Пока летели, пока добирались до Артема на автобусе, Зелинские осмысливали информацию, полученную от Наташи, младшей из двоюродных сестер Виктора Андреевича. Неделю назад тетя Стеша упала в своей квартире, при падении сильно ушиблась и не смогла встать, и до телефона не могла добраться, так и ползала по полу, подъедала то, что было в холодильнике. Обнаружила ее в таком состоянии соседка, которая раз в неделю заходила спросить, что ей купить в магазине. Соседка позвонила Наташе, Наташа приехала, обзвонила всех остальных. Надо было что-то решать.
- А что тут решать? – с деланным недоумением спрашивал жену (и себя) Виктор Андреевич. – Мы с тобой уже давно все решили и обговорили: если тетя Стеша не сможет двигаться, мы ее забираем. Именно это сейчас и произошло. Надо брать ее и везти в Хабаровск.
-А если она не захочет? – в свою очередь спрашивала Оля. – Вот, скажет, у меня здесь, в Артеме, и муж лежит, и сыновья… Не поеду никуда из Артема. Может, кто-то из племянниц вызовется с ней жить, ухаживать за тетей?
Виктор Андреевич покачал головой.
- Валентина пробовала с ней жить, когда без жилья осталась. Месяца три прожила, разругались, ушла. Тетя Стеша - та еще тетя, с характером, да и Валентину Бог уживчивостью не наградил. А у остальных свои семьи, свои проблемы. Думаю, никто не согласится.
- А к себе взять? Все-таки - в Артеме, не в Хабаровск везти.
Виктор Андреевич пожал плечами.
- Посмотрим. Сейчас все соберутся, поговорим.
- А если мы в горы захотим поехать? Или еще куда?
- Наймем сиделку. Думаю, на короткое время в Хабаровске можно найти.
Собрались три сестры: Наташа, Света и Елена. Валентина, самая старшая, недавно обосновалась в далеком рыбацком поселке, нашла там неожиданно свое счастье - мужа-пенсионера с ветхой хибарой. Выбираться ей оттуда было проблематично. Пятая сестра, Антонина, самая легкая на подъем, несколько лет назад вдруг продала квартиру в Артеме и вместе с дочерью и внуком переселилась в Ростовскую область, стала фактически неприездной.
Тетя Стеша, уже вымытая, одетая в чистое, накормленная лежала в кровати, смиренно улыбалась, когда к ней кто-нибудь подходил. Соседка тоже была там, рассказывала в который раз о том, как она зашла к тете Стеше (у нее был ключ от квартиры) и в каком состоянии ее увидела. Обстановка была тягостная, почти как на похоронах.
- Ну, что, девочки, поговорим? – обратился Виктор Андреевич к сестрам и, увидев на их лицах знак согласия, пошел на кухню. Оля пошла с ним, сестры за ней. Наташа была с мужем, Геннадием, но Геннадий участия в разговоре принять не пожелал, направился на улицу, покурить.
- Какие есть предложения? – спросил Виктор.
Сестры молчали, искоса переглядывались, ждали, что он скажет дальше. «Прямо как на собрании, - внутренне усмехнулся Виктор. – Наша хата с краю, ты старший здесь, ты и решай». А почему, собственно, он старший? Если по возрасту, то старше его – Елена, а еще старше – Валентина, которой здесь нет. Если потому, что он мужчина, единственный из братьев еще живой, то это в наше время тоже не аргумент, не больно-то эти артемовские «леди» со своими мужьями считались и считаются. Елена уже троих сменила, Наташин Гена из запоев через раз выходит, у Светы супруг из окна выбросился – видать, не от хорошей жизни. Кто я для них? Почему именно от меня они ждут решения и ничего не предлагают сами? Может быть, они просто видят во мне более успешного человека, который, следовательно, лучше понимает жизнь, и поэтому заранее готовы сделать так, как он скажет? Вряд ли. Скорее всего, они просто надеются отсидеться. Надеются, что благополучный и богатенький, по их меркам, профессор Витя возьмет на себя эту проблему, а они останутся в своем привычном мире, со своими привычными горестями и радостями. Жизнь загнала этих людей в такое состояние, можно ли их в этом винить? И о чем сейчас с ними разговаривать? Взять тетю Стешу к себе никто из них не согласится, это очевидно, каждая придумает убедительную причину, так что не стоит на это и время тратить. Нанять сиделку? Где ее найдешь, да еще для неходячей больной? А если найдешь, то она такую цену заломит, что вся тети Стешина ветеранская пенсия на это и улетит. Так что, как ни крути, а этот крест придется нести ему, богатенькому Буратине.
