Коломбо, так и не сняв гимнастерку, ожидал фрументаров на пороге дома.
Погода выдалась прохладной, и в любой момент мог сорваться с небес противный дождь. В народе почему-то считалось: дожди начинаются в момент смерти хорошего человека. Memento mori, помни о смерти. Впрочем, она сама о себе напоминает.
Вечерний осенний свет тихо струился в окно позади Вира.
Кукушка настенных часов прокричала пять раз. Донесся из глубины детства часовой бой. Разве его забудешь… Что стало с часами, дорогими сердцу? Наверное, так и стоят у Нука… Здесь же – другое время и часы другие.
На берёзе все годы не доставало птиц.
Силуэтом-мишенью Коломбо стоял в дверном проеме, распластав руки на уровне плеч и упершись ими в косяк. Человек в раме на фоне угасавшего дня…
Он не стал прятаться, а, напротив, всем видом открыто показывал, что у него праздник и он ждёт гостей. Такого дня рождения у Вира не было никогда. Воронка…
Тридцатипятилетие – дата особая, ее следует и отметить достойно. Да, сорвалось днем, но получится вечером.
В сизоватой мгле зловеще показался катер с отрядом фрументаров. Люди выглядели темным монолитом. Черные шлемы и каски бойцов придавали человеческим головам вид одного шарообразного изделия, серийно размноженного и беспощадного.
На носу катера находился некто в штатском; на шее у него болтался рупор. С далекого расстояния невозможно было разглядеть лицо, серевшее тоже шаром в предвечернем сумраке. Тем более глаза перекрывались биноклем, при помощи которого человек разглядывал остров.
Вир, оставаясь на пороге, помахал отряду рукой. Коль за четыре часа не показали носа бригадмильцы Ретоса, то, вероятно, команда пожаловала из столицы. Времени достаточно, если постараться. Значит, сидельца на острове воспринимали всерьёз. Стены в доме, значит, с ушами. Этого и следовало ожидать. Расслабился… Не только самовольное возвращение в образ Архия, но особенно разговоры с Архием могут обойтись слишком дорого. О «юморе» Элл предупреждал. Потому и явились столичные гости? Ну, что же, профессионализм всегда был в цене…
Наступило некоторое облегчение. Жизнь так не может тянуться вечно. Нужна определённость. На судьбу Робо Вир не подписывался. Тот пострадал за свою выходку перед односельчанами (иначе кто бы его знал!), а за что страдает Коломбо? На похоронах матери тоже пришлось показать «кто есть кто», но не от хорошей же жизни: было нападение. Можно переждать обусловленный период времени, однако прозябать Робинзоном на острове до конца своего века с лукаво затаившимся Архием, притом отнюдь не желавшим стать Пятницей, – подобно смерти во сне. Вир тут же ругнул себя за такое сравнение, ибо, к счастью, не познал особенностей смерти и наяву, и во сне. Тем не менее следовало убраться с этого проклятого места любыми путями. Время здесь течёт намного медленнее, чем в любом городе. Хочется тут сидеть Архию – пусть вылезает, сам становится Робинзоном и сидит.
Через несколько минут из катера, подплывшего к берегу, врассыпную повалили вестники ночи – безликие от чёрных масок «скалолазы». С оружием в руках. Бегом. В стороны.
Последним катер покинул, не суетясь, тот, кто, по всей видимости, возглавлял этот мрачный отряд.
Навстречу шёл никто иной как… Ретос.
Коломбо обратил внимание на молодую женщину с мальчиком в жёлтых одеждах. Они возникли неизвестно откуда и шагали прямо перед фрументаром в штатском. Но тот, кажется, не замечал их.
Что за видение! Опять сон? Подарок на день рождения…
Вир не верил своим глазам. Один Ретос лежал мёртвым перед крыльцом под берёзой, а другой шествовал с пистолетом к дому.
Неужели близнец? Он же сразу может пристрелить Вира. Да и Ретос никогда о нем не говорил: при своей простоватости, обязательно проболтался бы.
