Крах Ваньки Жукова
Любовь Алексеевна покачивалась в кресле-качалке, на котором когда-то очень любил понежить свое стареющее тело ее любовник, теперь забывший, задвинувший ее на задворки своей столичной жизни. Скрежет в замочной скважине, а вслед за этим и хлопок входной двери, заставили вздрогнуть. "Ванюша, что ли пришел? Нет. Он без предварительного звонка не приходит. Воры? Неужели воры!?" - эти мысли за доли секунды пронеслись в голове женщины. Она поднялась с кресла и на цыпочках подойдя к раскрытой в прихожую двери, осторожно выглянула из-за косяка. У входной двери стоял он, ее возлюбленный, Максим Гаврилович.
- Господи! Миленький, это ты? У меня душа в пятки ушла - думала воры.
С этими словами Любовь Алексеевна бросилась на шею к мужчине и осыпала его поцелуями.
- А я уж не чаяла увидеть тебя хоть еще разок. Проходи в зал, родненький. Сейчас кормить тебя буду.
- Любушка, - остановил он, - я не голоден. А вот выпить, пожалуй надо. Я замечательный виски прихватил.
- Присаживайся - присаживайся, мой ненаглядный. Сейчас я стаканы из серванта достану. А чем закусывать будем? Я уже вечность виски не пила. Забыла, что подавать надо.
- Да не суетись ты, Любаша. И чем закусить у меня в портфельчике есть. Руки вот сполоснуть только надо.
Любовь Алексеевна почувствовала что-то не ладное в поведении Максима Гавриловича. Очень уж он был сдержанный: не обнял, не прижал к себе, не впился губами в её все еще упругие груди... Уже сидя за столом она уперлась своим взглядом в глаза сидящего напротив мужчины, как бы пытаясь вытащить из его мозга с какими мыслями появился он здесь так неожиданно.
- Любушка, что ты буравишь меня своими бездонными глазищами? Сейчас выпьем и я тебе все объясню.
Глоток виски сначала обжег, а потом блаженно разошелся по телу, но не убрал из сердца тревогу. ожидание терзало женскую душу. А предчувствия? Предчувствия были ужасными. Хотя Любовь Алексеевна уже давно морально готовила себя к расставанию со своим возлюбленным, но вот смириться с тем, что наступает именно тот момент, никак не могла.
- Любушка, давай поговорим без взаимных упреков и обид, - начал Максим Гаврилович, откинувшись на спинку стула. - Пойми, я уже в возрасте, а мужское достоинство еще не прокисло. Я хочу испытывать радость от близости с женщиной. И не раз в три- четыре месяца. Чаще я не могу навещать тебя. Дела не дают. Признаюсь - у меня появилась женщина. Я не могу ее сравнивать с тобой. Ты само совершенство. Но войди в мое положение.
- Не надо, родненький, оправдываться. Я все понимаю. Мы с Ванечкой очень благодарны тебе за все, что ты для нас сделал. И никаких обид на тебя быть не может. Но вот вырвать тебя из своего сердца не смогу.
- Так и не надо. Пусть оно хранит радости наших встреч. И вот в память об этом я хочу преподнести тебе подарок.
Максим Гаврилович раскрыл портфель и извлек красного бархата объемный футляр. Раскрыл его. Изумрудное ожерелье лежало на белоснежном шелке. Мужчина взял его в руки, подошел к женщине и застегнул драгоценное украшение у нее на шее и подвел ее к зеркалу. Изумруды были великолепны, а в середине центрального узора гордо сверкал не малых размеров бриллиант. У Любови Алексеевны перехватило дыхание. Она положила голову на плечо возлюбленного и беззвучно заплакала.
- Не надо, Любушка, лить слезы. Все у тебя будет хорошо. Мы останемся друзьями. Кстати, как дела у Ивана? - спросил Максим Гаврилович, усаживая ее за стол.
