Еще перед отъездом из Сочи, в конце августа, Зелинский узнал от Окунёвой, что Чипуренко уехал в Комсомольск на защиту диссертации. Зелинский удивился — обычно люди ждут минимум полгода своей очереди, - но в данном случае, конечно, посуетился Хосен, который благоволил к искровику, выпускнику «политэна», преданному ученику Анатолия Кузьмича Белотурова. Ну, что ж! Жизнь идет, и это тоже ее веха.
После защиты Чипуренко задержался в Комсомольске на неделю. Как всегда, диссертант должен был потрудиться над оформлением бумаг — заключений, протоколов, стенограмм, - которые по правилам должен оформлять секретарь Диссертационного совета, но всегда и везде эта работа перекладывается на плечи защитившегося. По давно заведенному принципу: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!» Для членов Совета был конечно дан обязательный банкет, а по возвращении в Хабаровск Чипуренко устроил еще один банкет — для сотрудников института, в зале, где обычно собирался Ученый совет. На банкет — по разным причинам — пришли не все, поэтому на другой день Сергей Викторович с двумя бутылками — с водкой и коньяком — и с пакетом закусок лично обходил всех сотрудников и настоятельно добивался их персональных поздравлений. Очень хотел, чтобы все до одного порадовались за него.
Зелинский на банкет пошел: статус обязывал, и официально поздравил новоиспеченного доктора, пожелав ему скорейшего утверждения в ВАКе. А на следующий день, во второй его половине, его пригласил к себе Мурахвер. Виктор Андреевич уже знал от Буре и Окунёвой, что в Москве академик-экономист потерпел фиаско, в создании Центра регионального развития ему отказали, и он демонстративно вышел из Консультационного совета. О чем же сейчас он хотел поговорить с и.о. директора Института материаловедения?
К удивлению Зелинского академик принял его не в рабочем кабинете, а в специальной комнате, предназначенной для отдыха. Там стояли удобные мягкие кресла, имелся телевизор с большим плазменным экраном, невысокий, но довольно просторный столик. Имелась также дверь в еще одну комнату, предназначенную, по-видимому, для отдыха еще более полного — наверное, с удобным диваном. Стол был накрыт для вдумчивой, неторопливой беседы: бутерброды с красной икрой, крабы, сервелат, испанские вяленые оливки, бутылка 12-летнего армянского коньяка «Царь Тигран».
- Вы наверное недоумеваете, Виктор Андреевич, по какому поводу я вас пригласил? - с улыбкой произнес Мурахвер, когда они оба, хозяин и гость, уселись в глубокие кожаные кресла и посмотрели друг на друга.
- Есть немного, - ответил Зелинский так же с улыбкой. - Наверное хотите поделиться какой-то информацией, интересной для нас обоих?
- Не угадали. - Мурахвер налил коньяк в приземистые, широкие бокалы. - Я просто хочу поболтать с умным и порядочным человеком. К сожалению, у нас, в Хабаровске, таких очень немного.
- Ну, почему же! - возразил Зелинский, взяв в руки бокал и ощутив насыщенный аромат благородного напитка. - Есть, например, Пименов Николай Павлович.
- Согласен! - кивнул Мурахвер. - Но его, можно считать, уже и нет.
- Как так?
- Уехал в Москву. Наверное, не вернется.
Зелинский посмотрел удивленно-вопросительно.
Мурахвер чокнулся с ним и отпил из своего бокала.
- Романов его дожал. В Консультационный совет вошел Хинчук и продавил своего человечка. В ФАНО уже решено, что хабаровский ФИЦ будет формироваться на базе Горного дела. Остались какие-то формальности. Так что и вам, Виктор Андреевич, придется ложиться под Романова.
Зелинский тоже отпил и отдал должное вкусу академика: коньяк был великолепен.
- Мы живем в такое время, когда мы лишены выбора, - сказал он и сам удивился фальшивости этой фразы. У человека всегда есть выбор: совершить поступок или не совершать его. Но он продолжил: - То есть персонально у меня выбор есть: я могу в любой момент подать прошение об отставке, но для института это ничего не изменит. Решения принимаются наверху, и нашим мнением, фактически, никто не интересуется. Ведь даже вам, академику и члену Консультационного совета, не удалось отстоять свое мнение. И раз уж мы затронули такой вопрос, я хотел бы спросить вас, Александр Павлович: что вы намерены делать дальше? Я почему-то думаю, что, несмотря на эту неудачу, вы не станете просто сидеть и ждать, как события сами потекут дальше.
