Сидя напротив зеркала после душа и расчесывая свои длинные волосы, Евангелина любовалась собственным отражением, уносясь мыслями к началу дня и даже не подозревая, чем мог закончиться для неё сегодняшний вечер. Времени для пространных размышлений у неё было предостаточно, и, оставшись в какой-то степени предоставленной сама себе, она снова и снова прокручивала в голове детали прошлых событий, анализируя их последствия и находя в них что-то новое для себя.
Ей не следовало себя так с НИМ вести.
Надо было продемонстрировать больше силы и уверенности в себе.
Попытаться хотя бы попробовать поставить его на место.
Не просто ударить его тогда в район «солнечного сплетения», а заехать ему дополнительно телефоном промеж глаз и добавить для более острых ощущений пару-тройку ударов между ног, чтобы запомнив этот момент навсегда, он не рискнул к ней больше полезть. По-хорошему такие твари не понимают. Для них существовал только язык силы. Пусть и на Лисова такие вещи не оказывали особого воздействия. Наоборот, поступи она по отношению к нему подобным образом, только больше бы его раззадорила, спровоцировав на продолжение какой-то «игры».
И поставив перед собой цель во что бы то ни стало сломать её морально и подчинить себе, он прессовал бы её до тех пор, пока она, роняя тапки, не сбежала под «заботливое» крылышко своего отца. Но в тот раз ей и вправду надо было предпринять против него что-нибудь дельное, а не поджав хвост подобно зачморённой задротке, малодушно выбежать из аудитории, и, поддавшись влиянию эмоций, которые следовало держать при себе, бежать, куда глядят глаза.
Такая стратегия поведения заранее выглядела проигрышно по всем фронтам. И это, похоже, прочувствовал тот чокнутый манипулятор с латентными садистскими наклонностями, каким он ей всегда казался, ранее себя никак не проявлявший по отношению к ней, пока она сама не развязала ему руки, появившись так некстати поздно на кухне в своей прозрачной рубашке.
Её побег из аудитории он мог наверняка расценить как не к месту проявленную слабость. А это значило, что в следующий раз он обязательно придумает новый способ задеть её за живое, пусть и не так открыто, но не менее эффектно. И его планы наверняка воплотились бы в реальность, если бы они не оказались заложниками одной непростой ситуации.
Отправившись на выходные отбывать свое законное «наказание» у деда, как того требовали правила приличия, «заботливый» внук сдался в первой половине дня, когда понял, что состояние старика чрезвычайно тяжелое, и сам он со всеми этими проблемами не справиться. Поэтому нажаловавшись в тот же вечер по телефону своей матери на невыносимые условия пребывания в том жилище, он попросил её поговорить с отцом и отменить ему это задание, будучи не уверен до конца, что сможет протянуть здесь ещё один день.
На самом деле парня тяготил не сколько больной дед, сколько необходимость сидеть возле него сутки напролет, без возможности выйти за пределы дома и перекинуться словом с посторонним человеком; виртуальное общение — не в счет. Инсульт до такой степени поразил мозг старика, что тот едва мог жевать, не говоря о его неосторожных попытках наладить вербальный контакт с безалаберным внуком, которого он, к слову, мгновенно узнал, едва тот переступил порог его комнаты, однако так и не смог донести до него свою радостную мысль о встрече.
Артем редко навещал своего деда, а когда с тем случилась беда, и вовсе забыл о его существовании, недооценив всей опасности нынешнего состояния старика. Так что если бы не напоминание родителей, он о нем бы даже не вспомнил, исключая момент, когда рано или поздно им придется собраться в его доме ради дележа имущества. Так что прилично наслушавшись от сына в тот субботний вечер, женщина хоть и не обещала забрать его обратно, но сделав все возможное, чтобы о его жалобах не узнал отец, (дополнительный скандал был не нужен), пообещала отправить к нему помощницу в лице Евангелины, с которой собиралась накануне побеседовать, расписывая в красках «страдания» своего сына, оставленного совсем одного на больного деда.
Артем был не совсем в восторге от решения матери.
Он до последнего надеялся, что она разрешит ему свалить домой и найдет за дополнительную плату ещё одну сиделку для деда. Он не хотел лишний раз видеться с Литковской. Особенно после того, что произошло тогда между ними накануне занятий, когда они с Феликсом решили её разыграть. Но довольно быстро смекнув, что в случае чего часть обязанностей по уходу за стариком можно всегда переложить на плечи этой доверчивой крошки, а самому умыкнуть на посиделки с друзьями, оставив на неё старика, он не имел уже ничего против идеи маман, посоветовавший ему такой выход из положения. И тут же дав согласие на её инициативу, в какой-то степени был даже рад, что в доме деда он будет тусоваться теперь не один, а в компании этой дурочки, на которую быстро найдет управу, заставив выполнять её за него всю работу.