- У Ванечки все хорошо, - начала Любовь Алексеевна, убирая уголком салфетки мокроту с глаз. - Моя дальняя родственница живет в том районе, где он управляет компанией. так вот она говорит, что народ доволен его работой: трубы в домах меняет, крыши кроет, территорию облагораживает. Единственное плохо, что очень часто чуть ли не до полуночи на работе задерживается. В такие дни, чтобы подольше поспать, до дому не доезжает, а ночует в городской квартире.
- А Светлана, как к этому относится?
- С пониманием. С пониманием. У них в семье мир и лад. Анечка в садик ходит, а Света на работу вышла. Спасибо тебе, что спас тогда Ванюшу от позора, а может и от суда.
- Мелочи это, Любаша. А с девочками не путается?
- Что ты. После давнего твоего с ним разговора всех своих бывших шлюшек за версту обходит.
- Вот и хорошо. А теперь мне пора. Самолет у меня через два часа.
- Ой! А я так надеялась, что ты сегодня у меня переночуешь.
- С удовольствием бы, но дела. Утром надо быть на заседании комитета. А ты, моя радость, не держи на меня обиды и обустраивай свою личную жизнь.
- Да как ты можешь так говорить! Разве я могу на тебя обижаться. Я тебя до гробовой доски буду любить. И ни о каком обустройстве личной жизни даже мыслей нету.
Любови Алексеевне казалось, вернее она верила в искренность своих слов о любви до гробовой доски. Но внутренний червячок точил и напоминал ей, что примерно то же самое она говорила при расставаниях с предыдущими обожателями ее прекрасного тела. Да и что слова. Ведь реальные повороты судьбы не предсказуемы. Однако, в тот момент она никак не могла предположить, что через полгода после расставания с Максимом Гавриловичем она встретит другого мужчину.
***
Иван Жуков после сладострастных ночей проведенных с Альбиной в городском гнездышке, на работе не чувствовал себя орлом, а во всяком случае до обеда выглядел ощипанным воробышком, которому хотелось забраться под густой раскидистый куст, спрятаться от всего мира и набраться сил, чтобы вернувшись домой не выдать себя своим потрепанным видом.
Жуков понимал, что Альбина не полыхает к нему любовью, а просто с неистовой страстью отдается ему только потому, что он начальник. Ее начальник. Ему было понятно, что стоит измениться обстоятельствам и она бросит его, как бросила уволенного им главного инженера. Понимал, но остановиться то ли не мог, то ли не хотел. Его кобелиная страсть к противоположному полу была сильней рассудка.
Светлана, возможно, интуитивно чувствовала что-то неладное в их семейных отношениях, но по наивности, как и Любовь Алексеевна, продолжала верить, что муж остается в городской квартире, только для того, чтобы поспать лишних пару часов. Тем более, что о его успехах на работе, по городу говорили уже вслух. Даже местное телевидение в коротеньких сюжетах показывала работу возглавляемой им компании. После просмотра таких сюжетов, подспудные сомнения, возникающие иногда в голове Светланы, улетали прочь.
***
- Королева, вас подвезти? - из окна остановившегося напротив остановки "Мерседеса," улыбаясь во все тридцать два зуба, обратился к одиноко стоящей Любови Алексеевне мужчина лет пятидесяти.
- Если можно. А то уже полчаса торчу здесь и ни одного автобуса.
- Автобуса может не быть долго. Там на перекрестке серьезная авария. Я дворами объехал, - с этими словами он вышел из машины и распахнул дверь перед женщиной. - Королева, прошу в карету.
Мужчина оказался высокого за метр восемьдесят роста с хорошо сложенным телом. "Пивного выпирающего животика нет", - отметила про себя женщина, усаживаясь в кресло.
- Куда прикажете вас доставить, моя королева? И как вас звать-величать? - засыпал ее вопросами владелец навороченного "мерса". - Меня Анатолием зовут.
- А я, Любовь Алексеевна. На Пражскую пожалуйста, к дому с амурчиками. Знаете?
- Конечно знаю. Этот дом весь город знает. Вы там живете или в гости?