- И правильно думаете, Виктор Андреевич! - усмехнулся академик. - Потому что мне совершенно ясно, как потекут события. Институт экономики вольют в хабаровскую Академию госслужбы, и мы будем усердно ковать кадры чиновников и менеджеров. Но сразу поясню: без меня! Как только это произойдет, я тут же уволюсь и уеду. Слава Богу, мне есть куда уехать, есть много мест, где меня встретят с объятиями.
Мурахвер был почти на десять лет моложе Зелинского, и конечно знал, о чем говорит. Для него свет не сошелся клином на Хабаровске и на Академии. Но многое в нем было еще непонятно Виктору Андреевичу.
- А скажите, Александр Павлович, - продолжал он свой расспрос. - Я в Хабаровске не так уж давно и многое не понимаю до сих пор. Вы здесь единственный академик, но почему-то председатель Хабаровского научного центра не вы, а член-корреспондент Соколов. Вы сами не захотели?
Мурахвер опять усмехнулся и долил гостю коньяк в наполовину опустевший бокал. Себе тоже добавил.
- Странно, что вы не знаете этой истории, - произнес он, сделав изрядный глоток и закусив крабом и оливкой. - Я был председателем Центра. У меня тогда был хороший контакт с прошлым губернатором, и мне удалось добиться, чтобы город выделил Центру старинный особняк, в котором он и сейчас располагается. Особняк был в запустении, я его отреставрировал, за счет своего института, и намеревался превратить в Дом Ученых, завести там музыкальный салон, открыть литературные чтения, какую-то самодеятельность, кружки для детей научных сотрудников… В Москве есть Дом ученых, в Петербурге есть, в Новосибирске… Даже во Владивостоке есть! Почему бы не быть ему и в Хабаровске? Тем паче, что в самом-то Центре было всего три штатных сотрудника: бухгалтер и два вахтера — на весь особняк!
- Ну и как, удалось? - поинтересовался Виктор Андреевич.
- Почти. То есть, я гордо обнародовал свое намерение на заседании хабаровского Президиума и уехал в Москву, что бы получить там официальную поддержку, выбить несколько соответствующих ставок. Но в это время… - Александр Павлович усмехнулся уж совсем криво и посмотрел на собеседника почти победоносно. - В это время у хорошо известного вам Ивана Степановича Коровина возник, как говорится, кризис жанра. Его отдел, который он любит называть институтом, а себя его директором, располагался в здании, которое тоже принадлежало городу. Но на это здание позарилась всесильная «Единая Россия», решив открыть в нем свою приемную. Перед моим отъездом в Москву Коровин обратился ко мне с просьбой вселить в особняк его сотрудников, двадцать человек. Он в то время занимался криптографией, выполнял для края работы по созданию электронных подписей, и я рассудил, что край ему всяко поможет, найдет какие-нибудь помещения. Но ему этот особнячок приглянулся! В центре города, отреставрированный! В общем, когда я уехал, Иван Степанович провел организационную работу, кому-то что-то пообещал, кого-то чем-то купил, кого-то уболтал…
- Да, я знаю, он на это мастер! - не удержавшись, вставил Виктор Андреевич.
- Короче, он организовал перевыборы, и большинством голосов председателем избрали Соколова. Я думаю, уже не надо добавлять, что Соколов тут же дал добро на вселение Коровина. Ну а я с тех пор просто не хожу на заседания этого Президиума и игнорирую все его решения.
- Занятная история! Очень занятная! - отреагировал на этот рассказ Зелинский. - Жаль я не знал ее раньше, я бы смотрел на Коровина другими глазами. Хотя, многое в нем мне было и так уже понятно. А скажите, Александр Павлович, как на тех перевыборах проголосовал Анатолий Кузьмич?
Мурахвер устало вздохнул. Видимо, не очень приятно было ему ворошить неприглядное прошлое хабаровских коллег.
- Достоверно я не знаю. Голосование было тайное. Он божился, что голосовал против Соколова. Но я не слишком ему поверил. А если учесть, что после того, как вы стали директором, он побежал именно к Соколову, то можно почти не сомневаться, что и он приложил руку к этому фарсу. Ну, да Бог с ними, с этим жалкими личностями! Давайте поговорим, как люди думающие, о делах более существенных, о судьбах нашего государства!