Сын?! Сын есть точно. Но лучше не будет… Опять-таки, сын – всегда моложе отца; а имей он поразительное сходство с папашей, подпоручик похвастал бы. Провинциалы особенно гордятся своими детьми.
А если не близнец и не сын? Мираж… Фантом, созданный Эллом…
Вряд ли… Ради эксперимента уже давно бы прислал… И не фантом заурядного охранника (величина маловата!), а свой или Архия – изучить воздействие…
В таком случае кто движется навстречу?
Неужели Симон, подкрашенный Фридрихом? Судя по упругой походке, это возможно, тем более при стараниях «алхимика» – бывшей оперной звезды. Таки друг, товарищ и брат…
Но что делать?
Живой Ретос прокричал в рупор:
– Оргий, я пришёл поздравить тебя с днём рождения. И забрать с собой. Будь умницей.
Явился забрать на тот свет?! Не рановато ли?
А пистолет вместо подарка?
В конце концов, Оргий – здравствующий подполковник, давно ли представлял даже самого Архия, впрочем, и продолжает его опекать в полной тайне; должно быть уважение. Наконец, офицерская форма того требует. Всё равно стало страшно. Именно из-за Архия: несмотря на внешнее свободолюбие, кто знает, что могло «эвентуально» прийти в голову новому лукавому мон-гену... Ретос своей глупой смертью дал самый подходящий повод для расправы над Виром. К тому же рушился план признания в убийстве. Во всяком случае, следовало заранее приготовить разные варианты действий, да вот, как на грех, таковых пока не существовало.
Где выход?
«С возвращением!», – поздравил изнутри Архий.
Коломбо почувствовал себя совершенно бессильным, связанным по рукам и ногам свалившейся неожиданностью. Невидимая стена до неба возникла перед ним. Она окружила остров.
Так ведь Вир и хотел же сдаться! Что изменилось? Сдаться, но не погибнуть. Под лежачий камень всегда успеешь.
Коломбо метнул взгляд вверх на оголённую крону берёзы, сиротевшую без птиц, без пернатых друзей детства (в скворечнике успел спрятать пистолет Ретоса: на всякий случай), перевёл глаза вниз и только сейчас заметил на обоих стволах по обрезанному сучку: они, вырастая навстречу, торцами и с каждым годом прибывавшей корой, как губами, соприкоснулись друг с другом, словно соединились в поцелуе. Вир мысленно простился с остатками свободы, угасавшими посреди озера на этом малом клочке земли. Немым обвинением возле ног лежало окоченевшее тело подпоручика.
«Здесь мы с тобой и попрощаемся. Миру – мир, Риму – Рим», – сказал Архий. Но Виру было не до него: подполковник снял с себя и швырнул в сторону гимнастерку, майку, поднял руки вверх и полуголым отправился навстречу копии Ретоса.
Кто-то сзади сбил его с ног, Вир пал лицом в засохшую траву, прикрытую жухлыми, шуршавшими листьями. Он яростно сгребал их на свою голову, пытаясь зарыться глубже и внюхиваясь в густой терпкий запах, памятный запах старого парка; дышал им и не мог надышаться.
Подул с озера колючий ноябрьский ветер. Заморосил ледяной обжигавший дождь.
То, что произошло дальше, привело в трепет даже матёрого Симона Эрта. Он буквально остолбенел. Рупор, который должен был усиливать слова представителя власти, так и замер в руке на пути ко рту. Рот остался открытым. Язык онемел.
Несколько фрументаров сбросили маски и, сотрясая оружием, вопили: «Да здравствует мон-ген!!! Да здравствует триумфатор!!!». Вмиг рушились все планы. Голова поручика отказывалась понимать увиденное. А, главное, за считанные секунды он не успевал выбрать, на чью сторону стать и что делать дальше.
Из-за берёзы, в косынке, повязанной, как у боевика, величественной походкой медленно вышел сам Архий.