Работу над книгой Зелинский закончил к весне. Он отослал в «Физматлит» рукопись (электронный вариант) и включил режим ожидания. Тем временем Ваня Соловьев с Тимухиным дважды переделали диссертацию, и Ваня доложился на Ученом совете. Вопросов, конечно, было много — особенно со стороны физика Зверева и любознательной умницы Лабуховой, но в целом работу одобрили, заранее порадовались за Ваню, а чуть позже Виктор Андреевич договорился с Парамоновым и представил диссертацию на Диссертационном совете «железки». Защиту назначили на осень.
В апреле слетал в Курск Борис Пугачев, успешно защитился (к удивлению Зелинского ни одного «черного шара» ему не выкатили, а ведь работа была откровенно слабая) и вернулся окрыленный. Устроил в институте импровизированный банкет, людей на который приглашал выборочно. Зверева, конечно, не пригласил. Гордо рассказывал, что имел беседу с ректором курского университета, и тот зазывал его к себе, обещал приобрести для молодого доктора самый современный электронный микроскоп.
Однако Пугачеву еще предстояло дождаться утверждения защиты ВАКом, и в этом, не слишком устойчивом состоянии он почти перестал появляться в институте, проводя все время в Университете путей сообщения, на тамошнем микроскопе. Зелинский видел, как потемнел лицом Зверев, и посоветовал ему ускорить работу над диссертацией. Жизненный опыт подсказывал ему, что напряжение между Сергеем и его формальным подчиненным будет только усиливаться, и фактор времени тут может оказаться решающим, надо быть ко всему готовым. Законы Мэрфи, которые в народе называют законами подлости, еще никто не отменил.
Жизнь, однако, преподнесла ему иной сюрприз. Произошло то, чего он уж никак не ожидал, и связано это было не с Пугачевым и не со Зверевым. Впрочем, опосредованное отношение Пугачев этому событию имел, сам того на зная. Событие заключалось в том, что Зелинскому позвонил его бывший аспирант Андрей Дроздов, тот самый, который работал теперь у Шпагина, в Вычислительном центре. Зелинскому иногда попадались в разных журналах его работы, и он радовался за своего ученика, за его самостоятельность и заметно растущий научный уровень.
- Виктор Андреевич! - обратился бывший ученик к бывшему учителю. - Как вы отнесетесь к тому, что я хочу защитить докторскую диссертацию?
- Очень просто, - ответил учитель. - Посмотрю, что это за диссертация и тогда скажу.
- А вы не скажете, что я не созрел еще, что всего три года прошло от защиты кандидатской?
- Нет, такого я не скажу. Все будет зависеть от качества работы.
- Тогда у меня еще есть вопрос, - продолжал Дроздов. - Я хочу попросить вас быть моим научным консультантом. Как вы на это?
- А вот на это я отрицательно, - не раздумывая, ответил Зелинский. - Извините, Андрей, но к вашей докторской я не имею никакого отношения. Кандидатской — да, кандидатской я руководил, но потом вы работали самостоятельно, совместных публикаций после защиты у нас вами не было, как я могу быть вашим консультантом?
Дроздов немного помолчал, потом возразил:
- Но я включил в докторскую многие вещи из кандидатской, там вы были соавтором.
- Простите, Андрей, дело не формальном соавторстве, - пояснил Зелинский. - Дело в сути. Вы делали работу самостоятельно и защищать ее должны так же самостоятельно. Правила ВАКа не требуют, чтобы у докторанта был научный консультант, можно защищаться и без оного. Я, например, защищался без консультанта.
- Но с консультантом надежнее, - вздохнув откровенно признался Андрей. - Я в ДВГУ собираюсь защищаться, там вас знают.
Повисла пауза. По-видимому, Дроздов не знал, как вести разговор дальше. Он не предвидел отказа, посчитал, что ничего крамольного в его предложении нет, знал он о таких случаях, с формальными руководителями и консультантами. Только вот Зелинского, своего заочного учителя, он знал, оказывается, плохо.
- Будем считать, Андрей, что этот вопрос мы закрыли, - заговорил Зелинский, чувствуя, что инициативу в разговоре следует взять в свои руки. - Но посильную помощь я готов вам оказать. Пришлите мне вашу диссертацию, я ее просмотрю, выскажу свое мнение, дам какие-то советы. Я не сомневаюсь, что уровень вашей работы достаточно высок, я видел некоторые ваши последние статьи, но, думаю, что мои советы будут вам, все-таки, полезны. Согласны?
- Согласен, - с не слишком заметной радостью ответил бывший аспирант. - А, может, вы все же подумаете насчет консультанта?
- Вопрос закрыт! - твердо ответил Зелинский. - Диссертацию присылайте.
И положил трубку.
