На интерактивном голографическом дисплее космического корабля «Ординар» была отображена трехмерная карта сектора «Триада». Перед дисплеем сгорбился растрепанный Витторе Порта. На плече рабочего комбинезона вышит итальянский флаг и аббревиатура «EE» — сокращение от «electrical engineer». Он повернул голову и посмотрел на диспетчера:
— Сколько нам еще лететь?
Пальцы навигатора лениво легли на клавиатуру бортового компьютера:
— Примерно восемьдесят часов.
Из-за сиденья пилота выглянула ярко-рыжая голова Сары:
— И куда ты все время так торопишься?
— Я не тороплюсь, просто устал от этого корабля, — ответил Витторе.
— Думаешь, тебе дадут отдохнуть на «Экваторе»?
— В любом случае, мне срочно нужно увидеть новые лица, чтобы не тронуться умом. Нам еще не меньше месяца вместе торчать на Станции.
— «Правило пятое — никогда не отрываться от коллектива», — диспетчер процитировал вызубренные из кодекса поведения экипажа установки.
— Конечно, я все это знаю, — Витторе небрежно махнул рукой, — но иногда стоит менять декорации. Просто хочу сказать, что целесообразнее было бы посадить корабль прямо на плато в районе кратера Флан, а не лететь на чертову Станцию. Твердая земля под ногами, а не три дня анабиоза — вот что мне действительно нужно, — в доказательство он потянулся, хрустя суставами.
— Мы долго были в пути. Пара месяцев ожидания – это не смертный приговор, — ответила Сара.
— Толку с тобой спорить, — сказал Витторе и отвернулся от нее. — А ты чего молчишь? — обратился он к навигатору.
— Не втягивай меня в вашу семейную ссору.
— Может, хотя бы переключимся на скоростной режим? — предложил Витторе.
На верхнем коммуникационном экране появилось изображение командира — невысокого худощавого американца по имени Рэнди Риз. Несмотря на телосложение, в нем чувствовалось несколько надменное достоинство и какая-то волчья сдержанность.
Итальянец мгновенно обратил внимание на изображение командира:
— Наконец-то! Скажите что-нибудь приятное?
Рэнди Риз коротко кивнул главному инженеру и отдал команде приказ:
— Отключите автоматический контроль скорости и внесите коррективы по маршруту. Поступили новые сведения от Гэндзи. На Станции есть некоторые проблемы. Радуйся, Витторе, мы окажемся на «Экваторе» раньше положенного…
***
У раздвоенной реки, которую местные жители называли «Прядями Валлы» – в честь легендарной прародительницы, – стояло два десятка срубов и сараев с жердями для сушки снопов. В деревне царило веселье. Намечалась свадьба, и все постепенно украшалось цветами и зеленью, знаменуя долгожданный переезд молодых в новую избу.
Соседи и подруги бросились поздравлять невесту, но не застали ее дома. Родители сразу поняли, что произошло, и наказали найти молодых и отвести их обратно в деревню.
Подруги невесты, позвякивая кольцами и разноцветными гладкими стеклышками на груди, выбегали из дома на поиски пропавших. Вернувшись, они сказали, что никто никого не видел: «И жених, и девушка все время куда-то исчезают!» – сетовали они.
А на краю холма был очень крутой склон, ведущий в многовековую рощу, которой едва касался топор дровосека. В этой роще был глубокий грот, вокруг которого были сложены огромные валуны. Из грота между камнями бил родник с прозрачной водой.
Здесь влюбленные проводили время наедине с собой. От нее пахло пионами и цветущей белой шелковицей. Она села слева от него, и сквозь льняную одежду он чувствовал тепло ее тела. Когда Зата обернулась, ожидая, что кто-то из жителей деревни выскочит из высоких кустов, она слегка прижалась грудью к плечу любимого.
Хонаф обнял ее, посмотрел ей в глаза и, опьяненный ими, подумал, что и ее любовь, и ее мир состоят из отражений его самого. Девушка лишь спрятала взгляд и поиграла с вышитой эмблемой на воротнике его рубашки – он увидел в ее движениях что-то такое, чего раньше не замечал:
– У тебя очень красивые глаза. Я мог бы смотреть на них вечно, но ты почему-то всегда их от меня скрываешь...
— Твой взгляд меня смущает, махой. Он такой...