- Ладно, - сказал он. – Если нет других предложений, то мы с Олей забираем тетю Стешу в Хабаровск. Квартира у нас просторная, у нее будет отдельная комната, и что немаловажно для тети Стеши – в Хабаровске есть старообрядческая церковь, и ее сможет навещать священник.
На лицах сестер появилось одобрительное выражение, все трое посмотрели на Олю, Оля утвердительно кивнула, однако Наташа все же спросила:
- Но вы же оба работаете? Как же вы сможете?
- Как-нибудь приспособимся, - легко ответил Виктор. И не удержался, поёрничал: - Может, из вас кто-то иногда приедет помочь.
Смолчали, на время, потупились. Потом Лена храбро задала вопрос, который у них у всех троих, видать, все время вертелся на языке:
- А что будет с квартирой?
В квартире кроме тети Стеши был прописан ее младший сын. Одно время он жил тут с женой, у них родился ребенок, квартиру приватизировали, тете Стеше досталась одна комната, а все остальное – сыну. Потом сын развелся, а еще потом – его зарезали в пьяной драке. То есть, юридически, бывшей невестке было на что претендовать. Но у тети Стеши имелся еще и старший сын (тоже, увы, погибший), а у него тоже были дети, и они могли заявить права на бабушкину долю.
- А вот это уже не наше с вами дело, - просто ответил Виктор. – Пусть этим занимаются заинтересованные люди. Мы с вами к этой квартире не имеем никакого отношения. Нам о тете Стеше надо думать, а не о ее квартире.
Сестры задумались. По-видимому, у них были какие-то другие соображения на этот счет, но высказать их никто из них не решился.
- Ну, хорошо, - согласилась наконец Наташа. – А как ты ее повезешь?
- Очень просто – на самолете. Возьму на руки и повезу, всего час лёта.
- Что, прямо сейчас?
Виктор посмотрел на часы.
- Нет, сегодня уже не успеем. Сейчас я съезжу в агентство, куплю на завтра билеты, переночуем, и завтра полетим. А вы пока соберете все, что тете Стеше надо и все ее документы.
- Ладно, - сказала Наташа вставая. – Тогда я сейчас скажу Гене, он на машине, отвезет тебя в агентство, а завтра – в аэропорт.
Пока Наташа ходила за Геной, который все еще курил на улице, Виктор и Оля зашли в комнату, где лежала тетя Стеша, одетая в старенький фланелевый халат и укрытая теплым одеялом. Там царил полумрак, окно было наполовину заслонено цветами, горшки с которыми занимали весь подоконник. На стене висел церковный календарь, на этажерке стояли иконы.
- Я долго еще проживу! Намучаетесь вы со мной!.. – сказала тетя, пытливо сверля племянника острым, нестарческим взглядом из-под белых кустистых бровей, правая из которых почти полностью была прикрыта просторной, округлой бородавкой. Затем перевела взгляд на его жену Олю и добавила: - Может, одумаетесь? А то потом назад меня везти.
Оля тихо улыбнулась и покачала головой, а Виктор ответил:
- Нет, тетя Стеша, мы уже решили. Сейчас за билетами съезжу, завтра погрузим вас на самолет и – в Хабаровск. И назад пути не будет, об этом и не думайте.
- Ты-то погрузишь, а ходить-то за мной Оле! - пояснила тетушка. - Я уж поди не встану.
- Встанете, встанете! – живо возразила ей Оля. - У меня мама была врач, я вижу — перелома у вас нет, просто сильный ушиб.
- Не встану! – упрямо и горько повторила старушка, и на глазах ее набухла близкая, жгучая слеза. - Я долго еще проживу! Мне все грехи надо отмолить. Ох, сколько их накопилось!