Дроздов тянуть не стал, диссертация пришла через полчаса. Поскольку работа, вся целиком, представляла собой описание решения задач, подобных тем, которыми занимался и сам Зелинский, да еще с учетом того, что Дроздов, по сути, был его учеником, Виктору Андреевичу не составило большого труда в ней разобраться и оценить. Увы, оценка его была близка к той, которую он когда-то дал работе Владимира Чернышенко, «хлопца» Валентина Валентиновича Ладонникова, когда взялся оппонировать ее по просьбе своего друга Линника. И там, и здесь была одна и та же беда: каждая из задач, решенных в работе, выглядела неплохо, опиралась на добротные исследования и достаточно престижные публикации, и число публикаций было вполне достаточным для докторской диссертации, но вот самой диссертации не было! Не было общей идеи, которую решенные задачи должны были бы доказать, а потому не было и нового вклада в науку, нового взгляда на проблемы физики конденсированного состояния, в рамках которой диссертант хотел стать доктором наук.
Сразу звонить Дроздову и знакомить его со своим мнением Зелинский не стал. Дело шло к вечеру, пусть выспится спокойно. Позвонил наутро. Андрей выслушал не перебивая, потом спросил:
- А можно я к вам сейчас приеду?
- Приезжайте! - согласился Зелинский. - Давно вас не видел, поговорим.
Дроздов приехал через час, примерно столько и занимала дорога на автобусе от Вычислительного центра до Института материаловедения.
Постучал в дверь, вошел. За три года он почти не изменился: такой же худощавый, чернявый, в больших очках, какие обычно называют «роговыми», и которые человека сразу делают типичным «очкариком».
- Я не все понял по телефону, - пояснил он. - Объясните мне еще раз, Виктор Андреевич, чем конкретно вас не устраивает моя диссертация.
- Дело не в том, что она не устраивает лично меня, - как можно деликатнее улыбнулся Зелинский. - Дело в том, что в ней нет того главного, чем докторская диссертация отличается от кандидатской. Кандидатская диссертация — работа чисто квалификационная, она должна показать, что человек освоил определенные методы научного исследования, умеет ими пользоваться и получать достоверные результаты. Доктор же наук — это человек, который сделал новый вклад в науку, ответил на некие более-менее глобальные вопросы, открыл или хотя бы наметил новое направление. У вас ничего этого нет. Каждая глава вроде бы смотрится хорошо, но между собой они никак не связаны. Более того! В названии диссертации у вас фигурирует слово «стабильность», вроде как именно аспекты стабильности разных материалов вы собираетесь изложить, но потом слово «стабильность» у вас встречается лишь один раз, в одной только главе.
Дроздов слушал его, то бледнея, то краснея, даже стекла очков у него запотели. Он снял их, протер носовым платком и вновь надел.
- А, по-моему, вы судите о моей работе как-то предвзято, - возразил он, когда Зелинский умолк. - Наверное, вас просто обидело, что за эти три года я ни разу к вам не обратился, решал задачи самостоятельно. Но я обращался к вам, просил взять меня в институт — вы отказали!
- Я не отказал! - терпеливо возразил Зелинский. - У меня не было такой возможности. Директор не всесилен!
- Шпагин нашел возможность! - парировал Дроздов. - Вы просто не захотели, чтобы в вашем институте появился другой серьезный расчетчик. Вот и сейчас вы не хотите дать мне дорогу. Хотите остаться единственным доктором по моделированию.
«Боже мой! - мысленно сказал себе Зелинский. - Бедный мальчик! Я и не знал его таким! Что с ним будет дальше?»
- Вы не правы, Андрей, - сказал он спокойным голосом. - Вы зачем-то хотите конфликта, но тут я вас тоже не поддержу. Более того, я предлагаю вам свою помощь. Давайте мы вместе сядем, обдумаем, на какую идею можно нанизать ваши результаты, наметим дополнительные расчеты и проведем их. Конечно, на это понадобится время. С учетом сроков публикаций — года полтора-два. Тогда, возможно, и в качестве консультанта я смогу выступить. Вы молоды, зачем вам так торопиться?
- Ну, вот, я так и думал! - криво усмехнулся Дроздов. - Я слишком молод! Однако Пугачев моложе меня на целый год, а ему вы дали добро! Конечно, он ведь экспериментатор! Он вам не конкурент!
Эти слова Зелинского задели. Он даже готов был выставить этого зарвавшегося мальчишку за дверь и не иметь с ним больше никаких дел, но сдержал себя, вспомнил христианские заповеди.
- Пугачеву я поставил тройку. Ему я тоже советовал поработать еще пару лет. Но тройка — это все-таки не двойка, диссертация у него, хоть и слабенькая, все же получилась, поэтому совсем его завернуть, запретить ему защищаться я не имел права.