- Живу, - отозвалась Любовь Алексеевна и отвернулась к окну. Мужчина ей явно понравился, но разглядывать его она сочла неприличным, поэтому созерцала пролетающие мимо дома и павильоны с яркими вывесками.
- Вас к какому подъезду, сударыня? - сменил обращение предупредительный водитель.
- Ко второму. Хотя, останавливайтесь, где вам будет удобно. Не королева - дойду.
- Ну что вы, Любовь Алексеевна, такую прекрасную женщину я готов прямо к двери квартиры доставить. Тем более сегодня мне спешить некуда.
"Клеится", - подумала женщина. - " А впрочем, почему бы не пофлиртовать? Может что-то и более серьезное получится. Да и мужичок не урод, не калека. То ли служащий, то ли бизнесмен. Видимо при деньгах, коль на такой машине раскатывает. А если женатый? Ну и что? Мне за него замуж не выходить. А может, это последняя возможность. К шестидесяти двигаюсь."
- Прошу! - распахнувшаяся дверь и голос мужчины прервали размышления Любови Алексеевны.
- Анатлий! Я поняла, что сегодня вы никуда не спешите?
- Абсолютно.
- Тогда поднимемся ко мне. Кофе крепким угощу.
Мужчина бесшумно прикрыл дверь авто и, нажав на какую-то кнопочку, закрыл машину. Двумя пальцами взял женщину за локоть и они скрылись за дверью подъезда.
***
- Ваня, ты Анечку в садик не отвози. Мне ее сегодня надо на плановый осмотр к врачу и прививку к десяти часам.
- А на работу не идешь, что ли?
- Отпросилась на сегодня.
- Ты сама на машине съездишь, или водителя прислать?
- Сама. Вдруг тебе на какое-то совещание придется ехать.
- Тогда я на работу помчался. До вечера. Постараюсь сегодня пораньше вернуться. Анечка проснется, поцелуй ее за меня.
- Не переживай! Не останется нецелованным наш ангелочек.
Светлана с трудом нашла место, чтобы припарковаться рядом с поликлиникой.
"Вот порядки! Сотрудники всю парковку заставят своими машинами, а посетители, где придется паркуются. Надо своего начальника попросить, чтобы поднял этот вопрос на планерке у мэра", - размышляла она, открывая массивную дверь вестибюля. У регистратуры, как всегда стояла толпа страждущих.
- Нам к Елене Владимировне.
- А она сегодня во второй смене. К двум приходите. Вас записать?
- Вот это я лоханулась. Конечно, записывайте. Ну что, Анечка, придется нам четыре часа где-то болтаться.
- Ботаться?
- Гулять, бродить, сокровище мое, - пояснила она дочке, выходя на улицу.
- На каюсель.
- Нет, Анечка, на карусель далеко, да вон и туча находит. Давай лучше поедем в нашу квартиру. Там подождем. Может, у папы вкусненькое что в холодильнике есть.
Увиденное ошеломило Светлану. По всей спальне были разбросаны женские трусики, заколки, а на подушке - длинные рыжие волосы. Вся полочка в ванной комнате была заставлена кремами, тониками и какими-то незнакомыми ей тюбиками.
"Ведь чуяло мое сердце, что гуляет Ванюша. Успокаивала себя: работает Иван Александрович денно и нощно. Так вот он, кобелина, как работает!" - еле сдерживая гнев Светлана упала в кресло. Анютка в это время протопала на кухню, с трудом открыла холодильник, но кроме колбасы, сыра и бутылок ничего там не обнаружила.
- Мама, а в холодильнике вкусненького тю-тю, - проговорила девочка и развела в стороны руки.
- Ничего вкусненького нету, - отрешенно проговорила женщина.
- Нетю.
- Ничего. Сейчас мы с тобой поедем в "Сладкоежку", там и поедим вкусненького. Только, ты подожди немножко, я посижу, отдохну чуточку и поедем.
***
Возвратившись домой Жуков обнаружил стоящие в прихожей чемоданы. Изумленный, он прошел в хол и увидел Свету, складывающую в очередной чемодан вещи.