Конечно, жизнь Зелинских в Хабаровске существенно усложнилась. В первые две недели тетя Стеша вообще была беспомощна, не могла даже приподняться в постели, чтобы поесть, и ее приходилось поднимать вручную. Еще сложнее обстояло с гигиеническими процедурами. И конечно главная тяжесть этих забот легла на Олю. На первое время ей даже пришлось взять отпуск без содержания. Участковая докторша, приглашенная из поликлиники, вызвала в свою очередь хирурга. Хирург тетушку осмотрел, ощупал и констатировал, что перелома у нее действительно нет, просто сильный ушиб, так что, по его словам, через месяц-другой старушка еще вскочит и будет танцевать. В ответ на это старушка слабо улыбнулась и ответила, что уже не встанет, силы ее кончаются, Господь к себе зовет.
Забегая вперед, скажу, что Господь однако не стал сильно торопиться, и тетя Стеша прожила у Зелинских два года. За это время ее несколько раз навещал отец Александр, причащал, а потом и соборовал. Однажды утром Виктор Андреевич зашел как обычно в ее комнату и увидел тетушку мирно спящей, с ангельским, уже неземным выражением лица. «Вот и последняя сестра моей мамы умерла, - подумал он. – Дай ей Бог прощение грехов! Она ведь и за нас с Олей молилась».
Но это произошло через два года, а за это время много других событий случилось, в том числе важных для Зелинского-директора. Аспирантская молодежь начала выходить на защиты. Первым защитил диссертацию Борис Пугачев, за ним Лена Алексеенко, и почти одновременно с ней – Максим Токарь. Кстати, Лена и Максим поженились, но гордая Лена не взяла фамилию мужа, сочтя ее неподходящей для женщины («Какая я вам токарь?»), осталась при фамилии отчима-украинца. Защитились и Антон с Натальей, а Тимухин даже доктором стал. Сергей Зверев продолжал работать над диссертацией. В общем, институт — на полном подъеме и директор может не сомневаться в своей успешности и смело лететь на всех парусах к перевыборам!
Однако не все так просто в этой лукавой жизни. Едва завела речь о докторской диссертации Татьяна Георгиевна Окунёва, как со стороны Профессора Ли раздался барственный окрик: «Эта курица? Никогда!» Окунёва бросилась к своему Учителю, к Белотурову, тем паче, что он числился у нее в диссертации консультантом, но Анатолий Кузьмич насупился мрачно и сказал ей: «Вы меня предали! Остались у Зелинского замом. Вот, пусть он вам и помогает». Зелинский же посоветовал Татьяне Георгиевне убрать Белотурова из консультантов и подыскать другой Совет: свет не сошелся на Комсомольске и Хосене.
Наташа Лабухова получила-таки установку, обещанную Хинчуком, и вместе с Пашей развила бурную деятельность по разработке катализаторов. Правда, когда она по совету Виктора Андреевича подала заявку в «РОСНАНО», ей ответили: «Вот вы создайте сначала производство этих катализаторов, докажите его прибыльность, потом мы, может быть, вложим в это дело свои деньги, чтобы гарантированно получать свою прибыль».
- Рыжий дядя хорошо устроился! – усмехнулась Наташа. – Делать должны мы, а прибыль получать будет он! Неужели «РОСНАНО» создавали именно для этого? А мы-то наивно думали, что оно должны помогать российским ученым, делать из фундаментальной науки прикладную.
- Вы знаете, я тоже чем дальше, тем больше разочаровываюсь в отношении нашего государства к науке, - поддержал ее Зелинский. - Такое ощущение, что власть имущие просто не знают, подобно той подслеповатой мартышке, что ей делать с наукой, куда и как ее употребить.
И рассказал Наташе, как совсем недавно он был приглашен на совещание к губернатору. Совещание было посвящено составлению предложений по научно-техническому развитию края. Пригласили директоров всех научных институтов и ректоров вузов, а также руководителей крупнейших промышленных предприятий. Поскольку приглашения были сделаны загодя, то все пришли со своими готовыми предложениями (кто во что горазд), которые после краткого формального обсуждения были собраны в толстой итоговой папке. По окончании, Виктор Андреевич не удержался, подошел к губернатору (бывшему главному инженеру авиационного завода!) и спросил:
- Скажите, пожалуйста, а какие у края есть приоритеты? Чего краевые власти хотели бы получить от науки?
