Неупавшая звезда
«Не сыпь мне соль на рану! Не говори…» Вот, чёрт, привязалась! Вероника наставила воротник куртки - хо-лод-д-но! Растворились в ночи огни танцплощадки. Всё дальше чьи-то голоса и раздражающий, ну просто вы-во-рачивающий смех.
Тишина-а-а. Это же надо, какая тишина. Как будто и не гремел этот дикий рок. Ну и музыка – или визг, или довоенное танго! И куда её занесло... Развеяться решила, покутить, погулять… поздней осенью-то. Скукотище.
Нет, на курорт надо ездить летом, в самый разгар. Солнце, море, загар, и себя показать и… с её-то, Вероникиной, фигуркой не в потёртых джинсах и мешковатом свитере по ночному побережью, а в купальничке – высший класс! Она идёт своей походочкой – мало места, а все штабелями, штабелями… Ой, ой, ой, размечталась, курортный роман! Да уж. Одни старики или дебилы. Что за мужики пошли, господи… Всё надоело: и аллея эта, и лестница, и дорога в кафе, единственное человеческое в ближайшем районе. Вероника посмотрела в окно и подмигнула улыбающейся официантке. Неплохая девчонка. Двадцать лет – уже мать. И с мужем повезло. Даже не верится. Идеал. Каждый вечер встречает, чтоб никто не пристал. Ещё бы – такая девочка. Талия – класс! Вообще-то и у меня не хуже была. Нет, хватит, надо худеть. Пару килограммчиков – в самый раз. Вот приеду домой и на воду. До работы ещё неделька, успею. Халатик накрахмалю, отутюжу, завяжусь потуже и вперёд… больных офицерр-ров в чувства приводить. Никитична не преминёт съязвить: «А курорт-то на пользу пошёл..»
Ой, скорей бы домой! Устала от скуки, от этого холодного неба, сырости, серости. Бр-р-р-р! Вероника передёрнула плечами, ускорила шаг. « Не сыпь мне соль на рану..» Опя-а-ать! Дурацкая песня. Дура-ц-ка-я. Почему? Да потому, что слова дурацкие. Что значит «не говори навзрыд»? Она бы никогда не ревела, и виду бы не показала. Улыбнулась бы своей до одури счастливой улыбкой: «Всё путём. Живи!» И всё. «Не говори навзрыд!» ещё чего! Вот и он пусть катиться… этот ненормальный моралист. «Ты никого никогда не любила!» Самоуверенный болван. Не любила! Ну и что? А может, ещё не появился он «на белом коне». Уже двадцать пять стукнуло, а его всё нет и нет. А так, бывает, хочется любить, хоть вой. Ребёночка хочется! Что она, не человек, что ли? Ну, ветер в голове. А кто не увлекался! Такая вот она непостоянная. А мы ж такие нравственные, куда там! Ну и пусть катится, пусть ищет себе дурочку, чтоб в четырёх стенах сидячи, его из плаванья дожидалась. Пусть ищет. А она тоже себе найдёт. Она – то? Только глазом поведёт – любого снимет! Да вот, хоть сейчас. А что? Неужели так и уехать, чтоб нечего вспомнить было! Не-е-е-ет.
Вероника оглянулась: кругом одни парочки зажимаются. А кто это там, на берегу? Художник, что ли? Рисует, надо же. В самый раз слиться с искусством, очиститься. Надо же в такую-то пору рисовать! Хо-ло-дно!
Вероника потёрла руки, пытаясь размять непослушные пальцы, чуть замедлила шаг. Странный какой-то: Стоит, не шевелится. Окоченел, что ли?
- Молодой человек!
Художник оглянулся. Молодой какой, господи! Везёт же мне на юнцов! Лет двадцать, не больше. А глаза… Как задумался – никак не очнётся! И фигура ничего, стройный, плечи – всё кажись на месте, даже усы пробиваются… Ни-че-го!
- Рисуем?
-Что?
Кажется, приходит в себя.
- Что рисуем, спрашиваю?
- А… Небо.
И повернулся к мольберту. Вероника заглянула через его широкую спину и увидела белое полотно.
-Так что ж ты его никак не нарисуешь?
- Это не так просто.
Везёт же мне на ненормальных. Нет, ну надо же, ещё один чокнутый…
- Что ж тут непростого-то: чёрное пятно, натыканное жёлтыми точками…
-Всё не так просто. Есть одна древняя легенда. Небо – это душа, которая радуется и печалится, живёт и умирает, но рождается снова… Оттого оно и разное такое, небо…
- А звёзды?- Вероника смотрела на маленькие огоньки, кутаясь в застёгнутую наглухо куртку.