— Какой, любовь моя? — Он поцеловал ее в шею.
— Ты как будто сомневаешься во мне.
Хонаф выпрямил спину:
— Нисколько...
— Я хочу знать, что наша любовь реальнее, чем это озеро или камень, которые мы согреваем своими телами, — сказала Зата и легонько провела пальчиком по его подбородку, увлекая обратно в объятья.
— Она реальна, и это истина, в которую верит Оракул, — он подумал было взять ее руку в свою, но ей удалось быстро ее отдернуть. Металлические браслеты на ее запястьях звенели, словно мифические лисьи колокольчики.
— Какая разница, что он говорит? Скажи что-нибудь сам.
— Ты знаешь, с чего начинается утро, любовь моя. С поцелуя. И впредь ничего не изменится.
— Обещай...
— Иначе копье Вола пронзит мое сердце! — дал он слово и закрепил его поцелуем на груди Заты.
Приближался вечер. Они понимали, что долго прятаться им не удастся и лучше выйти до первого крика розовой вакаты. Они умылись, оделись и вернулись домой по «тайной» протоптанной дороге, после чего обнялись и разошлись по разные стороны.
Хонаф вспомнил, что обещал отцу навестить Оракула. Срезав путь через длинное пересохшее поле, он встретил юного Орабая, собиравшего листья вокруг старого рукха, по которому тянулись тонкие светло-желтые листочки.
— Трудишься ни свет ни заря, ханай?
Юноша, не вставая с колен, кивнул и сказал:
— Господин Хонаф, у меня к вам будет просьба.
— Говори.
— Господин Оракул послал меня собирать ингредиенты для пуншевого зелья, но в пути мне стало трудно толкать ковару. Вот я и решил сделать вид, что перебираю травы, на случай если учитель станет «подсматривать» за мной, а сам сел восстановить силы, — сказал он, массируя свои грубые босые ноги.
— Мне толкать ее за тебя, ханай? — Хонаф сердито надул щеки.
— Она битком, горай! — Орабая был совсем еще юноша с длинными белокурыми волосами и зелеными задумчивыми глазами. Он постоянно приходил к Хонафу и показывал какие-то необычные предметы из своей сумочки, которые он сделал сам или получил от учителя. Хонаф держал их в руках, разглядывал и всегда удивлялся. Они ему нравились.
— А где твоя обувь? — продолжал он.
— Было велено без обуви...
— Учитель будет ругаться, говорю тебе.
— Ага, но он и велел... Хонаф, — не сдавался юноша, — ты все равно идешь к Оракулу, да?
— Гад ты, Орабай. Но я помогу, а ты взамен обещай, что прольешь мне кровь на глазах у невесты. Обещаешь? А я буду помогать, как смогу.
— По делам и поделом, — вдохнул ученик Оракула и поднялся, опираясь на грубый набалдашник своей кафи, прекрасно понимая, что Хонаф лукавил — доверить кому-то другому провести такую ответственную церемонию он бы никогда не смог.
Они вышли на горную тропу, по бокам которой стояли редкие приземистые дома с вычурными черепичными крышами хермитов. Над крышами поднимались сизые облака испарений, а над холмами, утопающими в этой дымной синеве, виднелась квадратная надстройка Оракула с большим куполом, вершина которого была отчетливо видна.
Мальчишка шел следом и разглагольствовал по поводу того, как можно провести свободное время за чтением ном, которые у него есть:
— У Оракула есть много ном: «Первобытные предания», «Прошлое в настоящем» и другие. Там говорится о начале устройства мира. Он написал их сам и дает мне прочитать. Ты знал, что мир был создан в ответ на наши мысли? Ведь не знал, да?
— Нет, — ответил Хонаф.
— Теперь знаешь.
Хонаф вдруг понял, что слишком озабочен событиями последних дней, чтобы слушать россказни юного Орабаи, сияющего от важности своих знаний:
— Это глупо, ханай, не приставай ко мне.
— Почему глупо? — оскорбленный, он надул щеки и встал в позу. Ковара не остановилась, и юнцу пришлось немного нагнать ее.
— Потому что мы не знаем, как было до того, когда не было Оракула. Ни один алхимик не скажет, откуда взялась звезда или ветер, — подумав, ответил горай.
— Оракул и не говорит, что знает прошлое.
