Эта девочка вместе со своими родителями переехала на нашу улицу, когда ей было лет пять. Маленькая и худенькая, она в то же время была настолько шустрой, энергичной, да ещё и изрядной проказницей, что не любоваться её шалостями было просто-таки невозможно. За смуглую кожу и неудержимый нрав соседи прозвали её Цыганочкой. Такой она и росла – не совсем (вернее – совсем не) опрятной, шкодной и весёлой, несмотря на то, что родители её постоянно били, отнюдь не блистая лучами пылкой любви к своему же ребёнку. Часто из их дома слышались пьяные крики, ругань, бесконечные выяснения отношений, причиной чего всегда считалась маленькая Цыганочка. Так, получив очередную порцию «любви и ласки», она тут же устремлялась на улицу к безмятежной детворе, в играх которой играла первую скрипку. Но больше её тянуло к играм мальчишек с их рогатками, самострелами, войнушками, футболом, хоккеем, велосипедными состязаниями, поэтому колени её были вечно сбиты, руки до самых плеч исцарапаны, волосы всклокочены, зато на губах сияла неизменная белоснежная улыбка.
Возвращаясь с работы, я часто становился свидетелем этих шумных игр, как-то особо выделяя эту неугомонную малышку в среде остальных детей. Угощая её то печеньем, то фруктами, то конфетами, я всё больше привязывался к ней, со временем замечая, что эта привязанность стала взаимной. Может быть, мне не хватало дочери, а ей – любви и тепла. Как бы там ни было, но я (страшно подумать) желал, чтобы её папу и маму лишили родительских прав, а я бы её удочерил, записав на свою фамилию и воспитывая, как родную дочь. Ясно, что сама мысль была крамольной и аморальной, тем не менее, слишком сильно я привязался к этому человечку, а, видя на ней следы побоев, видя, как самые близкие люди её ругают и шарпают, загоняя домой, такое желание только усиливалось.
В один день я не выдержал, и написал в местный орган опеки и попечительства соответствующего содержания заявление, дескать, не справляются со своими исконными обязанностями, побои, инфекция и прочие не красящие моих нерадивых соседей вещи. Твёрдо надеясь, что моя писанина потянет за собой надлежащий результат, я уже потирал руки в умиленном порыве от достигнутого. Мне думалось, что делаю благое дело, ребёнок, наконец, освободится от нестерпимых условий рабского быта и всяческих ограничений.
Результат меня буквально-таки потряс. Оказалось, что эти самые товарищи в рамках (как со временем я узнал) пресловутой ювенальной юстиции только и мечтают о лишении по поводу и без родительских прав, проводя сценарий изъятия ребёнка крайне оперативно и без какого-либо уведомления. Эту маленькую шалунишку они забрали прямо с улицы, никому ничего не сообщив. Вскоре её родители узнали, что лишены своих прав, а я приступил к оформлению документов по удочерению.
Пока я бегал по различным инстанциям, моя (тогда хотелось думать, что её новый статус моей дочери – лишь вопрос немногого времени) Цыганочка заболела, у неё обнаружили какое-то тяжелое инфекционное заболевание, и в день, когда практически все документы были у меня на руках, мне сообщили, что она… умерла.
Правду говорят, что дорога в ад выложена благими намерениями. Помимо роли доносчика, мне пришлось взять на себя и роль убийцы, ибо, кто знает?! – как бы всё обошлось, не настрочи я ту треклятую кляузу.
Зато денег на памятник я не пожалел. Гранитная плита с восьмиконечным православным крестом в изголовье и такая же непосредственно над самой могилой с широкой нишей для посадки цветов. Часто я сюда приходил, ухаживая за её могилкой, убирая мусор и высаживая цветы. Грустно взирая на её светлое, улыбающееся личико на маленькой фотографии, я называл её доченькой, своей доченькой, хотя она меня уже не слышала. А спустя время я подумал, что, может, и слышала, только простила ли?
Вот что не даёт мне покоя до сих пор…
27 апреля 2019 года