И губернатор честно и просто ответил:
- Нет у нас никаких приоритетов. То, что вы сейчас нам предложили, то мы и пошлем в Москву. Москва от нас требует галочку поставить, вот мы ее и ставим.
Грустно стало директору института, и ему даже захотелось послать в Москву свои соображения о том, как следует перестроить отношения науки и государства, а том, как выделить из академической науки прикладную часть и стимулировать ее работать на рыночную промышленность… Но куда именно послать? Кто в Москве способен на это отреагировать? Не Фурсов же, «советник» Президента! И не Президиум нашей выморочной Академии. Как говорится: «Чума на оба ваши дома!»
А тем временем подошла пора готовиться к новым выборам директора института. И крепко тут задумался Виктор Андреевич. Пять лет он в этой должности оттрубил, институт худо-бедно развернул к более современной тематике, сотрудников приучил публиковаться в приличных журналах (по числу публикаций даже на второе место вышли на Дальнем Востоке), аспирантов выучил, гранты появились… Может, пора передать это дело кому-то другому? Ведь прав был друг его Бобыкин: нет у Зелинского склонности быть руководителем, интроверт он по натуре, и уж тем более нет умения ладить с начальством. Ему бы за компьютером сидеть — одному или с парой студентов-аспирантов, да решать интересные задачки. А недавно еще и новый метод моделирования придумал и начал его развивать — с Олиной помощью: его алгоритмы — ее программирование. И решил он с Олей посоветоваться.
- Солнышко, что ты скажешь, если я откажусь быть директором? Надоели мне все эти интриги, дворцовые игры, «тайны мадридского двора»… Пусть ими занимается кто-нибудь другой, а я буду делать то, что умею и люблю — решать задачки и с твоей и Божьей помощью развивать новый метод. И в горы будем ездить, когда захотим, не испрашивая Высочайшего разрешения!
- Я была бы очень рада, - ответило «Солнышко». - Но подумай: кого ты мог бы видеть в вашем институте в качестве директора? По-моему, нет у вас подходящего человека.
- А почему обязательно в нашем институте? - воразил Виктор Андреевич. - Есть например прекрасная кандидатура - Александр Алексеевич Кузьмин! Некогда, он работал у Белотурова заместителем директора, прекрасный организатор, отличный физик, что-такое материаловедение знает, знает и коллектив. И в том, что сумеет повести институт в область нанотехнологий, я не сомневаюсь.
- А сумеет ли он ладить с Ладонниковым?
- Думаю, что сумеет. По секрету: в советское время он несколько лет работал в крайкоме партии, там многому учат.
- Ну, что ж, попробуй, поговори с ним, - согласилась Оля. - А для меня ты в любой должности хорош.
На переговоры с Кузьминым Зелинский отправился, не обсудив предварительно эту идею с Окунёвой и Буре. Во-первых, было не понятно, чем закончатся переговоры, во-вторых, интуитивно ему было ясно, что его «милые дамы» к нему привыкли, как директор он их более-менее устраивал, и опять подстраиваться под другого человека было бы для них нежелательно.
Кузьмин выслушал предложение с ровной, уважительной улыбкой, сидя за столом перед включенным дисплеем компьютера, но красивая шариковая ручка при этом непроизвольно перелетала из одной его руки в другую, что выдавала немалое волнение. А выслушав, он ответил сразу, даже не пытаясь что-то уточнить:
- За предложение спасибо, но оно мне не подходит. Институт я действительно знаю, и с многими людьми знаком, но скажу честно: перспектив у института я не вижу. Более того, я поражаюсь, как вам удалось за пять лет вытащить его из спячки, из трясины, в которую его загнал Анатолий Кузьмич! В университете у меня сейчас хорошее положение, ректор дает мне деньги на оборудование, обещает открыть на базе кафедры «Нанотехнологический центр», есть аспиранты, Тараканов недавно докторскую защитил… Так что, еще раз спасибо! - на этот раз он улыбнулся искренне, дружески. - Но я вынужден отказаться. По-моему, вы проявили себя хорошим директором, у вас и дальше все получится. Будем и дальше сотрудничать! - И добавил с дружеской улыбкой: - Спасибо вам за Марину! Благодаря статье, которая у нее с вами вышла, она получила президентскую стипендию, и недавно ей предложили работу в Японии.
