http://proza.ru/2021/08/24/337
Как ни страшен был удар судьбы, но жизнь продолжалась. После смерти Сашули папу перевели в Ленинград. Его ментор, Александр Алексеевич Полканов, был назначен директором Лаборатории геологии докембрия в Ленинграде в 1950 году, и узнав о трагедии он пригласил папу на работу в качестве старшего научного сотрудника. Впоследствии, Лаборатория была реорганизована в Институт Геологии и Геохронологии Докембрия, а папа занял должность заведующего лабораторией магматизма. Но это было позже, а в ноябре 1952 папа приступил к работе и семья, наконец-то, воссоединилась.
До 59 года мы жили в одной комнате, которую я прекрасно помню. Два окна выходили во двор-колодец и солнце заглядывало редко и ненадолго. Парадный подъезд, выходивший на Бульвар Профсоюзов (Конногвардейский), был навсегда заколочен и заходили в дом с Красной (Галерной) улицы. Дом этот, постройки 1798 года, до революции принадлежал Исаакиевскому собору и в нем жили члены причта. К сожалению, дом больше не существует - весной 2008 года была снесена вся дворовая застройка. Осталась только фасадная стена, выходящая на Конногвардейский бульвар.
В доме были очень толстые стены и широкие подоконники, на которых я любила сидеть. Довольно большие окна и широкие карнизы были спасением для тех, у кого не было холодильников - а их до 60-х не было ни у кого: осенью и весной в Ленинграде достаточно прохладно, чтобы хранить продукты за окном. Помню как однажды синичка исклевала сливочное масло. На зиму окна заклеивались полосками бумаги, а между рамами мама клала вату и какие-нибудь красивые листья, шишки, или ягоды рябины. Комнату проветривали через форточку. Лестница была выложена плитами ноздреватого известняка и ступеньки были слишком широкими для меня - каждая была в два моих шага. Лестница недаром называлась чёрной - там всегда было хоть глаз выколи. В пять лет я сочинила стишок:"Темнота такая, словно ночь глухая. А на самом деле днём мы по лестнице идём." Рядом с квартирой на каждом этаже была холодная кладовка, где было место для всех жильцов, но ничего съедобного там не хранили. Исключение составил 10-литровый бидон с беломорской селёдкой особого посола, который папа привёз из экспедиции - очень вкусная рыбка была, но что называется, "на любителя" - невыносимо воняла. Мама чистила ее на лестнице у приоткрытого окна. Съедалась она мгновенно, так что комната, в которой мы и спали, и жили, и ели, пропахнуть не успевала.
Я не помню трудностей совместного существования четырёх разновозрастных людей в таком ограниченном пространстве, как-то все устраивались. Меня рано укладывали спать за ширмой, сестра делала уроки за обеденным столом, папа работал за письменным. Телевизора не было и мы часто читали вслух. Сестра испортила глаза читая с фонариком под одеялом, когда выключали свет. С четырёх лет научилась читать и я. Библиотека у нас была замечательная. Собрания сочинений Марка Твена, Джека Лондона, Майн Рида, Золя, Бальзака, русских классиков, все лучшие детские книги. У меня до сих пор хранится книга, которую папа подарил мне на мой первый день рожденья "Лесные были и небылицы" Виталия Бианки.
Мама спокойно оставляла меня одну лет с 4-х - я слушала пластинки и обожала рассматривать огромные подшивки журнала "Огонёк", которые папа переплетал сам. Но воскресенья были семейным днём - мы часто выбирались в музеи, в хорошую погоду гуляли, ездили в Петергоф - полюбоваться фонтанами и заодно навестить Олечку, мамину сестру, которая жила там в инвалидном доме. Олечка в детстве переболела тяжёлым менингитом и навсегда осталась ребёнком.
