Врачу и Писателю
Булгакову М.А.
посвящается
Вздор. Пустые галлюцинации…
Что происходит?
Ах, да, я в больничной палате. Рядом лежат ещё пять тел,не шевелятся. Хотя нет, тот у окна вроде пошевелился, перевернулся. А остальные когда? Они все в масках, дышат, жить хотят. Кислород, это он так «кипит». Что это? Капельница? Как же медленно. Или нет, вроде быстро, треть пакета осталось. Капля за каплей – начинаю вспоминать.
Так, последние четыре дня пытался лечиться дома. Вспомнился врач, который прибыл по первому вызову. Он был очень молод, но с густой бородой на весь подбородок. Словно "старый студент» какой-то. Я сразу сказал, что у меня все приметы этой страшной болезни. «Студент» послушал, и ответил, что у меня пока всё в порядке, насколько может быть, не смертельно и посоветовал в больницу не ложиться, мест мало, там только тяжелобольные. А вы, говорит, сильный и крепкий мужчина. И дома справитесь. Написал названия лекарств на бумажке и уехал вниз на лифте. Молодец, даже свой номер телефона оставил. Для связи и консультации. он
так и сказал.
Так, дальше что было?
Бред все последующие дни - жар, озноб, температура 39,5С. Я понял, что не справляюсь. Вызвал скорую. Приехали только под утро, наверное. Но у меня не было какой-то бумажки от врача. Пока нашёл - уехали. Сделал второй вызов. Забрали. Положили. Госпитализировали.
На следующий день на обходе врач в защитном костюме и респираторе назвала меня «своим крестником», и рассказала, что вчера, при поступлении в отделение, я начал отключаться и пытался за столом лечь на её руки, как на подушку. Говорил шепотом, что ужасно устал и смертельно хочу спать. Меня подхватили на каталку и к «интенсивным», в палату номер один. Здесь я и пришёл в сознание.
Ночь не помню, бред какой-то обрывками. Мелькают тени, разговоры в полголоса. Взяли за запястье, кто-то меряет пульс. Какой-то мелодичный перезвон, словно старинные часы. Различаю женский голос, изумительный и нежный, и мужской уверенный баритон – « У него с собой книга! Надо понимать, доктор, что ошибка исключена. Это он. Подготовьте мне анамнез, пожалуйста, и результаты тестов».
Проснулся. Будто в огромном аквариуме - кругом бурлят кислородные трубки, работает аппаратура. Мигает синяя лампочка у того, что у окна лежит. К нему уже идёт медперсонал. Собираю силы, переворачиваюсь на другой бок. Всё! Сил больше нет, исчерпаны. Спать. Закрываю глаза. Пустошь.
Лечение отличается ненавистью ко всякой болезни, желанием победить, но кого ненавидеть, прежде всего, а что любить в оставшихся, как подарок памяти, воспоминаниях? Выполняешь предписания, кушаешь таблетки, и терпишь налетевшую со всех сторон стаю уколов. Вокруг война медицины, капельниц и цепляющихся за жизнь человеческих тел. Привозят и увозят людей. Начинаю понимать, что моя первая палата – это перевалочный пункт из реанимации к свету. Ясно, надо выбираться отсюда скорее.
3-й день. Возле тумбочки стоит мой рюкзачок. Вспоминаю, что скорая ждала, а я собирал дома нужные в больнице вещи. Открыл рюкзак и улыбнулся. Сверху книга, большой сборник Булгакова. Внизу чистые листы, мои ручки. Рад видеть вас., здравствуйте. Кто это так собирал? Это же надо…. Открыл последнюю страницу книги, начал с содержания. Пытался выбрать что-нибудь «повкуснее», и почти сразу отключился. Сил нет. Ночью, во сне услышал слово - «адинамия»*.
(*Адинамия — резкий упадок сил, мышечная слабость, сопровождающаяся значительным уменьшением или полным прекращением двигательной активности.)
4-й день. Вставать с кровати могу, ходить могу. Несколько шагов, возле палаты, и конец коридора для меня словно далекая линия горизонта. Сил нет.
