Глава 19
— Емельян! Емельян, чёрт тебя побери, — громко позвал старика Свищев.
— Да тут я тут, — из открытых сеней послышался хриплый голос.
— Где тут?! — Только Свищев громогласно закричал, как старик появился в дверях с полным горшком квашеной капусты.
— Вон в погреб лазил, к столу что-нибудь достать надо. А то как же без солёного.
— А-а-а, это хорошо Емельян, хорошо. Только ты вот что дорогой, раздобудь нам немного водки.
— Водки? Повторил старик, да где же теперь её возьмешь-то?
— Так ты голубчик постарайся угодить хозяину, поищи.
Емельян немного задумался.
— Ладно, пойду к Севостьянихе схожу, может, удастся пол-литра выпросить.
Он снял с гвоздя фуражку, висевшую около двери, проворчал по-стариковски и вышел в сени.
Мурзаев слегка улыбнулся. Внимательно слушав весь разговор он встал с лавки, подошёл к столу и сел напротив полковника.
— А что, действительно принесет?
— Емельян? Конечно, принесёт и никаких сомнений, — ответил Свищев?
— Это было бы не плохо, пару стаканчиков я бы выпил.
— Да, Илюша да, пару стаканчиков, это просто невообразимо, разве можно было такое представить раньше. Разве мог кто-то подумать, что спустя десяток лет и водки лишний раз не выпьешь. До чего же довели страну, боже ты мой, подумать страшно.
— А вы действительно верите в то, что прежняя власть может вернуться, что все будет по-прежнему, по-старому, а Семён Тарасович?
— Куда хватил, ты смотри, — поглаживая свои длинные усы, ответил Свищев. — А что же, ты в это не веришь?
— Я? Нет, я в это не верю.
— Да голубчик, вопрос твой интересен, безусловно, интересен, — повторил полковник. — Если ты хочешь услышать его от меня, то я скажу так, конечно, все как раньше в прежнем виде, уже не будет. Не будет царизма и верховласти династий, самодержавия.
— Вот как? — Удивился Мурзаев, — а кто же будет править народом? Может опять, к власти придут эсеры?
— Эсеры? Нет, не думаю. Это будет избранник или назначенец во власти демократического капитализма, а может либерализма, трудно сказать, но уж точно не Марксистских убеждений, хотя это другая философия.
— Что же Семён Тарасович, поживем, увидим, как говорится, время покажет.
— Именно, время покажет, молодой человек и конечно я буду прав.
Неожиданно открылась дверь и на пороге появился Емельян. Он снял фуражку, повесил ее на тот же гвоздь, с которого недавно снял и подошёл к столу.
— Вот господа еле выпросил, пришлось малость приврать, сказал для растирки надо, ноги совсем не ходят.
Он вытащил из-за пазухи пол-литра водки и поставил на стол.
— Ну вот, я же говорил что достанет! А ну-ка мил человек, собери что-нибудь на ужин. Сегодня этот день, а точнее сказать вечер, проведём, как подобает благородному человеку.
— Как прикажите Семён Тарасович, — ответил Емельян.
— Давай дорогой, давай, ведь может больше и не свидимся, — полковник встал, подошёл к старику и слегка похлопал его по плечу.
Бородовой находился в засаде уже как четверть часа. Со стороны рощи проходила тропинка. Она тянулась от дороги до недостроенного коровника. С другой стороны стройки тоже проходила дорога, но там было всё завалено досками и строительным материалом, и единственный проход оставался через эту небольшую рощу со стороны села.
Из-за кустов, где прятался Бородовой, хорошо просматривалась вся стройка. Ярко светила луна, хорошо освещая весь местный ландшафт. Сегодня было полнолуние, и большой небесный диск висел над самым горизонтом.
По старым поверьям в такие ночи выходили на шабаш ведьмы, ночные собрания ковена, для совместного проведения обрядов. Влюбленные старались не гулять в это время по ночам и оставаться дома. Хотя находились и такие, которым наоборот хотелось пощекотать нервы. Они разжигали костёр где-нибудь за домом и рассказывали страшные истории о всякой нечисти.
В полной тишине Бородовой прислушивался к каждому шороху, каждому упавшему листику. Где-то послышался шум сломанной ветки и всё его внимание, весь его взор был направлен в ту сторону, откуда издавался звук, но следом опять настала тишина.