- Звёзды? Это сердца, дарящие людям свет и счастье. Однажды звезда упала на ладонь юной девушки, которая потеряла своего возлюбленного. Эта звезда указала ей путь, спасла умирающего юношу.
- Это тоже из древней легенды?- усмехнулась Вероника.
- Да, конечно. Звёзды ведь не оживляют людей, но любящие сердца и есть эти звёзды…
Неужели он верит в эту чушь?! Бред какой-то. И этот тоже про любовь.
Начитались всякой муры. Любовь. Господи!
- А что такое любовь?- Вероника снова посмотрела на небо.
- Любовь? Любовь…
Ага, призадумался! Сейчас начнёт что-то вроде Витькиного самопожертвования… «до гробовой доски»… Ой, только не это! Не хочу!
- Ладно. Молчи.- Вероника подошла вплотную.- Слушай, мужик ты или кто? Я уже окоченела, а он о высоких материях.
Ой-ой-ой! Как глазки-то заморгали!
- П-п-простите… действительно…
Никак ветровку снимать задумал? Вот комик!
- Брось!- взяла его за руку,- Ты местный? На чашку чая не пригласишь?
- Я – нет. То есть, да, конечно… Я проездом, вообще- то… остановился на квартире. А Вы, действительно, продрогли – вон как дрожите.
Вы, Вы! Неужели не собьётся? Такой правильный? Чудно.
- Ну, так что? Пригласишь?
- Да, конечно, пойдёмте, я только вещи соберу.
А засмущался-то как, засуетился. Интересно, что он обо мне думает… Ай, пусть думает, что хочет. Всё равно. Завтра я буду уже далеко.
Ветер подхватил упавший лист, понёс его играясь, к морю и уронил в песок.
А небо-то так и не изобразил. Тоже мне, нашёл, что рисовать.
Шли молча, оставляя вдали побережье и нетронутый лист бумаги на мокром песке.
- Как зовут-то тебя?- улыбнулась Вероника.
- Саша. А Вас?
- Меня…- Чуть призадумавшись, взметнула рыжей копной волос, - зови меня Никой.
- Вероника, значит…
- Ой, не надо… И вообще, давай на «Ты». Ну, что смотришь? Быстрая я, да? Какая есть. А вообще, знаешь что, иди ты. Ну что смотришь? Топай, говорю, не понимаешь? Топай отсюда! Запачка-а-аю-ю-ю!
Что это со мной? Ещё чего доброго, разревусь. Этого только не хватало. И что это, соплячок этот так разжалобил, что ли? Опять выть охота. Сейчас завою, и в психушку заберут под конец, вот здорово будет! Как смотрит-то – влюбился, что ли? Только этого не хватало.
Вероника громко засмеялась. Внезапно замолчала. Посмотрела на него внимательно и устало.
- Пошли пить чай.
Чай крепкий, горячий – класс-с! Неплохо он тут устроился. Отдельная комнатка, уютно… А он чистюля! Что это он задумал: на полу стелит.
- Сань, ты чего?
- Ты у меня переночуешь, поздно уже. А я на полу.
Господи! Он что, серьёзно? Мамочки! Хоть бы не рассмеяться. Главное, не рассмеяться. Обидеться надо, вот что.
Вероника встала, закинула на плечо куртку.
-Ты куда?
Взволновался-то как! Заботливый!
- А я, милый, не привыкла навязываться.
- Подожди.
- Ну, что ещё? Не нравлюсь, так зачем звал?
- Почему же…. Нравишься.
- Правда?!
Ой, глаза какие! Ещё, гляди, и я влюблюсь.
- Правда. Я нарисовать тебя хочу.
Это уже совсем интересно!
- Только, боюсь, не получится.
- Почему же?
-Странная ты. Смеёшься все время, а глаза у тебя какие-то…
- Какие?
- Не знаю… Не могу понять.
- И не надо, не надо, милый. Давай-ка баиньки, а?!
Господи! Опять реветь охота. Скорее спать - и всё!
- Выключи свет,- Вероника разделась и подошла к окну. Небо, казалось, опустилось так низко, словно заглядывает в комнату, прямо в неё, Веронику.
Она повернулась.
- Сань!
- Что?- чуть слышно.
- А звезда может указать путь к себе?
- Только, если человек сам захочет его найти…
Ой, как тошно…
- Помоги мне, Сань.
- Что?
- Найти. (Ну и стерва же я!)
… Неторопливый стук колёс уносил Веронику вдаль от унылого осеннего города, серого побережья и чёрного неба. А ладонь жгла неупавшая звезда. А может, и не жгла. Ведь звёзды не падают с неба просто так…