Ночью снова театр теней. Снились перо и чернильница. Жаль не успел ничего написать. Бумаги во сне не было. Пока искал – проснулся.
5-й день. После обеда смог открыть книгу и первое, что увидел – фотографию Булгакова на форзаце. Интересно! Почему-то вспомнил, что он врач. Начал рассматривать очень внимательно, как никогда раньше. А что бы вы посоветовали мне, многоуважаемый Михаил Афанасьевич? Какое лечение? Может, только вы и знаете?! Точно знаете, вижу по глазам. У вас, у Мастера, всё доступно описано. Только читай.
Почитал, сколько смог. Уснул. Проснулся, а тут и ужин. Наблюдаю рост аппетита, уменьшение волнения. После ужина долгое время просто лежал. Смотрел в потолок! Занятие так себе, конечно. Но если внимательно смотреть, то увидеть можно многое. Это только по секрету, не всем.
Попробуй рассказать врачу на обходе, что мысленно пишешь на голом потолке стихи и очередную главу своей новой рукописи. Потом читал, пока не выключили свет. Как всегда, на самом интересном месте. Ладно. Спать, так спать. Уже в полусне несколько минут разговаривал с Мастером. Булгаков в белом халате внимательно рассматривал меня, и спрашивал, как я себя чувствую. Последнее, что помню, это то, что я отметил ему положительную динамику и резкий спад отрицательных показаний.
Ночью, сквозь сон, я услышал, как кто-то в палате тихо напевал – «От Севильи до Гренады, В тихом сумраке ночей». Голос был приятный, бархатистый, лечебный.
- Ну что, коллеги, какой диагноз поставим?
- Литератор, 45 лет. Очень слабенький. Очередная смертельная вирусная инфекция. Наблюдение с нашей стороны несколько дней. Отмечается положительная динамика в душевном направлении, что, как вы все знаете, коллеги, есть самое сильное лекарство. Идет раскачка организма, помогаем. Разговаривал с Мастером чтением и рассуждением. Отмечается очень ярко выраженный витализм*.
(*Витализм — устаревшее учение о наличии в живых организмах нематериальной сверхъестественной силы, управляющей жизненными явлениями. Теория витализма постулирует, что процессы в биологических организмах зависят от этой силы и не могут быть полностью объяснены законами физики и химии.)
- Спасибо, доктор Борменталь. Вы, как всегда, владеете всей полнотой анамнеза.
- Помилуйте, профессор, сто лет как рядом с вами. Сами приучили никогда никуда не торопиться.
- В любое время витализм – редкость, отмечу. А здесь, посмотрите, коллеги, он просто зашкаливает.
Я открыл глаза.
Вокруг постели стояли несколько человеческих фигур в белых халатах. Сколько же их, и не сосчитать. Да и не к чему. Хотел снова закрыть. Не получилось, только моргание бессмысленное.
- Так, голубчик, очнулся. Ну и хорошо. Замечательно, ей-богу, замечательно.
Говоривший, единственный из всех, сидел на стуле. Вокруг него, полукольцом стояли остальные. Все в ослепительно белоснежных халатах.
- Позвольте представиться, профессор Преображенский, Филипп Филлипович. Да вы меня, милостивый государь, прекрасно знаете, (профессор кивнул на Книгу, лежавшую на тумбочке). Это мои коллеги, все от истоков мировой и русской медицины. Вы только не волнуйтесь. и ничего не говорите. Мы от Мастера. Он сказал, что вам требуется помощь. Надеюсь, вы не откажете нам в нашем признании и появлении.
- Филипп Филиппыч!- длинный и худой врач наклонился к сидящему на стуле.
-Да, доктор Бомгард.
- Профессор, вот последние данные - температура в норме, сатурация тоже. Есть изменения в положительную сторону по всем тестам. Вот здесь и здесь.
Бомгард протянул Преображенскому какие-то листы, на обратной стороне которых я с удивлением узнал свой почерк. Очень похоже, что мой. Точно, я писал эти стихи на потолке. Вот и начало главы новой. Пока не понимаю. И только сейчас я заметил, что палата словно расширилась, и что остальных пациентов рядом нет.
