Семён Васильевич был заслуженным журналистом, но в последнее время не печатался. Вернее, не печатали, будто сговорились. Он давно отошёл от темы международных отношений и национальной политики, но остались коллеги, которые помнили и ценили. Только они брали редкие рукописи и обсуждали насущные темы, правда, печатали ещё реже. Был молчаливый уговор; никаких дискуссионных тем, а только про кино и театр, но иногда выходили статеечки о природе и животных, домашних и диких. Что-то вроде заметок фенолога, но внезапно все отвернулись.
Давно стал замечать признаки смертельной болезни. Сначала на других, большей частью знакомых, а потом и на себе. Тогда ещё не возникала мысль о коронавирусе, как отвлекающем манёвре. Постепенно, стали обозначаться признаки всеобщего заговора. Люди притворялись глухими или сразу переводили разговор на китайский вирус. Стало ясно, что в заговор были вовлечены не только медицинские работники.
Когда указывал на явные симптомы; среди своих и чужих, обвиняли в бестактности, а когда на себе заметил симптомы, принялись отговаривать, будто слепой и не видит отражения в зеркале. Будто не чувствует, какие страшные процессы происходят в организме. Тогда понял, что установился страшный заговор молчания и от людей всё скрывают.
В советское время было железное правило: отвечать в месячный срок на все жалобы и обращения. Даже на мелочные и абсурдные. В крайнем случае, писали, что жалоба получена и будет рассмотрена. В нынешние времена, не тратят время на подобные мелочи. Проситель или жалобщик может сдохнуть от возмущения пока дождётся ответа. Но он дождался, после обращения во все медицинские и контрольные органы.
Наконец, пригласили на аудиенцию к какому-то функционеру Минздрава. На дверной табличке значилось профессорское звание, но весьма странная медицинская профессия: "Гериатрическая психопатология" Однако, Семёна Васильевича приободрила его официальная должность Главного Консультанта. Неужели, он тоже запоёт песню про коронавирус? Но для этого не обязательно приглашать в Министерство, первый встречный повторит без запинки все подробности этой рекламной кампании.
Главный Консультант не поленился встать и пожать руку, вслед за тем полистал папку с письмами и сразу приступил к делу.
- Какие симптомы вы имеете в виду - с лица профессора слетела вежливая улыбка, - что-то конкретное, наружные проявления или внутренние ощущения?
- Симптомов много и все разные, но общий результат. От этой болезни пока никто не излечился.
- А какой результат? – профессор опять скорчил вежливую улыбку, - у любой болезни есть три исхода; излечение, хроническая стадия или смерть.
- Конечно же смерть и не притворяйтесь, что не знаете... Специально подняли шумиху про коронавирус, а настоящая смерть входит через другие ворота. Вот недавно, умерли два моих однокурсника, про одноклассников я даже не говорю...
- А что с ними, с одноклассниками?
- Ни одного не осталось, а соседи, родственники и знакомые, вообще, как мухи и никто не назвал причину. Врачи говорят разное, путаются в показаниях и только одно ясно; это не Корона.
- Почему вы считаете, что это одна болезнь, если все симптомы разные?
- Есть один общий финал, все умирают, но с разным эпикризом. Чаще всего говорят, что: «умер тихо, во сне», хотя иногда называют онкологию или инфаркт, но не конкретно, как бы в предикативе, а ещё любимая оговорка – это инсульт.
- Значит, все врачи врут?!
- Вот это самое интересное, даже мой главный аргумент. Хорошо, что вы сами сказали... Да они врут! Как в советские годы не говорили больному о смертельном диагнозе. Даже родственники узнавали после смерти, будто по гуманитарным соображениям.
Семён Васильевич незаметно для себя повысил голос, но профессор оставался спокойным и демонстрировал вежливую улыбку.
- Значит, я тоже вру!?
- Нет, вы просто исполняете клятву Гиппократа, ведь от паники умирают чаще, чем от самой болезни. Статистика Короны это отлично доказала. Болезни нет, а смертей тысячи и миллионы. Но вот главный аргумент: Как можно ставить посмертный диагноз, если не было вскрытия?
- Иногда, можно обойтись без аутопсии, - профессор внезапно посерьёзнел, - но, за редким исключением, все умершие проходят через патологоанатомическое исследование.
- Почему же, исключение касается только умерших от этой эпидемии? Вот главный вопрос! Всех вскрывают, а с этими нет вопросов. Разве это не заговор врачей. Я понимаю, что есть уважительные причины, чтобы не загнулся раньше времени от страха. Наверное, есть приказ министерства здравоохраниения, но я предпочитаю знать свой диагноз и не я один...
- Может быть, ваших однокурсников не вскрывали по просьбе родственников, или была явная причина смерти...
- Я насчитал несколько сотен таких случаев. Не поленился, даже прошёлся по моргам и отделениям патологоанатомии.
- Вы имеете какое-то отношение к медицине? Скажите честно, ведь употребляете профессиональные термины, проверили сотни моргов...
- Не моргов, а покойников, а к медицине только родственное отношение. Родители были врачами.
- Невероятно! Как у вас силы хватило? Я бы не смог! А что в анамнезе? В документы смогли заглянуть? Что написано в заключении патологоанатома!
- Заглядывал и лично спрашивал. У меня ведь журналистское удостоверение...
- И какой ответ?
- Стандартные ответы, я вам говорил, - Семён Васильевич наконец понял, как глупо было идти на эту встречу и успокоился, даже понизил голос.
- Хорошо, - профессор, наконец, избавился от улыбки, - вы говорили о симптомах...
- Их сколько угодно, но вот мои собственные; общая слабость, бессоница, забывчивость и повышенное давление. Это не считая хронических болячек и физиономии. Я не узнаю себя в зеркале...
Профессор опять заулыбался, принялся листать письма в папке, но вдруг перешёл на официальный тон.
- Сколько вам лет? – он потряс папку в руках, - здесь уйма информации, но ни слова о возрасте.
Семён Васильевич сразу почувствовал подвох, но всё же решил ответить.
- Девятосто два, - сказал он и сразу всё понял, - скоро девяносто три, но спасибо, что нашли время, - Семён Васильевич резко встал и направился к выходу.
- Нет, подождите, - профессор догнал у дверей, - я дожен быть уверен, что мы правильно поняли друг друга. Садитесь, хочу чтобы вы сами назвали... Действительно, страшная эпидемия и нет спасения. Недавно отца потерял, чуть младше вас но в полном сознании...
Семён Васильевич вернулся к столу, но не стал садиться. Он чувствовал мучительный стыд, как школьник, который заврался и был разоблачён перед всем классом.
- Что я должен сказать? – наконец, произнёс он чуть слышно.
- Только одно слово: как называется эта эпидемия от которой умерли все друзья и знакомые. Мой отец тоже от неё, между прочим.
- Старость, - ещё тише произнёс Семён Васильевич и опять рванул к выходу.
- Ничего страшного, - профессор опять догнал у дверей, - дай бог вашу энергию в таком возрасте. Между прочим, сами опомнились, а некоторые в молодом возрасте верят в плоскую землю или еврейский заговор, многие даже в бога верят и уже никогда не опомнятся. Я дам направление к своему коллеге. Есть хорошие лекарства. У молодых тоже случается, а с этой короной, сплошь и рядом...