— Значит, сам не знает про это, а говорит такие вещи, про которые никто ничего не знает. А как тогда можно узнать про то, что люди видели раньше?
— Оракул пишет руками Валлы, и ему не нужно угадывать прошлое.
— А вдруг, — продолжал Хонаф, — когда он говорит о ней, он насмехается над нами, притворяется? Почему тогда Оракул говорит, что мир был создан в ответ на наши мысли, если некому было рождать мысль?
— Он знает больше тебя, горай, — простонал Орабая, — а ты совсем глупый и вредный, если идешь к нему с такими мыслями в голове.
Хонаф рассердился и применил единственное оружие, против которого мальчишка бессилен:
— Все расскажу твоему учителю.
— Горааай!
Так они шли, обмениваясь бессмысленными фразами и шутками, пока не вышли на поляну перед домом Оракула-отшельника.
В центре стоял высокий, словно высеченный из цельного куска камня, стол и посуда. Но Хонаф никак не мог определить материал, из которого он сделан. Возле него Оракул помешивал то ли суп, то ли какой-то забродивший отвар в нагревающимся котелке. Пахло жутко. Позади стояли домишко и ограда с голубями. Домик на самом деле не походил на жилище Оракула, по представлению Хонафа, но купол с детства оставил впечатление чего-то магического, словно оттуда должно вырваться что-то буйное, почему-то тыквенного цвета и пахнущее смолой.
— Хорошие предзнаменования, Оракул.
— Рад тебя видеть, мой друг Хонаф, — он поднял палец и нарисовал в воздухе какой-то символ, а затем коснулся виска. — Орабая, а ну выходи из-за его спины! — неожиданно громко сказал Оракул.
Оба вздрогнули, а малыш Орабая аж подскочил на месте и выплыл из-за спины, весь белый, словно чистое полотно мастера Кенаваса.
— Извините, учитель, — простонал он.
—Ты собрал все, что я просил?
— Да, учитель, и корни деревьев, и красные лилии, и ягоды плодов Лакипы.
— Ты взял бобы у господина Дуная? - холодно спросил он.
— Да, здесь, рядом с ягодами.
— Все, молодец, проводи гостя в мой дом, и больше никогда не забывай, а то...
— Знаю, господин Оракул.
Орабая покосился на массивную кафи учителя, отличающуюся от его деревянной, и, проглотив комок в горле, скорее повел улыбающегося Хонафа в хижину.
Внутри пахло едой и пылью. В углу стояло полдюжины сосудов с мутной жидкостью, а над столом висел гобелен, изображавший длинный двор какого-то храма. Такого храма в деревне никто и никогда не видел, , и поэтому думали, что его придумал сам Оракул, когда его кистью двигала сама Валла.
Оракул суетливо покачал головой и причмокнул губами.
Хонаф заметил его нервозность и спросил:
— Возможно, мое зрение меня подводит, Оракул, но ты выглядишь более обеспокоенным, чем обычно. Что говорят знамения?
— Знамения молчат, ханай. Но ты прав. Сегодня небо кажется менее податливым и горячим, словно на него пролили застывающий мен...
— Вчера я видел за оврагом разноцветные хвосты.
— Да... Вчера сошлись хвостатые перии, а сегодня и ты женишься, юный музыкант Хонаф. Жизнь удивительна...
— Сегодня...
— Тебе грустно, друг? — Оракул подлил в чару воды, растворив в ней щепотку тертой пурпурной коленчехи, и подал ее Хонафу.
Тот осторожно отпил отвар и блаженно прикрыл глаза. Напиток был ароматный, не очень сладкий, но мягкий — даже если ты его не пил, просто нюхать его было невероятно приятно. Он слегка повертел языком и выплюнул пару травяных листиков:
— Я пришел за советом. Мне кажется, я иду не к тому человеку... Она увидела в моих глазах отражение густых тропических лесов, я же в ее — свое отражение. Словно я чего-то весь день боюсь. Может, ее...
— Боишься? — рассмеялся Оракул. — Она нежнее любого животного и прекраснее великой горы Олафа, Хонаф. Лучше всех, кого знали небеса. Не говори ерунды, а то на свою лохматую голову беду навлечешь.
Орабая, присевший возле Оракула, тронул его за рукав:
— Моя мама говорит: «Не получается — не делай». Отличное правило, правда?