- Да, она мне звонила, - кивнул Виктор Андреевич. - Сокрушалась, что отказывается от моей аспирантуры. Но я рад за нее, там она хорошую школу получит.
Средняя дочка Виктора Андреевича отработала в Японии семь лет, программистом в
электронной фирме. Ее там ценили, даже на обложку рекламного буклета ее фото вынесли, но дальнейших перспектив она как иностранка в Японии не увидела и перебралась в Австралию.
«Ну что ж, - сказал себе Виктор Андреевич, выходя от Кузьмина. - Попытка сделана, и не моя вина, что она не увенчалась успехом. Придется нести этот крест и дальше».
И вот подошло время готовить документы на переизбрание директора. Несмотря на все замечательные успехи института, мудрая «ученая секретарша» Любовь Марковна Буре поинтересовалась у Виктора Андреевича, нет ли у него хороших знакомых среди членов Академии. Он естественно спросил: «А зачем?»
- А затем, - ответила она, - что умные люди в таких как у нас случаях обзаводятся письмами поддержки.
- Вы считаете, что у нас именно такой случай? - осведомился Зелинский.
- Именно такой. Можете не сомневаться. Ладонников спит и видит, как бы от вас избавиться. Ведь от так ни разу и не приехал к нам в институт за пять лет! Хоть и обещал лицемерно. А от лицемера надо ожидать самого худшего.
Виктор Андреевич был вынужден с ней согласиться и стал думать. Всех дальневосточных членов Академии он сразу забраковал. Во-первых, все они были подчинены Ладонникову и открыто в поддержку неугодного ему директора не выступят, что уже проверено. Во-вторых, даже если кто-то и выступит, его слово не будет слишком авторитетно. Тут нужны люди посильнее и понезависимее. Например, годился для этого Моисей Яковлевич Гольдман. Он хоть и не полный член Академии, а только член-корреспондент, но зато был председателем московской комиссии и остался весьма доволен деятельностью Института материаловедения и его директора. К нему можно попробовать добавить двух академиков: у одного из них, заводелом Института имени Иоффе, Зелинский в свое время докладывал свою докторскую диссертацию, а со вторым, замдиректра ФИАН, он вел из Владивостока совместные работы по наночастицам. Они должны его помнить, и вполне могут оказать поддержку. Во всяком случае, надо попробовать.
Виктор Андреевич с помощью Любови Марковны сочинил всем троим соответствующие письма и разослал. Оставалось ждать.
А в один, как говорится, прекрасный день в кабинет директора постучался и вошел Сергей Сергеевич Тимухин. Скромно вошел, деликатно, почти бесшумно отодвинул стул и мягко присел, всем своим видом выказывая полную почтительность к хозяину кабинета.
- Вы извините, Виктор Андреевич, но я пришел к вам как честный и порядочный человек, - так начал он разговор.
- В вашей честности и порядочности я никогда не сомневался, - заверил его Виктор Андреевич, хотя еще не догадывался, в чем цель визита новоиспеченного доктора наук.
- И как порядочный человек я пришел вам сообщить: я собираюсь баллотироваться на должность директора института, - продолжил Тимухин.
- Это ваше право, - с прежней невозмутимостью кивнул Зелинский. - Вы доктор наук, если за вас проголосуют, вы станете директором. И я не вижу никаких причин подчеркивать, что вы честный и порядочный человек.
- Но я еще не все сказал. - В голосе Тимухина появилась мягкая укоризна, и он посмотрел Зелинскому прямо в глаза. - Дело в том, что я, именно как порядочный человек, хочу порекомендовать вам не выдвигать свою кандидатуру.
- Вот это уже интересно! - Зелинскому действительно стало интересно: что же скажет его гость дальше? А сказал гость вот что:
- Потому что ситуация складывается так, что директором стану именно я. Смею вас заверить, что я к этому не стремился, но меня вынудили, и я просто обречен стать директором, хотя, если честно, вы как директор меня вполне устраиваете.
Тут потомок крымских татар умолк и лицо его сделалось смущенным и грустным. Вынуждает его конечно Хосен, но откуда вдруг такая обреченность, такая безнадежная уверенность в успехе? Не демон же Хосен в самом деле? Не всесилен он. Значит за Тимухиным не только Хосен, но еще и Ладонников.