«Что это могло быть, может какой-то зверь.» — Мысленно задавал себе вопрос Бородовой. Изредка издавала звуки неизвестная ночная птица. Эти прерывистые крики повторялись через определенное время всё снова и снова. «Какая загадочная птица, — опять подумал Бородовой. — «Вот бы на нее хоть разок взглянуть, всё-таки интересно, какая она?»
Он ощущал, что за ним кто-то наблюдает, но тут же отвергал эту мысль. Бородовой был настоящим коммунистом и верил только в реальный мир, настоящий, где не было места вурдалакам да всякой потусторонней нечисти, но все же свой маузер с полным боезарядом держал наготове.
Ему хотелось вспомнить что-нибудь хорошее, приятное, но в голову лезли одни бредовые мысли. А что собственно вспоминать, как он воевал, да гонялся за бандой Антонова. Что было в его жизни, да в общем-то ничего. В детстве он тоже ничего не видел, кроме местной шпаны да беспризорщины. А куда от этого деться, если живёшь среди них, в этом же районе, да и на этой улице. Стоит только выйти во двор из дома, как оказываешься рядом с ними. Это было суровым, но все же хорошим воспитанием. Ведь там познаешь настоящий мир, где есть справедливость и там где она отсутствует, где вырабатывается человеческая воля или подавляется последняя надежда на выживание. Там ты обретаешь лидерство, силу характера, учишься защищаться и защищать других или остаешься подчинённым и будешь следовать тому, что навязывают другие. Все же это улица и это хорошая школа жизни и с этим приходиться считаться.
Тут он посмотрел на часы, стрелки показывали ровно три часа ночи, скоро будет светать, луна коснулась горизонта и скоро сменится восходом солнца, по невысокой траве стелился тонким слоем туман, заметно похолодало. Ему очень захотелось спать, Бородовой приподнял воротник и слегка прикрыл глаза и тут он сразу почувствовал приятную слабость, лёгкий сон настал мгновенно, он сразу понял это, когда из рук выпал револьвер.
Бородовой тут же пришёл в себя, поднял револьвер и осмотрел из своего убежища объект наблюдения. Всё было по-прежнему, стояла полная тишина и даже та ночная птица, которая издавала всю ночь редкие звуки, пропала.
Бородовой поправил воротник, съежился от утренней прохлады, но глаз больше не закрывал. Прошло ещё минут десять, и тут он услышал шаги. Кто-то медленно шёл по этой единственной тропинке. Под его ногами отчётливо было слышно хруст хвороста.
Сон у Бородового пропал мгновенно. Дулом револьвера, он тихо раздвинул ветки небольшого кустарника и стал ждать. Но ждать, долго не пришлось. Из рощи вышел человек, он был высокого роста плотного телосложения, в руках держал ведро. Присмотревшись как следует, Бородовой теперь был точно уверен, это был Илья Мурзаев.
Мурзаев осмотрелся вокруг, внимательно прислушался и уверенный в том, что рядом никого нет, стал обливать из ведра стены нового коровника. По запаху, который мгновенно распространился, было понятно, это керосин. Он пошарил по карманам и достал коробок спичек.
— Эй, ты, куда-то спешишь?
У Мурзаева от неожиданности выпал коробок спичек из рук. Он мгновенно обернулся и увидел Бородового с револьвером.
— Ты-ы-ы, — не поверив своим глазам прошипел Мурзаев.
— Конечно я, а ты что ожидал увидеть здесь кого-то другого?
— Да-а-а, все-таки выследил ты меня председатель?
— А ну-ка подними ручки повыше, подними, а то знаешь, пальну невзначай и пойдешь на тот свет вместо тюрьмы, а мне хотелось, чтобы ты в тюрьму сел, чтобы ответил за всё и там сдох как собака.
— Так зачем же в тюрьму, застрели меня здесь и делу конец.
— Это для тебя благородно будет и легко, я же говорю в тюрьме сдохнешь.
Мурзаев ехидно улыбнулся.
— Это за что же такая ненависть председатель, что же я тебе дорогу перешёл? Или из-за бабы?