— Интересное умозаключение. То есть, сдавайся, если ошибка следует за ошибкой? Или позволь хищнику съесть тебя, если силы сражаться на исходе? — подловил его Оракул.
— Так мама говорит, — виновато проговорил малыш.
— У тебя потрясающая мама, но ее слова — это всего лишь вопрос того, с какой стороны смотреть на проблему и собственные силы. И ты, друг мой, — обратился он уже к Хонафу, — перестал бы тревожиться понапрасну. Если сегодня звезды не упадут, то свадьба состоится, — усмехнулся он.
— Разве звезды могут падать, Оракул?
— Мы не имеем над ними власть. На все воля всевидящей Валлы, Матери озера нашего и воздуха, что вдохнули в тебя любовь и правду.
— Конечно, Оракул. Спасибо.
— Вот, возьми, — Орабая протянул ему глиняную фигурку в виде чаши с дыркой на дне.
— Что это, ханай?
Оракул цокнул при виде побрякушки:
— Он всем раздает свои дурацкие амулеты.
— Это а удачу, — оправдался юноша.
— Зачем тогда нужна дыра, если не терять ее, когда она попадает в чашу? Глупый мой Орабая, все тебе развлечения да небыль, — сетовал Оракул.
Хонаф встал и погладил мальчишку по голове:
— Ничего, я возьму. Благих знамений, Оракул. И тебе, юный ханай. Я думаю, мне пора вернуться к родителям. Нужно подготовиться к церемонии.
— Увидимся на свадьбе, дорогой Хонаф.
— Увидимся, Оракул...
Будущую обитель уже украсили венками, благовониями и цветами. Во дворе собрались певцы и флейтисты, наполняя чаши вином. Гости и родственники расставили столы и накрыли белыми скатертями. В каждом доме выпекали пироги из речной «ушастой» рыбы.
Обойдя шумную толпу, юноша вошел домой. Отец стоял возле окна, поправляя молотком кривые гвозди на стуле. Он был не один: за другим столом сидели еще два товарища и чинили высокую подставку.
— Соизволил домой вернуться, ханай? — встретил сына отец семейства.
— Где пропадал, молодой? Изменял, поди? — ерничал господин Зяр.
— Всей деревней искали по оврагам и бурьянам! — возмутился отец Заты, которого Хонаф надеялся не увидеть близ отчего дома до свадьбы.
— Прости, папа. И вы, гости. У меня были дела по пути...
— Какие могут быть дела, когда мою дочь давно нарядили в платье?
— Прятаться от ее подружек, господин Комай? — предположил Хонаф, перенимая от отца наспех сколоченный табурет.
Господин Зяр хихикнул:
— А ты, ханай, предпочел бы стать деревом на краю дола и размножаться семенами? И с кем бы ты в итоге был? С дудкой бродяги под своей кроной и безголовым зайцем Оракула.
— Разве это плохой вариант? — спросил Хонаф.
— Послушай мою мудрость, ханаи: будь терпелив к ее подругам, если хочешь быть счастлив со своей женой, иначе они разорвут тебя на куски своими острыми косами.
— Да помолчи, двуязыкий, — встрял господин Комай, бросая в Зяра тряпкой для чистки подставки.
Отец не повел бровью, а только велел Хонафу расставить табуреты и помочь вынести еще пару столов, потому что места для гостей не хватило:
— Столько людей на улице, а приглядишься — одни бабы с пирогами.
— У меня еще есть время до личных приготовлений, — согласился помочь Хонаф и облокотился коленом на табуретку, проверяя прочность.
— Погоди… Ты выполнил мою просьбу?
— Да, Оракул видел меня. Он пожелал мне добра, и мы попрощались, пообещав встретиться во время застолья...
— Рад слышать, — выдохнул отец.
— Но сегодня он был чем-то встревожен, — осторожно закончил Хонаф.
— О чем ты говоришь? — Господин Комай оживился.
Все здесь любили Оракула и внимательно слушали его слова. Поэтому они были очень рады узнать, что он лично почтит своим присутствием свадьбу. Однако если Оракул чем-то встревожен, то стоит быть осторожными и бдительными.
— Ничего. Думаю, все будет хорошо, — успокоил он тестя и удалился расставлять оставшиеся стулья и столы.
Звезды все еще невероятно сияли на небе.