- Продолжайте, продолжайте! - подбодрил он визитера. - Выкладывайте уж все, с чем пришли. Как честный человек!
Тимухин тут осмелел и оживился.
- Все дело в том, что к Хосену приезжал Ладонников, он у Профессора соавтор в открытии, у них совместная монография вышла, и они вместе решили выдвинуть меня.
- И вы согласились? - иронически улыбнулся Зелинский. - Очень не хотели, но согласились?
- А что мне оставалось? - Тимухин смотрел грустно. - Я не герой, против танка не пойду. Пришлось согласиться.
- Но вы не расстраивайтесь! - с той же иронией стал утешать его Зелинский. - Может, все еще образуется, может, вас и не выберут…
Выражение лица Тимухина стало обеспокоенным, выразило новую, тревожную мысль.
- А вы не захотите тогда на мне как-то отыграться? За то, что я вместо вас хотел директором стать? Дадите вы мне какие-то гарантии?
«Ну вот и приплыли! - сказал себе Зелинский. - Вот тут татарская кровь и проявилась! Не верит от в людскую порядочность, заранее готов к тому, что сильный будет бить слабого и добивать раненого».
- Ах, Сергей Сергеевич! - произнес он мягко и задушевно. - О каких гарантиях мы с вами можем говорить? Я-то знаю, что ни на ком отыгрываться не стану, но вы моим словам все равно не поверите. Так что идите и готовьтесь к выборам: для начала вас еще наш Ученый совет должен поддержать. Но имейте в виду: один раз Ладонников уже потерпел неудачу: агитировал членов Президиума голосовать против меня, а они меня все-таки избрали.
- Всего одним голосом! - грустно напомнил Тимухин. - В этот раз он все предусмотрит, директором изберут меня. И вот еще… - Глаза его наполнились глубокой тоской, словно он должен был шагнуть к неминуемой виселице или на эшафот. - А меня вот еще просили вам передать. Если вы откажетесь баллотироваться, вас оставят в институте на должности главного научного сотрудника, но если не откажетесь, пойдете на выборы, вам придется искать другую работу. Вы же понимаете: научные должности занимают по конкурсу, а конкурс будет не в вашу пользу.
Зелинский поднялся из-за стола и пошел к выходу из кабинета, тем самым приглашая на выход и посетителя.
- Вот за это откровение — спасибо! Так и передайте! - произнес он, остановившись в дверях и глядя иронической, но недоброй уже улыбкой на «будущего директора». - Я, знаете, люблю, когда мне угрожают. Сильнее становлюсь и злее.
Тимухин поднялся со стула и, пролепетав: «Я вас предупредил, как честный человек!», вышел, неуклюже протиснувшись между грудью Зелинского и дверным косяком.
Об этом разговоре Виктор Андреевич конечно рассказал своему «триумвирату», опустив только угрозу, переданную ему Тимухиным от имени тех, кто за ним стоял: скорее всего, от имени «демона» Хосена. Впрочем, Буре и Окунёва уже оказались в курсе, так как Тимухин заходил к ним и оставил заявление с просьбой рассмотреть на Ученом совете выдвижение его кандидатуры на должность директора института. Зверева новость сильно удивила.
- Вот уж от кого не ожидала, так это от Тимухина! - удивилась он. - Такой всегда осторожный! Защитился и сразу осмелел!
- Дело не в смелости, - возразила ему Татьяна Борисовна. - Это его Хосен толкает.
- А Хосену зачем это надо? - спросила Буре.
- А затем! - Глаза Окунёвой блеснули азартно и задорно. - Затем, что раньше Белотуров перед Хосеном на задних лапках плясал, и все в институте ему в рот смотрели: что он скажет? А новый директор с ним не считается. Вот и хочет опять ручного поставить.
- В этом смысле — да, - согласилась «ученая секретарша». - Тимухин будет ручной. Но совсем не факт, что Ученый совет его выдвинет.
- А вот это не так уж важно, - пояснил Виктор Андреевич. - По новым правилам, выдвигать может кто-угодно: любой другой институт, университет, хабаровский Президиум… Было бы желание. Так что выборы будут интересными!
Однако угроза, утаенная им от «сподвижниц», осела в его душе тяжелой, вязкой смолою и уже начала творить свое мутное дело, на которое и была направлена.