Свыше десяти лет я несколько раз в неделю проезжаю мимо монументального комплекса зданий глобальной компьютерной корпорации «Оракл» (Oracle Corporation), когда выхожу с фривея-101 на восток и когда возвращаюсь. И каждый раз восхищаюсь ими.
Тайна легкого и одновременно величественного Смольного собора в Петербурге много лет хранится в моей памяти. И вдруг ощущения, вызываемые чудом архитектуры конца XX века, и воспоминания о здании Растрелли, выстроенном в середине XVIII века, встретились во мне. И подружились. Причиной этой доброй встречи стала бело-серая облачность, нетипичная для летнего утра Калифорнии, но присущая Петербургу. В то утро я увидел здания «Оракла» так, как никогда ранее, и они напомнили мне Смольнинский ансамбль.
1.
Штаб-квартира фирмы «Оракл» расположена в Redwood Shores и является архитектурным центром этой застраивающейся территории. Комплекс вырос фактически в «чистом поле», и несколько позже там начала складываться городская инфраструктура и открываться новые фирмы, в основном из dot.com индустрии. «Оракл» – одна из составляющих всемирной известности Кремниевой долины, а Redwood Shores – ее северная оконечность.
Шесть высотных зданий «Оракла» стоят по трем берегам превращенной в небольшое озеро заводи Сан-Францисского залива. Их расположение, конструкция и облицовка порождают удивительную пространственную и цветовую подвижность, переменчивость, воздушность всего этого комплекса. В нем нет и капли статичности.
В совокупности зданий присутствуют скрытая симметрия и легко обнаруживаемая асимметрия. Сложены они из одних и тех же элементов: параллелепипедов, башен и полубашен, но каждое из них неповторимо. В одном случае башни стоят по бокам параллелепипеда, в другом – заключены между двух параллелепипедов. Одни сферические поверхности обращены к зрителю выпуклостями, другие – вогнутостями. В самой высокой башне 15 колец-этажей, есть 12-этажные. Примыкающие к ним конструкции прямоугольной формы на два-три этажа ниже.
Здания не выровнены по линии, они хитро «разбросаны». Поэтому, подъезжая к комплексу с разных сторон, человек, находящийся в машине, видит разное количество строений. Иногда думаешь: одно здание, но, немного проехав, замечаешь, что оно «разлепляется» на два. С некоторых точек обзора видны лишь башни, но по мере движения обнаруживается, что за ними «прячутся» прямоугольные конструкции. Или наоборот, сначала здание имеет сложную, составную форму, но затем прямо на глазах оно превращается в башню.
Но самое удивительное в восприятии зданий порождено их зеркальной облицовкой. Они всегда «окрашены» в цвет неба над ними. Обычно утром и днем небо ярко-голубое, безоблачное, поэтому доминирующий цвет зданий – голубой, но при этом каждое из них имеет свой оттенок. В пасмурные дни здания серые. На закате они быстро из золотисто-красноватых «перекрашиваются» в темно-голубые, потом – в почти черные. В ночное время большинство окон остается освещенными. Здания не исчезают в темноте.
2.
Дошкольные и школьные годы, а также значительную часть студенческих лет я прожил в Ленинграде на улице Красной Конницы (теперь – Кавалегардская улица). Она начинается у Суворовского проспекта и идет к Неве. На класс старше меня и моей сестры, мы – двойняшки, училась Аня Каминская, внучка известного теоретика искусств и литературного критика Николая Николаевича Пунина. Он был репрессирован и в 1953 году погиб в заключении. Его женой была Анна Андреевна Ахматова, которая жила с семьей Пунина до самой смерти. С 1952-го до лета 1961-го они жили на Красной Коннице, а потом переехали в писательский доме на улице Ленина (теперь – ул. Широкая).
После окончания школы Аня и моя сестра начали учиться на искусствоведческом факультете Академии художеств, и это сблизило их. Я поступил на математико-механический факультет ЛГУ. Образовалась большая, веселая студенческая компания, зимние выходные и каникулы мы проводили в «Будке», летнем домике Ахматовой в поселке Комарово под Ленинградом.
Как-то Аня дала мне пакет с оттисками статей одного из величайших математиков ХХ века Андрея Николаевича Колмогорова. Это были итоги применения идей и методов статистики и теории вероятностей в исследованиях русского стиха. Материалы были переданы Колмогоровым Ахматовой через известного лингвиста академика Виктора Максимовича Жирмунского, тоже жившего в Комарове. Мне надо было разобраться в этих статьях и «по-простому» объяснить Ахматовой их содержание.
Вскоре Аня попросила меня, скорее всего это была осень 1960 года, сопроводить Акуму, так в семье звали Анну Андреевну, из «Будки» в Ленинград. Договорились с кем-то о машине и поехали. Мне кажется, что я сидел впереди, а сзади – Ахматова и ее подруга Эмма Григорьевна Герштейн, литературовед и исследователь творчества Ахматовой.
По дороге я пересказал Ахматовой то, что вычитал и понял в работах Колмогорова. Подарок Анны Андреевны за мой «труд» навсегда остался со мной. Она обратила мое внимание на то, что если ехать по Суворовскому проспекту от Невского к Смольному собору, то это бело-голубое здание Растрелли поначалу, как и положено, приближается, а потом, вопреки законам зрительного восприятия, вдруг начинает удаляться. Не знаю, был ли этот эффект предусмотрен зодчим, но его обнаружил поэт.
* * *
От моего дома на Красной Коннице надо было немного пройти до улицы Войнова (теперь – Шпалерная), завернуть за угол, и сразу был виден Смольный собор. Он не был отреставрирован, но это не лишало его аристократизма. А если прогуляться несколько минут от моего нынешнего дома до озера, то в просвете между деревьями над одно-двухэтажными домами, стоящими на противоположном берегу, можно увидеть башни «Оракла». До них – чуть более 6 километров. Иногда, ранним утром, пока туман не рассеялся, они кажутся бело-голубыми.