- Светлана! Что происходит?
- Ничего не происходит. Мы с Анечкой уходим от тебя.
- Тебе, что голову надуло?
- Да, видимо, надуло и давно. Сегодня мы с дочкой были в городской квартире. Надеюсь, больше ничего объяснять не надо?
- Вот, черт. А как вас туда занесло?
- Черт и занес. В общем, мы завтра уезжаем и я подаю на развод. А ты скажи всем своим шлюшкам, чтобы и близко не подходили к дверям квартиры - кислотой в морды плескать буду.
Иван прошел в комнату к дочери. Она сидела на ковре, обставив себя куклами, и играла в доктора. Отец погладил ребенка по голове и вышел во двор дома.
"Так значит события разворачиваются. Пусть поживет одна, помучается. А я? Я не пропаду. Баб хватает. Возить правда, их далекова-то будет", - не до конца оценивая сложившуюся ситуацию, ворочал забитыми похотью мозгами Жуков.
***
- Королева моя! Собирай чемодан, - завопил Анатолий, ворвашись в квартиру Любови Алексеевны. - На юга завтра на недельку рванем. Моя благоверная с внуками в деревню на целый месяц укатила. Так что, солнце, море и вода ждут нас!
- Не ожиданно как-то.
- Экспромтом оно лучше. Я поеду сбрасывать свои вещички. Утром в шесть заезжаю за тобой.
Утренняя трасса была практически пустая. Изредка приходилось обгонять пыхтящие на подъемах фуры. К полудню машин заметно прибавилось. Ползущие со скоростью сорок километров первого года выпуска "Камазы" выстроились в колонну, которую невозможно было объехать. За Анатолием выстроилась длинная вереница легковушек. Встречные машины ехали с таким малым интервалом, что невозможно было обойти разом четыре грузовика. В зеркале заднего вида Анатолий наблюдал, как отдельные водители, рискуя шли на обгон, но тут же включали правый поворотник, чтобы втиснуться обратно между машинами.
За крутым поворотом взору Анатолия открылась длинная прямая полоса шоссе, где-то вдалеке которой прыгали огни встречной. Он включил поворотник и, утопив педаль газа в пол, пошел на обгон. Водители грузовиков с дагестанскими номерами, как сговорились, тоже добавили газу. Оставалось обойти один грузовик, но встречная "Газель" стремительно приближалась. Понимая, что обогнать он никак не сумеет, Анатолий, что есть силы надавил на клаксон, включив правый поворотник. "Газель" прижалась к обочине, но крутой кювет не позволил ей сойти с полосы. То ли чувство самосохранения, то ли не желание смертей во встречной маршрутке и надежда, что грузовики пустят его между собой, заставили мужчину резко крутануть руль вправо.
Удар, искры перед глазами и темнота...
***
Иван Жуков впал в депрессию. Ушел из его жизни человек, стараниями которого он шел по карьерной лестнице, да и вообще, жил. Он метался, не зная что делать, что предпринять. Альбина ночами успокаивала его, всяческими ласками пыталась возбудить , вывести его из аморфного состояния, но тщетно. Только через пару месяцев Жуков начал адекватно оценивать окружающий его мир. Но тут новый, пусть не такой значительный, как смерть матери, удар настиг его. Проезжая мимо ресторана, он увидел, как его пассия Альбиночка в обнимку с Геннадием, его бывшим главным инженером, поднимаются по ступенькам этого, довольно известного заведения. Увиденное не вызвало ревности или нервного срыва. Наоборот, вечером, сидя в беседке, он осмысливал и анализировал свою жизнь, своих женщин и пришел, наконец, к выводу, что это не он, а они имели его.
Удовлетворенный полученным выводом, Иван, пожалуй впервые за последнее время спал сном праведника, а утром, чисто выбрившись, натянув на себя отутюженный костюм, отправился к Светлане с Анечкой. Как только открылась входная дверь, Жуков, перешагнув порог, упал на колени перед изумленной женщиной и без конца повторял:
- Прости! Прости! Ради бога, прости...