— Если ты имеешь в виду Пелагею, то она здесь не причём.
— Тогда в чём дело? Отпустил бы ты меня председатель с Богом. Ведь больше никогда не увидимся, это я могу обещать.
Бородовой покачал головой.
— Нет, дорогой бандюга, не могу.
— Почему?
— Да потому, если бы ты уехал в свою заграницу, я бы за тобой не побежал, езжай себе на здоровье, но зачем народное имущество уничтожать? Зачем ты собирался коровник сжечь? Ну а сколько людей погубил, я уже не говорю.
— Коровник!? Коровник!? — Закричал Мурзаев. — А ты знаешь, сколько я потерял, ты даже представить себе не можешь, сколько потерял я.
— Конечно, не знаю и знать не хочу. Ты же понимал, что революция неизбежна, что вам больше не дадут издеваться и глумиться над народом, ну и ехал бы отсюда, чего ты ждал? А теперь здесь наша власть, народная и народ будет тебя судить сукиного сына. А ну поворачивайся и пошли вперед.
— Судить говоришь?
— Да судить, а ну вперед я сказал! — Скомандовал Бородовой.
— Хорошо, хорошо председатель, как скажешь, — ответил Мурзаев. Не опуская рук, он пошёл вперёд, следом за ним держа бандита на прицеле, шёл Бородовой.
— Да не убегу я, что же ты меня под конвоем ведешь.
— Иди, иди, не разговаривай, — ответил Бородовой.
— Вон светает уже, люди коров выводить будут на луга, а ты спектакль устраиваешь.
Но на этот раз председатель промолчал.
Послышался звук той ночной птицы. Она была где-то здесь рядом, может прямо перед ним, на верхней ветке дерева, которое стоит поблизости или пряталась в высокой траве совсем недалеко от него, а может на крыше этого недостроенного коровника, но издаваемые ею звуки были настолько красивы и заворожительны, что человек просто пьянел. Ему захотелось разглядеть это божье создание, увидеть собственными глазами это чудо природы. Он на мгновение отвлекся, всего лишь на долю секунды, как увидел перед собой дуло маузера.
— Умри скотина! Сдохни! — Закричал Мурзаев.
Одна только мысль промелькнула в голове у председателя «откуда?» и тут же его ослепила яркая вспышка, удар в грудь и сильная жгучая боль. Бородовой нажал на спусковой крючок, выстрел, второй, третий пули уходили во мрак ночной темноты, но Бородовой продолжал давить на курок, пока не закончились все патроны в обойме.
После шли минуты тишины, председатель оперся рукой о стену здания. Толи от выстрелов или от ранения в голове стоял сильный шум, слабость, стало трудно дышать.
Он осмотрелся вокруг, рядом с ним весь в крови лежал Мурзаев. Он не подавал никаких признаков жизни дыхание, похоже, отсутствовало.
Вокруг стоял едкий запах пороха, по деревне проносился лай собак, в домах стал появляться свет керосиновых ламп.
«Ничего, ничего, ещё не из таких ситуаций выходил» — подумал Бородовой. В ногах была слабость, он не мог стоять, дышать стало ещё трудней, в груди появились хрипы. Он опустился на землю.
«Сейчас, сейчас я встану, только немного отдохну» — думал Бородовой, но силы его покидали, с каждым вздохом ему становилось тяжелее, ноги слабели, в глазах потемнело и подняться он уже не мог.
Бородовой прополз несколько метров, за ним тянулся кровавый след. Он уже не понимал куда ползет и зачем, руки загребали землю непроизвольно, сердце его еще билось отбивая последние ритмы жизни. Где-то внутри его ещё теплилась жизнь и организм продолжал бороться со смертью. Но все это напрасно, рана была смертельной. Он ещё раз сделал несколько движений и остановился навсегда. Его лёгкие заполнились кровью и он перестал дышать.
Готман проснулся от выстрелов, он быстро оделся, взял оружие и вышел на улицу. По утренней прохладе и свежей росе он прошелся мимо сада до соседского крыльца, достал папиросы и усевшись на длинную лавочку стоявшую на двух пеньках закурил. На горизонте появилась утренняя заря. Уже хорошо было видно дома, сады, огороды. Готман осмотрелся вокруг и прислушался.