- А мне, значит, вы даже тройку поставить не можете? Так?
- Не могу. Но запретить вам защищаться я тоже не могу. Ради Бога! Представляйте в ДВГУ, или еще куда-нибудь и защищайтесь! Я высказал свое мнение. Кто-нибудь другой может сказать, что диссертация у вас замечательная. Как говорит наша общая знакомая, Анна Трофимовна: «Сколько людей, столько и мнений!»
Андрей поднялся, сказал сквозь зубы: «Спасибо!» и вышел.
«Ну вот! - грустно подумал Зелинский. - Он смертельно на меня обиделся. Ну, почему нельзя жить в этой жизни, не обижая людей и при этом не кривя душой? Да, тогда, с этим Чернышенко, я покривил душой, не отказался быть оппонентом! Но я сделал это ради друга, ради Линника, по его горячей просьбе, вроде как на него грех переложил. А сейчас? Ради чего я должен кривить душой сейчас? И вот нажил врага! Наверное, мне это еще аукнется. Ну, да Бог с ним, переживем и это!»
В мае пришел ответ из «Физматлита». Издательство было готово принять книгу к публикации и приглашало приехать в Москву для заключения договора. Стоимость издания оценили в девяносто тысяч рублей.
Никаких официальных сообщений об изменении статуса института и персонального статуса его руководителя так еще и не поступило. Тем не менее, Любовь Марковна, разными окольными путями, разузнала, что почти все необходимые бюрократические пороги вопрос объединения (а тем самым и назначения нового директора) прошел и осталось только получить в Москве главную и последнюю подпись — подпись Президента Академии. «Кажется, книгу я еще успею издать», - сказал себе Зелинский и, дав бухгалтерии указание по его сигналу из Москвы перевести в издательство президиумовские тридцать тысяч, полетел в столицу, имея при себе еще шестьдесят тысяч личных денег. Оля, конечно, полетела с ним. Тем более, что как раз в эти дни в Институте водных проблем должна была состояться конференция, в программу которой был включен и их доклад — «О природе излучин равнинных рек».
Лететь он собрался за свой счет, но Окунёва возмутилась.
- Виктор Андреевич! Так нельзя! В институте есть деньги, на вашу поездку хватит. Оформляйте командировку! Вы и так книгу за свой счет издаете.
Пришлось соглашаться. В конце концов, разок-то можно, хоть напоследок, использовать директорский статус. Тем более, что книга, все-таки, пойдет в зачет институту.
В издательстве все прошло гладко, договор он подписал, внес в кассу свои деньги, а остальные тридцать тысяч на другой день (сказалась разница в часовых поясах) перечислил институт. Согласно договору книга должны была выйти в свет к концу года. Рекламная информация о ней будет размещена в интернете, а десять авторских экземпляров будут высланы по почте Зелинскому.
- Почему так мало? - удивился автор. Он рассчитывал получить экземпляров пятьдесят, чтобы от души одаривать знакомых и коллег.
- Можем выслать хоть сто, - пояснила ему главный редактор, энергичная молодая дама лет тридцати пяти, в белом брючном костюме. - Но за отдельные деньги. - И назвала будущую стоимость книги.
Он удивился, и решил, что хватит и десяти. Главное, что бы они оказались доступны университетам.
- Сейчас это обычная цена, - успокоила его москвичка. - У вузов есть деньги, возьмут. Ваша книга будет идти нарасхват. Думаю, мы даже дополнительный тираж потом запустим.
В Институте водных проблем тоже все прошло нормально. Зелинский выступил, Оля сидела в зале в качестве наблюдателя. Доклад о природе излучин, сделанный директором Института материаловедения (так значилось в программе конференции) был встречен «водниками» с интересом, но реакция на него получилась неоднозначная. Мнения диаметрально разделились. Маститые, убеленные сединами и озаренные лысинами ученые говорили, что все это уже было, ничего нового тут нет, более молодые утверждали, что работа не убедительна и принимать ее всерьез нет смысла. Что, мол, могут понимать материаловеды в водных течениях? Однако, после бурного обсуждения, доклад все же одобрили и рекомендовали к публикации в журнале.
Зелинскому было забавно наблюдать за этой перепалкой, но он почувствовал, что они с Олей задели этих «водников» за живое, и решил, что по возвращении в Хабаровск переведет статью на английский, расширит немного и пошлет в какой-нибудь международный журнал сходной направленности. Пусть читают, пусть узнают наконец, почему реки виляют!
Так он и сделал. Правда, журнал оказался платный, потребовал за публикацию сто долларов. Зелинский осмелился поторговаться (платить-то надо было из своего кармана!), сошлись на пятидесяти.
Разведка Любови Марковны по-прежнему доносила о затишье.