В детский сад я не ходила, но всегда была вовлечена мамой в её дела и скучать не приходилось. Несколько раз в год мы обязательно ходили на кладбище к Сашуле, потом там же похоронили бабеньку, и я с ранних лет привыкла к тихому очарованию русских кладбищ. Убрав родные могилы, мы с мамой шли к знакомым или просто убирали чью-нибудь могилку, которая казалась заброшенной. С тех пор люблю читать надписи на памятниках. Одну помню всю жизнь: “Тише листья, не шумите, управдома не будите. Под могильным сим крестом, управдом спит крепким сном."
Еще мама всегда кого-нибудь опекала, чаще всего одиноких старушек, и я вместе с ней их навещала. Помню очень колоритную даму, Милицу Яковлевну Апте, бывшую оперную певицу, потерявшую голос на фронте, куда он ездила с концертами. Она жила в огромной коммунальной квартире на Невском в одном здании с кинотеатром "Баррикада", бывшим домом Чичерина. Её невероятная комната с потолками высотой метров пять была для меня сказочной страной - вместо абажура на потолке висел китайский зонтик, стены были увешаны фотографиями красавиц и красавцев в немыслимых костюмах - память о довоенной карьере, а на многочисленных полочках стояли и лежали невиданные мною вещи - веера, безделушки, коробочки, вазочки, которые мне разрешали рассматривать, пока мама с Милицей Яковлевной разговаривали и пили чай с принесенными мамой пирожками. Это я потом узнала, что бедная женщина с трудом выживала на копеечную пенсию - ведь потеряв голос, она потеряла профессию, а другого ничего не умела, поэтому до пенсии работала билетером в театре и получала минимальную пенсию. Она искала любые способы заработать - снималась в массовке, сдавала свою комнату командировочным, а сама ютилась у знакомых, пыталась вязать на заказ, но в те годы почти все вязали сами, и даже стояла в очередях за дефицитом, а потом предлагала свою очередь за небольшую мзду тем, кто стоял в конце. Как я понимаю, мама потихоньку подкидывала ей то деньги, то продукты.
По мере сил мама помогала и тёте Наде, которая жила в Оредеже, в той же развалюхе, которую им дали, когда их пригнали туда немцы в 41 году. Судьба моей тёти сложилась на редкость несчастливо. Её первого мужа посадили в 37 за анекдот, и он сгинул без следа. Её старший сын, Дмитрий, погиб в партизанском отряде - ему было 15 лет. Во время войны тётя Надя подобрала сироту, маленькую девочку Зою, чью мать расстреляли немцы, за то, что она убила свою свекровь. Когда с фронта вернулся отец девочки, Василий, он с ужасом узнал, что жена гуляла с немцами, его мать, естественно, возмущалась, за что и поплатилась жизнью. Зоя осталась в живых благодаря тёте Наде и бабеньке, и в итоге два одиночества объединились в семью. Мама рассказывала, что Василий был простым, но очень хорошим, добрым человеком, он стал отцом Коле, младшему сыну тёти Нади, на тот момент уже подростку. Но счастливая и спокойная жизнь длилась недолго - через несколько лет Василия убил недавно вышедший из тюрьмы уголовник. Убил не в драке, не в конфликте, а походя, просто так. Очевидцы рассказывали: Василий шёл домой и присел на вокзальную лавочку отдохнуть. Мимо шёл его бригадир и Василий окликнул его, пригласил на Пасху в гости. Сидевший рядом уголовник возмутился, почему его не пригласили и ударил Василия головой в висок, отчего тот скончался на месте. Тётя Надя осталась одна с двумя подростками на руках.
Мама занималась детьми и домом, а главное папиным и моим здоровьем. Только благодаря её усилиям папа прожил больше 40 лет с тяжелым диабетом без обычных осложнений, а я после двух ревматических атак обошлась без порока сердца. Папа же с головой ушёл в работу. Каждый из них по-своему справлялся со своим горем, но их взаимная любовь и уважение не только помогли им выстоять в трудные времена, но и создали в семье удивительную атмосферу. Нам с сестрой очень повезло с родителями.
Иллюстрация: Папа, мама, бабенька и я. 1955 год
http://proza.ru/2022/08/31/167