«Кажется, кто-то идёт» — подумал он, всматриваясь меж домов деревни. И действительно по дороге быстрым шагом шёл человек. Увидев Готмана, он направился прямо к нему.
— А-а-а, Федот, извини, не признал, — сказал Готман.
— Доброго вам здравия Севостьян Емельянович.
— Да хотелось бы доброго, — ответил Готман
— Слышали выстрелы?
— Да, только не понял где.
— Я знаю где, похоже, у нового коровника стреляли. Я на рыбалку собрался, хотел поутру на речке посидеть, а тут выстрелы, вот решил проверить.
— Оружие при тебе?
— Конечно, вон вместо удочек, — Федот похлопал по пристегнутой кобуре, спрятанной под рубахой.
— Хорошо, пойдём, посмотрим, — ответил Готман.
Когда они подошли к месту, где звучали выстрелы, то увидели страшную картину. Недалеко друг от друга лежали два окровавленных тела. Двух классовых непримиримых врагов разделяли всего несколько метров.
Бородовой лежал, сжимая в руке револьвер, его глаза оставались открытыми, казалось, что он хотел что-то сказать, о чем-то предупредить, но это только казалось, это всего лишь воображение и ничего более.
— Василий! — Бросился Федот к лежащему бездыханному телу, — как же так? — Он сел рядом и опустил голову.
Готман опустился возле Бородового на колено и медленно закрыл ему глаза.
— Спи дорогой, спи спокойно и поверь, твоя смерть не прошла даром, отдавая всё, что у тебя было, ты думал о будущем, ты думал обо всех и для нас ты останешься навсегда героем. Прощай. — Затем Готман встал.
— Как же это Севостьян Емельянович, как они могли здесь оказаться вдвоём, ночью? — Спросил Федот.
— Кто ж их знает, вот решил пойти один, наверное, следил за этим бандюгой, а ведь я всегда говорил ему, при первой возможности сообщи.
— Выходит, что не смог сообщить, — добавил Федот.
— Да, не смог, — с грустью ответил Готман.
Несмотря на раннее утро, сельчане подходили к месту ночной трагедии. Смотреть было тяжело, зрелище вызывало ужас в сознании людей, которые только стали отвыкать от убийств и насилия, от угроз и всяческой расправы. Только стала укрепляться Советская власть и крестьяне почувствовали себя людьми, где их слово имело значение, и вот опять стрельба и опять убийство.
Но все же, после этого случая стало жить спокойнее. Ни убийств и даже стрельбы больше не повторялось. В колхоз прислали нового председателя, агронома и появились ещё партийные работники. Под руководством парторга Готмана Севостьяна Емельяновича и приезжего следователя Скрипача, были задержаны, а затем арестованы полковник царской армии Свищев и смотритель дома Осиповых Емельян.
Пелагею сельчане недолюбливали и считали гибель председателя Бородового на её совести. В школе она уже не работала, ей пришлось уволиться. На что жила и питалась, никто не знал. В доме она жила одна и после смерти Бородового замуж так и не вышла. Больше Пелагея походила на монашку, во всём чёрной одеянии иногда её видели в сельском магазине или в церкви в Рождественском. Ходили слухи, что в церкви она и подрабатывала, на то и жила. Дожив до преклонного возраста, так она и умерла в полном одиночестве у себя в небольшом доме крытым соломой.
А вот Мария Ивановна Шлыкова так и отработала до самой старости в местном деревенском медпункте. Её очень уважали, даже о ней писали в районной газете. И действительно, этому человеку благодарна почти каждая семья села, ведь рано или поздно к ней приходили люди за помощью и она никому не отказывала. А после её смерти, этого человека ещё долго будут вспоминать и вспоминать только хорошее.
Готман уехал работать в район в Рассказово. Туда его пригласили на высокую партийную должность, так он там и остался. А вместо него главным партийным работником в Никольском был назначен Федот Колесников.
***
Прошло время, после первого колхоза Красный маяк были организованы ещё три колхоза: имени Восьмого марта, имени Буденного, имени Когановича, позже они объединились в одно хозяйство, вначале имени Ленина, затем Память Ленина. Большой и богатый колхоз развивался и процветал до конца восьмидесятых годов двадцатого столетия