- Если до лета ничего не произойдет, значит можно и до осени спать спокойно, - заявила она. - Летом в Академии никто пальцем не пошевелит, все в отпуска уйдут.
Подошло лето. Тишина!
- Ну, что, солнышко? - обратился Виктор Андреевич к своей верной спутнице Оле. - Пошлем мы их всех куда подальше и махнем в горы?
- Махнем! - согласилась Оля. - Но только не в Гималаи!
- Конечно, не в Гималаи, - успокоил он. - Махнем на Хан-Тенгри!
- На Хан-Тенгри? - ужаснулась верная спутница. - Это же семитысячник! Это почти Гималаи!
- А мы не на сам Хан. Мы только к его подножью. Посмотрим на эту замечательную гору, погуляем по окрестностям и — домой! Там кроме Хана есть и другие горки, пониже, сходим на какую-нибудь, если захотим.
- А как мы туда попадем? - спросила Оля, уже заметно загоревшаяся его идеей.
- Очень просто! В Алма-Ате есть компания, которая организует такие поездки. Сначала автобусом до перевалочной базы Кар-Кара, а потом вертолетом прямо к Хану, в международный лагерь. Я все уже нашел в интернете, надо только окончательно договориться. Будем договариваться?
- И сколько дней мы там пробудем?
- Десять дней.
- Всего? Давай тогда перед этим пораньше в Алма-Ату приедем, заодно и акклиматизируемся. Там, у подножья Хан-Тенгри, какая высота?
- Четыре тысячи.
- Вот видишь! Это как на Молодежке. Надо акклиматизироваться.
- Но на Молодежку мы опять не пойдем. Хватит с нас и того раза.
- Согласна. Погуляем просто по Туюксу, на перевал какой-нибудь сходим.
- Да, - согласился Виктор Андреевич. - Помнишь, как мы с тобой через перевал Пионер шли? Как там камни летели! Как пушечные ядра.
- А внизу, на леднике, чьи-то желтые каски лежали, - подхватила Оля. - Штук десять! Кто их туда накидал?
- Да уж! Я до сих пор удивляюсь.
Так они решили и начали готовиться к поездке, списались-созвонились с алма-атинской компанией, проверили снаряжение, купили билеты… И вот, в последний день, когда уже и рюкзаки были сложены, а назавтра — вылет, Виктор Андреевич включил напоследок компьютер, зашел в Интернет — посмотреть последние новости. И вдруг! Новость! Да еще какая. Правительственный источник сообщал, что произведена реформа организации науки в Российской Федерации. Создана новая управляющая организация — Федеральное Агенство Научных Организаций (ФАНО), которой переданы все институты, ранее входившие в Академию наук. Финансирование институтов будет осуществляться через ФАНО, оно же будет утверждать планы их работы и назначать директоров. Академия наук лишается всех властных и распорядительных прав, лишается финансирования и, фактически, превращается в общественную организацию, в нечто, подобное клубам по интересам. Отдельным пунктом в этой реформе был обозначен запрет осуществлять какие-либо реорганизации в институтах до особых распоряжений со стороны руководства ФАНО.
Прочитав все это, Зелинский расхохотался. Примерно так, как он расхохотался в коридоре владивостокского Президиума, когда узнал от Буре, что его избрали директором - всего одним голосом, но избрали! И тогда, и сейчас он вдруг, совершенно нежданно ощутил себя победителем. Он опять победил! Два года назад он обыграл Ладонникова, выиграл время, и вот сейчас это время сработало на него! Что будет дальше, насколько разумна эта реформа, как проявит себя ФАНО, как на это отреагируют академики — ничего этого сейчас нельзя было предвидеть, но одно было ясно — затея с объединением институтов материаловедения и машиноведения рухнула, рухнула на последнем шажке, ей не хватило всего одной подписи. Тут было, над чем смеяться, было чему радоваться. Сейчас Зелинский уедет в горы, к величественному Повелителю Неба, а вернется уже в другой мир, в мир, в котором власть и интриги ладонниковых и хосенов перестанут действовать. Каким будет этот мир — непонятно, но это будет какой-то иной мир, и возможно, в этом мире будут действовать другие законы, более приемлемые для таких людей как Зелинский, которые больше думают о науке, чем о своем персональном месте в ней, а точнее — в ее иерархии.
«Вот, оказывается, что имел в виду Мурахвер, говоря о намечающихся подвижках! - подумал Зелинский с недобрым, веселым злорадством. - Да уж! Представляю, как позеленели сейчас от злости многие академики, типа Ладонникова! Особенно самые верховные, московские! Семь лет назад уперлись, не захотели делиться властью с министрами — теперь министры всю власть у них отобрали. Заседайте теперь в своем клубе, а наукой будет руководить ФАНО!»
Оля разделила его радость, и они полетели в горы.