Я был не прав, когда...
Она с разбегу влетала и вцепившись в меня всеми четырьмя лапками, висела на шее моей, после тридцати пяти секунд счастья,
я аккуратненько, нежно и с ласковыми словечками нашими с ней, давно усвоенными, отцеплял поочерёдно пальчики её, и говорил,
- Малышка, устал, малышка, до вечера, до утра, до выходного дня.
- Потерпи и тогда, тогда, как разгуляемся с тобой, и побежим в осенний сад листья расшвыривать - пить осени мёд.
Листья лежат съёженные и обезображенные уроды, утрамбованы дождём и ветром.
- Дрянная погода не для прогулок, малыш,- Я говорю ей на ушко.
- Подождёшь?- И она кротко кивает.
...Съёжившись под одеялом, дрожащий мелкий зверёк, страшненький и облезлый - моя жизнь, что сказать ей, держись, подкормлю, переживём зиму и помчимся. Вот её жалкие пальчики - сухенькие и жаркие. Температуришь. Будем лечиться, пить микстурки и молоко с мёдом. Она встрепенулась,
- Осени?
- Да, моя крошка, и осени, и зимы, и весны. Все краски и все чудеса всего мира - все твои.
Смотри - оживает и верит, до чего же глупышка! Врёт, что ничего не болит.
- И когда, говорит,- Мы с тобой полетим? -
Вспышка света - слегка полетали. Подлатали.
Я не вижу совсем её глаз. Как долго мне придётся её вновь приручать, чтобы она поверила мне наконец, что я любил лишь её одну и так люблю, и никогда не изменял, отдавая всё своё время не ей. Или ей? Когда она оживала? Надо вспомнить все те мгновения. И если я это сумею, она вновь вынырнет. И будет со мной до предела нашего с нею вновь как солнечный зайчик быстра-легка-весела! счастлива. Единственная моя.