Внимательно выслушав эту женщину, Евангелина была не против помочь этой семье ухаживать за их немощным стариком, испытывающем потребность в дополнительных условиях, но только не в компании парня, с чьей персоной её связывали теперь далеко не самые приятные воспоминания. Тем более она даже представить себе не могла, как будет взаимодействовать с тем, кого ударила тогда в аудитории, и просто смотреть ему в глаза после того, что произошло. Но мать Артема так настаивала на этой поездке за город, утверждая, что любая помощь их больному родственнику сейчас только во благо, что сумев переступить ради этой помощи даже через затаенную неприязнь к ее сыну, Евангелина согласилась с её предложением, заранее подготовив вещи. И договорившись приехать к нему в воскресенье, легла в ту ночь в постель, одолеваемая самых противоречивых мыслей, от которых избавилась только под утро.
Она одновременно и хотела туда ехать, и в то же время отказывалась от этой поездки, стоило ей представить себе лицо Лисова, как он смотрел тогда на неё, когда пытался отобрать у неё телефон накануне занятия, и как касался руками её тела, и в частности, груди. Поэтому пребывая вся в ожидании чего-то худшего во время визита к старику, Евангелина была немного удивлена, когда встретив её на пороге, словно не веря, что она рискнула приехать в такую даль, он слегка над ней подшутить, предложив в наигранно-приказном тоне отправиться к его деду и начать выполнять свои обязанности сиделки прямо с дороги. Сама не понимая, почему она вообще поддается уговорам чужих людей, Евангелина была не против сделать так, как он говорил, уверенная, что лишний жизненный опыт ей никогда не помешает. А Лисов, аккуратно закрывая за ней дверь, был только рад такому повороту, тщательно скрывая свои истинные намерения.
Теперь у него появилась возможность свинтить поздно вечером на сходку приятелей, оставив деда на эту сердобольную девицу. Осталось только показать ей «мастер-класс» по уходу за стариком, а потом со спокойной душей отправляться на свободу, не забивая голову всякой ерундой. Поэтому постаравшись как можно скорее посвятить Литковскую в подробности её будущих обязанностей, он собирался свалить из этого дома, как только она, окончательно освоившись, будет в состоянии наладить контакт со стариком самостоятельно. Не прибегая к его помощи и советам. А обязанностей хватало. И их следовало выполнять согласно инструкциям, дабы не попасть в неприятную историю.
Готовые немало высказать друг другу в тот момент, выплеснуть наружу накопившиеся эмоции, при встрече вне дома и универа эти двое почему-то поступили иначе, оказавшись совсем одни перед неразрешимой трагедией человеческого характера. Как будто их обоюдные друг к другу претензии мгновенно растворилась на фоне того, что им пришлось лицезреть, переступить порог комнаты, где лежал перенесший инсульт человек.
Нынче парализованный, а ранее вполне бодрый для своих лет, старик нуждался в особом уходе. Его надо было поменьше тревожить и одновременно следить за тем, чтобы он не дергал лишний раз головой. Понимать, он все понимал, но сказать ничего не мог, изъясняясь, в основном, односложными предложениями, и то, его надо было хорошо попросить это сделать, настойчиво расспрашивая его о самочувствии. Кажется, тот был искренне рад видеть внука и приехавшую к ним девушку, которую он принял за его пассию, не в состоянии выразить своих радостных эмоций по этому поводу. А сам Артем, то ли не хотел этого замечать, то ли не особо пытался вникнуть в особенности поведения деда. И как бы ни повел себя старик, с доверчивостью протягивая к нему руки, парень на все реагировал тотальным равнодушием, действуя так, как считал нужным, и разговаривая с ним в приказном тоне, как с непослушным ребенком, которого надо было угомонить и заставить выполнять то, что было написано в инструкции.
Дед, казалось, был бы и рад показать внуку больше эмоций, поддержать с ним хоть какое-то подобие разговора, но из-за огромных доз снотворного, которые ему приходилось давать согласно предписаниям врача, деятельность его мозга постепенно затухала, пока он не замолчал совсем, осознав всю безнадежность своего нынешнего положения и «общаясь» с близкими преимущественно взглядами и сжатием ладоней.
Но проведя подле деда совсем немного время, Лисов научился расшифровывать даже эти знаки, угадывая с полу-кивка, что тому надо дать, либо принести. Он был вынужден этому научиться, чтобы хоть как-то научиться взаимодействовать с дедом, другого выхода у него не оставалось. И хоть сам он не сильно хотел к нему ехать, мать все же настояла на визите, убеждая его не идти против воли отца и не ввязываться в очередной конфликт, да ещё в такой тяжелой для них ситуации. Сколько ещё протянет старик, сказать было сложно, но от них зависело все возможное, чтобы его последние дни пребывания в этом мире были максимально безболезненными, прежде чем его организм, истощенный мучениями, уйдет на долгожданный отдых в потустороннюю реальность.