Хонаф закончил работу над столами и вернулся домой. Недавно он пообещал ей свою жизнь, но что-то в происходящем вызывало у него тревогу. «Оракул тоже почувствовал перемены, хотя и не смог дать четких объяснений. Может быть, пока церемония не началась, я мог бы отложить свадьбу?» — подумал Хонаф.Эти мысли испугали его:
— Не стоит думать об этом. Все будет хорошо, — пробормотал он.
— Ты что-то сказал?
— Не беспокойся, мама, скоро я буду готов, — сказал он, надевая глиняный кулон в форме чаши с отверстием посередине.
Дождавшись назначенного часа, вышел навстречу невесте под аккомпанемент музыки. Зата была великолепна: стройная и гибкая, в зеленой шелковой тунике, украшенной разноцветными птичками. Волосы были заплетены в несколько роскошных черно-красных кос, перевязанных красивой золотой цепочкой. Нежные руки были доверчиво открыты навстречу своему возлюбленному.
Ему стало стыдно за свои глупые сомнения. Они стояли напротив дома, лицом к нему, даря друг другу кольца, сплетенные из многовекового руха. С одного свисал красный шелковый шнур, с другого — серебряный. Эти шнуры символизировали ритуальный союз двух разных миров: неба и земли, двукосой Валлы и великого Вола.
Орабая исполнил церемонию крови. Он подошел сначала к жениху, взял его ладонь и провел по ней небольшим лезвием. Кровь полилась в чашу. То же самое он проделал и с невестой. Затем он опустил оба кольца в смешанную кровь и произнес речь.
— Я доверяю тебе и этой девушке, и этот ритуал послужит символом вашего единства. Вы будете верны друг другу и своим обетам до самого конца и далее, потому что одно неразрывно связано с другим, и человек живет только благодаря тому, что обещает быть верным. Наденьте кольца и закрепите вашу связь поцелуем.
Пара поочередно поцеловала Орабаю в щеки и вытащила кольца. Взяв руку мужа в свою, невеста надела на его палец кольцо и обвязала шнур вокруг пореза. Хонаф также перевязал рану невесты серебряным шнуром. Союз состоялся! Они поцеловали друг друга, и начался свадебный пир. В саду заиграла красивая мелодия, и хор запел волшебное песнопение, которое сопровождалось музыкой, а музыка — всепроникающим ароматом цветов.
Было много разных блюд — бананы, фрукты, миндаль. Иногда на столы подавали холодное мясо яцков, и тогда гости визжали и хлопали в ладоши, отламывая голыми руками ножки и крылышки зажаренной птицы.
Родственники и друзья выстроились в очередь и предложили влюбленным чашку молодого вина. Сначала выпил Хонаф, а после холодной каемки сосуда коснулись губы невесты. Откуда-то появился Оракул и щедро расцеловал молодоженов в обе щеки. Он был сильно подвыпивший:
— Да не будите вы больше одиноки, не будет больше одиночества в темноте! — нараспев продекламировал он и растворился в праздничной толпе. Но уличная песня не кончалась: музыканты играли веселую музыку, и уже никто не мог удержаться от танцев в стороне.
Традиция деревни обязывала молодоженов провести целые сутки в «Сердцевине Валла», в которую входила раздвоенная речка «Пряди Валлы» — именно по ней отправится корабль, который построили в соответствии с северной традицией. До свадьбы в деревне будут проводиться приготовления, о чем новобрачным и сообщал в данный момент господин Кьяр, отец невесты:
— ...Скоро подготовим вам одежду и одеяла, а провиант и воду погрузим на восходе.
— Мы вам очень благодарны, господин Кьяр.
— Спасибо, папа.
— Все ради тебя, милая. А теперь, дети мои… — он резко осекся на полуслове и поднял вверх указательный палец. — А это там что?..
Все запрокинули головы и всмотрелись вдаль.
***
Командир «Ординара» осторожно поднял голову и осмотрелся. На треснутом центральном мониторе пульсировал красный сигнал тревоги. Слева разматывались поврежденные механические щупальца трубопроводов. Обшивка космического корабля при падении нагрелась и не будь термоизоляции неминуемо разрушилась бы. Тем не менее, первоначальная оценка ситуации капитана удовлетворила. Рэнди Риз поднялся с пола и провел рукой по волосам и комбинезону, стряхивая осколки. Сара села к нему спиной, положив руку на поясницу. Инженер пытал технику. Командир дал компьютеру команду провести диагностику бортовых систем, но тот не отреагировал на голосовую команду.