Теперь уже Зелинский усмехнулся:
- Вы полагаете, у нас есть государство?
Мурахвер несколько секунд смотрел на него озадаченно, потом понял, о чем идет речь, и кивнул, соглашаясь:
- Вы правы! Государство — это договор между властью и народом, населением. Это некий аппарат, целью существования которого является забота о развитии и процветании народа. Даже авторитарное государство свои действия в конечном счете направляет на благо народа: конечно, так как оно это понимает.
- Вот именно! - продолжил его мысль Зелинский. - Советский Союз хоть и был авторитарным государством, но все-таки он был государством, он работал на народ. А то, что мы имеем сейчас, работает не на народ, а на кучку олигархов. Это не государство, а просто чиновничий аппарат, который не на мнение народа оглядывается, а на мнение самых богатых семейств. Все самые важные решения Президент принимает лишь после совещания с двадцатью олигархами за закрытыми дверями. Уж сколько лет он вслух говорит, что нужно развивать все сферы экономики, а на деле продолжает делать упор на нефть и газ.
- Вы совершенно правы, Виктор Андреевич, - поддержал его академик, - наша страна превращается в сырьевой придаток то ли Европы, то ли Китая. Но лично меня больше беспокоит другое. Меня беспокоит целенаправленное оболванивание народа, превращение его в обывателей. Наш Несменяемый мнит себя новым Петром Первым, великим реформатором, сотрясателем континента… А я вот недавно прочел книгу Якова Гордина «Право на поединок» и увидел, что если ВВП и сравнивать с кем-то из наших императоров, то не с первым Петром, а с первым Николаем.
- Простите, Александр Павлович, я, к стыду своему, не очень в курсе истории наших императоров, не могли бы вы разъяснить ваше утверждение?
- Видите ли, Петр был конечно великим сумасбродом и тираном, но он, действительно, был настоящим реформатором. Он шел напролом, никого не боясь и всех сметая, был настоящим самодержцем. Слово оппозиция в его время никому бы и в голову не пришло. Николай же пришел к власти в страхе перед оппозицией, перед дворянством. Пятерых декабристов он повесил, сотни сослал в Сибирь, но оставались еще тысячи, десятки тысяч. Как они поведут себя дальше? А вокруг — то там, то здесь — вспыхивали крестьянские восстания, напоминая ему о Пугачеве. Очень хотелось стабильности, любая новизна грозила непредсказуемостью. Дать крестьянам свободу, лишить их поводов для бунта? Не вспыхнет ли дворянский бунт? Не декабристский, декабристов он задушил, бунт помещичий, более массовый, более для него страшный. Оставалось засунуть голову в песок, делать вид, что все хорошо, все стабильно, а крестьянский вопрос как-нибудь утрясется: есть армия, есть казаки… Вот и сейчас. Развитие опасно! Для кого? Для олигархической оппозиции, ставленником которой ВВП является. Пока у власти ВВП, их интересы стоят у госаппарата на первом месте: такой уж у олигархов с ним уговор! Не волнуйтесь, они и Конституцию изменят, когда понадобится, сделают ВВП своим пожизненным ставленником. Зачем искать и воспитывать другого, если есть этот, абсолютно управляемый?
- То есть, вы считаете, что Путин — обыкновенная марионетка?
- Не совсем. Это было бы уж совсем примитивно. У него есть определенная свобода действий: например, в международных и военных делах, надо же ему в чем-то отводить душу, кроме горных лыж и полетов со стерхами на дельтаплане! Но как только его действия начинают ухудшать условия обогащения главных лиц, ему тут же дают понять, кто в доме настоящий хозяин. И самое главное — стабильность! Что бы ни в коем случае не ухудшались дела олигархов. А то что ухудшается положение населения, растет бедность, растет безработица, люди выходят на митинги — для этого есть испытанные при императорах средства: армия и казаки. Полиции показалось мало? Создали Национальную гвардию. Нацгвардии мало? Можно казаков опять вооружить, как при царях.
- Вы считаете, что современные ряженые казаки чего-то стоят?