Доктор, стоявший с самого краю, бледный как воск, тихо прошептал:
- Ему бы сейчас укол четырёхпроцентного раствора морфия. Вмиг бы на ноги поднялся. У меня одна склянка с собой есть.
- Доктор Поляков! Прекратите, пожалуйста, говорить глупости. Не комментируйте раньше профессора. И сами знаете, до чего ваше лечение доводит. Тем более вставать на ноги таким образом – это удобный способ лечь в могилу. Кому как не вам знать?!
Добродушный толстячок, облокотившийся на край моей кровати, отругавший Полякова, с милой улыбкой посмотрел на меня.
- Здравствуйте, мой дорогой. Вы меня, наверное, сейчас и не вспомните? Профессор N из московской клиники, к вашим услугам. Мы с вами знакомы как раз через него (он нехорошо посмотрел на Полякова). Мастер не стал меня тогда называть. И правильно, у меня тихая работа. А вы, я помню, всегда восхищались, словами, которые я тогда сказал Полякову. Ну, вспомнили?
- Я помню вас всех. Я ВСЕГДА БЕСКОНЕЧНО СЧАСТЛИВ ЧИТАТЬ И ДУМАТЬ ВМЕСТЕ С ВАМИ. Но скажите мне, это то, что я предполагаю?
- Нет, нет. Не волнуйтесь. Это не побочные действия и не галлюцинации. Это то, что мы называем вечность и преодоление. Кстати, Мастер очень высоко оценил ваши последние стихи.
- Анна Кирилловна, пожалуйста, замерьте литератору пульс и давление.- Преображенский оторвался от бумаг. Ну, мне здесь более или менее всё ясно. Мы справились с направлением и течением болезни. Дело за вами, уважаемый литератор. Боритесь. Летите к солнцу.
На край кровати присела миловидная женщина. – Дайте – ка вашу руку.
(голос у женщины был необычайно милым, сказочным)
Она взяла запястье, в другой руке у неё были старинные часы. Откинулась крышка, и проиграл мелодичный перезвон.
Удивительные вещи творятся.
- Всё в порядке, профессор. Есть небольшая тахикардия, незначительная. Всё намного лучше, чем в первые дни. Я рада за него.
- Уважаемый литератор! – обратился ко мне профессор N. Объясняю окончательно. Мы здесь, как вам уже сказали, по высочайшему повелению Михаила Афанасьевича. Вы знаете, что многие часы своей земной жизни он потратил на чернила, перо и бумагу. Для того чтобы жили мы, его литературные герои. Благодаря этому он, прежде всего, Великий Врач человеческих душ. Люди лечатся его книгами. Уровень его недосягаем. Космос, возможно, также бесконечен. Так вот, пока мы вас наблюдали, вы пытались работать. Это было потрясающе для всех. Да, да, вы отчаянно пытались работать и созидать. Смотреть в потолок можно по-разному. Вы это делаете гениально. Мастер увидел ваши строки и прочитал всё, что вы писали. Я сам читал, и вот что скажу. Это бесподобно, мой юный друг. Клянусь, бесподобно. Это надо закончить.
Доктор Борменталь внезапно прекратил делать какие-то записи и посмотрел на Преображенского. – Вы позволите добавить, профессор. Тот кивнул, и в блеснувшем пенсне я увидел тёплый огонь жизни.
- То, что вы задумали, ещё выше. Книга, которую вы пишете на своем маленьком кухонном столе - это лекарство для живых человеческих душ. Вы творец, на самом деле, вы создаёте вещи, которые через много лет будут давать следующим людям надежду и веру в том, что есть на земле и свет, и вера, и любовь. Вы отдаёте частичку себя. Это очень важно.
Вдруг, стоявший с краю доктор Поляков, добавил:
- И ещё! Может быть, есть надежда, что другой доктор Поляков на ваших страницах справится со своей болезнью. Возможно он обязательно найдёт выход для других. Это важно. Я очень так хочу. Мастер меня убил только из-за того, чтобы выжить самому. А других вы можете спасти. Я уверен. Я читал вашу «Последнюю грань». Это про меня.