— Подождите, связь восстановится через несколько минут, — предупредил Витторе, — но диагностику придется проводить вручную. Что, черт подери, случилось с системой посадки?
В полу прорезалось небольшое окно, из которого высунулась лысая голова навигатора:
— Рад, что вы целы. Удивительное начало дня, правда?
— Команда в порядке? — спросил Риз.
— Царапины. Отправил Майкла и Сони в лазарет, — ответил навигатор. — Что произошло? Перед падением вышли из строя все навигационные системы.
— Я пытаюсь выяснить причину сбоя, — отозвался Витторе.
Рэнди Риз обратился к навигатору:
— Можешь определить наше местонахождение?
— Конечно. У меня тут где-то должен быть… Ага, целенький! — Он вытащил из-за пазухи комбинезона портативный локатор. — Дай мне секунду. Должно работать. Отлично! Посмотрим... Наше место приземления...
— Мы рухнули и пропололи несколько участков вдоль горизонта до каменистого холма! Едва ли это похоже на приземление, — выругался из своего угла электротехник.
— ...к северо-западу от запланированной точки. И не надо кричать. Мы все тебя слышим. Говоришь, до холма?.. Выходит, около устья реки «Джованни», — он присвистнул.
Витторе махнул ему рукой, но что-то его отвлекло. Он прислушался, переступил через осколки монитора и прижался лбом к стеклу:
— Grande, а мы не одни...
— Там есть люди? Сколько? — насторожился Риз.
— Ну, местные аборигены. Не очень-то и много. Трое, пятеро. Нет, кажется, всего семь. Вышли откуда-то из леса. Один из них, кажется, идет прямо сюда.
— Что будем делать? — встрепенулась Сара, обращаясь ко всей команде. — Мы же не можем просто... выйти навстречу?
Витторе повернулся:
— Они все равно не уйдут. Да и почему сразу нет? — возмутился он. — Мы летели как научная экспедиция, да? Пожалуйста, перед тобой окно в будущее, о котором ты говорила — ценный материал, воплощение культуры и быта. Наблюдай и ассимилируй.
— Слишком опасно… Все должно было быть более… профессионально.
Рэнди Риз прервал Сару:
— Сейчас нет смысла об этом думать. Мы не в том положении, чтобы сидеть сложа руки. Нам необходимо разобраться, почему система дала сбой, и исправить ее последствия. Насколько серьезный ущерб?..
Инженер отрапортовал:
— Двигатели отказали, а еще мы почти обесточены и не можем установить связь со Станцией. Некоторое оборудование все еще может работать от собственного источника питания, но мы не знаем, как долго прослужат резервные батареи. Пищевые материализаторы точно не смогут функционировать еще несколько дней. Можем попросить местное население раздобыть нам свежей еды или найти самим. В любом случае провианта пока достаточно, но всегда нужно быть готовым, что поломка окажется необратимой. В этом случае Станция рано или поздно решит свои проблемы и отправит припасы.
Командир выслушал его и подытожил:
— Понятно… Чтобы начать первичные работы и разбить лагерь, нужно повернуть гостей обратно в деревню. В первую очередь мы постараемся вернуть функции пищевых автоматов, синхронного перевода и центра связи. Витторе, помоги Саре поприветствовать владельцев «Экватора». Можете надеть экзоскелеты, но экономьте энергию. Прикажите остальным членам команды оставаться внутри. Впрочем, передам сам... Возьмите Ллойда и пусть он поможет с переводом. И попытайся найти Гэндзи. Видимо, мы пролетели над его точкой. Он тут вроде местного фокусника...
Экипаж принял приказ к исполнению и покинул палубу.
***
Сначала на ночном небе появились разноцветные вихри, которые напоминали раскаты грома. Затем начали вспыхивать маленькие белые звездочки — сначала слабые и одинокие, но с каждым мгновением все ярче и громче. Они обрушились на деревню, как металлический ливень.
На улице вспыхнули факелы, и музыканты резко прекратили играть. Тишина длилась недолго. Из темноты кто-то крикнул: «Скорее! Всем выйти на улицу!» Крики людей слились в один голос. Они побежали к мосту, подальше от раскаленного металла. Многие взяли ведра и помчались к реке, чтобы остановить распространение огня.
