дана на основе источника: Уильям Дж. Бернстайн. Великолепный обмен: история мировой торговли. 2014].