В «Капитанской дочке» все кажется не только очевидным, но и легко объяснимым: и иерархия персонажей, и черты их характеров, и суть конфликтов. К тому же исторический подтекст хорошо изучен. Знай себе растолковывай эпиграф да прикладывай к событиям повести, а с тем воспитывай «племя младое, незнакомое». Ну, для разминки мозгов обсудим заглавие повести.
Ан нет, не только загадка заглавия не дает покоя.
Прав ли «неистовый Виссарион», назвавший характер Петруши Гринева бесцветным, чуть ли не ничтожным? Чтобы ответить, одной историей любви и разбором отношений с Пугачевым не обойдешься.
В пылу немногочисленных уроков литературы мы забываем, что Гринев - рассказчик, и рьяно обсуждаем события повести, будто они даны в объективном повествовании. А совершив эту оплошность, мы упускаем из виду первую главу, которая таит немало любопытного. Секреты раскрывает речь повествователя.
Мы читаем воспоминания зрелого человека, и он повествует о себе самом не только аттестуясь недорослем (явно в фонвизинском духе), но и с долей самоиронии: «на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля».
Он создает высказывание с явной комической экспрессией, заменив ( это лишь мое предположение) возможное «привлекала» на «соблазняла» : географическая карта, выписанная из столицы «…висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги».
Только человек со здоровым чувством юмора может посмеяться над собой: «Я был занят делом….прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды». Или охарактеризовать себя после буйного вечера в трактире как человека, проявившего «несомненные признаки … усердия к службе».
И уж конечно человек, раздумывавший над перипетиями своей жизни, привык давать точную и честную оценку своим мыслям: «Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого».
Безо всяких скидок Гринев признается, что «вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю», что «день … кончил так же беспутно, как и начал».
И самое главное: в сознании Гринева утверждены нравственные понятия. Поэтому он говорит : «Мне было стыдно». Поэтому в его лексиконе есть слова «совесть» и «раскаяние».
Резонный вопрос: как воспитаны столь важные и непростые душевные свойства – стыдиться и раскаиваться? И вот тут тайна. Ничего сам герой не говорит, кроме того, что «недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками». Неужели это плоды трудов мосье Бопре, которого «выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла», которого характеризуют как доброго малого, но ветреного и беспутного до крайности, охотника до дворовых девок и любителя «русской настойки» („Мадам, же ву при, водкю“), которого Савельич честит собачьим сыном и басурманом ?
Не называет Гринев родительских действий при воспитании его чувств и ума. Но о родителях говорит просто и прочувствованно. Он указывает, что матушка знала наизусть все свычаи и обычаи своего супруга и старалась припрятывать злосчастный Придворный календарь , который имел «сильное на него влияние» и чтение которого «производило в нем всегда удивительное волнение желчи». Об эмоциях пишет лишь: слезы, в слезах, дрожащая рука.
О батюшке высказывается чуть пространнее: что «не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение». И уже с юмором передает слова («тотчас потребовал каналью француза») и действия осерчавшего родителя, когда тот обнаружил спящего гувернера и «разбудил его очень неосторожно».
И вновь отмечаю легкость и изящество речи Гринева. В его словах немало отсылок, например, к комедиям Фонвизина и иных литературных аллюзий, есть прямое цитирование (Савельич, к примеру, был и денег, и белья, и дел моих рачитель – это из Фонвизинского «Послания к слугам моим…»), книжные обороты, явно почерпнутые из литературных произведений («спал сном невинности», «погрузился в задумчивость», «надежды рушились»). Но больше всего поражает в речи Гринева обилие русских фразеологизмов (свычаи и обычаи, взашей прогнать, хлебнуть лишнее, жить душа в душу, кинуться в ноги, мертво пьян, прогнать со двора, всплеснуть руками);употребление пословиц (Семь бед, один ответ)и насыщенность просторечиями (остолбенел, ахнул, хрыч, врать) Национальный колорит слышен в восклицании «Свет ты мой!», в повествовании о застолье с Зуриным - «потчевал». Совершенно замечательно сконтаминированы Гриневым устойчивые обороты, из которых сложилось «за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки» - сколько жизненной правды и сколько комического пафоса!
Копни, так и еще что обнаружится, зацепит, разрушит привычные представления. Обрадует, удивит. - и воскликнешь: « Как я раньше не замечала! И ничего не понимала у Пушкина!»
Сейчас важнейший вывод: рассказчик Гринев – не маска прозаика Пушкина. У него свой склад ума, и по-своему он выражается в слове. Внимательно вслушавшись, вглядевшись в текст, проникаешься интересом к личности. Так помилуйте, ну разве может быть скучен герой с такой прекрасной русской речью! Источник ее - непростая жизнь. О ней – дальнейшие уроки по «Капитанской дочке».
И как всегда, в противоречии с программой…