Крыши, продырявленные раскаленным металлом, вспыхнули мгновенно. В небе были видны только алые огни, которые освещали густую ночь, словно огромный костер. Даже ветер нагрелся и перестал приносить речную прохладу. У людей горели ноздри, гудело в ушах, и даже на глазах выступили слезы.
Занятый тушением уцелевших домов народ не сразу понял, что это было за сияние, которое пролетело над деревней и скрылось за лесом. Но вскоре где-то возле хребтов раздался резкий удар, словно гигантская кошка спрыгнула с подоконника. Земля под ногами людей задрожала.
Когда последнее пламя погасло, небо прояснилось, и люди пришли в себя. Самые храбрые вышли на разведку. Когда они подошли к месту крушения, то увидели «Крепость». Ее верхний край был огромен, а внизу валил густой черный дым. Ворота «Крепости» отворились, словно в ответ, и никто не посмел усомниться в увиденном. Перед ними предстал могучий Отец — вол в сверкающих черных доспехах, пожирающий свет. Все съежились, затаив дыхание.
А потом вышла Она — волшебство, туманная басня Оракула. Валла, переливающаяся в тонких ветвящихся нитях золотисто-белого одеяния. Великая Мать.
***
От прохлады грота, журчания чистой реки и аромата голубого кустарника Сара улыбалась так широко и светло, будто позировала фотографу. Последние полгода были для нее особенно счастливыми.
Она говорила: «Будем создавать новые континенты!»
— Как ты сказала, Матерь? — удивлялся Хонаф.
— Континенты, — повторяла она.
— Целые континенты?..
— Ты мне не веришь?
— Верю! Но... но это ведь...
— Невероятно, правда? — смеялась она, словно говорила о чем-то совершенно глупом и естественном. А ему не хватало слов.
Работы по восстановлению корабля продолжались месяц. Вскоре станция вышла с «Ординаром» на связь и прислала необходимое оборудование для развертывания работ по терраформированию. Прошло еще полгода, но Сара не изменилась. Она говорила громко, словно восходила на сцену, и была так же прекрасна в облачении, подаренном ей жителями близлежащей деревни, как и в момент приземления. Складывалось ощущение, что она не старела.
Неожиданно для себя Сара стала чрезвычайно популярной личностью. Местные жители приняли пришельцев из космоса за богов, о которых они читали в бесчисленных легендах и предсказаниях. Люди сами приносили ей рыбу, овощи и фрукты, выпрашивая у нее милости. И она принимала ее, балуя в ответ различными причудами — например, вырезав из бумаги маленькую бабочку и опустив ее в воду. Бабочка ожила и через некоторое время начала порхать. Саре очень понравилась эта игра, и она имела такое мощное влияние на местное население, что из простой летчицы в их глазах она быстро превратилась в богиню.
— Но какой смысл создавать пустыни? — пытался разобраться музыкант.
Она с интересом рассматривала его инструмент, похожий на лиру, украшенный цветами и перьями:
— Это будет не пустыня — Новая Атлантида! Мои товарищи опоясали всю планету, и нет такого угла, где бы мы еще не были.
— Я... я не понимаю, о чем ты, Мама, — но в его глазах читалось нескрываемое восхищение. Подобное можно было видеть только у мальчиков, готовых повиноваться любому приказу и выполнять любую работу ради одной улыбки.
— Ты действительно ничего не понимаешь. Со временем тут и там расцветет жизнь: деревья будут усеяны птицами, рыбы будут плескаться в искусственно созданном пруду, а животные с упоением греться на зеленом лугу, — Сара кивнула головой в сторону вершины горы. — Город никогда не погибнет на этой земле. Он будет расти все шире и шире, и вы сможете переходить из одного континента в другой! Все это реально, поверь мне!
— Я верю, Великая Валла. С тех самых пор, как ваш с Отцом замок обрушился на наши края. Я верю тебе. И Оракул верит, но пройдут тысячелетия, прежде чем твои желания исполнятся...
— Не думай об этом, ханай. Ты станешь частью огромной истории. Разве это не высшая цель для любой цивилизации? — она ласково улыбнулась. — Вот почему мы здесь. Вы тоже будете Богами. Весь огромный мир в нашем распоряжении. В его пределах нет места ничему иному, как только нам! — Сара обняла его голову, прижав к груди, но на глаза наворачивались слезы.