Мать вынудила его это сделать и побыть рядом с дедом несколько выходных подряд, в противном случае у него могли бы возникнуть проблемы не только с отцом, но и с обществом. И не совсем уверенная, что её сын делает все правильно, следуя рекомендациям врача и приходившей к ним два раза в день профессиональной сиделки, она все же попросила Евангелину поехать к нему и помочь по мелочам.
Старику следовало давать лекарство в одно и то же время, и желательно без пропусков, а позже и вовсе колоть морфий, потому что обычные болеутоляющие ему уже не помогали. Именно эти инъекции пришлось научиться делать Артему, потому что скорая приезжала в эти края только в случае экстренного вызова, предварительно оценивая целесообразность своего визита в телефонном режиме, а Литковской, как самой впечатлительной девушке, боявшейся колоть деда лично, стать его ассистенткой, пристально следя за тем, чтобы её напарник делал верно, выбрасывая иглы со шприцами в строго отведенные для этого места и не оставлял и, где попало. Причем избавляться приходилось почти от каждой второй иглы накануне инъекции деду, потому что наспех вскрывая упаковки со шприцами, Артем каким-то образом умудрялся уколоть себе пальцы под укоризненным взглядом помощницы, каждый раз обвиняющей его в криворукости, из-за чего иглы приходили в непригодность и использовать повторно их было уже нельзя.
А что касается лекарства, не любивший долго возиться с чем-то рутинным, он мог всю дозу отдать деду за один заход, не выжидая промежутка времени, из-за чего у старика на почве легкой передозировки возникала тошнота, и возникали последующие симптомы в виде падающего до самого минимума давления, из-за чего им частенько приходилось вызывать скорую, чтобы те вкололи ему адреналин и вернули пациента с «того света». В общем, Лисов в своем дилетантстве «издевался» над тяжелобольным как мог, ставя над ним медицинские опыты, так что если бы не вмешательство Литковской, критиковавшей его за такие действия, в силу своей лени и халатности он отправил бы своего старика к праотцам в тот же день.
Будучи принципиальной, строгой и усидчивой девушкой, в отличие, от легкомысленного Лисова, Евангелина старалась не допускать подобных казусов, тем более от этого зависело здоровье и жизнь самого человека. Поэтому отправляясь к нему в качестве помощницы, на самом деле она ехала контролировать его деятельность, тайно докладывая его матери, как он справляется со своими обязанностями, чтобы в случае чего подстраховать его там, где он откровенно лажал, либо недорабатывал, хотя его мать была и так в курсе, что уход за тяжелобольными — неблагодарный труд и довольно рискованный, и такое занятие вряд ли придется по душе её оболтусу-сыну.
Так что если представлялась малейшая возможность переложить на кого-то все дела, оставшись предоставленным самому себе, тот предпочитал свалить всю ответственность за происходящее ндругого человека, и, занимаясь, в основном, своими делами, лишь изредка интересоваться, как продвигается процесс, создавая лишь видимость контроля ухода за тяжелобольным, но не принимая в самом процессе никакого участия. Причем будучи хитрым и коварным как сам черт, умел обставить все так, что его обязанности по большей части выполняла Литковская, а сам он уходил проводить телефонные переговоры, общаясь даже с теми приятелями, с которыми давно потерял всякую связь. А когда Евангелина спохватывалась, осознавая, что он снова обвел её вокруг пальца, уже поздно было что-то решать, ведь со стороны это выглядело так, будто она сама напросилась ему помогать, так что нельзя было к чему-то придраться.
Не подозревая о планах его матери, она пообещала навестить её сына, но учитывая эксцентричное поведение Артема и, в целом, их сложные отношение после того случая в универе, она прекрасно понимала, что отправляясь к его деду, рисковала попасть в очередную «историю», но уже с более драматическим исходом. Тем не менее подвести человека она не могла. И какими бы отвратительными не были у неё взаимоотношения с Лисовым, она все же нашла в себе силы переступить через возникшее между ними недопонимание и, прибыв в особняк старика, сделать все возможное по уходу за ним, почти сразу же приступая к своим обязанностям, в то время как её напарник предпочитал присматривать за ним чисто формально, наивно полагая, что всю работу по уходу за дедом возьмет на себя девушка, которой тот вообще приходился никем.
Книга 1. Глава 9
http://proza.ru/2021/10/31/1789