- С навальнятами и яблочниками справятся и такие, даже просто с нагайками. Но самое главное не это. Главное все же — оболванивание народа. Надо по все каналам телевидения ежедневно крутить открытые студии и диспуты, доказывающие непререкаемую правоту теперешней власти, объявить всех инакомыслящих вражескими агентами, запретить любую критику властей, запретить изложение истории и вообще любых научных фактов и теорий, не узаконенное правительством и так далее. У Николая Первого был министр просвещения граф Уваров, который ввел в государственный обиход замечательную в своей демагогичности триединую установку: Православие. Самодержавие, Народность. Именно на ней должна была держаться стабильность империи. И держалась. До поры до времени. Сегодняшний Уваров — бывший министр образования и науки Фурсов — не граф, но помощник Президента, что в наше время примерно одно и тоже, провозгласил внешне совершенно иную формулу: Державность, Патриотизм и почему-то - западные стандарты образования, Болонская система и ЕГЭ. Отсюда - ненужность науки, державная интерпретация истории. «Нам не нужны творцы, - прямо заявил он. - Нам нужны потребители». Каков цинизм, а? И это сказал помощник Президента!
- Да, я тоже слышал некоторые его высказывания, - заметил Виктор Андреевич. - Например, он сказал, что пединститут на Дальнем Востоке не нужен. Учителей в России и без того хватает.
Но Мурахвер на его реплику не отреагировал, он уже оседлал своего любимого конька.
- Вы думаете, почему они разрушили Академию? - задал он Зелинскому вопрос, на который сам же и начал отвечать. - Вовсе не потому, что Академия не захотела делиться с Правительством своей эфемерной властью. Власти у Правительства сколько угодно. И не потому, что Академия, якобы, бесконтрольно тратила огромные деньги. Ковалев со своим НИЦем тратит сейчас абсолютно бесконтрольно в десять раз больше денег, чем тратила вся Академия со всеми своими институтами! Дело было в другом. Академики, как разумные, образованные люди, умеющие анализировать происходящее, представляли собой единственную неконтролируемую оппозицию чиновничьему режиму. Взять хотя бы Хабаровский край, губернатором которого совсем недавно был академик-экономист Исаев. Всем правительственным инициативам и программам он противопоставлял свои инициативы и программы. Его программы отвергали, а правительственные неизбежно терпели крах. Потому что они заранее придумывались только лишь для распила и разворовывания бюджетных денег. В итоге его перевели на синекурную должность, сделали полпредом Президента, а потом и вовсе уволили и тут же обвинили в казнокрадстве. - Мурахвер язвительно засмеялся. - Ха, ха! Целых пять миллионов украл! И даже не долларов, а рублей! Хоть бы придумали цифру покруче! Ну, что такое для губернатора пять миллионов? Стал бы он мараться?
- Да, - согласился Зелинский. - Я тоже не верю в эти миллионы. Обычный прием: воры громче всех кричат: «Держи вора!» Но что в итоге? Неужели нам так и суждено «бесцельно и бесславно прожить свой жалкий век, не разогнув колен»? Увидим ли мы при нашей жизни «свет в конце туннеля»?
Мурахвер грустно улыбнулся.
- Не знаю, Виктор Андреевич, кого вы процитировали про «жалкий век», но я бы процитировал мудрого Некрасова. Помните, как он сказал про наш народ? «Вынесет всё — и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе. Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе». Поэтому давайте допьем этот прекрасный коньяк… - Он взял в руку «Царя Тиграна» и наполнил бокалы. - А потом я отвезу вас, и себя заодно, домой. Время уже позднее.
Виктор Андреевич хотел было отказаться от поездки в мурахверской директорской машине, чтобы не нарушать своих обетов и привычек, но потом подумал, что автобус в этот час переполнен, а студенты, конечно же, не станут уступать место пожилому пьяненькому профессору, и согласился.
В машине, в черном просторном мерседесе, они оба, как закадычные приятели, уселись на заднем диванчике, и Виктору Андреевичу захотелось продолжить разговор, захотелось узнать какие-нибудь подробности жизни умного собеседника.
- Александр Павлович, - обратился он к Мурахверу, - могу я спросить: откуда вы родом? Где ваши «корни-скрепы»? Я понимаю, главные корни - в Израиле, но здесь, в России — где они у вас?
Он по-прежнему считал, что происхождение человека, его детское и отроческое окружение во многом определяют его характер и поведение.