— Все хорошо?..
— Да, конечно, — ответила она, но ей захотелось, чтобы это приключение поскорее закончилось. — Иди, возвращайся ко своей любимой. А не то она будет ревновать тебя.
— Она не будет ревновать к Богине! — уверил он.
Но «богиня» лишь громче рассмеялась, забыв о мимолетной слабости:
— Ох, хонай... Ты правда многого не знаешь!
***
Сегодня «Отец» выпил слишком много и не мог уснуть. Он повторял: «Что ты со мной делаешь?». «Мать» гневно тряслась и отвечала: «Меня тошнит от твоей клоунады». В такие ночи мы понимали — грядет что-то страшное. «Отец» не прекращал…
— Все эти люди вокруг тебя, словно пчелы вокруг меда. Но ведь это ничего не стоит, правда? Они угождают божественному тщеславию: «О, Мать, дай нам высокомолекулярный полиэтилен. О, Мать, угости меня синтезированным алкоголем!»
— Умнее пародии не придумал? — прошипела Сара.
— Прекрати язвить и послушай. Ты просто обманщица! Ты это понимаешь? Однажды они все поймут, и тогда…
— И тогда им будет стыдно, что собственный «Отец» первым рвался улететь с этой чертовой планеты, но вместо искупления ты пытаешься призвать меня к совести, чтобы сбросить с себя ответственность. Лицемер!
— Мы видели смерть поколений. Моя работа здесь была выполнена слишком давно…
— И у тебя была возможность улететь вместе с Ризом! Но ты остался доставать меня нытьем о том, что кто-то должен разгребать последствия. Только от тебя больше первого, чем второго...
— Ривз… Станция… Они попользовались нами и выбросили. Оставили целые поселения на голодную смерть. Озера и леса! Все вымрет! Боги, кем мы себя возомнили? — у него началась истерика. — Даже если наш народ уцелеет, неужели ты думаешь, что они смогут встать на ноги? Сколько бы лет не прошло, они будут видеть в нас с тобой только икону, которой им придется прислуживать. И чем больше ты будешь продолжать слагать им свои легенды, тем менее достойной будет Новая история…
— Ты предлагаешь просто сбежать? Можешь позволить себе бросить целое поколение, которое сам обрек на вымирание?..
— А тебе нужно самолично видеть конец цивилизации? Откуда в тебе столько эго? Или ты просто не отдаешь себе в этом отчета? Они любят тебя, пока ты богиня. Вспомни Хонафа…
— Не смей…
— Со временем, как и любые дети, они поймут, что их Родители — не боги...
— Ты… Ты не понимаешь. Мы все находимся на пути прогресса! Или хотя бы ожидания от него, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Даже ты! Я сделала тебя «Отцом»…
— Я никогда не считал себя бесполезным уродом, это ты меня таким сделала. Ты искалечила меня, наделив такой властью. Когда-нибудь сюда отправят настоящую делегацию, и они увидят наши статуи, наши церкви... Они увидят мир, который мы разрушили, чтобы удовлетворить свои амбиции. Вот твое достижение, Сара — Зона отчуждения.
***
Бесстрашные сестры надели водоотталкивающие костюмы и, стараясь не привлечь внимание родителей, незаметно проскользнули на улицу. Оказавшись за порогом, они быстро побежали по пожухлой траве к дому «Отца». Капли дождя отскакивали в лужи и разбивались разноцветными брызгами. Они поднялись по деревянной лестнице к массивной двери, украшенной высохшими цветами, и заменили на свежие, срезанные по пути. Довольные собой, сестры постучали в дверь:
— Мы можем тебе чем-нибудь помочь? Лиара приготовила вкусный ужин…
В ответ — тишина.
— Отец, ты там? — младшая попыталась заглянуть в окно, но отшатнулась в сторону.
На лице «Отца» застыло пьяное выражение, словно он был не в себе.
— Вы еще кто?.. Мне ничего не нужно, уходите. Вот только она вернется! Скоро... Скоро она вернется ко мне, старая дура! Ох, только бы не опоздать, только бы не опоздать!..
Сестры опустятся взглядом в пол и медленно пойдут в сторону дома. Со временем и остальные посетители перестанут навещать «Отца». Но они всегда будут помнить о нем.