Глава 3. Почитай отца..
Все последующие три недели Серафим – вплоть до своего изгнания из монастыря – называл Володю Фрицем. Они ругались, мирились, просили друг у друга прощения, спорили о православии, чуть не подрались. По ночам свет от включенной Серафимом лампы по-прежнему не давал Володе спать. Другим же трудникам – нет. А может у них выдержки было побольше, и они просто не подавали вида?
Как ни пытался Володя смириться с этим досадным обстоятельством, но уже на пятый день мучений сломался – засобирался назад, в Питер, не зная куда и к кому, на «авось». Перед ожидаемым отъездом он сказал на «прощанье» Серафиму обидное:
- Твои молитвы слышат только бесы! Как можно любить Бога, не имея любви к людям?
Эти слова вывели Серафима из себя. Он уже сделал было шаг в сторону Володи, готовый наброситься на него с кулаками, но злоба его растворилась во взгляде обидчика – такой же взгляд был у его друга перед смертью там, в горах, в 90-х. Отрешенный, не от мира сего, коснувшийся вечности.
- Иди с миром. Бог тебе судья.
Отъезд не состоялся. После молебна Володя вышел из храма и повернул направо, к озеру. Ступени за калиткой монастырской стены вели книзу, к маленькому причалу. Рядом качалась привязанная к невысокому колышку лодка с веслами – садись и плыви!
«В ритме молитвы», - подумал Володя о качании лодки и удивился своему наблюдению.
- А как ты понимаешь евангельское «Почитай отца и мать свою»? – вдруг раздался голос Серафима сзади. Рука его потянулась к плечу Володи, как бы в знак примирения.
«Серафим-Серафим, наказание мое, что ж ты не оставишь меня в покое?» - подумал недовольно Володя и отрезал:
- А как хочешь, так и понимай!
- Нет, брат, ты не прав. Что ты, как гусь после гусыни?
- Не знаю я. А что сам думаешь?
- А я так думаю: молиться за них надо, какими бы они ни были. Кому же как не нам молиться о них? Особенно, если их уже нет рядом с нами. Они привели нас в этот прекрасный мир, они воспитали. Нет лучшей благодарности им, чем наша молитва о них Господу. Ведь так, брат?
После этого вопроса Володе вдруг открылась страшная правда: «А ведь за его покойного отца некому, кроме него, Володи, молиться!». Да, Володина мама, поминает его в домашних молитвах. Но НИКТО не молится о нем в храме – ни сестры, ни братья. Получается, что он, Володя, единственный в их роду, кто может помолиться о нем здесь, на земле! В ХРАМЕ! В монастыре! И каком монастыре! Он единственный! Это его долг. Понимание этой истины открыло новый смысл в его никчемной доселе жизни. Только ради этого единственного открытия стоило ехать сюда!
- Спасибо, Серафим! Ты не представляешь, какое великое я сейчас сделал открытие благодаря тебе!
Серафим улыбнулся – по-доброму:
- Не меня благодари, а Господа.
С этого дня он стал молиться за покойного отца каждый день – по сотне, две, три в день: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, родителя моего И, и прости ему все согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное». Будто кто свыше подсказал: за каждый прожитый твоим отцом день – молитва!». Вот первая молитва – родился, вторая, третья, десятая – растет карапуз: мама качает его в люльке, подвешенной к невысокому потолку дома в деревне Поповка, поет песни колыбельные, смотрит с лаской и радуется. А в стране – коллективизация, голод, бесовщина. Вот тысяча первая, вторая, третья молитв – растет пацан, крепнет телом, друзья появились, характер проявляется – живчик, говорун, любопытный.
«И не греши, пока не зачтешь молитвами все прожитые отцом твоим дни. А ежли согрешишь, то все заново» - вспомнил он слова то ли сказанные кем-то там у озера вчера утром, то ли открывшееся как при воспоминании забытого номера телефона и какой-то формулы или строки стихотворения.
Володя будто сам в молитвах этих заново родился и рос – вместе с отцом. А какие это были страшные годы! И была война.
В монастырской жизни Володи стало происходить необъяснимое: доросли они с отцом молитвенно до пяти лет – появился в окружении его малыш того де возраста, сын одной из насельниц: хвалит она его не нахвалит, истории одна за другой – смешные, не нарадуется о сыне.
А доросли молитвенно с отцом до пятнадцати лет – поселили в их келье парнишку, отправленного родителя на перевоспитание в монастырь. Чтобы все было по-мужски и по-Божески - строго, без «сюсю-ляля». А ведь и у отца что-то подобное было, наверняка.
Небесный сценарист будто являл ему видимый и осязаемый контрапункт. Его жизни и жизни отца его. «Проклятый алкаш», лишивший Володю счастливого детства, не научивший сына своего полезным в жизни и нужным для выживания умениям, пьянками своими и скандалами с домашними доведший Володю до неврастении, воспитавший из него труса и подлеца - он этот «человечишка» открылся теперь Володе совсем с другой стороны. А в итоге – победил!
Оказалось, что отец был выше Володи на порядок. Он – алкаш, а Володя – игроман. Отец победил свою страсть, а Володя? Отец был отцом, дом построил и сыновей-дочерей с горем пополам, но вырастил! А Володя? Ни кола, ни двора, ни семьи, ни детей. Отец был и трактористом, и завхозом в школе, и заведующим складом. А Володя? Научился ли он какому-то полезному ремеслу? И разве отец его виноват в нынешней володиной никчемности?
«Упокой, Господи, душу раба Твоего, родителя моего Иоанна..».
Открылось: восстановление цепочки сомолитвенности, прерванной в годы коммунистического безумия, – по молитве, изо дня в день - сын за отца. Только бы не согрешить – так предупредил его кто-то. Там, у озера. «Если согрешишь, то все заново – по молитве! За каждый прожитый твоим отцом день на земле».
Отредактировано 26 октября 2021 г