- Я из Крыма, - охотно ответил академик. - Из Симферополя. Про хазарский каганат слыхали?
- Конечно! «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам!..»
- Ну, не такими уж они были неразумными. Тот же Пушкин нам сообщил, что у хазар были «села и нивы». И города были. И смею предположить, что этот самый разум принесли им мои предки, евреи. В результате так называемых Иудейских войн евреи рассеялись по всему свету. Мои предки дошли до низовьев Волги, где их приняли к себе хазары. Евреи там прижились, обратили хазар в иудаизм, стали у них священниками, советниками, купцами, взяли под свой контроль Шелковый путь. Но потом пришел Святослав, отец будущего крестителя Руси князя Владимира, и разбил хазар, сжег их города и нивы. Часть хазар-иудеев бежала в Бухару, часть — в Грузию, часть в Крым. Вы думаете, откуда пришли к Владимиру раввины, когда он в Киеве выбирал для себя религию? Думаете — из Израиля? Нет, конечно. Они пришли из Крыма. Это и были мои предки.
- Значит, вы коренной крымчанин. Это интересно! Ну и как вы относитесь к тому, что «Крым наш»? А к войне в Донбассе?
- Ну, это отдельная тема! Об этом как-нибудь в другой раз. Тем более, что мы уже подъехали к вашему дому, и вам пора выходить. - Мурахвер пожал Зелинскому руку, и тот выбрался из машины. - Спасибо, Виктор Андреевич, что приняли мое приглашение и скрасили мне вечер.
- Это вам спасибо, Александр Павлович! - искренне поблагодарил его Зелинский. - Я так много узнал от вас сегодня, так о многом мы поговорили!
- Всего вам доброго! - попрощался академик. - И не отчаивайтесь! Свет впереди всегда есть. Лишь бы это не был свет фар вылетевшего на встречку безбашенного придурка.
Шагая неровным шагом к подъезду, Виктор Андреевич, разгоряченный коньяком и возбужденный недавним разговором, подумал вдруг: «А как же все-таки живется нашему бессменному Президенту? Ведь он такой же человек, как все мы, как я, простой смертный. Неужели его не тяготит Шапка Мономаха? «Мы трудимся, как рабы на галерах!» Это ведь с гордостью сказано, с радостью. Настоящие рабы не гордились своим трудом. И чьи же это галеры, на которых он с такой радостью трудится?.. Страна горит, все идет прахом… Кто-то пускает себе пулю, кто-то пьет горькую, кто-то печет на головешках картошку, а кто-то таскает из огня жареные каштаны! И довольно ловко таскает».
Но, поднимаясь в лифте на свой девятый этаж, он подумал уже о другом, хотя, на самом деле, о близком. «Вот я горжусь, что победил Ладонникова и Хосена. А в чем моя победа? В том, что институт остался самостоятельным? Так ведь со дня на день он все равно эту самостоятельность утратит. Сохранил свой статус директора с приставкой и.о.? Так ведь я никогда не держался за директорскую должность. Как жалки и смешны сейчас мне кажутся все эти игры на фоне того, что делают со страной фурсовы, ковалевы и путины! И уже не кажется правым великий Лейбниц».
Оля открыла дверь и посмотрела на мужа вопросительно.
- Солнышко, я тебя люблю! - заверил муж.
- Опять с Иваном Степановичем общался? - спросила она укоризненно.
- Не угадала! С Александром Павловичем.
- Это кто такой?
- Как кто? Мурахвер!
- А! И зачем ты ему опять понадобился? Очередной великий «прожект»?
- Нет. Мы просто посидели, побеседовали как два умных человека. Обсудили, куда катится наше славное отечество!
- Понятно. Извечные вопросы русской интеллигенции: Кто виноват? Что делать? И кому на Руси жить хорошо? Душ будешь принимать?
- Лучше ванну.
- С ванной не получится, горячую воду отключили. Я сейчас включу бойлер, через десять минут будет душ.
«Прав был наблюдательный Некрасов! - заметил себе Виктор Андреевич, с пьяной сосредоточенностью снимая плащ и готовясь снять все остальное. - Есть женщины в русских селеньях! И в городах тоже. Что бы мы делали без них?»
С мутным взором он поднял руку со сжатым кулаком и кому-то погрозил: «;No passaran!» . Кому вот только?.. И главное — зачем?