Поляков отвернулся, не в силах продолжать. Фельдшер Анна обняла его и стал что-то ему шептать. Бомгард как-то весь подтянулся, Борменталь стал складывать бумаги в свою папочку.
Я изумлённо смотрел на своих необычайных собеседников. Мысли полетели, словно птицы из открытой настежь клетки.
Мастер, как ты был прав, когда ночами, при свете керосинки, рвал пером бумагу. За окном выла вьюга, а ты писал про весну. Помнишь, как твои глаза загорелись, когда ты увидел лабораторию своего дяди в Москве. Ты понял, что вот также можно пробовать со словами и буквами. Нужно писать и будет результат. Ты каждый час этой жизни впитывал, поднимал сам себя и работал, работал, работал. Писал книги для других, для тех, кому нужна будет твоя помощь. Пусть через много лет, пусть. Кто хочет стать в один строй и идти навстречу спокойствию и пониманию этой жизни. Я теперь понял, почему я здесь. Это мой путь.
- Дайте мне перо и бумагу, пожалуйста – попросил я.
Внезапно я стал проваливаться в сон. Глаза закрывались. Тени стали ярче, словно растворялись в воздухе и последнее, что я услышал, был голос профессора Преображенского
– Это изумительно, ей богу. Перо, говорит, и бумагу дайте. Чуть позже вам всё это принесут, голубчик. А теперь, примите, пожалуйста, вот эту пилюлю. Это Вдохновение Мастера. Он всегда им делится. Когда выздоровеете, напишите о нашей встрече. Это уже моя личная просьба. Вы же знаете, как я одинок. Таким меня создал Мастер. Ну, отдыхайте. Набирайтесь сил. И главное – у вас осталось очень мало времени! Берегите его.
Профессор поправил моё одеяло, улыбнулся и исчез.
Через два дня на общем обходе врач сказал мне, что как они и предполагали, лекарства пошли по назначению, что болезнь отступила, словно растворилась в правильном лечении. И что завтра, при определённых условиях, меня, возможно, выпишут домой. Ещё меня хотел бы увидеть главврач или кто-то там ещё. Но ему совсем некогда, очень много тяжёлых.
Оглушённый новостью я долго не мог уснуть. Мигали лампочки приборов, темнота растворялась в кипевшем кислороде, а я просто лежал и смотрел в потолок.
Последний день.
Меня выписали. Ожидание затянулось до обеда. Я знал, чем заняться в это время. Я думал о просьбе доктора Полякова и о том, сколько всего произошло за эти дни.
Получив документы и выписки меня на лифте отвезли вниз, на первый этаж, и медсестра рукой показала выход с территории больницы. Я искренне сказал - "Спасибо", и пошёл по дорожке в сторону аллеи.
Дойдя до тени деревьев, рухнул на скамейку. Оглянулся, нет ли погони.
В руках были документы с выпиской, и я вытащил их посмотреть. На одной из бумаг, под столбиками разных цифр, давлений и температур я прочитал следующее – « Невероятно! Выписывайте. Интересный случай!».
И ниже размашистая подпись - Главный врач 61-ой областной клинической больницы БУЛГАКОВ М.А.
Рядом проходил врач, и я успел машинально спросить, не отрывая взгляда от подписи:
-Скажите, пожалуйста, разве главврач этой больницы Булгаков?!
- Точно, он. Михаил Афанасьевич. На нем всё и держится. Врач от бога. Лечит не только тело, но и души. Вы что, не слышали раньше о нём?
- Слышал, конечно. Много жизней на Булгакове держится.
Он удивлённо посмотрел на меня и быстро пошёл дальше.
Я открыл рюкзачок, достал пару чистых листов. Взял в руки ручку и написал первую строчку:
«Врачу и Писателю Булгакову М.А. посвящается».
Коробов Роман Июль 2021 года
г. Ростов-на-Дону